Глава 8
Предложение.
Грех. Грех! Грех!!! А между тем, все вокруг грешили, и не было заметно, чтобы очень огорчались по этому поводу. Как-то поздним вечером рядом с их кибиткой остановился богатый экипаж. Слуга в ливрее и белом завитом парике спрыгнул с задков и бросился открывать дверь и опускать лестничку, а затем, низко поклонившись, подал руку даме. Осторожно ступая по узким ступенькам и держа подол шикарного, богатого платья, на землю сошла знатная особа. Ее наряд из дорогой парчовой ткани отороченное кружевами, белоснежные перчатки из тончайшего полотна, нежная шляпка с вуалью и веер из павлиньих перьев в левой руке, не оставляли сомнений о ее происхождении и положении в обществе. Господин Вольдемар немедленно вылетел из кибитки и семенящей походкой приблизился к прибывшей. Он низко поклонился женщине, было видно, что ему льстило и удивляло ее внимание.
- О, Госпожа, чем могу служить? У вас какие-то неполадки? Моя помощь нужна?
- Нет. За помощью я обращусь к своим людям, - высокомерно и раздраженно произнесла дама. - А это и есть тот балаган на колесах, который так удивляет горожан своей игрой?
- Да, это и есть наш передвижной мини-театр. И я – его директор Вольдемар де Лобизак.
- Ха-ха-ха! – в вечернем воздухе разнесся ее звонкий смех.
Господину Вольдемару ничего не оставалось, как противно заржать, поддерживая веселье дамы.
- Театр? Вы меня рассмешили, сударь, - она вытерла платочком, невесть откуда появившемся в ее руках, глаза и губы и продолжала уже спокойно:
- И так, господин, как вас там? Вольдемар. Меня не интересует ни репертуар вашего театрика, ни его выступления. Меня интересует человек, молва о голосе которого, летит впереди него. Совсем недавно, проезжая Линц, я останавливалась у моей подруги Герцогини Валевски, и до боли в ушах наслушалась о прекрасном пении некоего мальчика, который и красив к тому же, как Бог. Так ли это? Естественно, я заинтересовалась, а вот и судьба послала мне такую неожиданную встречу на дороге. Или я ошиблась, когда приняла ваш фургон за повозку того балагана?
«Нет, не ошиблась, - думал Вольдемар, в уме прикидывая все выгоды и проигрыши от того, что сейчас представит этой напыщенной гусыне Эгрима, - проезжала случайно… Как бы не так! Выследила, стерва!»
Но выбора не было.
- Эгрим! – закричал директор, - одну минуточку, мадам! А Вы не удостоите нас чести, знать ваше имя?
- Мое имя? – в ее взгляде скользнуло холодное: «Ну и наглец!», - меня зовут Гертруда Элизабет Мара. Это вам о чем-то говорит? Нет? Я – певица. Нынче следую в Лейпцигскую певческую капеллу Хиллера, - на ее лице было написано разочарование от такого невежества, - Хотя… откуда вам знать в этой деревне.
- Ну, почему же. Мы иногда читаем афиши в больших городах, которые проезжаем, общаемся с людьми высшего общества. Вы выступаете с концертами, играете на скрипке, в Вене, например?
Вольдемар просиял, увидев, как брови мадам Мары полезли вверх от новой волны удивления, но теперь она более пристально взглянула на директора балагана.
Эгрим, которого оторвали от любимого уединения вдали от дороги с листком стихов Гетте, подошел к беседовавшим и вежливо поздоровался.
- Разрешите представить, - немного напыщенно начал Вольдемар, дама остановила его речи легким движением руки, - Эгрим, воспитанник барона фон Бока. Наш золотой, так сказать, голос.
Эгрим при этих словах зарделся стыдливым румянцем, как барышня.
- Очень приятно, - дама подала ему руку, - наслышана о вашем пении, юноша. Хотелось бы услышать его лично, пока я еще нахожусь в вашей стране.
- Мадам Элизабет Мара, примадонна австрийской и других опер, - запоздало отрекомендовал директор гостью.
Эгрим же ничего не говоря, просто прикоснулся губами к руке в белой перчатке, про себя отмечая приятнейший запах, исходящий от нее.
- Может, вы пригласите меня где-нибудь у вас присесть, - обратилась дама к Вольдемару, - а молодой человек споет что-нибудь для меня лично.
Вольдемар шикнул, махнул рукой и тут же в стороне братья – артисты расстелили ковер, поставили старое, но добротное кресло с витыми ножками и подлокотниками, в котором любил и мог сидеть только директор, и которое стояло в его закоулке кибитки. Дама села в кресло вытащила веер и стала медленно с достоинством обмахивать лицо мягкими и длинными павлиньими перьями, собранными в тугой полукруг перышко к перышку и выкрашенными причудливыми узорами, дань моде. Эгрим между тем облачился в один из сценических камзолов, на голове берет с пером, и стал еще больше похож на романтического героя. Элизабет улыбнулась, как же меняет актеров костюм, стирая все индивидуальное, нивелируя личность. Но она глубоко ошибалась, стоило Эгриму запеть, и перед ней стоял уже совершенно незнакомый ей Лоренцо, со своим характером, своей хитростью и ветреностью. Когда эхо его голоса затихло вдали среди деревьев, примадонна первая восторженно захлопала в ладоши. Затем достала увесистый кошелек с деньгами, бросила Вольдемару и обратилась к Эгриму:
- Мне очень понравилось ваше пение, друг мой. Думаю, ваше место на подмостках самых лучших опер мира, а не в этом театришке. Вы не думали о карьере профессионального певца?
- Я не знаю, мадам, - Эгрим был в замешательстве, - благодарю Вас, мадам.
- Я хочу увести вас с собой. В ближайшее время мы прибудем в Вену, там я помогу вам устроится. Поверьте, - обратилась она к понуро молчавшим сотоварищам Эгрима, - он будет вскоре блистать. Ну, как? Вы согласны? Едем?
Эгрим молчал. В один миг перед его глазами пронеслись видения его детства: залитые светом, сверкающие золотым убранством залы, заполненные красиво разодетыми людьми, которые рукоплещут стоя. Он так много раз видел эти картинки, что успел рассмотреть каждое лицо, каждую складку одежды этих людей, сродниться с ними. И теперь этот детский мираж может стать явью? Эгрим испугался и задрожал всем телом. Он был близок к обмороку. На выручку поспешил Вольдемар:
- Мадам, ваше предложение шокировало юношу, он утратил дар речи. Но еще больше оно поразило меня. А как же наш театр? Ведь нас ждет публика, это же будет крах всему!
- Мне нет до этого никакого дела. Да и не вам решать судьбу молодого человека. Я так понимаю, что в отсутствие опекуна, он сам будет принимать решения. Ну, так как?
Она в упор смотрела на этого молодого, высокого, красивого и, несомненно, талантливого юношу. Он как раз то, чего ей не хватало в жизни. Новый ветер, новые заботы, новые надежды и, возможно, счастливые минуты.
Эгрим немного пришел в себя, прохладный ветерок из лесу освежил ему голову, и он вдруг сказал:
- Мадам, я бы с удовольствием присоединился к вам, только завтра на рассвете. Я должен собрать вещи и закончить здесь дела.
- Здраво. Я не буду возражать. Вы найдете меня в поместье герцогини Валевски. Я буду ждать Вас до послезавтра. Так что можете не очень торопиться. Послезавтра на рассвете я отправляюсь дальше. До встречи. Всего хорошего, друзья.
Примадонна быстро поднялась с кресла и прошла к экипажу. Слуга помог ей взобраться по ступенькам в карету и сесть. Кучер вьекнул, хлестнул кнутом, и лошади рванули с места. Когда пыль проселочной дороги развеялась, труппа разбрелась кто куда. На душе у всех было мерзко. Каждый осознавал, что это конец спокойной, сытой жизни, но, как истинные таланты, стремящиеся к вершинам славы, они понимали, что все правильно, и никто не посмел отговаривать Эгрима. Луиза вообще куда-то исчезла. Эгриму так хотелось поговорить именно с ней, объяснить ей, послушать, как она станет отговаривать его, согласиться с ее доводами и криком своего влюбленного сердца, но ее не было нигде. Устав, искать, юноша взял одеяло и прилег в сторонке, но сон не шел. Высокое черное небо, усыпанное точечками звезд, смотрело грозно, неприветливо, как бы нисколько не обрадованное тем, что скоро еще одна пусть и не звезда, а песчинка зажжется на небосводе Славы и станет ближе к избранным Богом. «Гордыня – есть грех» - последнее, что подумал Эгрим, перед тем, как сон смежил его веки.