Cёма в стране... Чудо девятое. Штурм Голливуда

               
                Грёзы о «фабрике»

               Нет так уж много очень даже хороших актёров из страны нашего рождения добивались успеха в Голливуде. Скажу больше –даже cлишком мало, а то и вовсе единицы.А всё потому, что кроме «великого, правдивого и могучего» никакого другого языка знать не знали, да и знать не хотели.
Подняться на HOLLIWOOD – мечта любого мало-мальски причастного к кинематографу индивидуума, даже тех, чья самая большая роль в кино – участие в массовке на съёмках  короткометражки на Урюпинской любительской киностудии.
Поэтому  автор с пониманием отнесётся к насмешливому скепсису читателя, когда тот прочитает информацию о том, что уже давно знакомый ему прописной шлимазл Сёма Альц-Геймер взял эту высоту! Причём не в переносном, а в прямом смысле.

             ... Каждая стихия хороша по своему и по своему воспета: синее море – «...вода, вода, кругом вода!»; безмерный воздушный океан – «...лишь одна у лётчика мечта: высота, высота.»; огненная стихия – страшная и загадочная в одночасье –«я вся горю, не пойму отчего...»; и, наконец, земная твердь- «Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе видна. Как сын грустит о матери...»
А на этой земной тверди есть места, куда человек стремиться для того, чтобы там увидеть неземную красоту, вдыхать неземной воздух, почувствовать себя неземным суперменом, подняться на собственных ногах как можно ближе к Всевышнему... Нет ничего лучше и величественней тех мест. О них, об этих местах, тоже есть песня и спел её ни много, ни мало сам Высоцкий:
       -«...лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал.»

        ... Теперь спустимся с гор на равнину к моему герою Сёме Альцу. Справедливости ради надо сказать, что его чудаковатость и способность попадать в разные забавные передряги не опровергают того факта, что в прошлом Семён был хорошим спортсменом и практически профессиональным туристом. Он исходил (правда не суперсложными маршрутами) все отечественные гористые места – Крым, Кавказ, Карпаты, бывал на Урале и даже потоптался у подножия Тянь-Шаня. Пик Ленина, пик Сталина, пик Коммунизма (названия звучат, как реквием...) – всё это знаменитые «пики», но они далеко на Тянь-Шане. Они далеки и во времени – возле них Семён побывал лет тридцать тому.

       С течением жизни отдаваться любимому занятию – ходить по сложным туристским маршрутам, есть кашу и петь песни у костра, кормить ненасытных кровососов-комаров - становилось всё труднее. Сначала нахлынули семейные заботы, затем начались отъездные страдания, а за ними – суровые эмигрантские (первых лет) будни. Тем не менее, и в этой обстановке Семён умудрялся от случая к случаю «оторваться» на каком-нибудь холме или лесистом склоне. Маршруты носили радиальный характер и с возрастом их сложность явно деградировала.
Вначале это были горки на островах, куда раз в год попадал Сёмка; живописные окрестности озера Таахо на Западном берегу; «высокогорный» upstate Нью Йорка…
        Большой любитель «хайкать» племянник Рома ( тот самый единственный, кто называл Семёна не просто по имени, а дядей) устраивал своему дяде Сэму прогоны на коротких трассах: то на самую высокую точку, откуда открывалась панорама Лос –Анжелеса, то к местной обсерватории. Длились эти походы по несколько часов   и под знойным солнцем Калифорнии зрелому Сёме мёдом не показались.
Вот тут, в этом месте наступает «момент истины», когда в моём размашистом рассказе сольются воедино три задетые походя темы. В чём же равнодействующая «фабрики звёзд» - Голливуда, белоснежных или зелёных горных вершин и скромного труженика, бывшего security guard  Сёмы Альц-Геймера? Как мог Семён, не имеющий никакого отношения к киноисскуству, никогда не игравший даже в школьной самодеятельности, штурмовать Holliwood ?

                «Лебединая песня» скалолаза

         …Именно он, энтузиаст здорового «хайка», племянник Рома в последний дядин приезд в L – A  предложил взять вершину, о которой так мечтал кинематографический бомонд, - знаменитый Голливуд. Зрелый Сёма с присущим ему самонадеянным авантюризмом радостно согласился и вскоре «сладкая парочка» уже стояла у подножия холма, на склоне которого у самой верхушки и разметались эти ( как оказалось впоследствие) выполненные из металлоконструкций  небрежно  расставленные  на местности  гиганские буквы
                H O L L I W O O D

Снизу глядя на эту инстолированнную надпись, казалось, что до неё рукой подать. На деле всё оказалось гораздо сложнее: довольно крутой склон, осыпающаяся камешками узенькая прерывающаяся тропка,  чахлый пустынный кустарник, торчащие по пути каменистые выступы… Короче говоря,  полоса препятствий была основательной.

      … Самонадеянный Семён начал выдыхаться уже после четверти часа подъёма. Захваченный Ромой для пущей важности альпиншток оказался явно не по делу. За окном стоял ноябрь, но температура в солнечной Калифорнии была под 85градусов по Фаренгейту.  Поэтому ледоруб только усложнял подъём: не выбивать же им ступени в окаменевшей от жары почве! Настроение портил находящийся слева по ходу движения обрыв, куда страшновато было заглядывать. И лишь открывавшаяся по мере подъёма панорама, которую Сёма обозревал в минуты отдыха (короткого, так как нетерпеливый Рома подгонял неповоротливого дядю), скрашивали трудности бытия.
       Каждые двадцать метров заботливый племянник Рома делал фотоснимки карабкавшегося по каменистой тропе Альца. При этом он умело выбирал ракурс, при котором Сёма красовался то на краю пропасти (которой представлялся неглубокий ров), или перед неприступной стеной (выступ этот можно было обойти, сделав два шага в сторону). Все снимки совершались с нижней точки так, что в перспективе всегда было чистое небо с размещенными на скале чуть вкривь и вкось гиганскими буквами. В таком ракурсе сам Альц казался возносившимся к небесам ангелом во плоти со светящейся, словно нимбом, лысиной.

         …Сёмке показалось, что подъём длился целую вечность. Градом катившийся от лысины и до самых до окраин – до пяток- пот застилал глаза, поддерживал горько-солёный вкус во рту. Сердце билось, как пойманная в силках птица; печень, почки, и лёгкие функционировали на грани своих физиологических возможностей.
Отдых перед последним рывком до заповедных букв был несколько продолжительнее предыдущих. Ступни ног горели, словно под ними была сковородка ада. Колени отказывались менять положение и служили только в расправленном состоянии. Тело ныло. Радовалась лишь душа. Симка нескромно подумал, что нечто подобное должен был испытывать Моисей, когда поднимался на гору Синай для получения Б-жьих Заповедей…

        …Последний рывок Семён совершал в состоянии аффекта. Разум полностью отключился от процесса подъёма: работали только инстинкты и безотчётная интуиция. Они-то и помогли Альцу достичь выбитой в скале площадки, где  были выставлен знаменитый бренд.
Разум включился лишь в тот миг, когда Сёма ухватился за металлический брус буквы W. Обвеваемый ветрами металл даже на жарком солнце оказался прохладным, что разом привнесло в развороченную текущими событиями душу Альц-Геймера покой и умиротворение.
         “ What done is done “ –философски размыслил Сёма, обнял правой рукой железное основание знака, выравнял окрепшие от внезапно прибывшего энтузиазма ноги и плечи, приосанился и посмотрел смелым, прямо таки, орлиным взглядом в объектив фотокамеры вездесущего Ромы. Этот снимок сохранён для истории и представлен на обзор читателю в качестве вещественного доказательства очередного подвига нашего Геракла.

                А потом начинаешь спускаться,
                Каждый шаг осторожненько взвеся.
                Шестьдесят это так  же как двадцать,
                Ну, а семьдесят – так же как десять.

Именно  по этой схеме из песенки, которую пел Юрий Визбор, Семён начал свой спуск. Тем, кто утверждает, что спуск всегда легче подъёма, не верьте. Крутой спуск для усталого путника-занятие по сложности дающее фору недавнему подъёму. Здесь повторяется упомянутая ранее реакция организма – трудятся инстинкты, разум отдыхает.
Влюблённый в горы Альц часов не наблюдал и оклемал лишь в тот момент, когда обнаружил себя повисшим с беспомощно болтающимися ногами ,  держащимся руками за полусухие ветки чахлого кустарника.
Сёма с острой душевной болью вспомнил расположенный рядом с тропкой обрыв, с которого страшно было даже глянуть вниз и, как всяк кому угрожает смертельная опасность, мысленно пролистал свою полную прогрешений уходящую жизнь.
Вспомнились юношеские проделки, обманутые девушки, случавшиеся черствость и эгоизм, нарушения социалистической законности… Всё это сходило ему с рук: когда он попал в снежную пургу на Говерле; когда пробыл два часа в ледяной воде горной уральской речушки; когда сломалось крепление на леднике в Домбае… Всему приходит конец. В том числе и всепрощению свыше. Сейчас на этом неказистом «горбочке» придётся рассчитаться самой конвертируемой валютой за все прошлые долги…
Изнывающий от непомерных усилий, Альц, тем не менее, грустно ухмыльнулся своим мыслям, но тут же громким внутренним голосом одёрнул себя:
- «Не ржи над пропастью!»

     ...Конвульсивно сжатые руки вот-вот готовы были разжаться и положить конец мучительным раздумиям Альца, когда он услышал голос любимого племянника Ромы:
- Дядя Сэм, ну что ты там застрял? Давай спускайся, пора ехать домой.
Голос звучал откуда-то справа. Альц испуганно и с надеждой покосился вправо. Рома стоял в двух шагах и недоуменно смотрел на лежащего ниц потного и изрядно потрёпанного дядю.
- Да отпусти ты, наконец, эти долбанные ветки! Что ты держишься за них, как за ручку от трамвая?
- Ромка, ты болван! Я же сорвусь в пропасть!!
- Ну, дядя, ты даёшь! Глянь вниз на свою пропасть…
Сёмка, из последних сил держась за кустарник, осторожно посмотрел вниз. Его ноги беспомощно болтались и сам он завис на чуть выдвинутом уступе высотой меньше метра над площадкой, откуда и начался этот Сёмкин исторический маршрут.
Свалившись мешком  дрожащими ногами на земную твердь, Сёма смущенно глянул на племянника. В глазах любимого родственника он прочитал насмешливое полупрезрение, а в качестве окончательного вывода Рома произнёс:
- Ну, Миклухо-Маклай, пора тебе завязывать с карьерой скалолаза. Укатали Сивку крутые горки!
Целую неделю Семён Альц-Геймер с трудом шевелил конечностями и испытывал ломоту во всём теле. Любящая сестра, сокрушенно покачивая головой, сказала:
      - Тебе , герутенер (недотёпа), о вечном бы подумать, а ты, старый недоросль, никак не можешь остепенится и стать балаботыш.
Да и сам Сёмка осуждающе думал о себе, перезрелом «фрукте», который никак не угомонится.

                Ещё не вечер…

Эти мысли одолевали Семёна всю  неделю, пока не исчезла крепатура. Когда же тело окрепло, он снова почувствовал себя готовым к следующим свершениям. У Семёна даже появилась идея нового проекта. Причём, никто не сможет помешать его осуществлению.
Суть идеи заключалась в том, чтобы своими ножками подняться на самую высокую точку Нью Йорка – Empire State Building. Подъём начать утром и к вечеру, когда город Большого Яблока зажигает свои ночные огни, достичь смотровой площадки.
Сёма, как легендарный Икар, рвётся всё выше и выше к новым вершинам, не боясь обжечь свои уже порядком обветшалые крылья…
        …Впрочем, до последней вершины ещё есть время…