Григор Тютюнник
Перевод с украинского
Елена Соловьёва 3. НЕБЕЗОПАСНЫЙ ПРИЯТЕЛЬ
Млеет степь в малиновых полосах предвечернего солнца и поднимается до неба степная мгла – тоже малиновая. А туманы уже исчезли: развеяли их синие тёплые ветры и ветерки. Парит и старый Курень, разогревшись за целый день на солнышке. Тополёк маленький на крыше сладкие запахи с ветром в степь посылает. Пахнут его почки тополиными духами. Скоро станут те почки шёлковыми листочками, а пока солнце на них малиновые капли поразвешивало – упала роса, наступил вечер.
Где же Крот? Как зарылся утром в землю, так до сих пор и не видно. Что он там делает в потёмках? Может нора его вышла не здесь, а на другом поле?
Но нет. Сопит кто-то там в уголке. Сопел, сопел да чихнул. Вот чуть высунулся из норы острый боязливый носик, усы, а затем и вся голова. Потянул носом воздух, глазки приоткрыл чуть-чуть, да в раз и скрылся – и не стало ни головы, ни носа с усами. Только нора чёрная кругло смотрит на Курень. А в другом углу, где начал кто-то рыть, да не кончил, блеснули два весёлых глаза и послышался негромкий, добрый смех: хе-хе-хе...
А затем, голос:
- Вылезай, Крот, не бойся.
- Не вылезу, - отозвался Крот глухо, видно, из глубины – со дна своей норы, - Не вылезу, так как я тебя знаю: ты – Ёжик.
И правда, из закутка, где блестели глазки, выбрался Ёжик, стряхнул солому с иголок и сел посреди Куреня.
- Вылезай, кому говорю, я сейчас не голодный – промолвил он.
- Эге, так я тебе и поверил, - проговорил Крот, - ты за мною часто гонялся, чтобы съесть. Знаю я вашего брата.
- То, может, не я, хе, хе...- засмеялся Ёжик, - так как я с прошлого года в степи не питаюсь, а только в селе.
- Эй, Паук! – крикнул он вверх, где висела паукова сеть, - скажи Кроту, что я не голодный.
Паук шустренько спустился по паутине вниз (он уже отдохнул за день после утренней беготни) и крикнул в кротовую нору:
- Вылезай, вылезай, Ёжик не голодный.
- А ты откуда знаешь? – спросил Крот из подземелья.
- Знаю – знаю, - затараторил Паук, - я всеми восьмью своими глазами вижу, какой он наевшийся и песни поёт весёлые.
Крот долго молчал, потом пробурчал:
- Пусть поклянётся, что не съест, тогда вылезу.
- Клянусь, что не съем! – прокричал Ёжик и добавил обиженно:
- Почему бы нам, живя под одной крышей, не дружить? Нам же целое лето вместе жить!
Тогда Крот, озираясь и поглядывая искоса на Ёжика, выбрался из норы и сел возле неё, близенько – на всякий случай.
- Пойдём в степь погуляем, побеседуем, сказал Ежик, - Пойдем?
- Про что же мы с тобой будем беседовать? – буркнул Крот.
- Ведь я сердитый, а ты нет.
- А так и побеседуем, - повторил Ёжик. – Ты сердито, а я нет. Что ж, если характеры у нас разные, то и ссориться обязательно? Уговор такой – скажет кто «молчи!», мы и помолчим. Ну, что, пойдём?
- Пойдём, - не очень охотно согласился Крот. – Только, как тебе захочется есть, ты скажи.
- Хорошо, - согласился Ёжик, - Когда захочется мне есть, я начну бубнить вот так: бу-бу-бу... Тогда ты лучше беги.
И первый вышел из Куреня. А следом за ним потопал Крот.
Степь уже погружалась в вечернюю просинь. Сначала она, как вода, вступила в долины, встала в полевых рощах и возле них, а, вдалеке, уже была сплошная синь. Над нею, совсем чуть-чуть, краем неба, алела ночная заря, да ветерок слабо, едва заметно дышал.
- Я тебя с самого полудня ждал, - промолвил Ёжик. Ласково так сказал, боясь, что Крот испугается его. - Сам знаешь, какая скука. Муравьи, те за работой света белого не видят, все суетятся, как на пожаре. Да, и мелковаты они для меня. Ты с ним разговариваешь, а его и не видно. Разве это беседа?! Паук, тот все мух выглядывает. Не дозваться ни до кого. А я, правду говоря, когда не голодный, люблю поболтать с кем-нибудь, поиграть, попеть... А тебя нет и нет.
- Копаю, - сказал Крот. Жильё себе готовлю. Три этажа уже вырыл, теперь ещё один нужен. Хороша земля, тут под Куренем, червяков полно.
- Как три этажа? - удивился Ежик. - Разве тебе простой норы мало?
- Мало, - сказал Крот. - Ноги, понимаешь, у меня хоть и сильные (и то лишь передние), да не быстрые; глаза плохо видят; иголок, как у тебя нет... Вот мне и приходится рыть не одну нору, а больше и в несколько этажей. Скажем, пошёл дождь - так и знай: нижний этаж мой зальёт. Пошёл большой дождь - и другой зальёт. Куда податься? Бегу на третий или на четвёртый. А бывает, Уж вползёт. Ух! - при этих словах Крот аж задрожал, а перестав дрожать, сказал:
- Глаза горят, язык, как иголка. Правда, я ему тоже пальца в рот не кладу, перебегаю с этажа на этаж. У меня голова кругом идёт, но и ему приходится покрутиться.
- А, когда на последний этаж забежишь, тогда как? - аж запнулся от страха Ёжик.
- Никак, - усмехнулся Крот. - С последнего наверх выход есть.
- Хо-хо! Попался бы он мне! - хохотнул Ёжик. - Хоть уж, хоть гадюка. Я бы им показал!
- То ж ты, у тебя вон иголки какие! - сказал Крот. - Ты за хвост её схватишь и держишь, а она пусть себе колется, пока не помрёт.
- Ну-ну, - ты, я вижу, меня за труса держишь.
- Думаешь,что я змею за хвост хватаю, а следом всё остальное съедаю. А я, чтоб ты знал, никогда так не делаю. Я на них прямо иду, грудью, и хватаю не за хвост, а за голову.
- Так у них же укус ядовитый! - воскликнул Крот.
- И что с того? Меня после этого только знобит немножко; отрава их меня не берёт.
- А, нашего брата берёт, - понурился Крот.
Они шли бурьянами, часто останавливались и прислушивались, так как степь есть степь, тут всякого встретишь - и друга и врага. Бывало и так, что Крот отставал, тогда догнав Ёжика, облизывался и говорил удовлетворенно:
- Улиточка попалась.
И Ёжик, в ответ сочувственно покивав добрым острым носиком, сказал:
- Хоть с той улиточки обед так себе, но и то еда.
Когда голодный, ничем не побрезгуешь. Я раньше, когда в село не ходил, тоже, бывало, заморивал червячка всякой всячиной. А теперь нет. Теперь мне бы только до села добраться, а там найду, чем полакомиться: и молочком, и яичком, и яблочком...
- И молочком?! - удивился Крот.
- А, что ж. Вот, бывает, выставляют хозяева своим помощникам - кошкам и собакам то да сё, а они ещё и носом крутят. Но, я-то уж не промахнусь. А там, смотри, яичко нашёл в гнезде - тоже моё. Яблочко под яблоней прячется - сюда его. Ты яблок никогда не пробовал?
- А люди на это что? - спросил Крот.
- Ничего, - усмехнулся Ёжик. - Или скажут: ПУСТЬ! Слово у них такое. ПУСТЬ - это значит, что я могу есть всё, что захочу. Хорошее слово. Ещё они любят сказать: ЩОСЬ. Вот вылижу молоко из мисочки или там яичко выпью, ночью, конечно, а днём прилягу здесь же под крыльцом поспать или передохнуть и слышу: «О, ЩОСЬ, уже молоко оно выпило. А пусть, что ему киснуть!» Иногда, правда, догадываются, что это я. А чаще - ЩОСЬ скажут, ха-ха... Ну и я их не обижаю: я им мышей ловлю, крыс... Одним словом, жить можно!
- Можно, - мудро согласился Крот.
И дальше они пошли молча, так как впереди уже виднелась проезжая дорога и гудели провода на столбах. Тут не очень разговаривай, а лучше смотри внимательно по сторонам и слушай: бывает, едет кто с возом или на велосипеде, а следом пёс бежит, язык высунув. Если не сразу заметишь - хлопот не оберёшься. Нет, лучше помолчать.
А степь уже погружалась в прозелень, сонно затихал утомленный за день ветерок и из-за столбов на дороге всходил кругленький красноватый месяц.
- Что, может, возвратимся? - промолвил тихонько Крот. – Курень наш уже и не видно.
И только он это сказал, как на дороге вспыхнули огромные очи и свет от них так резанул приятелям в глаза, что они оба аж зажмурились.
- Спрячься!! - крикнул Крот Ёжику и где стоял, там и исчез под землёй, только комочки вверх полетели. Потом поверх них прокатился жаркий круглый грохот и стал удаляться в степь все дальше и дальше, обдавая светом своих очей каждый столб, белые чашечки вверху на столбах, поющие провода и небо в зорях.
А когда все стихло, Крот, что сидел в своей маленькой норке - укрытии, сжавшись от страха, услышал:
- Выходи, хватит бояться. Это машина проехала.
- А, ты ещё есть не хочешь? - осторожно спросил Крот.
- Смотри, - изумился Ёжик. - Что же ты, как из норы выходить, так и испугался.
- Кто знает, - молвил Крот, вылезая и отряхиваясь.
К Куреню подходили, когда месяц стоял уже выше столбов на дороге. Свет его вливался в одну Куреневу дыру, а в другую смотрели ночь и заря. Ветер спал и спал на своей круглой сети Паук.
Возле входа в Курень выросла островерхая горка земли - та, что Муравьиный вожак пообещал Кроту, а возле неё сновало десятка четыре Мурашей.
- Что же они не в норе? - шёпотом, чтобы никого не разбудить, спросил Крот у Ёжика.
- А, то Муравьиные солдаты, - ответил шёпотом Ёжик. - Такие у них порядки: одни спят, другие муравейник стерегут.
И, правда, один Муравей-солдат грозно шевельнул усами и сонно тонюсеньким голосом крикнул своему соседу:
- Слушай!
Сосед передал это слово дальше, и пошло оно вокруг муравейника, сонно затихая:
- Слушай!!
- Слушай!!
- Слушай!!
- Ну, доброй ночи, - сказал Ёжик Кроту.
- Доброй ночи, - тихонько ответил Крот. И, затем, засмеялся, шепча:
- Ой!.. Хи-хи-хи…ой!..
- Чего ты? - удивился Ёжик.
- Да то я... ой! Вспомнил, как меня вредные Мураши щекотали...- задумчиво промолвил Крот и уже прицелился, чтобы юркнуть в нору, как Ёжик сказал:
- Слушай, Крот, как же оно у нас так вышло, что за всю прогулку ты ни разу не рассердился?
- Я послушал твоего совета, - важно молвил Крот, - и сказал своей сердитости: «Молчи у меня!» Вот она и молчала.
- Вот! - обрадовался Ёжик. - Как захотел, так и получилось.
С тем и скрылись в норках почивать до утра. А, вместе с ними, радуясь, что он не один на свете и не зря тут стоит, заснул и старый Курень.
Тиха и тепла стояла ночь над степью. Месяц разливал синеватое сияние, и тени тянулись от каждой травинки, от каждой кочки. И от Куреня - чуть не на пол-степи. Ещё и от тополёчка тоненького кружевная тень.
А в синей месячной купели по степи - маленькие живые столбики, столбики... Станут и стоят. Исчезают куда-то и вновь стоят.
- Фьють, фьють... - меж собою пересвистываются – вблизи от Куреня и дальше и ещё дальше.
Бегают Мураши-воины, сторожат. Вот один, оглядевшись, шевельнул усами и спросил у соседа:
- Кто свистит?
Услышал сосед и ближайшему сторожу:
- Кто свистит?
Вот так и спрашивают один другого.
А то Суслики бегают по степи. То поднимутся на задние лапки и стоят столбиками, чтоб взглянуть, что творится в степи при месяце, то снова спрячутся в бурьянах и бороздах. А месяц смеётся в вышине.
- Фьють, фьють, фьють... - свищет вся степь, сияет синим светом.
И чуть слышно дышит, видя сны, старый Курень и пахнет чуть-чуть маленький тополёк, тоже сморенный сном.
А, вдалеке, на краю степи, за селом, белеет на небе узенькая полоска меж садами и хатами - то возвращается из своего путешествия по разным странам на земле новое утро.
Сладко спится в такое время Куреневу братству - и в норах и под крышей.
ХОДИ, БЕДА, СТОРОНОЮ
И никто из Куреневых поселенцев, даже сам Курень, не догадывался, какая беда ждала их утром. А, стало вот что.
Как только солнце вынырнуло из-за перелогов и степь улыбнулась ему румяными росами, услышали жители Куреня грозный рокот, что приближался и приближался. Вздрагивала от него земля, дрожали гнёзда Ёжика и Крота и муравьиные норы и паукова сеть мелко дрожала.
Проснулся Ёжик, заблестел из гнезда испуганными глазками, забегали Мураши около муравейника, заметался в разные стороны Паук по своей паутине. Только Крота не видно было: он бросался глубоко в норе с этажа на этаж своего жилья и не понимал, что там творится наверху. Нет, вчерашний грохот был не такой. Вчерашний грохот был похож на один гром, а этот, что приближался, - на сто!
Потом, эти сто громов подкатились к самому Куреню и затихли, как будто их и не было. Только дым обдал Курень густой вонью, такой ядовитой, что и не продохнёшь.
- А, что, хлопцы, - сказал кто-то громко,- сломаем старого Демидовича или пожалеем?
Услышав эти слова, Ёжик, что свернулся в колючий шарик, быстро раскрутился и забегал по Куреню, шепча всем своим товарищам:
- Говорите скорее так: «Ходи, беда, стороною! Ходи, беда, стороною!». Тогда она уйдёт. Говорите!
И загудело все товарищество разом:
- Ходи, беда, стороною! - сказало девять тысяч четыреста муравьев.
- Ходи, беда, стороною, хек-хек... - прокряхтел Паук, бегая кругом по своей сети.
- Ходи, беда, стороною! - гукнул из норы Крот. Ёжик снова скрутился, на всякий случай, и прошептал себе в грудь:
- Ходи, беда, стороною! Ходи, беда, стороною!
- А зачем нам его ломать, - сказал другой, добрый и тихий голос. Смотрите, сколько тут всякой степной братвы поселилось! Вон Ёжик зажмурился, вон Паучишко мечется с перепугу, нора свежая кротовая, муравьев целая туча... Пусть себе живут! А Курень давайте отнесём за взгорок на солонцы. Пусть стоит там, может, кому-нибудь ещё пригодится.
И, тут, Курень, впервые за много-много лет, сказал разом:
- О-о-ох!
И, поднявшись вверх, плавно поплыл над землею вдаль. Ёжик с Муравьями и кротовой норою остались под открытым небом и слышали, как Курень все тише и тише говорил:
- Ох-ох... Ох-ох...
Пока совсем не затих.
Тут, неожиданно, из-под земли появился Суслик, стал столбиком на задние лапки и засвистел, закричал издалека Куреневым поселенцам:
- Сюда, сюда! Курень ваш здесь!
И Тополёк из-за взгорка махал тоненькими веточками, будто звал: «Сюда, сюда!»
- Пойдём! - крикнул Ёжик и первый, ломая бурьяны, бросился вперёд к Куреню. Следом за ним подался и Крот, жмурясь от солнца. А за Кротом потянулась длинная чёрная нитка муравьев с Вожачком впереди. Только Паука не было. Его перенесли, кажется, вместе с паутиной и Куренем.
Конец.
(курень - жилище, имевшее стены плетёные из двух рядов прутьев или камыша, с заполненным землёй, для тепла и прочности, пространством между ними и камышовую крышу, с отверстием для выхода дыма)