Степан Шкандыба по прозвищу Хромой, с нехитрыми пожитками возвращался домой. Впрочем, какие там пожитки у человека, не бывшего дома целых три года: небольшой дерматиновый чемоданчик со сменным бельём и подарками для дочек и пакет с остатками ужина. В подарок Степан вёз серёжки и колечко, сделанные из рандоли «народными умельцами», и карманные шахматы с красиво украшенной доской-футляром. Шахматы были для Галчонка, средней из трех его дочерей, девочка росла серьёзной и вдумчивой, интересовалась всё больше физикой и математикой. Степан специально для неё выписывал журнал «Наука и жизнь». Очень нравилось Гале решать разные головоломки и шарады. Но это было три года тому назад.
Город Энск встречал Степана низкими иссиня-чёрными тучами, хотя на дворе стояло лето в полный рост. У подъезда своего дома он присел на лавочку, оглядел старые серые стены и закурил. И вдруг вспомнилось ему то, теперь уже далёкое время, когда всё вокруг дышало радостью. А Света, его молоденькая жена, он осторожно повторил это слово – же-на, его гордость и восхищение, была жива и здорова.
Сигарета в руке догорела до фильтра, и пепел серой кучкой упал на брюки, но Степан этого не заметил. И только когда боль царапнула по пальцу, он судорожным движением отбросил окурок прочь. От дочек в последнее время писем не было, и он не знал, чего ему ждать, и потому медлил, не решаясь подняться. «Надо идти, Степан, - приказал он сам себе. – Другого дома у тебя нет, так что, вперёд, шкандыбай потихоньку, Хромой…»
Прозвище «Хромой» Степан получил от фамилии. Разбитной хохол Василь из их отряда перевёл его фамилию на русский лад как – Хромой. Так и прилепилась кличка – Хромой, да Хромой. Хотя на ногах Шкандыба стоял крепко.
Поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, он почувствовал, как тревожно заколотилось сердце. «Всё-таки надо было на лифте, » - устало подумал Степан. Он оттягивал момент встречи с самого приезда и, наверное, поэтому шел с вокзала пешком. Его беспокоила и сверлила сейчас одна мысль: почему Полинка перестала писать? Ведь поначалу всё было хорошо, одно, два письма в месяц с приписками Галинки и сдержанными приветами от Алины.
«Папа, у нас всё в порядке. Твой внучок Лёшечка растёт… у него есть уже один зуб. Теперь он пробует на прочность все игрушки…».
Отходил, оттаивал душой Степан после таких строк. Про Сашку, видимо, по негласному уговору в письмах не было ни строчки.
Дверь, обитая дерматином собственными руками, под золотистым номером 73 была от него в полуметре. Степан отдышался, поставил чемодан на бетонный пол. Затем постоял с минуту, загоняя непослушные мысли в стойло, и вдавил кругляшок звонка. Руки предательски дрожали. Было слышно, как за дверью засвистал соловушка на все лады. Всё было, как и три года назад.
Дверь распахнулась, и серые глазки с пушистыми ресницами вопросительно уставились на пришельца.
- Вам кого?
- Полинка… доча… это я … - изменившимся от волнения голосом сказал Степан.
- Папа! – удивлённо подняла бровки младшая дочь. Это длилось мгновение. – Сейчас Алину позову, погоди…
«Боже, как она похожа на мать… И лет ей… погоди… в мае было девятнадцать… Да, и Свете было столько, когда мы познакомились… Как бежит время… Полинка уже взрослая.»
Степан остался стоять, переминаясь с ноги на ногу, не смея переступить порог своей квартиры. Глаза его увлажнились и потеплели.
Алина вышла в коротком халатике с рыжей копной волос на гордо вскинутой голове. «Повзрослела дочка… набралась уверенности... и рыжий цвет ей очень к лицу» – отметил Степан. Ни замешательства, ни тени смущения или радости не было на её лице. Было заметно, что к этому спектаклю она готовилась загодя.
– Ты совершенно напрасно сюда пришел, - даже не сказав «здравствуй», начала Алина разговор. – Ты думал, что тебя здесь ждут… что тебя здесь пожалеют… ах, он несчастный… в тюрьме сидел… родная дочь посадила… А ты обо мне думал, когда Сашу моего за дверь, как собаку, выбрасывал… хотел моего ребёнка без отца оставить… Нам мало радости иметь отца под грифом: бывший зэк… И, во-первых, ты отсюда уже давно выписан… а во-вторых, нас здесь шестеро живёт… Галинка тоже замуж вышла. Так что, звиняйте, дорогой папаша…»
Его первенец, его красавица Алина презрительно ухмыльнулась и, по-видимому, хотела присесть в книксене, но узкий и короткий халатик скользнул вверх и обнажил стройные, слегка полноватые ноги до неприличия. Отец отвёл взгляд в сторону и через мгновение дверь перед его носом коротко щёлкнула. Ему показалось, что это была пощёчина, он невольно протянул руку к двухдневной щетине.
Степан поднялся на пролёт выше и сел на ступеньку. Горечь переполняла его, из глаз выступили слёзы. Вдруг вспомнились слова из песни Валерия Леонтьева: и кто-то грубые слова сказал за нас… затменье сердца какое-то нашло… Что ж ты так? Что ж ты так?
Степан не мог знать, что его дальнейшую судьбу продолжали вершить его же дети. Когда Галина привела своего парня в дом и сказала, он будет жить со мной, то Алина на правах старшей устроила скандал. Но не тут-то было: у Галки на руках был весомый аргумент – Александр, сестрин муж. Она вздела руки в боки и дала такую отповедь, что если её коротко перевести на русский язык, то это будет выглядеть так: а ты, сама, какая была? Алина сдалась, ибо аргумент стоял рядом и наблюдал за перебранкой сестёр. Потом за бутылкой вина на кухне выяснилось, что Алина отца с жилплощади уже выписала. «Что он, будет наши семьи рушить, у меня чуть выкидыш не случился из-за него…» На семейном совете решили, что отцу общагу дадут на прежнем месте, он у них всё в передовиках ходил, вот пусть и почешутся… А квартиру на них троих давали…
Эгоизм молодости не знал пределов. Алина, несмотря на безжалостный приговор врачей, винила в смерти матери, прежде всего отца. Ей всегда казалось, что мамочка мало её любила, всё с папой да с папой, всё воркуют да целуются и спят вместе. А она одна в своей кроватке… От всего этого ширился и рос внутренний протест, подленький и затаённый. Теперь все эти ощущения и переживания фонтаном выплёскивались наружу… и сёстры, хотя и вяло, всё-таки соглашались…
Но Степан не знал всего этого… Сквозь пелену непрошенных слёз картины прошлого вставали как живые…
Девчонки рождались одна за другой, с перерывом в два года: Алина, Галина, Полина. Когда его Светик – солнышко ходила третьим ребёнком, Степан пошёл обивать пороги профкома, просить трехкомнатную квартиру… Ту самую, куда только что его не пустили родные дети…
После родов жена прожила ровно семь лет. Полинку в школу готовила, когда стало ей худо. Рак быстро расправился с молодой и вчера ещё цветущей женщиной. Остался мужик в 35 лет один с тремя дочками на руках. Не запил, не загулял, не опустил руки. Варил, стирал, помогал, как мог с уроками. Научился косы своим девчонкам плести, да так ловко, что сестра покойной жены Марина всё удивлялась такой его ловкости. А чему тут удивляться, если он сети на любой манер и размер плёл играючи, а тут какие-то косички…
Через несколько лет после смерти жены товарищ предложил Степану познакомиться с хорошей женщиной. Тебе, говорит, одному девок не поднять, бабу надо, в смысле, женщину с понятием… А Нина Ивановна тоже одна с дитём бьётся, как рыба об лёд… почему бы вам не попробовать вместе… Вместе оно как-то веселее… Он и сейчас отлично помнил, что ответил тогда другу: Да, я не прочь… только как девчата мои?
Нина Ивановна пришлась ему по душе, скромная кареглазая экономистка из УБР-1. Стали они встречаться и не заметил Степан, как по-мальчишески влюбился. Только вот беда, негде им остаться наедине. Вот что, сказал однажды Шкандыба, мы что, подростки, по чужим углам любовь свою прятать… Пойдём завтра ко мне, познакомлю с дочками… а потом будем решать дальше, как да что…
Девочки встретили Нину Ивановну, можно сказать, в штыки, холодно поздоровались и сразу ушли в свою комнату.
– Ничо, - подбодрил свою избранницу Степан – сейчас ужинать будем… за столом и поговорим…
Но разговора не вышло, девчонки ужинать напрочь отказались. Степан с Ниной вяло поужинали, шампанское осталось неоткрытым.
– Я не буду, - сказала гостья – прости, пожалуйста, не та обстановка.
Степан рассеянно кивнул.
– Я сейчас, подожди, пожалуйста, - пробурчал он и пошёл в комнату, где держали оборону его дети.
– Ну что же вы так меня подводите, девчата… Нина Ивановна замечательный человек и хотела познакомиться с вами…
Девочки сидели, нахохлившись и смотрели на отца исподлобья, как-то по-новому отчуждённо.
Наконец Алина разжала упрямый рот.
– Нам никого не надо… У нас мама есть…
У Степана холодок пробежал по телу от этих слов. В замешательстве он ответил не сразу.
– Родные мои… Памяти мамы у вас никто не отымает… Или вы думаете, что я заставлю стереть её из вашей памяти или убрать все фотографии… Память о ней мне так же дорога, как и вам… Вы помните, что жили мы дружно… Да что там… Алине только тринадцать…вас тянуть ещё и тянуть… Я хочу жениться на ней… у неё есть сын… Тяжело мне с вами в одиночку… девчонки мои дорогие, – так закончил отец самый трудный монолог в своей жизни.
Пауза длилась недолго.
– Мы, папа, решили… что нам никого не надо, - подала голос Галина, средняя дочь.
–Да, молодцы, - тяжело вздохнул Степан. – Вы за меня всё уже решили… Здорово это у вас получается… А вы меня спросили… со мной советовались… Числом, значит, давите… И ты, Полинка, тоже так считаешь? – спросил он девятилетнюю дочку, поскрёбыша своего любимого, вылитая мать лицом вышла.
– Да, папочка… раз эта тётя нам всё равно чужая… значит и тебе тоже чужая… Она что? На мамином месте спать будет? Ты же сам говорил, чтобы чужих в дом не водили, а сам… сам привёл… Мы её не хотим…
Она начала всхлипывать. Чтобы не доводить детей до истерики, отец вышел из комнаты. Нина уже оделась и ждала его в прихожей.
– Ниночка! Ну что ты, мы ещё чай не пили…
– Прости, Стёпа… пойду я… не до чаёв тебе… по глазам вижу… извини… пойду я…
– Подожди, …я провожу…
Пока Степан обувался, его гостьи и след простыл. Он выскочил из подъезда, повертел головой и помчался за одиноко идущей женской фигурой.
– Нина, погоди! – уже нагоняя, крикнул он. Женщина обернулась, и в свете серого и тусклого дня Степан увидел чужое лицо.
– Простите, ради Бога, обознался…
Он повернул назад и не прошёл ещё и десятка шагов, как вдруг остановился. Прямо на него неслась тройка собак, вцепившись зубами в продолговатый серый предмет. Не может быть?! У Степана глаза полезли на лоб от удивления. Три собаки держали в зубах… одну кошку!!! Никто не хотел уступать! Шкандыба стоял, не веря своим глазам, ведь такое можно увидеть раз в жизни. Он провожал взглядом это чудо, до тех пор, пока оно не скрылось из глаз. «Ну и денёк сегодня… Три собаки – кошка… три дочки – Нина… Тьфу ты, чёрт, ну и ассоциации у меня… Про девчат совсем не думал, что так выйдет… где я их проглядел… да и ничо и не проглядел… просто девчонкам нужна женщина… а я чо? Я – на обслуге и в свой мир они меня не пускают… Хотя Марина обещалась помогать… Приходила изредка… но всегда без меня, как специально, когда я на работе… О чём они там говорили, Бог её знает… Может и наболтала чего лишнего… - невесело размышлял Степан.
Сестру жены Марину он откровенно недолюбливал, скользкая какая-то, ненастоящая, в глаза тебе елей, а за пазухой – змей!
С Ниной Ивановной Шкандыба встречался ещё несколько раз, но она держалась сухо и холодно, видимо твёрдо решив для себя не становиться между ним и детьми.
– Зачем мне это, Стёпа, быть козой отпущения, без вины виноватой… Ты извини за параллели, но мой сынок в этом плане попроще будет… ему отец очень нужен… И я это вижу и слышу… Спрашивает иногда меня… мам, а где мой папа? А что я ему скажу… что живёт через улицу и не хочет тебя видеть? Он бы тебя, Стёпа, через месяц отцом бы звал и в рот бы заглядывал… Дети, они доброту нутром чуют… А ты добрый, Стёпа… спасибо тебе… около тебя душа чуток отогрелась… да видно не судьба нам… Звони, если хочешь, иногда…
Так Шкандыба снова остался один, вернее, один на троих, со своими девчонками. Дочки повеселели, стали уделять ему больше внимания. Пекли для него печенье и коржики, а старшая наловчилась жарить такие украинские котлеты, что от одного запаха текли слюнки.
Дочери росли, а с ними росли и проблемы. Кто растил девчонок, знает, как важно для них всё красивое и, конечно же, новое, и как можно чаще. А когда их трое, и младшей непременно нужен бюстгальтер, точно такой же, как у сестры… От этого голова кругом пойдёт у кого угодно. Шум, крики, слёзы…
– Доча, ну что там у вас опять за скандал? – спрашивал отец вечером у Алины.
– Да ну её, пап… Полинка всё время попугайничает… ей всего двенадцать… а она воображает себя взрослой… Мы ей с Галкой говорим, будет на что одевать, папа купит…
Степан вспыхнул.
– Алина… ты пойми… не могу же я бельё вам покупать… Ну, маленькие были… там, ладно… трусики, носочки… А теперь, увольте. Ты уж сама регулируй, что кому надо… Деньги я от вас не прячу…
Ему пришлось сменить работу, из сменных механиков перешёл работать оператором на месторождение. Там зарплата была на треть выше. Сосед из начальников помог устроиться.
За работой Степан не заметил, как старшая дочь заневестилась, а потом вдруг объявила, что выходит замуж. Отец был ошарашен этим известием.
– Тебе бы выучиться сперва… а замуж успеешь – начал он было вразумлять дочку.
Но та без апелляций ответила:
– Знаешь, пап, мы уже с Сашей всё решили.
– Вы решили, говорите… а ты со мною посоветовалась… ведь деньги на свадьбу нужны немалые…
– У тебя есть две тысячи… я знаю… после мамы остались.
– Ну, ничо от вас не скроешь… да, мы с мамой собирали, хотели машину… но сейчас это деньги для вас троих…
– Еще накопишь… - нагло заявила дочь.
Степан тяжело вздохнул.
– Беда с вами… ладно… когда свадьба?
– 10 апреля…
С зятем Степану не повезло. И дело тут было не только в том, что Сашка не имел своего угла, и не в том, что он был простым работягой, водителем пятой автобазы. Его поведение было вне рамок обыденной, привычной жизни, внемарочным, как любил говорить завгар Евсеич с бывшей работы Степана про молодых лоботрясов.
Денег на еду молодые не давали и Степан поначалу воспринял это как должное. Пусть накопят, ведь на квартиру грозились уйти, а там, ведь сколько всего надо: сковородки, кастрюльки, чайники… А дети пойдут… Но молодые никуда не торопились.
Учёба у Алины не получилась, то ли зять отговорил, то ли сама не потянула. Сашка-зять устроил её временно точковщицей на отсыпку, а потом оператором котельной на КСП -16. По вечерам бегала на курсы ШБК, постигая новую для себя науку. Жили-поживали, добра наживали, а получалось за чужой счёт. Младшие дочери не раз жаловались отцу на новоиспечённого зятя: «Папа, Сашка прям, как оглоед, всё съест, а нам на донышке… Алина говорит, он же мужчина, ему много надо». Степан пытался разговаривать с Алиной, но та его вовсе не слышала и твердила своё.
– Папа, ты чо… куском хлеба нас попрекаешь… мы же молодые… нам нужно хорошо одеваться… джинсы купи – сто рублей… кроссовки – ещё стольник. В болотниках на танцы уже давно не ходят.
– Алина, послушай, - пытался урезонить дочку Степан – тебе сестёр не жаль?
– Пап, он молодой мужчина… баранку весь день крутит… его кашкой не проймёшь.
Разве могла Алина признаться отцу в том, что было по ту сторону её понимания. Лишь только Саша касался её своими большими мозолистыми руками, как она теряла контроль над собой, тело охватывала дрожь, а глаза, еще минуту назад прозрачно-голубые, становились серыми и мутными. И ей не было в эту минуту никакого дела ни до сестёр, ни до озабоченного бытом отца…
В тот злополучный день Степан готовил ужин. Кастрюля картофеля с мясом тушилась в духовке, и запахи медленно наполняли квартиру. Степан открыл дверцу плитки и попробовал мясо. «Готово» - решил он. Собрал себе еду в пакет и в полседьмого вышел из дома. Сегодня ему предстояла ночная смена. Через несколько часов на его рабочем столе зазвонил телефон. Звонила расстроенная Галинка.
– Пап, Сашка тут с парнями… они… они пьяные… а кушать нечего… Алина сказала… яйца поджарьте… ничо с вами не случится…
Степан рассвирепел и поехал в ночь на перекладных, благо бетонка время от времени прорезывалась светом фар. Пока он добирался до дома, зятьковы дружки ушли. Прямо с порога, не раздеваясь, хозяин направился в комнату замужней дочери, постучал. Дверь открыл Сашка.
– Саша… у меня дочки-школьницы, а ты мужиков водишь, да ещё пьянствуете здесь… - Степан был, что называется, на взводе, сердце взволнованно билось в грудную клетку от негодования.
– Ты моих друзей не трожь, папаша – заговорил зять. – Они работяги, что надо… не чета тебе…
Алина невозмутимо сидела на диване, обтачивая пилочкой свои коготки, словно всё происходящее её вовсе не касалось.
– Алина… а ты чего молчишь? – обратился отец к дочери. Она даже не подняла головы.
– Я здесь всё решаю, моё слово – закон… а она – он повернулся к жене, словно желая удостовериться в её лояльности, - она со мной согласная… - издевался зять, ворочая нагловатыми, покрасневшими от выпитого зрачками.
– Ну, ты и наглец… я здесь покуда, хозяин… может, ты ещё и мною будешь командовать?
– Погоди… придёт срок… поглядим… - продолжал хамить муж старшей дочери.
– Ну, всё… мне это надоело… вот что, Александр… вон отсюда немедленно… собирай свои манатки и чеши в общагу… Я больше не желаю тебя видеть…
Он еле сдерживался, чтобы не заругаться.
– Ты… меня! – заревел на всю квартиру Сашка-водитель, словно подбадривая себя мощью лёгких.
– Папа! Как ты смеешь! – закричала Алина – Он мой муж!
Так как Сашка был нетрезвый, то долго замахивался, Степан сшиб его с одного удара в челюсть. Алина заверещала испуганным фальцетом и кинулась к мужу. Отец оттолкнул её и выволок зятя за дверь, пока он не пришёл в себя. Когда он вернулся, то услышал, как Алина грязно выругалась, Степан так и присел от удивления. Ничего подобного от дочери он ожидать не мог. «А, впрочем… с кем поведёшься…» - подумал огорчённо отец и пошёл в ванную мыть руки.
Дочь тем временем вызвала милицию и выбежала на лестничную клетку. Степан в отношении милиции был спокоен, ибо знал, он поступил верно, выдворил пьяного хулигана из собственной квартиры. Но дело обернулось совсем другой стороной, чёрное – стало белым и пушистым…
Приехавший наряд составил протокол и забрал Шкандыбу до выяснения… Потом их с Алиной вызывали еще не раз к следователю. Там-то картина и прояснилась: оказалось, что зять расшиб себе голову и сломал ключицу, пока пытался сориентироваться в полутёмном подъезде. Дочь написала, что отец его избил, и что раньше придирался по пустякам, жить с ним стало невыносимо, просим, мол, оградить нас от такого отца, тирана и деспота.
И закончилась эта грустная история тем, что суд принял во внимание положительную характеристику и назначил наказание: три года лишения свободы по ст. 206.с отбыванием в колонии общего режима.
Дочь свидетельствовала на суде против отца, а зятёк, то есть потерпевший, нагло улыбался, его взгляд, казалось, повторял сказанные ранее слова: «Я же тебе говорил, папаша, придёт срок, и мы поглядим, кто в доме хозяин…»
И вот три года позади, но ничего не изменилось. Степан закурил. «Почему же так вышло, что они от меня отвернулись, как от прокажённого… ведь не чужие же люди… Я работал как проклятый, не женился из-за них… бантики пушистые заплетал, не все мамы так умели… в чём дело… что я делал не так? После работы – домой… мужики пиво пить, а я – домой… хлопот полон рот, ведь трое было… А теперь, что? Ни жены, ни детей, ни квартиры… Мне 47, да здравствует общага? Ладно, прорвёмся… судиться с детьми не буду … пусть живут, как знают. Алина – молодец, младших обротала под себя, не пикнут… Ладно, всё! Стоп, а если Нине позвонить… захочет ли говорить со мной, сколько воды утекло… Нет, не буду, наверное, замужем…» Он вспомнил вдруг, как убежала Нина Ивановна тогда из его дома, и как ему встретились три собаки с кошкою в зубах… «Три дочки -Нина, три собаки – кошка, три года – зять и трёхкомнатной квартиры негде взять… Видать число 3 у меня счастливое…» - усмехнулся над собой Степан. - «Ну и пусть замужем… голос её услышать и то радость…» Видеть никого, кроме Нины, ему совсем не хотелось. Трубка в телефонной будке была забрана в бронь металла и поэтому холодила щёку. На его счастье Нина Ивановна была дома.
– Нина… Нина Ивановна… здравствуй… Это Степан… да… не узнала… да, Шкандыба… значит, разбогатею… прости, что беспокою… поговорить надо… на душе как-то скверно…
– А знаешь что… друг мой Стёпа, - отозвался мелодичный голос на другом конце провода, - я очень рада слышать твой голос… давай заходи ко мне… поговорим…
– А муж как же? – неожиданно для самого себя выпалил Степан.
– А муж, Стёпа… объелся груш и уже давно… несварение у него… А если серьёзно… нет у меня мужа… Был, да сплыл… Так что приходи, я – одна...
– Я мигом! – почти выкрикнул Шкандыба. Он сразу повеселел и метнулся в центральный универмаг. Отошла в сторону обида на детей, забылись злые собаки и их жертвы. Степан купил бутылку светлого вина (помнил, что Нина светлое любит), шоколадку, колечко колбасы, зачем-то банку шпрот и помчался в гости!
Он и сейчас живёт там. Наиболее любопытные спрашивают до сих пор: И как это тебя угораздило? А он в ответ лишь улыбается и пожимает плечами.
А.Калинцев
31 декабря 2008г.