Мои похороны

Михаил Чайковский
               
   О том, что я умер, знали пока только я и моя жена. Она поверила в мою смерть сразу, без тени сомнения. Жена давно, уже несколько лет, была уверена, что я мёртв: поступков, характерных для живых людей, я не совершал, и жить не жил, и даже не существовал вроде бы вовсе; был в её представлении чем-то вроде простейших, если не хуже.
   Дети, очевидно, жалели меня. Всё - таки я считался неплохим отцом: не приставал с воспитанием,  иногда водил в парк, цирк, кино, а ещё раньше читал сказки и в личные дела не совался. Словом, был удобным в общении.
    На работе новость приняли по-деловому: срочно организовали сбор средств (добровольные пожертвования сотрудников), добыли гроб, венки, заготовили речи, назначили время гражданской панихиды.
   Родственники спешно растащили более-менее ценные вещи на память, а оставшееся барахло – соседи на сувениры. Жена уследить не смогла. Она со слепой сосредоточенностью смотрела на меня. Может, боялась, что я встану из гроба, куда меня, принарядив, оперативно и умело уложили малознакомые и незнакомые женщины. В их действиях чувствовалась сноровка.
   Можно было встать, немного надоело увиденное и услышанное: фальшивые слёзы жены (кстати, её поддерживал под локоток мой сотрудник), ложное причитание соседей, безразличие начальства, напуганное удивление в глазах детей, запахи еды из кухни, полумрак, свечи, тёмные одежды окружающих, занавешенные зеркала, молчащие часы…
   Но ведь это ещё не конец скорбной церемонии!
   Кухонные ароматы раздражали. Давно там не готовилось ничего вкусного – неужто жена и родственники расстарались? Целый пир в программе! «Чинзано» ящик внесли, коньяк «Арарат», «Царскую» водку. Не портить же людям праздник! Кроме того, мне было приятно лежать в сухом и тёплом, пахнущим хвоей гробу, одетым в костюм от «Версаче» и рубашку от «Гуччи»,в американских туфлях и даже свежих носках. Встать и лишиться такого великолепия? Дудки!
   Чувство, когда тебя несут, пусть и под похоронный марш, передать невозможно. Мерное покачивание в такт, широкий обзор, почтительно склонённые головы… Когда ещё такое увидишь!
   Речи произносились обычные, но столько хорошего о себе от стольких людей, относившихся ко мне по-разному, а в основном плохо, я услышал впервые. Я немного загордился собой, и было чуть-чуть жаль себя, безвременно ушедшего. Но не разочаровывать же добрых, доверчивых людей, уверовавших в мой уход. Даже брезгливые, неприятные касания губ к моему лбу настроения не испортили. Подумаешь, прощание.
   Надо мной склонилась жена и еле слышно выдохнула:: «Может, хватит? Вставай».
   Я задумался. Вспомнил семейные неурядицы, неприятности на работе, отсутствие денег, хорошей, чистой еды, тряпок, повсеместно воцарившиеся произвол и хамство. Представил себе нетерпение людей, жаждущих поминального обеда и дармовой выпивки, оценил собственное жизненное бессилие – всё то, что ждёт меня если я встану из гроба и возвращусь в сумбурную, бестолковую и такую ненужную жизнь, - и остался.
   Крышка плотно легла на края гроба, слегка сдвинув с моего лица покрывало.
    Под молотком победно запели входящие в древесину гвозди.
   Я закрыл глаза.