Пространство связи, или циркуль Родена
К выполнению, условно говоря, общей культурно-образовательной программы будущей жизни мы приступаем с младых ногтей. Папа с мамой как главные составители программы трепетно пекутся о её содержании, тщательно контролируют ход выполнения и сердечно радуются, если ребёнок ещё до школы первенствует на конкурсе детсадовского рисунка или наповал сражает родню удалым фортепианным звукоизвлечением. Родительские старания, возможно, пробудят в ребёнке тягу к прекрасному, но вот заглохнет или нет она с годами – это уже зависит от меры ссуженных ему природой способностей видеть и чувствовать окружающую далеко не всегда прекрасную жизнь.
Впервые в Академию художеств Мераб Мерабишвили попал шестилетним мальчиком. Новогоднюю ёлку нарядили тогда с пышным великолепием, подобающим этому храму искусств. Мераб вошёл в него, держась за твёрдую отцовскую руку. Рука отца вела по жизни и дальше, когда сначала вольнослушатель, а потом студент Мераб Мерабишвили постигал премудрости скульптурного мастерства в том же храме, но уже присовокупившим к искусству науку. К тому времени отец, Котэ Мерабишвили уже был первым среди равных в своём цехе. Шутка ли, в двадцать восемь лет он числился профессором Тбилисской Академии художеств, а во всесоюзном конкурсе на лучший проект памятника Шота Руставели занял первое место, обойдя своего учителя, прародителя грузинской скульптуры Якова Николадзе.
Истории не упомнить бесчисленного множества случаев зачастую вовсе не справедливого покровительства влиятельных папаш празднонастроенному потомству. Ничего не поделаешь: чрезмерное чадолюбие застит глаза… Но с другой стороны – «талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». Котэ Мерабишвили помогал сыну словом и делом. Не телефонными звонками в чиновничьи инстанции с требованием создания родной кровинке режима наибольшего благоприятствования. Помогал как наставник питомцу. В Госфильмофонде Грузии хранятся документальные кадры, почитай, шестидесятилетней давности, на которых запечатлены отдельные моменты мастер-класса, преподанного отцом сыну в их мастерской. Она и сегодня высится в глубине двора большого дома на староплехановской улице. Четверть века назад в стенах этой мастерской я имел несказанное удовольствие познакомиться с Константином Михайловичем Мерабишвили и наблюдать за его работой. Восемьдесят прожитых лет не мешали мастеру с нерастраченной энергией воссоздавать из лепной глины модель очередного будущего памятника. Да он и сам – статный, одухотворённолицый, с отнюдь не поредевшей седой шевелюрой – походил на великолепную натурную модель: хоть сейчас переводи в бронзу. В ту пору, кстати, переводили в бронзу самое знаменитое творение Котэ Мерабишвили – всеми нами любимый тбилисский памятник Шота Руставели.
Сегодня мало кто знает, что в приснопамятном военном 1942 году высвобожденная рукой мастера из глыбы годоганского известняка фигура Руставели во избежание загрязнения была просто покрыта тонким слоем металла. Пористый исходный материал вряд ли бы выиграл спор со временем, пришлось озаботиться его заменой, и теперь наш самый знаменитый земляк живёт прежней жизнью уже в долговечной бронзе. Бессмертны и герои его поэмы, в рельефных скульптурах запечатлённые на фризе у основания памятника. Надеюсь, никто не упрекнёт меня в неуместной утрировке, ежели я сравню общечеловеческое нерукотворно-образное величие Руставели с рукотворным величием образа-памятника работы Котэ Мерабишвили.
Преувеличение как эстетическая категория имеет полное право на жизнь не только в искусстве ваяния. Впрочем, подчёркивая его роль именно в скульптуре, не исчезнувший в роденовской тени
Бурдель как-то заметил: “Чтобы сделать портрет гения, надо сначала чётко представить форму его сущности. Затем – верность глаза, и наконец – выразительность через преувеличение… Портрет – это всегда двойной образ: образ художника и образ модели». К сказанному можно только добавить осторожное предположение, что не будь автором памятника создателю «Витязя в тигровой шкуре» скульптор Котэ Мерабишвили, наверное, бронзовый Шота не располагал бы нас к себе подспудным демократизмом сдержанной надмирной гениальности.
Народный художник Грузии Котэ Мерабишвили хвалу и клевету принимал по-пушкински равнодушно, глупцов не оспаривал и, будучи в высшей степени порядочным человеком, знал цену благородству и благодарности. В послереволюционный Питер он прибыл с рекомендательным письмом наркома просвещения Луначарского, успешно сдал экзамены в Академию художеств. По распоряжению небезызвестного, затабуированного ныне у нас Сергея Кирова первокурснику Мерабишвили назначили повышенную именную стипендию, но потянуло домой, и не получив ни рубля, он вернулся из Северной Пальмиры в родной Тифлис, чтобы здесь посвятить себя делу, на которое несколькими годами ранее его благословил не кто иной, как сам Ной Жордания. Лидер независимой Грузии случайно в изостудии заметил работы юного Котэ и под восторженные восклицания очаровательной супруги Карла Каутского, почтившего дружеским визитом первое в мире правительство социал-демократов, обещал посодействовать в дальнейшей учёбе. Февраль двадцать первого года поставил на этих обещаниях крест; после короткой петроградской эпопеи Котэ поступил в Тбилисскую Академию художеств и основательно занялся скульптурой под началом Якова Николадзе.
Небольшую книжку своего учителя «Год с Роденом» Котэ Мерабишвили перечитывал с особым интересом. Провозвестник импрессионизма в скульптуре Огюст Роден в своих лучших работах вовсе не отходил от мудро-реалистической трактовки художественных образов, пусть даже иногда перенасыщенных ломаными формами и рваным эмоциональным ритмом. За год работы с Роденом Яков Николадзе, конечно же, усвоил его уроки пластики по воссозданию «чуда жизни»/как выражался сам французский мэтр/ в гораздо большей степени, чем обычные формалистические изыски. Уже преподавая в Академии художеств, памятуя заветы Родена, Николадзе добивался от своих учеников отображения в статуях и портретах богатства внутренней жизни человека. Оно, конечно, чудесно – по Микеланджело отсечь от мраморной глыбы всё лишнее и получить безупречного Давида, но ещё чудеснее – добавить к холодному классическому совершенству трепет рвущейся изнутри мятежной естественности образа.
Котэ Мерабишвили уже к тридцати годам сформировался в зрелую творческую индивидуальность; пора ученичества отозвалась крепким мастерством, а овеществлённые знаки её плодотворности по сей день хранятся в семье Мераба Мерабишвили, не без законной гордости показавшего мне студенческий рисунок отца с высшей оценкой за исполнение от самого Евгения Лансере. Великий живописец из «Мира искусства» четырнадцать лет прожил в Тбилиси, пестуя в Академии молодые поколения грузинских художников. Не менее впечатляюще памятен подарок, принятый Мерабишвили-старшим из рук Якова Николадзе: непременный инструмент скульптура, полуметровый циркуль достался тому в свою очередь от Огюста Родена. Циркуль сразу же приобрёл статус дорогой семейной реликвии не только благодаря широкому николадзевскому жесту, но и в силу необыкновенной предыстории своего появления в Грузии.
В сегодняшнем хранителе циркуля, невысоком, поблёскивающем стёклами очков Мерабе Мерабишвили твёрдое рукопожатие тотчас выдаёт скрытую мужскую крепость. Наверное, среди всех видов искусства только в скульптуре таинство высокого духовного творчества намертво перехлёстывается с обязательностью крупных, чисто физических энергозатрат. А ну-ка замеси глину в энном количестве, да попрыгай с полгода по шатким мосткам вокруг пятиметрового монумента, да переведи всё это сначала в гипс, потом в бронзу – мало не покажется!
Мы минуем экспозиционный зал на втором этаже мастерской, входим в кабинет, присаживаемся за журнальный столик. Всё как тогда, двадцать пять лет назад. Только добрые глаза Константина Михайловича лучатся не напротив меня, а на большом фотопортрете в стенном проёме. И рассказчик сегодня не он, а его сын:
- Мудро сказано: у книг, как и у людей своя судьба. Видимо, у вещей тоже. Этому циркулю, по меньшей мере, за сотню лет перевалило. Солидный возраст. В начале прошлого века Якову Ивановичу его подарил в Париже Огюст Роден. Как любимому ученику. А потом по цепочке двинулось... И дай Бог, чтобы она не оборвалась! По моей воле этого точно не произойдёт.
Согласитесь, уважаемый читатель, что в наше жёсткое время иной раз гораздо удобнее подчиняться воле счастливого случая. Тем более, если случай этот сулит существенные материальные выгоды. Мерабу Мерабишвили французы предлагали за роденовский циркуль большие деньги. Он отказался. Не потому, что деньги ему не нужны. Просто шкала его жизненных ценностей начинается с других величин – долг, память, ответственность, дружба, любовь. Словом всё то, что вот уже восемь веков славит на своих бессмертных страницах великий месх, ставший главной темой творчества Мерабишвили-отца и преданно почитаемый Мерабишвили-сыном. Выношенный в течение долгих лет их совместный творческий замысел наконец-то реализовался летом 2011 года: поясной бюст Шота Руставели украсил одну из площадей Будапешта.
- Вообще-то здесь, на площади Руставели отец хотел создать целый ансамбль, - возвращаясь к разговору о тбилисском памятнике, продолжает Мераб Константинович. – С памятником-доминантой в декоративно-скульптурном обрамлении. Но не получилось: средства, средства… Хорошо хоть, что при реконструкции площади известняк удалось перевести в бронзу. Теперь Шота выдюжит под ветрами всех эпох. Это я прямом смысле…
Фигуральный подтекст в словах скульптора угадывается так же легко, как легко подтвердило время историческую жизнестойкость самого Руставели. В противовес многим другим личностям, возведённым нами на пьедесталы. Теперь эти пьедесталы пустуют. Впрочем, снимая с них проштрафившихся вчерашних героев, так уж ли мы правы в своём эйфорическом негодовании? Подобным образом от собственной истории не открестишься. Испанцы, к примеру, это понимают и сохраняют на площадях страны все памятники, в том числе – несомненно одиозным персонам. Может быть, себе же в назидание. Ну а доля скульптора во всех краях всегда была одинаково трудна, особенно на изломе времён. И счастлив тот художник, чьи тематические пристрастия искренне постоянны, независимы от бега часовой стрелки. Есть в скульптуре такое понятие – «пространство связи». Чем гармоничнее памятник слит, связан с окружающей средой, тем больше вокруг точек для его полноценного прочтения. Тот же принцип исповедует настоящий художник и в жизни. Только тогда, когда он идёт по ней в нерасторжимой связке с родиной, историей, культурой и, конечно, талантом, можно достигнуть победных вершин.
Мераб Мерабишвили сполна использовал свои достоинства, – доставшиеся по праву родового наследства и благоприобретённые в честной борьбе за место в большом искусстве. Двадцативосьмилетним молодым человеком Мерабишвили впервые снискал лавры победителя общесоюзного конкурса. Материализованная память об этом успехе – памятник Александру Грибоедову на тбилисской набережной: умный, ироничный взгляд, как вызов судьбе, на трагическом излёте коснувшейся и нашего города… Потом был Ираклий Второй, крестом-мечом осеняюший кахетинские дали… Был Пётр Багратион, выхваченный из Бородинской сечи и перенесённый резвым скакуном в первоотеческие пределы… Да, первоотеческие, ибо вторым отечеством, за которое сложил голову, по выражению Виссариона Белинского, «лев русской армии», стала Россия. На картуше московского памятника легендарному генералу от инфантерии, воздвигнутого на Кутузовском проспекте опять же по проекту академика российской Академии художеств Мераба Мерабишвили, истина эта удостоверена возвышенно и просто: «Петру Ивановичу Багратиону благодарное Отечество».
В экспозиционном зале мастерской выставлено немало скульптурных потртетов, сработанных руками Мерабишвили-старшего. Мы останавливаемся у портрета Мартироса Сарьяна и Мераб Константинович вспоминает:
- В нашем доме перебывало много интересных людей. Папа дружил с ними, и как отличный портретист всегда старался увековечить понравившийся типаж. Портрет Сарьяна он вылепил за один сеанс. Для доработки пригласил художника на следующий день. Тот посмотрел, подумал и сказал: «Зачем портить вещицу? Здесь не убавить, не прибавить». По-моему, он был прав. Образ точный, чувствуется характер. А в портрете характер – главное.
Таких бесценных «вещиц» в мастерской скульптора предостаточно. Из авторских работ Мерабишвили-сына очень привлекателен эскизный проект памятника Ипполиту Хвичия. Этот потрясающе талантливый комедийный актёр, по-чаплински скрестив ноги и по-тбилисски опершись о столб, словно пережидает время, более всего опасаясь угодить в новый какой-либо «семейно-производственный» конфуз. Вот вам и очередной характер. Внутреннюю правду человеческого характера выразить в скульптуре внешне очень непросто: если это человек учёного, философского склада ума – покажи нам, художник, работу его мысли; если человек склонен к решительному порыву – покажи, будь добр, волевой жест души. Этому мастерству учатся годами. Около полутора десятка лет действительный член АН Грузии, профессор Мераб Мерабишвили возглавлял кафедру рисунка в Тбилисской Академии художеств. Стать хорошим наставником в искусстве ничуть не легче, чем быть хорошим художником, хотя взаимосвязь здесь очевидна,- наверное, она-то и помогала мастеру успешно работать на педагогическом поприще. Знания его обширны, рассказ – увлекательно прост и дорог слушателю ожиданием продолжения.
Батоно Мераб как-то поведал, признаться, дотоле неизвестную мне историю о том, как царь и бог неоклассицистической скульптуры Бертель Торвальдсен работал над бюстом Байрона. Лепил он его около двух месяцев, поэт устал каждодневно позировать и очень обрадовался окончанию сеансов. Радость, однако, быстро улетучилась, когда поэт с естественным придирчивым интересом всмотрелся в окончательный вариант готовой модели. «Нос мой, рот мой, подбородок мой, - согласился Байрон и неожиданно отрезюмировал, - но неужели, маэстро, за два месяца вы не обнаружили у меня на лбу ни одной мысли…». При всём уважении к Торвальдсену Байрон всё-таки не преминул возможностью упрекнуть мастера в слепом следовании изжившим себя нелучшим традициям голого натурализма. Традиционность в самом хорошем смысле этого слова подразумевает желание художника не скопировать природу, а выразить её за счёт напряжённости внутреннего содержания формы. Великий поэт хотел увидеть себя Чайльд-Гарольдом, а увидел бледный оттиск непонятной биографии.
Как бы там ни было, датчанин Торвальдсен всё равно пребудет великим правителем своего королевства, даже если в нём иногда бывало «что-то неладно». Кстати сказать, другой датчанин, известный художник-карикатурист Херлуф Бидструп, заглянув как-то в гости к своему другу Мерабу Мерабишвили, остался доволен и его личными богатыми владениями, то бишь, - творческой мастерской, и Грузией в целом, которую в сопровождении гостеприимного хозяина объездил вдоль и поперёк. Увы, ряды наших друзей-приятелей с годами неумолимо редеют; великое благо, если художник может образ близкого ему, порой всенародно известного человека на долгие годы закрепить в памяти современников. Скульптурные портреты и памятники людям из мира науки – отдельная статья в творчестве Мераба Мерабишвили. В его мастерской нашли себе место бюсты Евгения Харадзе, Константина Церетели, Альберта Тавхелидзе, а в подмосковной Дубне – общепризнанном международном центре ядерных исследований – стоят памятники академикам Боголюбову и Векслеру. Последний был открыт совсем недавно, в сентябре 2012 года. Владимир Векслер – мегавеличина мировой физики. Достаточно сказать, что он является создателем первого самого большого в мире синхрофазотрона – ускорителя заряженных физических частиц, с помощью которого исследуются наиболее глубокие уровни материи. В науке с наскока ничего путного не добьёшься. В искусстве тоже. Постигни суть, самую глубину явления и только потом попытайся дать ему вторую жизнь в красках или бронзе. А уж какой сложится жизнь творения, - помимо строгого времени предопределяет и жизнь самого художника. Очень часто успех того или иного удачливого деятеля искусств объясняют его биографией, обычно изобилующей внешними знаковыми моментами, как то: трудное детство, голодная юность, праведная война, неправедное острожное заключение... А человеческие качества иногда в расчёт почти не принимаются.
Народный художник Грузии, потомственный скульптор, почётный тбилисец Мераб Мерабишвили живёт честно. Это очень трудное занятие. Так его воспитала мама Софья Ивлиановна. Таким его растил отец Константин Михайлович. Перестраиваться в угоду времени, требующему ныне иного, более эластичного подхода к жизни, уже поздно. Минувшей осенью дочь Мераба Константиновича Марика подарила ему внучку. Новоиспечённый счастливый дедушка такого же подарка ждёт и от второй дочери Софико. Кто знает, может быть юные поколения семьи Мерабишвили не изменят потомственному делу и явят искусству грузинского ваяния новые славные имена. Циркуль Родена ко многому обязывает.
Личный сайт Мераба Мерабишвили - www. merabmerabishvili.ge