Лес не помнил своего детства, точнее, детство из него и не уходило – молодая поросль, как разновозрастная ребятня, была всюду, особенно, на южном склоне Крайнего холма. А вот о начале ЭТОЙ жизни в лесу ничто не напоминало.
И было начало, как водится, связано с концом предыдущей жизни.
А конец тот был трагичен, даже ужасен.
Сначала солнце выжгло траву, высушило кустарник на южных склонах Большого, Круглого и Крайнего холмов. Листья деревьев скручивались бурыми трубочками, падали на выпуклые корни, хрустели под копытами косуль и неряшливо цеплялись к ёжиковым шубкам. Те бродили как тени в ночном лесу. Вкусные слизни давно пропали, но были в достатке гусеницы, и ежиный народ не голодал. Косули же от голода стали уходить. Это их спасло.
Дождя ждала, ждала природа, и грянул ночной гром. Капли быстро сменились потоками, понеслись по усыпанным сухой листвой склонам вниз, вниз. Молнии стали бить в деревья, и к утру весь лес полыхал. Смекалистые ежи катились кубарем в овраги, за холмы, и там, ни живы, ни мертвы, переваривали ужин.
Через несколько дней, в тихом дымном тумане, под тёплым влажным пеплом проснулись старые шишки. Эти бабушки-хранительницы не порастеряли всех семян с возрастом. Уберегли их и в огне.
Трагичная картина: обугленные стволы, пепелище, тишина.
Общую торжественность нарушило соло свиста в одиноких ветках. Исполнителем был беспардонный ветер. Не имея никакого уважения к памяти прошлой жизни леса, хулиган насвистывал новомодные мотивчики один за другим.
Раненые стволы недовольно гудели, скрипя тёрли друг другу раны, делясь последней смолой. Но, вскоре, стали подпевать ветру, и даже раскачивались ритмично в такт шлягерам.
Следующей весной наученные старыми шишками, как всходить и расти, семена проросли. Молодые, любопытные только поднялись над плотным пеплом, а стволы уж прикрыли их, чтоб солнышко не ослепило, тяжёлые капли не пригнули. Ветру спутали ветками ноги, чтоб не носился как угорелый и не заломал детвору.
Нагар и копоть стволы уже почистили и отмыли. Дали побеги ветками.
Травы тоже не подвели - расстелили редкий ковёр и продолжали латать дыры.
К середине лета появился десант побегов кустарника.
Нахальный подлесок стремительно набирал силу. Но ежам укрытия были ещё не готовы, и они в тот год не вернулись. Косули заходили проведать лес, стеснительно угощались пахнущей костровищем травкой и спешили назад.
Стволы с нежностью наблюдали копошение внизу и ждали птиц.
Дожди шли регулярно, солнце светило, но ягод не было, и птиц тоже.
Жизнь всегда возвращается. Лес это знал.
Ветер приносил новые мотивы, подлесок колыхался как на подтанцовках, старые шишки сдавленно охали.
Скоро о старой жизни все забыли, только стволы в грозу вздрагивали и
тёрлись друг о друга. Впрочем, уже не помня, зачем это может быть нужно.