Олимпийские игры

Власов  Владимир Фёдорович



ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ

 Роман


Эпиграф

Вода прекрасна на земле
И злато, как огонь, блистающий во мгле,
Средь горной роскоши сияет.
Но если состязанья воспевать
Твой глас, о сердце, призывает, —
Днем не пытайся ты искать
В пустынной области эфира
Теплее солнца звезд других,
И краше Олимпийской наша лира
Пускай не славит игр иных.

Пиндар "Первая Олимпийская ода"


ОТ АВТОРА

 Когда уже была написана эта книга, со мной произошла история в городе Ниигата, где я работал переводчиком на VII международных соревнованиях по Экидэну района Японского моря, и где я еще раз убедился, что наша жизнь ярче и непредсказуемей самой гениальной фантазии. Я был свидетелем, как наш спортсмен, боровшийся за второе место, потерял сознание и вошел в состояние клинической смерти за 195 метров до финиша. Находясь с ним в машине "скорой помощи", я думал, что большой спорт — это риск, приводящий жизнь человека на грань смерти, ибо, стремясь к победе, человек совершает трансценденцию за черту невозможного, пытаясь стать богом. Так делали древние греки на своих Олимпийских играх, так же ведут себя и наши современные спортсмены.

Говорят, были времена, когда люди за пределами своих физических сил соперничали с богами, и даже иногда наносили им раны в поединках. Возможно, древние боги прокляли нас за это и обрекли на вечные войны. Глядя на спортсмена, которого старались вернуть к жизни японские врачи, я вдруг подумал: "Кто знает? Может быть, этот герой вошел в общение с богами?" И еще я думал о той роли, которую женщина играет в нашем обществе, стараясь не отставать от мужчин даже в спорте. Хорошо ли это? Нужно ли женщине заниматься спортом?

Несколько раз я ездил переводчиком с делегациями по художественной гимнастике в Канадзаву на праздник "Рэнэсанс фую-мацури", где любовался искусством наших гимнасток, и пришел к мнению, что только этот спорт подходит больше всего женщине. Впрочем, это не спорт, а танец, искусство грации и красоты женского тела. В нем нет места мужчинам, так же как не должно его быть женщинам в тяжелой атлетике, классической борьбе, боксе, футболе. И пусть мужчины будут лидерами в спорте, а женщины останутся богинями в искусстве танца. И если нет такого положения вещей, то возникает БОЛЬШАЯ ПРОБЛЕМА.

Только избегая ее, наша жизнь может быть гармоничной, и многое, придуманное не нами, останется на своих местах. Женщины перестанут стремиться стать мужчинами, а мужчины женщинами. Ведь Бог нас создал такими непохожими друг на друга по каким-то своим соображениям, и не всегда следует преодолевать границы недозволенного в нашем физическом мире. Стоит задаться вопросом, почему наше общество последнее время так быстро наполняется гомосексуалистами, лесбиянками, трансвеститами и прочими монстрами вроде "мистер-леди".

Как бы там ни было, но в этой книге я хотел бы изложить свою точку зрения на природу вещей, угадать, откуда мы приобретаем наш характер, и как мы связаны с небом, где боги лепят и обжигают нас подобно горшкам, а все возможные схожести с определенными лицами прошу считать случайными, и не судить меня строго.



Часть первая. (FISIO)

ОЛИМПИЙСКИЙ ДНЕВНИК ОДНОГО МАРАФОНЦА

1. В ПОСТЕЛИ У БОГИНИ

Болван! Какой же я болван! И как меня угораздило сюда забраться! В постель к олимпийской чемпионке! Где же мои клятвы, что я никогда не спутаюсь ни с одной спортсменкой. Вот так я придерживаюсь своих принципов. И сна нет ни в одном глазу, как же мне дождаться утра, ночь такая длинная. Может быть, тихонько встать и уйти на цыпочках. Но нет. Это невозможно. Она не поймет. А, в конце концов, мне на все наплевать. Подожду еще немного, пока она уснет крепким сном. У входа на стуле я оставил свою одежду, свалил все в кучу, раздевался в темноте, второпях, спешил. Куда, спрашивается, спешил? Сейчас будет трудно разобраться, где что лежит. Ведь и вломился я к ней, когда в гостинице погас свет. Вероятно, грозой выбило где-то трансформатор. Молния блеснула, и враз все потухло. Это я хорошо видел, так как стоял у окна в коридоре около лифта. Молния ударила в землю, и сразу же везде погас свет. А потом громыхнуло, и я пошел по коридору в свой номер, а тут она, видимо, испугалась. Открыла двери и почти силой затащила меня в номер. Нет, конечно, я преувеличиваю, никакой силы не применялось, просто она сказала: "Молодой человек, мне страшно, вы не побудете со мной пару минут?" Эта пара минут растянулась уже на добрые три часа. Какое там, на три, уже на все четыре. Черт, в темноте на циферблате не видно часов. А еще говорят, часы фосфоресцирующие. Делают у нас всякую дрянь. Какой же сейчас час? Не знаю. И зачем я к ней пошел? Спал бы себе в номере сейчас спокойным сном и видел сны, как все нормальные люди. Она, наверное, вдвое старше меня. Говорит, что была чемпионкой Олимпийских игр двенадцать лет назад. Сейчас ей, по-видимому, уже за тридцать. С такой старухой у меня впервые в жизни. Я даже лица ее не рассмотрел в темноте, может быть, уродина, каких еще свет не видывал. Вот уж верно говорят, что в темноте все кошки серы. А сейчас мы лежим оба голые в одной кровати. Чужая женщина, у нее, наверное, и муж есть. Что-то об этом она мне ничего не сказала, хотя я ее и спрашивал. Как-то она ловко ушла от этого разговора. А тело у нее стройное, и мужиков, видимо, у нее перебывало видимо-невидимо. Спит, как ни в чем не бывало, свернулась калачиком, ноги подогнула, ладонь положила под щеку, лежит, ну, совсем как маленькая девчонка. А ноги у нее сильные и длинные, ягодицы упругие. Сразу видно, что каждый день занимается зарядкой. Руки мускулистые, как у мужика, а грудь пышная. Когда она забралась на меня, то мне показалось, что лежу под стальной опорой, так напряглись ее мышцы, а вот груди было приятно сжимать, они мягкие. Искусная в сексе, зажигательная, не то, что мои сверстницы, развалятся, как бревна, и еще чем-то недовольны. Не скажу, что мне с ней не понравилось. Женщина — что надо. Все разнообразие для практики. Но сколько же сейчас времени? И как мне уйти, чтобы она не проснулась. Мне самому не мешало бы выспаться перед стартом. После такой ночки, как пить дать, проиграю. К финишу ноги нальются свинцом, если вообще не сойду с дистанции. Марафон это не шутка, а бесконечно тянущаяся дорога, и чем ближе подходишь к ее концу, тем меньше остается сил порвать грудью заветную ленточку. Вечером черт дернул меня еще почитать на сон грядущий "Одиссею" Гомера. Ну, как же, попасть в Грецию на Олимпийские игры и не знать Гомера, это же непростительно для нормального человека. Обычно такие книги в стихах навевают на меня только скуку, а тут весь сон как рукой сняло. Завтра побегу по дорожке, ведущей на Олимп. Как это говорят? Все дороги ведут в Рим. Но не все дороги приводят на Олимп. Как же это там было сказано? Ах, вот:


 "...Путь к водоемам от стен городских утомительно долог".
Так вот сказав, светлоокая Зевсова дочь полетела
 Вновь на Олимп, где обитель свою, говорят, основали
 Боги, где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный,
Где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух
 Легкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут;
Там для богов в несказанных утехах все дни пробегают.
Давши спортсмену совет свой, туда улетела Афина.


Вот что, значит, иметь хорошую память. В такие минуты можно прекращено коротать время. Стоит только вспомнить какой-нибудь отрывок из стихотворения. Интересно, моя ночная подруга похожа на Афину Палладу? Она — тренер. Тренирует нашу сборную по художественной гимнастике. Уж, конечно, для своих девчонок она — Афина Паллада со своими ценными советами. Уверен, что на этих играх одна из ее гимнасток станет чемпионкой мира. Наверняка, ею будет серебряная медалистка. Как же ее фамилия? А вот на фамилии у меня память плохая, парадокс. А зовут ее, кажется, Екатерина. Видел по телевидению ее выступление, такая длинноного-черноокая, ничего себе девочка, симпатичная красотка, но я бы не стал с ней ложиться в одну постель. К тому же, кажется, что она еще несовершеннолетняя. С ней потом греха не оберешься. Зачем мне неприятности? Уж лучше с такой, как эта, по крайней мере, она сама затащила меня в свою постель. Как это там?


Зевса отца посетив на высоком Олимпе, в то время
Дома одна, отдыхая, сидела богиня. Арей, подошедши,
За руку взял и по имени назвал ее, и сказал ей:
"Милая, час благосклонен, пойдем на роскошное ложе;
Муж твой Гефест далеко; он на остров Лемнос удалился,
Верно, к суровым синтийям, наречия грубого людям".
Так он сказал, и на ложе охотно легла с ним Киприда.
Мало-помалу и он, и она усыпились...


И все же меня начинает одолевать сон. Это, наверное, все же от стихов. Вот что значит стихи. Действуют как усыпляющее средство. Сосну-ка часок возле своей Афродиты. Так кто все же она? Афина Паллада или Афродита Киприда? Ладно, утром разберемся. Я даже ее имени не знаю. Нет, кажется, она что-то говорила. Ах да, вспомнил. Ее зовут Татьяна Викторовна. Да, Викторовна, это точно, от слова Виктория — Победа. Значит, она и есть Афина Паллада... Не ошибиться бы... А я, значит, Арей, бог войны... Нужно было ей сказать, что завтра у меня соревнование... Нет, уже сегодня... Набраться бы мне сил перед завтрашней, нет, уже сегодняшней битвой...


 "...Спи, ни о чем не тревожась; несносно лежать на постели,
Глаз не смыкая; твои же напасти кончатся скоро",
С сими словами богиня ему затворила дремотой
 Очи, потом на Олимп улетела. И всех усладитель
 Наших тревог, разрешающий сладко усталые члены,
Сон овладел им...


Какое чудо! Я сплю, даже вижу сон. Что же это за сон такой? Блещет все златом, сребром, янтарями, слоновою костью; Зевс лишь один на Олимпе имеет такую обитель. Что за богатство! Как много всего! С изумленьем смотрю я... Неужели я попал на Олимп? Уму непостижимо! Похоже на декорации в театре. Такой роскоши я в жизни не видел... Что происходит? А-а, понимаю. Сейчас поднимется занавес и начнется спектакль. А что я делаю на сцене? Я же не артист, а спортсмен, и мне нужно завтра выступать за сборную России. Марафон, это вам не шутка в деле. Какая роскошная кровать стоит в конце сцены, покрывало на ней выткано золотыми нитями. Может быть, это и есть кровать Зевса, владыки Олимпа. Надо же такому присниться. Что-то меня колотит. Что это еще за волнение? Боюсь подойти к ней ближе. Такое предчувствие, как будто что-то должно произойти. А, может быть, все же развалиться на ней и хоть раз в жизни почувствовать, как спит сам Зевс, властитель Олимпа. Вот так сон! Во сне вижу, как я сплю. Это получается сон во сне. Присяду-ка я на краешек этой постели. Вот что значит устал. Не нужно мне было входить в комнату той женщины. Ба! Да я вижу, что она и здесь лежит на этой постели. Как я ее раньше не заметил? Неужели у меня все с ней повторится с самого начала? Но нет уж, спасибо! У меня больше нет сил, и так она меня измахратила до потери чувств, выжала, как спелый лимон, всего. Может быть, мне спрятаться за занавеску и со стороны понаблюдать, что будет происходить дальше, если к ней, конечно, кто-то придет. Вот будет забавно наблюдать сцену любви Зевса с Викторией-Победой. Но что это? Открывается занавес? Ах! Поздно уносить ноги... Вдруг сети хитрой Гефеста работы, упав, их схватили с такою силой, что не было средства ни встать им, ни тронуться членом; скоро они убедились, что бегство для них невозможно... Занавес поднялся... Оказывается, все боги Олимпа собрались за ним. Не пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Вот влип в историю.
Спектакль начался, а я, значит, вместо артиста. Нет, мы так не договаривались. Я пытаюсь высвободиться, но напрасно, связан по рукам и ногам. А она еще лежит со мной рядом совсем голая... Скоро и сам, не свершив половины пути, возвратился в дом свой Гефест многоумный, на обе хромающий ноги: Гелиос зоркий его обо всем известить не замедлил. В дом свой вступивши с печалью милого сердца, поспешно двери Гефест отворил... Как я ошибся, думал, что лег на кровать Зевса, развалился, как ненормальный, и попал в ловушку самого Гефеста, а с ним шутки плохи, руки у него все в буграх от мускулов, сразу видно, занимается кузнечным делом, с таким лучше не связываться, не успеешь и глазом моргнуть, как он шею тебе свернет. ...и душа в нем наполнилась гневом; громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги:


 "Дий вседержитель, блаженные, вечные боги, сберитесь
 Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть..."


Но они итак уже все собрались, стояли за занавеской и ждали только момента, чтобы я, пинтюх недоразвитый, уселся на эту проклятую кровать. Видно, решили позабавиться. Скуки ради. Все равно им на своем Олимпе делать нечего. Но мне-то, положим, не до смеха. Хотелось бы увидеть кого-нибудь из них на моем месте...


 "Как надо мной, хромоногим, Зевсова дочь Афродита
 Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,
Здесь сочетались..."


Так значит, она все же Афродита, а я вначале думал, что она Афина Паллада. Вот влип. Это ж надо такое отмочить, улечься с замужней женщиной и быть застуканным мужем. Со мной такого еще не случалось. Как же выпутаться? А что если мне их обмануть, уверить всех, что это не жена Гефеста, а Виктория-победительница, с которой я лег переспать, чтобы в завтрашних соревнованиях она принесла мне удачу. В конце концов, если они будут настаивать на своем, скажу, что просто ошибся дверью и лег в постель не с той женщиной, я даже ее лица не видел, не разглядел в темноте. Это выход. В этом мое спасение. Итак, буду утверждать, что она Афина Паллада...


 "...Конечно, красавец и тверд на ногах он;
Я ж от рождения хром — но моею ль виною? Виновны
 В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?
Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,
Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.
Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;
Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому
 Сну в них теперь уж пропала...


— Но позвольте! Вы утверждаете, что я лежу здесь с вашей супругой? Но вы в лицо загляните ей, чтоб не ошибиться, — как умея, стал я подыгрывать обманутому мужу, пытаясь попасть в такт его интонации. — Я ж утверждаю, что это не ваша супруга Киприда. Нет ей здесь места. Лежу я с Афиной Палладой.

Боги воззрились на нас, как на новые врата бараны, только во сне им способно такое присниться, чтобы Арей, отрицая так нагло бесстыдство в постели, нос им нахально утер своим замечанием. Мне уж теперь ничего терять не осталось, я ведь и так предстал пред их очи своей наготой, где там, стыдливо просить у них к себе снисхождения, лучше уж сразу боднуть их своими рогами. Тут мне Гефест отвечает с тайной надеждой:


 "Воля твоя, посмотрю ей в лицо, если хочешь,
Только запомни, сетей не сниму я доколе,
Не убедюсь, что не спишь ты с моею женою".


Снял покрывало с лица ей Гефест дрожащей рукою, глянул, и враз лицо просияло его, озарилось улыбкой, боги ж все подняли на смех его своей дерзкою шуткой:


Это ты так хранишь верность своей дорогой Афродите?
Как оказаться смогла в постели твоей Афина Паллада?
Или твоя хромота не мешает уж больше твоим похожденьям?
Как отнесешься, ревнивец, теперь ты к своей Афродите,
Если застукаешь вновь ее с нашим бесстрашным Ареем,
Самым быстрейшим из вечных богов, на Олимпе живущих?"


Я же лежать продолжал на постели с богиней Афиной, плотно привязанный к ней золотыми сетями, слушая шутки и смех несказанный богов-олимпийцев, глядя друг на друга, так меж собой рассуждавших: "Как не хромал наш Гефест, но сравнился с Ареем, самым распутным из всех нас богов на Олимпе живущих, вот и в постели его мы женщин находим, там, где должна возлежать золотая Киприда". К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса: "Искренне мне отвечай, согласился б ты дома, кроме жены, делить свое ложе с другою богиней, если б тебе довелось, как Гефесту, скрывать все?" Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону: "Если б могло то случиться, о, царь Аполлон-стреловержец, то не позволил бы я поднимать вокруг ложа скандала, чтоб обнаружить в нем спящей другую богиню". Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный. Но Посейдон не смеялся, чтоб выручить бога Гефеста, так он сказал, к кузнецу обратившись хромому: "Дай им свободу, раскуй их быстрей, и забудем то, что нашли мы в постели твоей ненароком, нам повезло, что богини остались дома, некому будет трепать твое славное имя, мы же все будем молчать, а твоя Афродита будет в неведенье впредь пребывать. Все согласны?" Боги кивками согласие свое подтвердили. С этим согласьем ослабила цепи Гефестова сила. Я и богиня Афина моя того только ждали. Быстро вскочив, улетела богиня на небо, нежно меня одарив приветной улыбкой...


...Зевсова дочь вознеслася к Олимпу,
В дом Эгиоха отца, небожителей к светлому сомну...
Я ж остался один, все как будто пропало в тумане.
В месте, защитном от ветра, я руки умыл и молитвой
Теплой к бессмертным владыкам Олимпа, к богам обратился.
Нежно из сна меня вывели боги Олимпа...



2. СОВЕТЫ БОГИНИ

Вначале пытаюсь сообразить, где я. Сквозь задвинутые шторки на окне пробивают розовые лучики зари. Значит, гроза прошла, дорога подсохнет, бежать будет легче. Быстро восстанавливаю в памяти отрывки прошлого вечера и ночи. Я и Афина Паллада. Нет, не то. Татьяна Викторовна. Она лежит рядом со мной на спине, лицо ее повернуто в сторону окна. Я вижу мочку ее уха с золотой сережкой и завитки светлых волос на виске. Простыня облегает ее пышную грудь, подтянутый живот и стройные ноги. Непроизвольно мой "ma;tre de plaisir" начинает расти и увеличиваться вширь. Все мои попытки с ним совладать напрасны, он и слушать ничего не желает, его головка превращается почти в стальной шлем. Мои движения не остаются незамеченными, женская рука, высвободившаяся из-под простыни, ложится на его головку:

— Это мне нравится, — произносит она и поворачивается ко мне.
У нее светлые глаза, как у Афины Паллады, и тонкие губы, на которых играет улыбка. Ее лицо до сих пор хранит следы былой красоты. Нет, она ничего, зрелая женщина, яблоко в соку. Жаль, что с вечера я не имел возможности видеть ее лица, наша любовь была бы более предметной и содержательной. А так, вслепую, получилось, как будто занимался сексом с абстрактной идеей.

— Ты ночью говорил какие-то стихи, неужели ты поэт?

— Да нет, начитался вчера всякой дури.

— Это какой же?

— Гомеровой "Одиссеи".

Ее рука скользит выше моего живота и задерживается на груди, от прикосновения к соску по всему моему телу пробегает дрожь.

— А ты забавный, — произносит она.

Не в силах больше себя сдерживать, я набрасываюсь на нее, как тигр на разомлевшую лань, и минут на тридцать номер наполняется ее стонами. Затем мы, пресыщенные и усталые, некоторое время лежим без движений, откинувшись на спину. Наши сердца мечутся так учащенно, что похожи на двух запертых в клетке птичек, готовых вырваться на волю и упорхнуть в открытое небо. Затем она гладит меня по прилипшим ко лбу волосам и говорит:

— Ты молодец, из тебя так и пышет потенция, а тебе-то со мной хорошо?

— Лучше не бывает.

— Спасибо. Между нами могли бы возникнуть хорошие дружеские отношения.

— Я не против. А как же твой муж?

По ее лицу пробегает судорожная тень — нечто среднее между досадой и зубной болью.

— Сейчас у меня нет мужа.

— Так значит, ты свободна?

— Да, мы можем встречаться. Что ты сегодня делаешь?

— У меня сегодня старт.

— Глупенький, что же ты молчал раньше, я хотя бы утром тебя пожалела. Как же ты побежишь?

— Как смогу.

— Тебе же нужно вырвать победу.

— Нужно.

— Иди, прими теплую ванну и ложись ко мне, я тебе сделаю массаж.

Я сбрасываю простыню, встаю с кровати и направляюсь в ванную. Там на полотенце-сушителе висят ее трусики, стеклянная полка вся заставлена косметикой, на раковине на боку лежит открытая бутылочка. Струйка лака, вытекшая из нее, затвердела подобно вулканической лаве и оставила розовый след до самой воронки. По-видимому, когда грянул гром и вырубился свет, она собиралась красить ногти. Значит, наше слияние и для нее было неожиданностью. Грянул гром, и два тела оказались в одной постели. Вот уж поистине любовь, как гром среди ясного неба. А ее можно любить, с ней просто и приятно...

Я навожу ванну и погружаюсь в теплую воду. Блаженство растекается по моему телу, на полке нахожу гостиничную одноразовую бритву и зубную щетку с маленьким тюбиком пасты. Брею щетину на щеках, тщательно чищу зубы, из ее флакона лью на голову душистый шампунь. Затем натираю волосы до образования пены, этой же пеной мою подмышками и вокруг своего "мэтра". Прикосновение к нему доставляет мне особое удовольствие, он опять растягивается до огромных размеров. Нет, все, с этим делом нужно повременить хотя бы до вечера. Зачем возбуждать себя понапрасну, так можно превратиться в раба своего "мастера удовольствий". Нужно укрощать свои страсти. Я встряхиваю головой, как мокрая собака, чтобы вместе с брызгами сбросить с себя наваждение, и опять сожалею, что не очень хорошо выспался. А впереди — старт. Но как здесь с ней укрощать страсти и пребывать в спокойствии? С этой зажигательной женщиной. И это происходит потому, что она все может. Таких я еще не встречал, она в постели подобна богине. Недаром мне приснился сон с ней, как с Афиной Палладой. Из комнаты слышится ее голос:

— Долго не лежи в ванне, а то это расслабляет. Я встаю из воды, быстро вытираюсь полотенцем и выхожу к ней голым, не ощущая никакого стыда, мне с ней очень просто. Она смотрит на меня оценивающим взглядом и произносит:

— Телом ты похож на Аполлона, но красотой — больше на Париса.

Мне приятно слышать эти слова, хотя они меня немного смущают.

Я ложусь рядом с ней на живот, но она просит меня перевернуться на спину, затем, не говоря ни слова, нагибается к моему "мэтру удовольствий" и целует его в макушку. От такого внимания он делает стойку и приводит меня в бешеное возбуждение. Я смотрю на ее склоненную над ним кудрявую голову и вдруг ощущаю, как он погружается во что-то мягкое и уютное, дрожь пробегает по всему моему телу, завитки ее волос приятно щекочут мне живот, несколько раз она проделывает потрясающие движения головой, затем я вижу ее смеющиеся глаза, и она говорит мне:

— На этот раз хватит. С ним у тебя все в порядке. Ты быстро восстанавливаешь силы и собираешь в себе энергию. Сейчас ее нужно разогнать по всему твоему телу, чтобы оно налилось силой. Ложись на живот и расслабься, сейчас я тебе сделаю массаж.

И ее нежные сильные руки начинают разгонять кровь по всем моим мышцам. Меня охватывает чувство такой легкости, как будто я воспаряю в небо и плыву среди теплых облаков. Я смыкаю веки и полностью отдаюсь этой неге. Так проходит четверть часа, после которой я ощущаю приток такой силы и легкости, что кажется, способен одним прыжком взлететь на этот божественный Олимп. Я переворачиваюсь на спину, и, подобно младенцу, только что появившемуся на свет, пробую потянуться. Никакой усталости, как будто и не было ночи, проведенной в любовных утехах. Она смеется.

— Но это не все, — говорит она, — физически ты вполне подготовлен к победе. Ты собрал в себе достаточно энергии. Но этого мало. Тебе нужно психологически настроиться на победу. Мой муж занимался восточной философией и учил меня концентрации. Он многое дал мне, как участнице соревнований и как тренеру. Своих девочек я всегда настраиваю на победу по его методике, которая приносит нам всегда удачу.

— Вы давно расстались с мужем? — спрашиваю я.

И опять я вижу в ее глазах боль и уже раскаиваюсь, что задал этот вопрос.

— Пять лет назад, — отвечает она чуть дрогнувшим голосом, но потом берет себя в руки и продолжает:

— Он исчез после пожара на даче.

— Сгорел?

— Его труп не нашли. Не знаю, может быть, он отправился на небо. Все произошло как-то дико и нелепо.

Некоторое время она молчит. Ее взгляд, как бы тускнея, углубляется в свои неприятные воспоминания.

— Извини, — спешу я отвлечь ее от болезненного прошлого. — Я не знал этого. Иначе бы не спросил.

— Нет, ничего, — спокойно отвечает она и продолжает. — Он был непростым человеком, намного старше меня, умница. Своей ученостью походил на кентавра Хирона, считал себя неуязвимым. А в результате — такая глупая и жуткая смерть. Ты имеешь представление о трассе пробега?

— Относительно.

— Это плохо. Постарайся перед стартом ознакомиться с ней. Мысленно пробеги этот путь. Для тебя он должен стать дорогой на Олимп. Ты меня понимаешь?

— Вполне.

— Представь себе дорогу, ведущую на Олимп, в небо, туда, где смыкаются земля и небо.

— Дорогу к горизонту?

— Вот именно. Как говорил мой муж, там земля не может быть широкой, а небо быть высоким, солнце и луна не могут не двигаться, потому что они получают движение от пути. Человек следует законам земли. Земля следует законам неба. Небо следует законам пути, а путь следует самому себе. Ты должен это помнить во время движения, и никогда не прекращать свой путь.

— А когда я устану?

— Мой муж в таком случае говорил, кто не соблюдает пути, гибнет раньше времени. Представь, что если ты остановишься, то умрешь в ту же минуту. Запомни, что движение — твоя жизнь.

Ее глаза осветились каким-то внутренним светом. В эту минуту мне казалось, что она не видит меня.

— Не стремись к победе, учил он меня, победа сама тебя найдет. Древние герои понимали, что путь нужно пройти с радостью. Поэтому они радовались и в беде, радовались и при удаче. Их радость не зависела ни от беды, ни от удачи. Поэтому победа их настигала неожиданно. Когда ты будешь бежать по очень длинной дороге (а я знаю, что длина ее составляет более сорока километров), представь себе, что ты маленький сгусток энергии, управляемый небом, ведь и сама земля управляется небом, так как небо создает форму, такую, как ты и как земля, и нет ничего сильнее небесного движения. Если ты почувствуешь себя частичкой неба, то никакие трения земли и ее законы тебя не остановят, ты просто взлетишь на Олимп.

— Но если я все-таки выбьюсь из сил, устану так, что не смогу передвигать ноги?

— Как-то мой муж открыл мне тайну, как из человека превратиться в бога, стать неуязвимым для усталости и неподвластным никаким законам земли. Зная ее, может быть, он стал олимпийским небожителем. В этой своей энергетической субстанции он живет сейчас и даже временами общается со мной.

Я удивленно открываю рот от такого заявления и вначале думаю, что она меня разыгрывает. Но потом понимаю, что она говорит серьезно. Неужели она знает такое, что способно нас, простых смертных, вывести из всех земных измерений, освободить от законов тяготения, инерции и прочих физических явлений, превратить в богов или в подобие духа. В это самое мгновение я пугаюсь, боясь внезапно умереть, так и не познав секретов бытия и его перехода в другие состояния. Она смотрит на меня полунасмешливо-полусерьезно, поправляет взмахом руки прядь волос, упавшую на лоб, и продолжает:

— Тайна эта заключается в том, чтобы человек проник в свою энергию, как бы растворился в самом себе, ощутил пустоту самого себя изнутри и стал духом. Внутренняя пустота — это готовность человека к полноценному восприятию небесного движения, после чего само небо направит свой путь в эту пустоту. Человек прекращает быть человеком, он становится бессмертным небожителем. Его физическое тело превращается в духовную форму. И если ему удается сделать еще один шаг и сконцентрировать свою духовную форму в единую интеллео-субстанцию, то он превращается в настоящего бога и может очень легко покинуть свою земную оболочку и вознестись подобно ангелу в небесные чертоги.

— На Олимп?

— Если ты этого пожелаешь, то на Олимп.

Я еще ни разу не встречал такой умной женщины. В ней и в самом деле есть что-то от богини. Слегка ошарашенный, я сижу на ее постели и чувствую полную свою неполноценность. После физического и духовного подъема я вдруг испытываю неуверенность, как школьник, решавший во сне задачи по высшей математике и вдруг пробудившийся и неспособный понять простое уравнение. Видя мое обалдевшее выражение лица, она улыбается и подбадривает:

— Не дрейфь. Все у тебя получится.

— Но как мне войти в свою внутреннюю энергию? Как мне оказаться внутри самого себя?

— Хочешь, я пошлю тебе в помощь моего мужа? И он приведет тебя к победе.

— Как это? — удивляюсь я.

— Он будет сопровождать тебя к финишу. Я могу попросить его об этой услуге. Он мне еще никогда не отказывал.

По спине у меня пробегает холодок. Я уже не знаю, как мне на нее смотреть, как на пересмешницу или на сумасшедшую.

— А если ему не понравится, что я провел эту ночь в твоей постели? Что будет тогда?

— Ничего не будет. Мой муж, стрелец, и сам не всегда был мне верен.

Я начинаю ее побаиваться. Это, вероятно, становится видно по моему выражению лица.

— Да успокойся ты, — смеется она. — Я пошлю с тобой в путь не его самого, а только его душу. И он научит тебя всему.

— Но разве такое возможно?

— Еще как возможно. Он всегда помогает мне на соревнованиях. Стоит мне о нем подумать, как он начинает мне подсказывать, и я избегаю ошибок.

— Кто начинает подсказывать?

— Мой муж, олимпийский бог. Иногда на ментальном уровне мы ведем с ним целые диалоги.

— Но это же ненормально! — восклицаю я.

— Возможно. Но это помогает достижению цели. Когда страстно желаешь победы и видишь, что до нее осталось подать рукой, но в последнюю секунду она ускользает от тебя, то будешь готов пойти на сговор хоть с самим дьяволом, а тут всего-навсего мой муж.

— И чему же он тебя учит в такие минуты?

— Он учит тому, чему учат древние: прегради свой обмен, затвори свои врата, притупи свою остроту, освободись от своей разделенности, сгармонируй свой блеск и воссоедини свои пылинки.

— Так просто?! — с сарказмом восклицаю я. Она смеется.

— Все это не очень просто, — отвечает она. — Но главное — захотеть подняться на Олимп.

Легко сказать. Я ей благодарен за практические советы, но все же не могу отделаться от ощущения, что ее слова отдают какой-то мистикой, тем более, когда она, как помешанная, начинает говорить о своем покойном муже. Разве может человек проникнуть в самого себя и перейти в ничто? Это же фантастика. Превращение человека в бога. Ерунда какая-то.

По-видимому, она чувствует мои сомнения, потому, что с ее губ исчезает улыбка, и она замечает вполне серьезно:

— Нужно верить в то, что делаешь, иначе ничего не получится.
 
— Постараюсь поверить, — произношу я покорно.

— Вот и прекрасно. А сейчас нужно вставать и привести себя в божеский вид. До завтрака я должна еще провести с девочками тренировку. Вечером приходи ко мне.
Я вскакиваю с постели и быстро начинаю одеваться. В ворохе своей одежды, оставленной на стуле у двери, нахожу трусы. Натягиваю их и пытаюсь одну ногу всунуть в трико, но из-за спешки попадаю не в ту штанину. Она смеется.

— Кандидат в бессмертные не должен суетиться, — замечает она, — иначе он выглядит смешным.

Я выдавливаю на лице подобие улыбки и продолжаю одеваться. Затем киваю ей головой и направляюсь к двери.

— Ты меня не поцелуешь? — спрашивает она, когда я уже берусь за ручку двери.

Я возвращаюсь к ней, лежащей голой во всю ширину кровати, и целую ее в щеку, она же притягивает меня к себе и целует в губы. От нее исходит утренняя свежесть. Я вновь ощущаю, как волнение пробегает по моим членам и концентрируется на моем "мэтре". Еще минута и он поднимет голову. Она отталкивает меня от себя и произносит:

— Иди, желаю победы.


3. ЗАВТРАК В КАФЕ

Я выхожу из ее номера и носом к носу сталкиваюсь в коридоре с ее серебряной медалисткой, огромные черные глаза которой становятся еще больше. По-видимому, она собиралась постучать в номер своего тренера в тот самый момент, когда я открыл дверь, и не ожидала моего появления. Ее взгляд скользит на номерок на двери, затем — на меня, она смущается и здоровается. Я ей отвечаю тем же и прохожу мимо, как ни в чем не бывало. В своем номере я валюсь на не разобранную кровать и беру с ночного столика "Одиссею" Гомера, открываю на первой попавшейся странице и тыкаю пальцем в стих, надеясь, что Гомер может предсказать мое будущее. Там стоит фраза:


"Милости просим, отец иноземный; себя покажи нам
В играх, в каких ты искусен, — но, верно, во всех ты искусен, —
Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великой
Славы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви же
Силу свою нам, изгнав из души все печальные думы.
Путь для тебя уж теперь недалек..."


В это время раздается стук в дверь и входит мой тренер Николай Саныч, старая перечница, ему остается два года до пенсии. Пять лет он меня тренирует, но еще ни разу мы с ним не занимали первого места. Он смотрит подозрительно на мою не разостланную кровать и замечает:

— Где это ты всю ночь шлялся? Я пожимаю плечами.

— Час назад я заходил, тебя не было, ты пропустил тренировку.

— Но сегодня же соревнование.

— Вот и нужно было немного размяться. Андрей уже сделал пробежку.

Он нам никогда не дает пощады. Возможно, поэтому мы с Андреем никогда не выигрываем. Подойдя к ночному столику, Николай Саныч берет в руки книгу, читает заглавие и с раздражением бросает ее на прежнее место.

— Что-то я не уверен, что ты придешь сегодня первым, — замечает он с язвительной ноткой в голосе, глядя в окно.

— А я в этом уверен, — отвечаю я ему почти с вызовом.

— Ну-ну, я вижу, ты, как всегда, очень самонадеян.

Он стоит еще минуту у окна, смотрит на море, переваливаясь с пяток на носки и с носок на пятки. Я молчу. Затем он поворачивается и идет к двери, роняя на ходу:

— Посмотрим, сегодняшний день покажет, на что способен наш умник. Не опаздывай на завтрак.

После его ухода я подхожу к окну и тоже смотрю на море. Солнце уже поднялось над горизонтом и играет бликами на ослепительной водной дорожке. Впервые перед соревнованиями я не испытываю никакого волнения, напротив, несмотря на ворчливый тон Николая Саныча, меня охватывает радостное чувство нарождающегося дня и уверенность, что я сделаю все возможное, чтобы прийти к финишу первым. И еще я думаю, если бы у меня тренером была Татьяна Викторовна, то чемпионом мира я был бы уже на прошлых Олимпийских играх.

Некоторое время я пытаюсь сосредоточиться на чтении, но мне это не удается. Я выхожу в коридор. Недалеко от моего номера прямо на полу лежат четыре девушки-гимнастки с поднятыми вверх ногами. Среди них — черноокая медалистка. Татьяна Викторовна стоит рядом с ними в белом гостиничном халате и наблюдает за разминкой. Прижимаясь к стене, я прохожу мимо и здороваюсь со своей ночной матроной. Она кивает мне в ответ с улыбкой. Я ловлю на себе хлесткий, как бич, взгляд моей утренней черноокой спортсменки, лежащей на полу. Ее взгляд меня смущает. Я подхожу к лифту, нажимаю кнопку вызова и жду, не оборачиваясь. Когда лифт останавливается на моем этаже, я вхожу в него и смотрю, что делается за моей спиной. Мой взгляд опять натыкается на ее черные очи. Она сидит в позе лотоса, обхватив свою длинную правую ногу, поднятую вверх. Двери лифта закрываются, и я спускаюсь в холл. Отдав ключи от номера толстому дежурному греку, который приветствует меня своим неизменным: "Good morning", я выхожу из гостиницы.

Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, но сверкающая дорожка на море все еще остается. Я подхожу к воде. У моих ног плещутся волны Эгейского моря.
Задумчиво я смотрю на дорожку, ведущую к солнцу. Она похожа на дорогу на Олимп. "Ярче всех звезд солнце, и оно одно на небе сияет, затмевая собой все звезды. Так и чемпион мира единственный в своем роде. Могут быть сильные и достойные спортсмены, но только он один, чемпион, сияет средь них несравнимым блеском. И вряд ли кто-нибудь может сравниться с ним, ставшим среди них первым". Я бросаю камешек в убегающую дорожку света, и его всплеск теряется среди множества бликов неспокойной поверхности моря. "Сегодня мне нужно обязательно попасть на Олимп, и я это сделаю любой ценой", — решаю я про себя и быстро возвращаюсь в гостиницу.

В кафе вижу за столиком Андрея и направляюсь к нему. Он младше меня на год, но ведет себя так, как будто разница в возрасте между нами десять лет в его пользу. И все из-за того, что он считает меня умником и "мягкотелым интеллигентом". Он вырос в здоровой семье и пропитался насквозь этой настырной практичностью, которой так недостает мне. Таких, как я, не очень любят в спорте, потому что я вырос у интеллектуальных родителей, где сам уклад жизни был подчинен идее, и имел всегда неадекватную реакцию на реальные события текущей жизни. Он снисходительно кивает на мое приветствие и покровительственным тоном замечает:

— Почему ты опаздываешь? Через тридцать минут автобус повезет нас на трассу.
Николай Саныч пошел за тобой в номер. Он говорит, что эту ночь ты не ночевал в гостинице. Наверное, присмотрел какую-нибудь девочку в городе.

— С чего он это взял? — делаю я удивленное лицо.

— Заметил, что ты не разбирал своей постели.

— А я спал на постели прямо в трико, — придумываю я на ходу.

— Так крепко спал, что не слышал, как он к тебе стучал утром?

— Я был в ванне, шумела вода, ничего не слышал.

 "Какое ему дело до всего этого, — с досадой думаю я про себя. — Никак он не может обойтись, чтобы не показать мне своего превосходства. Вот бы сегодня ему утереть нос, вырвав золотую медаль".

Пять лет подряд мы с Андреем вместе ездим на соревнования, и всегда он приходит к финишу раньше меня. Прошлый раз во Франции он пришел четвертым, еще бы немного и получил медь, мне же досталось только шестое место.

Молодая гречанка приносит мне на подносе завтрак, ставит его на стол, наливает в чашку кофе. Когда она отходит, Андрей, провожая ее загорелые ноги оценивающим взглядом, замечает:

— А девочки здесь ничего. Такую можно было бы и в номер пригласить на пару часиков.

Мне хочется сказать ему что-нибудь колкое, вывести его из равновесия, но я беру себя в руки и вместо этого спрашиваю заговорщицким тоном:

— Ты ничего не расскажешь Николаю Санычу? Андрей смотрит на меня удивленно, и некоторое время не решается, что сказать, но любопытство берет над ним верх и он в конце концов божится, что ничего никому не расскажет.

— Насчет девочки ты прав, — заявляю я ему вдруг неожиданно для самого себя. — Познакомился вчера на пляже с одной гречанкой, ей нет еще семнадцати лет, ночь мы провели вместе. Я хотел вернуться раньше, но мне помешала гроза.

Он делает округленные глаза.

— Ты с ума сошел. И это перед соревнованием.

— Случай не ищет удобного момента, Уж очень симпатичная гречаночка подвернулась, не мог же я пройти мимо нее, отмахнуться от такого везения.

Вижу, как судорожно он пытается вспомнить вчерашний день, когда мы с ним вместе отдыхали на пляже. А сам думаю: "Это что же на меня нашло, как наваждение, неужели от чувства моей неполноценности перед ним я начинаю ему лапшу на уши вешать".

— Ты с ней познакомился, когда я ушел? — спрашивает он.

— Вот именно, минут через десять после тебя. Лежу я, и вдруг вижу, в метрах пяти от меня раздевается такая девочка, что глаз оторвать невозможно: ноги, руки, тело, ну, все прямо как у греческой богини, той, помнишь, что в музее видели. А лицо — настоящий образец классической женской красоты. Ну, думаю, полжизни бы отдал, чтобы с такой познакомиться. Но она гречанка, а мой английский, ты сам знаешь, какой у меня. Сижу я, приуныл. Вдруг вижу, она пытается намазать себе спину кремом от загара. Я, не долго думая, подхожу к ней и говорю: "Excuse me, mam, саn I help you?" Она мне отвечает: "Please, mister". Я натираю ей кремом спину, затем начинаю натирать мышцы на плечах. Она ложится на живот, я массажирую ей все: спину, руки, ноги...

В это время я замечаю, как гимнастки вместе с Татьяной Викторовной появляются в дверях кафе. Я умолкаю. Гречанка провожает их к столику недалеко от нашего.

— Ну что дальше-то? — с нетерпением спрашивает меня Андрей.

Я вижу в его глазах искорки зависти.

— Потом доскажу, — отмахиваюсь я. Гимнастки усаживаются за стол напротив нас. Я
наблюдаю за Татьяной Викторовной, но златокудрая Афина Паллада делает вид, что меня не замечает. Зато черноокая серебряная медалистка стреляет несколько раз по мне своим проникновенным взглядом. В дверях появляется недовольный Николай Саныч и направляется к нашему столику.

— Где ты все время шляешься? — набрасывается он на меня с упреками и смотрит на часы. — Пропустил тренировку. Опаздываешь на завтрак. Если так будет продолжаться и дальше, так ты не только не придешь последним к финишу, но и опоздаешь к старту.

— Не опоздаю. Я уже закончил, можем идти.

Мы дружно встаем и направляемся к выходу. Спиной я чувствую, как меня провожают два взгляда: один Афины Паллады, а другой — черноокой красавицы Афродиты. "И почему она на меня все время смотрит? — влетает в мою голову мысль при выходе из кафе. — Неужели я могу ее интересовать?"


4. СТАРТ МАРАФОНЦЕВ

На старт! Внимание! Марш! Я начинаю движение. Андрей выскакивает, как всегда, вперед. Я не мешаю его лидерству. Вырывающийся вперед на старте не всегда приходит первым к финишу. Это знает каждый марафонец. Думаю, что это знает и Андрей. Но ему нужно как-то лишний раз поддеть меня, показать свое превосходство: видишь, мол, умник, интеллигент мягкотелый, я впереди тебя на старте, и буду впереди тебя на финише. Я всегда буду впереди тебя. Перед стартом его все еще заботила мысль о моей ночной гречанке. Я же думал об Афине Палладе и ее советах. Когда он меня спросил за несколько минут до сигнала: "Что было потом? Ты мне так и не досказал". Я ему ответил: "А потом я ее трахнул".
Его физиономия перекосилась, как от зубной боли. По-видимому, ему было неприятно сознавать, что я где-то его обошел: и в минуту волнения он себя выдал. Мне же почему-то стало спокойнее от мысли, что я ничего не проиграю, если приду после него, но вот если я его опережу, то уже он явно проиграет мне.

Пробегаю первые сто девяносто пять метров. Они легкие. Я их преодолеваю на одном дыхании. Но вот остальные сорок два километра мне кажутся нескончаемыми. Лиха беда — начало. Итак, я начинаю свой путь. Я бегу по дороге, ведущей на Олимп. Как там учила меня Афина Паллада? Вначале "прегради свой обмен". То есть, я не должен думать о дороге, я должен думать о чем-то другом.

Я не должен замечать убегающей под моими ногами ленты, а также встречающихся мне на пути марафонцев. Если думать все время о дороге и соперниках, то можно сойти с ума за несколько часов. Сейчас эта дорога должна стать моей жизнью. Разве мы замечаем жизнь, когда мы живем. Нет, мы ее не ощущаем, так же как и время, которое невозможно ощутить, потому что нельзя его остановить. Кажется, что вот поймал какое-то мгновение, зафиксировал его, но вот и уже оно потеряно, оно выскакивает у тебя из рук, как кусок скользкого мыла, и отлетает в необратимое прошлое. Только память хранит это мгновение. Может быть, наша память и есть жизнь. Вернее, наше ощущение жизни, ибо жизнь и дорога — одно целое, они самодовлеющи, как время и пространство, и неподвластны нам. И все же я неправ. Дорога — это время. А жизнь — это отрезок времени на ней. Так вернее.
Дорога — в небо и все земное вливается в него, как реки и горные ручьи несут свои потоки в Океан. Это движение нашей планеты в Космосе. Ведь время своей ежеминутностью полновластно господствует над всем. В этот самый момент, когда я опускаю ногу на землю, происходят одновременно тысячи, миллионы разных событий в мире. И они происходят ни минутой позже, ни минутой раньше, а именно сейчас, вернее, уже произошли в тот момент, когда я опустил ногу. Кто-то умер, кто-то родился. Великое время охватило все. И я бегу по дороге, я бегу по времени. И этим своим ритмом я как бы обнимаю мир. И я никак сейчас не могу вырваться из тисков времени, они держат меня и заставляют бежать по дороге. И впереди меня ждут испытания, которых я никак не избегу. Потому что дорога и время неизбежно приводят к чему-то. Интересно, можно ли остановить время? В кино время останавливается. Вот бы стать этим волшебным магом — режиссером и снимать свое кино, останавливая свое время. Но вначале нужно написать сценарий о том, что видишь и чувствуешь в жизни. Но, к сожалению, я не режиссер. Я — марафонец, бегущий по дороге.

Что такое рок? И от чего зависит наша судьба? Я появился на свет божий в определенное время и определенном месте, которые не выбирал. Мои родители достались мне тоже не по моей воле. Это все произошло само собой, ненароком, нечаянно, по милости божьей, что тоже можно назвать игрой случая. Я мог родиться женщиной, но родился мужчиной. Я мог появиться на свет в виде чудовища или пресмыкающейся твари, но родился человеком с быстрыми ногами. И вот после моего появления на свет я пустился во всю прыть по дорожке и до сих пор не могу остановиться. Сколько уже я набил шишек. Но стоит мне упасть, я тут же вскакиваю и бегу дальше.

Почему мужчина вынужден всю жизнь бежать? Что его гонит вперед? Какая цель? Тело мужчины подобно ядру, выпущенному катапультой. Вон сколько людей, бегущих по дороге, жаждут славы. И каждый из них — безумец, устремляющийся вперед. В этом порыве — вся их жизнь, раскрывающая их сущность. Мужчина — существо целенаправленное. Его жизнь обязательно подчинена какой-либо цели, совсем противоположной той, что у женщины. У них главная цель — вырастить ребенка. Это в них заложено природой. Наша цель иная, мы должны любой ценой прославиться. Нам ничего не остается, как идти этой дорогой.

В Олимпийских играх сокрыт тот же смысл борьбы и жажды славы, которые движут мужской частью человечества, но, может быть, эти игры не так разрушительны, как настоящие войны. Возможно, эти игры когда-то станут спасением человечества. Умные греки открыли панацею от самоуничтожения. Но почему в Олимпийских играх принимают участие женщины? Ведь это не их природа, не их удел побеждать противников в соперничестве. Или они давно переродились и уподобились нам, мужчинам. Так ли это? Есть ли у них враги, в нашем понимании, и каково их отношение к ним?

Ко мне "приклеивается" один марафонец, но он бежит как-то странно, не обгоняя меня, держится на полкорпуса сзади, как бы давая мне возможность быть лидером. Так мы бежим некоторое время почти бок о бок, как на прогулке по аллеям Центрального парка имени Горького.

— Желаю удачного финиша, — доброжелательно приветствует он меня.

Я киваю ему головой, но не открываю рта, экономлю силы. Он же, как ни в чем не бывало, продолжает:

— Сегодня хорошая погода. Самое замечательное время для марафона.

Я опять ничего не отвечаю. Кто он? Какого черта ему от меня надо? Он выглядит немолодо, уже почти старик. Как его допустили до таких соревнований? Это же чемпионат мира по марафону, а не обычный городской забег, где могут принимать участие все желающие. К тому же Россию мы представляем вдвоем с Андреем, а он говорит по-русски. Может быть, он из СНГ. Что-то раньше я его не видел. Но бежит он хорошо, легко, нисколько не заботясь о сохранении сил. Более того, болтает без умолку, не боясь сорвать дыхание.

— Хороший старт, — говорит он мне. — Дай Бог, придем к финишу первыми.

Меня немного удивляет его энтузиазм, но в его манере общения есть что-то притягательное. Во всяком случае, я не вижу в нем врага или конкурента.

— Как хорошо бежать, — продолжает он. — Бежать и не думать ни о чем на свете.

— Но разве так можно? — спрашиваю я его.

— В том-то и заключается прелесть марафона, что мы убегаем от всего.

— А мне казалось, что мы бежим к чему-то, например, к финишу.

— Так оно и есть. Но для настоящего бегуна это не главное.

Мне было интересно слышать такое заявление.

— Вы заметили, что по этой дорожке бегут только мужчины, и нет ни одной женщины?

Я киваю ему головой, экономя силы и пытаясь контролировать дыхание, но все же не могу удержаться и замечаю:

— Это и понятно, ведь соревнование по марафону проводятся среди мужчин.

— В том-то и дело, что мы не можем соревноваться с женщинами. Они нас всегда побеждают. И главное спасение мужчины — это убежать от женщины.

Человек вдруг заговорил страстно и увлеченно, как будто к этому убеждению он шел всю свою жизнь.

— Я говорю о том, чтобы избежать любви. Да-да! Именно того безумия, которое связывает человека по рукам и ногам. Любовь — это сети, которыми женщина накрывает человека с головой. Из этих сетей очень трудно выпутаться. И чем сильнее привязанность, тем безвольнее становится человек. Вы думаете, любовь помогает человеку жить? Чушь! Она уводит его от цели.

Когда он произнес слово "цель", я невольно повернул голову в его сторону. "Кто он, этот таинственный бегун?" — подумал я. И вдруг мой взгляд упал на его ноги и продолжение его туловища. Кроме двух рук бегун имел еще четыре ноги с лошадиными копытами. От неожиданности я чуть было не лишился чувств, потому что впервые в жизни видел рядом с собой кентавра.

— О какой цели вы говорите? — спросил я его, обретя, наконец, дар речи.

— О той, чтобы избежать растворения в женщине. Как только мы передаем свою клетку женщине, мы тут же умираем. И для нее и для себя самого.

— Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

— Мы превращаемся в пустую оболочку. Мы всю свою энергию передаем ей. А разряженное тело, как вы знаете, является мертвым телом. Мы становимся живыми покойниками. С рождением нашего ребенка женщина овладевает нашей волей и теряет к нам всякий интерес. Всю свою любовь она концентрирует на том, что мы ей дали. Но это еще не все. Мы умираем для себя лично, потому что с появлением дитя должны заботиться о нем. Мы привязываемся к нему и к женщине, которая произвела его на свет. Ради них мы готовы жертвовать своей жизнью. Женщины, как подводные камни, пороги или айсберги. Они путаются у нас под ногами, они пробивают днища наших кораблей, делают течи и, в конечном итоге, увлекают нас на дно мутных стоячих заводей. Мы становимся утопленниками.

Кентавр несся рядом со мной во всю прыть, поднимая за собой столб пыли. И чтобы не задохнуться, я должен был не отставать от него ни на шаг. Мы легко обходили многих бегунов. Он болтал без умолку.

— После встречи с женщиной, к которой вы неравнодушны, ваше сердце разбито. Вы уже не цельная личность, а так себе, осколки кувшина, который уже никогда больше не наполнится мудростью. Женщина неуловима для мужчины, хотя сама по себе является ловушкой для него. В конечном итоге, вы разбиваете не только свое сердце, но и свою голову. Вы становитесь сумасшедшим. Поэтому самое важное для вас — это убежать от женщины. Не дать ей одержать над вами победу. Иначе вы — мертвец.

— Я вижу, вам удалось убежать от женщины, — заметил я с ноткой сарказма.

— В том-то и дело, что нет, — ответил он сумрачно.

Солнце припекает все сильнее, подошвы кроссовок нагреваются, но я не ощущаю ни усталости, ни жары, ни дискомфорта. Вероятно, нами пройдена уже шестая часть пути. Как там меня учила Афина Паллада? "Сгармонируй свой блеск". Прекрасно. Много марафонцев еще впереди, но меня это не колышет. Я продолжаю свой путь вместе с моим копытным напарником, все больше погружаясь в нашу общую умозрительную беседу.

— Но разве можно оградить себя от женщины? — замечаю я ему.

— Еще как можно! — восклицает он. — Вы же знаете, что спартанцы царя Леонида обходились без женщин. Возможно, благодаря любви и преданности друг другу они смогли защитить Фермопильское ущелье.

— На что вы намекаете? Вы хотите сказать, что они были гомиками?

— Ну, скажем так, что они обходились своей мужской самодостаточностью. Или возьмем, к примеру, хотя бы самую умную часть человечества — священнослужителей. Эти не зря себя ограждают от всяких сношений с женщинами.

— Я совсем не собираюсь быть монахом, — отвечаю я.

— И напрасно, — заявляет бегун, вдруг переходя на "ты". — Если ты хочешь всегда оставаться молодым и сильным. Не дари себя никому. Ты можешь соблазнять женщин, но никогда с ними не связывайся. А, расставшись, больше никогда не встречайся. И тогда вы оба друг для друга останетесь навечно молодыми и желанными.

— В памяти?

— Не только в памяти. Да и что такое память? В нашей памяти хранится вся красота этого мира. Она не вянет, не меняется, потому что она вечна. Наша память хранит в себе сотни глаз, тысячи улыбок, все самые незабываемые минуты нашей жизни. Ты постоянно проживаешь их вновь и вновь. Ты удлиняешь этими переживаниями свою жизнь. Почему человек помнит только хорошее, а все плохое быстро забывает или старается забыть? Да потому, что ему чужды уродство и тление. Человек стремится к вечному, а в его понимании вечное — это красота и жизнь, это как бег от исчезновения.

— До этого мне казалось, что человек неминуемо приближается к исчезновению.

— Так оно и есть. Человек — это существо, убегающее от небытия к исчезновению. И он испытывает страх как перед смертью, так и перед жизнью. На войну он идет от страха перед жизнью. А на войне он убивает себе подобных из-за страха перед смертью.

— Вы хотите сказать, что на войне нет места храбрости.

— Храбрость и есть одно из проявлений страха. Это тот же страх, когда люди боятся обвинения в трусости. Страх перед исчезновением заставляет человека искать пути причастности к вечности. Эти устремления порождают мировые религии. Иными словами, происходит поиск путей-дорог в небытие, в ничто. Человек не только убегает от небытия к небытию, но и, вдобавок ко всему, он живет небытием.

 "Чушь какая-то получается, — подумал я. — Значит, чтобы попасть в вечность, нужно связать себя с памятью". Но память — это тоже ничто, всего лишь мираж в нашем возбужденном мозгу. Значит, чтобы раствориться в вечности, нужно проникнуть в ничто, погрузиться в свое прошлое. Но как же научиться с радостью думать о прошлом? Ведь и у меня оно было не таким уж радостным! Афина Паллада учит "притуплять свою остроту", это значит — не думать плохо о прошлом. Но прошлое живет в нас, мы все сами состоим из прошлого.

Дорога бежит по берегу Эгейского моря, сколько на пляжах людей, они отдыхают и купаются, лентяи, баловни судьбы. Как я всегда завидовал богатым людям, которые красиво одеваются, имеют много дорогих вещей. Им не нужно думать о заработке, трудиться ради хлеба насущного. Сытые и довольные, они греют свои животы под палящим южным солнцем и думают только об удовольствиях. Что-то я рассердился. И бежать сразу становится труднее. Разве можно так себя распускать? На свете много неудачников и простых людей, у которых мало шансов построить свое прекрасное будущее. Поэтому овладеть наукой "притупления своей остроты" не всем удается. Но мне нужно, во что бы то ни стало, овладеть этим искусством, как учила меня Афина Паллада...


5. БЕГ ПО ДРЕВНЕЙ ЗЕМЛЕ

Беговая дорожка пролегает по широкому полю. Впереди нас змейкой вытянулась вереница бегущих марафонцев. Они вспотели и тяжело дышат. Всех их влечет вперед одна цель: прийти к финишу первыми. В этот момент я замечаю в придорожной канаве резвящуюся парочку. Кентавр, приставив ладонь козырьком ко лбу, всматривается, а затем восклицает:

— Так это же наш славный Гермес. Что он здесь делает?

— Мне кажется, что он занимается любовью с женщиной, — с улыбкой замечаю я.

— Я, конечно, против женщин ничего не имею, — говорит мой четвероногий бегун. — Но я думаю, что это уже слишком. В канаве, у всех на виду. Неужели он не мог найти более подходящего места? Я бы отвел ее в кусты.

— Но вы же сказали, что мы должны убегать от женщин без оглядки.

— Да, я это сказал. Но это не значит, что я имею что-то против интимных отношений с ними.

— Как же все это нужно понимать? — спрашиваю я.

— Я говорил о том, что мужчины не могут сравняться с женщинами. Женщины своим совершенством постоянно напоминают нам, мужчинам, о наших изъянах: ущербности и беспомощности. Я думаю, что Бог сотворил вначале женщину, а потом женщина создала мужчину для своих нужд. Поэтому подсознательно мы никак не можем простить ей такого. Будучи одинокими по своей природе, мы стараемся с ними примириться, однако наши понимания совместного общежития диаметрально противоположны. Мы хотим управлять в семье, но природа распорядилась иначе. Поэтому, вероятно, рушатся так просто наши семьи и государства, а мы сами обречены на вечное одиночество.

Пробегая мимо места, где Гермес скакал на своей пассии, кентавр крикнул в его сторону:

— Приветствую тебя, сторукий небожитель. И получил ответное приветствие из канавы:

— Рад тебя видеть, четвероногий конь. Мы бежали дальше.

Должно быть, пройдена уже половина пути. Впереди нас еще человек двадцать растянулись на километр. Андрей где-то среди них. Вот из-за поворота открывается вид на гору, очень похожую на Олимп. Это там, по-видимому, собираются вечные боги в сверкающей обители царя Зевса-громовержца на вершине, обласканной теплыми ветрами Эгейского моря. Вероятно, туда и лежит мой путь. Но до нее так далеко. Надо еще "освободиться от свой разделённости", как предупреждала меня Афина Паллада. А это самая трудная задача, потому что нужно сделать огромное усилие над собой, чтобы избавиться от своей ущербности. Для этого нужно напрячь все усилия.

Как ни в чем не бывало, мой напарник продолжает развивать свою мысль:

— Ведь что такое женщина? Это пространство, равнозначное Вселенной. Материя, из которой происходит вся живая органическая жизнь. И это, наконец, время, которое нам дается, чтобы выйти из этой материи и помочь материи возродиться вновь с помощью детей.

В это время нас догоняет быстроногий Гермес и вставляет свою реплику.

— Женщина — это сияющая звезда, указывающая нам путь. И в то же время это — черная дыра, поглощающая все на своем пути. Я тоже принимаю участие в марафоне. Но не мог удержаться и сошел с дистанции ради такого случая. Но ничего, мы всё равно придем к финишу первыми.

Я замечаю на молодом бегуне довольно оригинальные тапочки с загнутыми вверх серебряными крылышками. Вид у него довольно лукавый. Глаза источают смешливые искорки, а на кончиках губ играет улыбка.

— Сколько в этом мире красоток, которые ждут своего часа познакомиться с нами! - весело восклицает он. — Да разве можно прожить без женщин! Я и часа не могу обойтись без них. Они помогают нам становиться обходительнее и добрее, замечать красоту, испытывать эмоциональные взлеты и потрясения. Да наша жизнь закисла бы без них. Я не пропускаю ни одной мимо своих рук, и, в конечном итоге, все мы остаемся довольными. Уж как я люблю этих чертовок — и белых, и черных, и желтых, и красных. Особенно обожаю диких, тех, кто пытается выглядеть недотрогами или этакими заумненькими очкастыми дамочками. Вот где скрывается столько неистраченной энергии, что можно получить заряд на целый год только за одну ночь, особенно, когда у них начинаются месячные. В такой период их просто охватывает бешенство. Их можно брать голыми руками без всякой под-готовки, так как они сами плывут в объятия, как рыбы в сети во время нереста. Природа специально позаботилась о нас, устроив так, чтобы это у них происходило не одновременно, не у всех сразу, и чтобы мы могли перелетать от одной к другой. Они испытывают возбуждение еще больше, чем мы с вами. О, если бы не было этих дурацких условностей, и мы могли бы их удовлетворять по первому их желанию. Но, к сожалению, они выдумали эту чертову этику, да еще вдобавок эту лицемерную мораль их обхаживания, от которых они сами же и страдают. Почему среди мужчин нет проституток? Да, потому, что мы не обладаем таким потенциалом, как они. Секс для них более естественная потребность, чем удовлетворение жажды для нас. Вы только попытайтесь их игнорировать, так они сами начнут к вам липнуть и вешаться на шею. А что они только не делают, чтобы привлечь к себе внимание. Чего они только на себя не надевают. Нижнее белье для них уже давно стало особым видом искусства.

Этот молодой нахал говорил, не останавливаясь, и я подумал: "Как странно! Стоит нескольким мужчинам собраться вместе, то все разговоры сразу же начинаются о женщинах. Даже на беговой дорожке". Я постарался представить мысленно Татьяну Викторовну и сравнить ее с ученицей Катрин. "Неужели то, о чем говорит этот болтун, относится к обеим".

Между тем бегун в крылатых тапочках продолжал:

— Чтобы друг перед дружкой пустить пыль в глаза, они прибегают к таким изощрениям, что диву даешься, как такое может прийти в голову нормальному человеку. Но они ненормальны, уверяю вас, и им все может прийти в голову. Более изобретательного существа нет во всей Вселенной. Когда женщину полностью разденешь и посмотришь на нее в нагом виде, то не найдешь ничего такого, чем бы они отличались одна от другой. Но стоит на них посмотреть в их нарядах, как кажется, что в каждой из них кроется какая-то тайна, от которой мы, мужчины, начинаем сходить с ума. Да, мы сходим с ума самым натуральным образом. Порой от какого-нибудь милого личика становишься настоящим безумцем. Любая женщина мечтает, чтобы ее раздели. Вся ее одежда создана для раздевания. Впрочем, нижняя и самая привлекательная ее часть уже наполовину раздета. Она как бы манит и приглашает — ну что тебе стоит запустить мне под юбку руку и посмотреть, что там у меня есть. И когда мы их видим, то мысленно снимаем все и пытаемся представить, какие они на самом деле. Нам доставляет огромное удовольствие ласкать женское тело под одеждой. Это даже возбудимей, чем ласкать голую. Кстати, от такой ласки возбуждение охватывает обоих. К чему они только не прибегают, чтобы заставить нас раздеть их. Взять хотя бы их туфли на высоких каблуках. Мужчине никогда не придет в голову напялить на свою ногу такую неудобную обувь. И все это делается с одной целью — привлечь к себе наше внимание. Они так и мечтают загнать нас под свой каблучок. Или приворожить нас. У них даже есть специальный заговор для таких случаев, когда они пришивают нас к себе, словно нитками.

От его болтовни у меня голова идет кругом. Перед моим внутренним взором постоянно возникает то образ Татьяны Викторовны, то Кати, но в каком-то странном незнакомом еще мне ракурсе. Как будто бы этот крылатый бегун начинает их обеих раздевать прямо на моих глазах.

— Возьмите хотя бы их гениальное изобретение — моду. Я думаю, что мода была выдумана ими для того, чтобы они постоянно могли перед нами выглядеть новенькими, или обновленными. Неважно, что ее лапали уже десятки мужских рук, стоит ей надеть но¬вое платье, как она уже выглядит по-новому и, смеясь, как бы приглашает нас: "Ну что, видишь, какая я вся новенькая и чистенькая. Возьми меня, изваляй, испачкай в своей грязи. Все равно ко мне ничего не пристанет".

Я вдруг почувствовал, что от этой пошлятины начинаю возбуждаться. В моем представлении возникает фигура длинноногой Катрин и ее выразительные глаза. Мой "мэтр де плезир" принимает стойку, несмотря на бег, и начинает мне здорово мешать в движении. Но я ничего не могу поделать с собой, я не могу заткнуть уши и не слушать этого развязного болтуна.

— Если вы здоровы и привлекательны, то любая женщина смотрит на вас как на потенциального партнера. Ваши ухаживания будут приняты. Она вам не откажет. Она немного покуражится, чтобы привыкнуть к вам и узнать вас поближе, если вы ей нравитесь, а потом сделает все возможное, чтобы затащить вас в постель. Пойдет на крайние меры, вызовет у вас ревность, и даже, если нужно, ляжет в постель с другим мужчиной, лишь бы вас вынудить к какому-нибудь решению. Она будет на ваших глазах целоваться, если почувствует, что вы к ней неравнодушны. Если она вас возненавидит и решит отомстить, то обязательно окажется в постели с другим. Для нее переспать с другим мужчиной, все равно, что обновить свой гардероб. Если вы попадаетесь к ней на удочку, то она начинает из вас вить веревки, пока вы полностью не превращаетесь в тряпку. Если же мы сопротивляемся, то они сатанеют. Для них нет непреодолимых препятствий. Они готовы заплатить здоровьем, лишь бы вам насолить. Но стоит вам упасть в ее глазах или потерять свое влияние над ней, то она тут же повернется и уйдет от вас, не оглядываясь. Они не прощают нам грубости и цинизма. Им нужны ласки, поцелуи, поэзия, музыка…
Поле кончается. Наша беговая дорожка опять вьется по берегу Эгейского моря с его нескончаемыми пляжами. На этих пляжах много гостиниц и юных дев. Девушек привлекает наш марафон. Многие из них встают со своих лежанок и выстраиваются вдоль дороги. Калейдоскоп симпатичных женских лиц, грациозных ножек и пленительных пупков.

— Фу, — продолжает свои возлияния мой нахальный спутник. — Когда слишком много полуголых женщин, это тоже плохо. Теряется новизна восприятия. Нет уже таких щемящих душу ощущений, которые возникают при виде, когда несколько мужчин насилуют одну женщину. Потому что не всякий мужчина может полностью удовлетворить одну-то женщину, не говоря уже о многих. Но вот, мне думается, что любая женщина, если она захочет, смогла бы вполне удовлетворить всякого мужчину, и даже не одного. Вызовите любую из них на откровенный разговор, и она признается вам, что в день сумела бы насытить шестерых, а то и десятерых мужчин. Наш же самый сильный суперсексуальный плейбой не одолеет и двух в день. Поэтому вид большого количества голых женщин для мужчины не всегда приятен. Нам бы с одной справиться. И как ни странно, женщинам нравятся ласковые мужчины. Ни одна из них не хочет быть изнасилованной. Однако в природе мужчинам свойственно именно насилие над женщиной. Вероятно, это происходит оттого, что часто девушку лишают невинности супротив ее желания. В такую минуту мужчина одерживает над ней физическую победу, ощущая восторг и доставляя женщине боль. Вот откуда начинаются истоки садомазохизма. Мы никогда не должны забывать, что наша подруга всегда нуждается в нежном поцелуе. Если мужчина может ее ублажить, то она готова простить ему все. Вы заметили, что довольно часто красавицы выходят замуж за уродов?

И я тут опять подумал: "И что она во мне нашла. Вокруг нее увивается полно красавцев, но она почему-то выделила именно меня. Как она на меня посмотрела во время тренировки. Что она сейчас делает? Она знает, что я бегу. Интересно, хотя бы разок она вспомнила обо мне с начала нашего старта?" Думы о ней придают мне силы, я почти не чувствую ног. Может быть, я устал? Но нет. Бегу я довольно быстро, обходя многих на марафонской дорожке. Отчего я так легок? Не от ее ли лучезарного образа. Эти выразительные задумчивые глаза. С каким наслаждением заключил бы я ее в свои объятия. Радость моя. Неужели мне удастся когда-нибудь ею овладеть?

— Обычно первый поцелуй все решает, — продолжал Гермес. — Это как жеребьевка — "пан или пропал". Сразу все становится понятно. Или она зажимается, и ты видишь, что ничего не обломится. Или она раскрывается, как цветок, и млеет, и ты уже с ней делаешь все, что хочешь. Такой момент для нее самый незабываемый, она помнит его до конца жизни. Когда еще у нее будет шанс встретить своего суженого. Да и будет ли вообще своя семья. А бывает и так, что муж — инвалид, а она здоровая. Ведь очень трудно предугадать, куда заведет кривая любви.
Случается и такое, что он — телеграфный столб, а она — от горшка два вершка, карлица. Или разница в возрасте триста лет. А вот нашли же друг друга в этой жизни. Какие-то флюиды соединяют людей, а может быть едва ощутимые запахи, как у насекомых. Те чувствуют друг друга за версту.

Я пытаюсь вспомнить, какой запах исходил от Татьяны Викторовны, и не могу.
Может быть, у нее просто не было никакого запаха. Но так, по логике вещей, быть не может. Каждая женщина имеет свой запах. Какой же запах имеет Катрин? И тут в моем воображении, как во сне, возникает картина, как этот нахальный субъект лезет к ней руками под юбку. От этого видения мой напряженный "мэтр де плезир" не выдерживает, и изрыгает из себя струю семени, которая поднимает меня в воздух и несет с космической скоростью вперед, как запущенную на старте ракету.

— Куда ты? — восклицают оба мои спутника в один голос и хватают меня за руки. Но форсаж двигателя настолько силен, что и они взмывают в небо вместе со мной.

 "Это так мне удалось сгармонировать свой блеск и воссоединить свои пылинки, — мелькает у меня в голове, — что мне удалось оторваться от земли. Вот что, значит, проникнуть в свою материю и стать самим собой. Наконец-то я смог освободиться от разделённости, притупить остроту, затворить свои врата, преградить свой обмен. Я уже на пути к становлению богом. Еще небольшое усилие, как учила меня Афина Паллада, и можно соединить свою энергию с небом. Я ощущаю, как мое сердце очищается до полной пустоты, и я растворяюсь в ней. Но что это?
Я чувствую, как теряю свой вес и обретаю небывалую легкость своего дыхания. Мне кажется, что усталость проходит, как будто я пробуждаюсь ото сна и слышу рядом с собой чей-то голос:

— Сейчас Гермес доставит тебя на Олимп. Ведь ты — победитель.

— Что за вздор?! — восклицаю я.

— Совсем нет, — слышу в ответ голос четвероногого товарища. — Ты видишь на его ногах крылатые сандалии? Кто, кроме него, их может носить? Ты ощущаешь, что мы в воздухе?

И верно. Мы уже несемся высоко над дорогой. Где-то впереди нас бежит несколько человек. В их числе мой товарищ Андрей. Очень опасный эксперимент. Афина Паллада предупреждала меня об этом. И вот мне удалось это сделать. Я, подобно ангелу, парю высоко в небе и вижу все, что происходит внизу. Вместе с Гермесом и кентавром мы летим в воздухе над головами бегущих по дороге спортсменов. Вот я пролетаю над Андреем, и он с ужасом, задрав голову, смотрит на меня. Впереди нас уже никого нет.

Мы устремляемся к финишу, и я грудью разрываю ленточку, становясь победителем.
Впервые в жизни мне удается завоевать титул чемпиона Олимпийских игр. Какая радость! Но что такое? Я не могу остановиться, я продолжаю лететь над дорогой. Люди с изумлением смотрят на меня. Куда же несут меня крылья? Да и есть ли крылья у меня за спиной? Что это? Неужели я превратился в сгусток неуправляемой энергии? Возможно ли такое? Я улетаю, подобно гигантской птице, все дальше и дальше. Куда же несет меня моя энергия? Ба! Да я лечу к самой высокой горе, к Олимпу. Как это интересно! Вознесение на Олимп чемпиона Олимпийских игр. Во всяком случае, это лучше, чем восхождение на пьедестал почета.


6. ФИНИШ НА ОЛИМПЕ

Coelum, quod tuimur, templum.

 "Небо, в которое мы вглядываемся, храм".

Как прекрасно ощутить вкус победы на вершине самого Олимпа. Ко мне со всех сторон сбегаются люди с поздравлениями. Они возлагают на мою голову лавровый венок, поднимают меня на руки и несут к пьедесталу почета. Все же на Олимпе есть пьедестал почета с местами I, II и III. Я восхожу на первое место, мне вручают золотой кубок чемпиона Олимпийских игр. Кроме меня на пьедестале почета никого нет. "Неужели, — думаю я, — больше никто не пришел к финишу? А где же мои спутники, которые вместе со мной пришли к финишу? Или их награждение будет проходить отдельно от моего? Странно". Как только я успеваю так подумать, ко мне подбегают гречанки и буквально забрасывают всего живыми цветами. Я не вижу в толпе ни Андрея, ни Николая Саныча. С Андреем все понятно. Он где-нибудь спрятался и не может пережить моей победы. Страдает от зависти. Но вот почему нет Николая Саныча, моего тренера? Он-то уж обязан присутствовать на моем награждении. Председатель Олимпийских игр произносит длинную речь на греческом языке, без перевода я ее не понимаю. По-видимому, он говорит что-то хорошее в мой адрес. Затем все меня поздравляют бурными аплодисментами.

Я поднимаю руку с кубком, раскланиваюсь на все четыре стороны. Затем схожу с трибуны, и народ начинает расходиться, уже не обращая на меня никакого внимания. Я растерянно смотрю по сторонам, сжимая в руке золотой кубок, пытаюсь взглядом отыскать в толпе знакомое лицо, но бесполезно. Все лица чужие, похоже, что никому нет до меня никакого дела. Ко мне подходит распорядитель церемонии и просит немного подождать.

— Что здесь происходит? — спрашиваю его.

— Как, что происходит? — он пожимает плечами. — Как всегда происходит процедура чествования Олимпийского чемпиона.

— Меня одного?

— Да, тебя.

— Почему чествуют только меня? А где другие?

— Но ведь только ты пришел первым к финишу.

— Как? — удивляюсь я еще больше. — Пока я бежал,, изменились правила Олимпийских игр? Никто не занял второго и третьего мест?

— Молодой человек, — строго замечает он. — Если что-то и меняется в мире, то только не правила Олимпийских игр, они вечны и обязательны для всех, как для смертных, так и для богов.

— Но что происходит? — опять восклицаю я взволнованно. — А где все? Где Николай Саныч?

— Я не знаю никакого Николая Саныча, — отвечает он спокойно.

— Тогда где кентавр Хирон? — не унимаюсь я.

— Кентавра я отправил на Остров Блаженных. Они Ц не должны находиться на Олимпе.

— А где Гермес?

— Бог Гермес испарился.

— А кто вы?

— Мое имя Эпиметей.

— Вы — тот самый титан, который "силен задним умом" и у которого на Острове Блаженных осталась жена? — непроизвольно вырывается у меня.

Он резко поворачивается и идет прочь. Его поведение меня еще больше обескураживает. Я не вижу ни прессы, ни повышенного внимания к себе. Все мимо меня проходят так, как будто ничего не произошло.

Вдруг я замечаю одного человека, который привлекает мое внимание тем, что подмигивает мне. Я устремляюсь к нему, но и он поворачивается и ковыляет прочь. Я вижу огромную мускулистую спину, подпрыгивающую то вверх, то вниз от перемещения его кривых ног. Я иду за ним следом и настигаю за поворотом поваленных дорических колонн разрушенного храма Зевса. Я кричу ему:

— Эй, вы не могли бы подождать минутку.

Он поворачивается ко мне и делает удивленное лицо.

— Почему вы мне подмигивали? — спрашиваю я его.

— Извините, у меня нервный тик, — оправдывается он и пытается уйти, но я заступаю ему дорогу.

— Нет уж, позвольте! — восклицаю я. — Объясните мне, что здесь происходит?

Он заговорщицки приставляет палец к губам и направляется к самой груде развалин. Я пожимаю плечами и безропотно тащусь за ним. Узкая тропинки ведет в глубь разрушенного храма и обрывается возле небольшой кузницы под открытым небом, примостившейся прямо на краю пропасти, в глубине которой плывут облака. Человек оборачивается ко мне и тихо произносит:

— Добро пожаловать на Олимп.

— Да что это все значит? — уже в который раз восклицаю я возмущенно. — Все здесь ведут себя так, как будто им до меня и дела нет.

— Совершенно верно, — отвечает мой хромой олимпиец. — У титанов полным полно своих забот. Вряд ли они будут еще заботиться о тебе.

— Но почему я ни у кого не вызываю здесь особой радости? У меня возникает чувство, как будто я залетел не туда, куда нужно, в какие-то чужие края.

— Ты вернулся домой, но все здесь изменилось.

— Ничего не понимаю.

— Последнее время бессмертная Обитель богов совсем оскудела. Многие боги спустились на землю, потому что там рай по сравнению с этим местом. С Олимпа уже давно слетело его былое величие. Здесь нет теплых сортиров, горячего отопления, телевизоров, телефонов, лифтов и машин. Я сам недавно вернулся с земли. Во время моей последней реинкарнации я там занимался техническими изобретениями. Когда же я вернулся на Олимп, его уже захватили титаны. Никто не знает, где сейчас скрывается Зевс.

— Так вы — бог Гефест?

— Он самый.

— И что вы здесь делаете?

— Ремонтирую военную технику, — и Гефест показал на стальные машины, стоящие невдалеке и ощетинившиеся жерлами пушек.

— Что это?

— Их железные роботы-циклопы и сто пушечные исполины гекатонхейры.

— Грозное оружие, — заметил я.

— Куда там, — развел руками Гефест. — Зевс при помощи своих молний разделается с ними за пять минут.

Хромой кузнец не успел договорить, за грудой Щебня послышались легкие шаги. Гефест, приложив палец к губам, шепнул мне:

— О нашем разговоре — ни звука. И никому не открывайся, кто ты есть на самом деле. Пусть титаны принимают тебя за своего.

Из-за расколотой лестничной балюстрады храма появился титан Эпиметей. Он уверенной походкой направлялся к нам. Подойдя ко мне, он без лишних преамбул заявил:

— Я тебя повсюду ищу, куда ты пропал? Мне нужно объяснить тебе твои обязанности.
И я подумал, что всюду первым делом мне говорят об обязанностях, но не о моих правах.

Не вдаваясь в комментарии, он повернулся и, как ни в чем не бывало, пошел прочь в полной уверенности, что я следую за ним. Кузнец кивнул мне головой, и я понял, что должен подчиниться. Я помахал рукой Гефесту и устремился вслед за моим не очень приветливым сопровождающим. Когда мы вышли из руин храма, титан мне сказал:

— Советую чисто по-дружески избегать подобных знакомств. Ты здесь человек новый, многого не знаешь, с первых шагов можешь нарваться на крупные неприятности. Этих бывших богов мы терпим только за их профессионализм.

Он покосился на мой золотой кубок и продолжил:

— А вот кубок советую как можно быстрее вернуть в Совет титанов. Ты можешь отдать его мне, а я им передам, а то ненароком у тебя его сопрут.

— Неужели здесь, на Олимпе, может произойти такое? — удивился я.

— Не обольщайся, люди — везде люди, никому не стоит особо доверять, — снисходительно заметил он.

После того, как я передал золотой кубок, мой сопровождающий подобрел и заметил:

— Как чемпиону Олимпийских игр, Совет титанов решил предоставить тебе хижину и небольшой надел земли на северном склоне Олимпа.

Должен сказать, что там не очень хорошая земля, иначе говоря, сплошные камни, кроме плевел, вряд ли когда-либо что-то там росло. Иногда с земли ветром приносит семена, но от недостатка солнца они там не всходят.

— И что я буду делать?

— Пахать землю.

— Но я не умею.

— Научим. Так ты сможешь зарабатывать себе на хлеб.

Я пожал плечами, не зная, что делать, благодарить его или возражать ему.
Чтобы изменить тему нашего разговора, я спросил:

— Скучаете по своей жене?

Глаза моего сопровождающего оживились:

— Не так чтобы очень, но я захватил с собой закрытый сосуд Пандоры, в котором хранилась надежда на лучшую жизнь, и выпустил ее здесь на волю.

— И каков же результат? — заинтересовался я.

— Потрясающий. Никогда еще олимпийцы не имели такого энтузиазма и надежды на лучшую жизнь.

 



   – Неужели они обрели счастье? – удивился я.
   – Не знаю, можно ли это назвать счастьем, но последнее время жалоб на жизнь не поступало.
   Вскоре мы подошли к хижине, нависшей над пропастью, моему будущему жилищу.
   – Это та самая хижина, в которую боги поместили на Олимпе первого человека, – объяснил мне титан. – Гомер умер от истощения, и сейчас где-то на земле после его реинкарнации живет величайший поэт настоящего времени и, может быть, в ус себе не дует, не подозревает, сердечный, что в нем таятся такие гениальные задатки, с помощью которых он может открыть новую эру в стихосложении на земле.
   Весь северный склон Олимпа был застроен жалкими хижинами бессмертных поэтов и философов прошлых времен. Время от времени они покидали их, спускаясь на землю то в форме реинкарнации, то в виде вдохновения. На голом каменистом склоне горы недалеко от хижины, где предстояло мне поселиться, росло квадратное дерево.
   – Что это за дерево? – спросил я у моего сопровождающего.
   – Дерево как дерево, ничего особенного, – ответил он, пожав плечами. – Впрочем, если тебя это интересует, спроси у своего соседа, с которым вас разделяет вон та межа, на которой стоит дерево. Его зовут Геродот, один из первых историков. Ты, возможно, о нем раньше слышал. Он-то уж наверняка расскажет тебе разные побасенки, связанные с историей этого дерева.
   – Как? – удивился я. – Весь мой участок за– . ключей между моей хижиной и этим деревом, но здесь будет не более трех локтей, что же можно вырастить на таком клочке земли?
   Сопровождающий развел руками.
   – На этой земле вообще ничего не растет, – пояснил он, – поэтому я и предлагаю тебе вступить в нашу артель.
   – Все эти философы и поэты работают в вашей артели? – спросил я, обводя рукой склон горы, застроенный хижинами.
   – Что ты?! – возмущенно воскликнул сопровождающий. – Это же интеллигенция. Она гордая. Будут подыхать с голода, но никто из них не придет к нам на поклон.
   – Чем же они питаются?
   – Ничем. Они вдыхают ветер, пьют росу, а зерном не питаются. С началом строительства новой жизни мы взяли на вооружение лозунг: "Кто не работает, тот не ест".
   Я подумал, что из сосуда Пандоры Эпиметей вместе с надеждой на лучшую жизнь выпустил, вероятно, и остатки несчастий и пороков, предназначенных для людей, которыми и заразились олимпийцы. И не мудрено, когда у власти встают титаны, "сильные задним умом", подобные Эпиметею.
   – Солнце зашло, нужно отдохнуть перед завтрашним трудным днем, – заявил он мне.
   – Прошу тебя с утра явиться в контору артели и зарегистрироваться. Вначале ты будешь выполнять очень тяжелую работу, приготовься к этому, у нас вымерли все лошади, вернее, мы их всех съели, тебе придется впрягаться в лошадиную упряжь и тащить плуг по полю. Но ничего, у тебя сильные ноги. Советую хорошо выспаться.
   Эпиметей, не простившись, повернулся и ушел. Я остался один. Моя хижина светилась насквозь дырами. Как мне в ней жить? Куда 'я попал? И как я найду свое место среди столь необычной публики в качестве лошади? Над этими вопросами предстояло задуматься в мою первую ночь на Олимпе.



7. Разговор с Геродотом

   Зевс Пеласгийский, Додонский, далеко живущий владыка
   Хладной Додоны, где селлы, пророки твои обитают,
   Кои не моют ног и спят на земле обнаженными!
   Гомер "Илиада" (Молитва Ахилла)

   Спать мне не хотелось, и я вышел на свежий воздух, впрочем, в моей хижине, насквозь продуваемой ветрами, воздух тоже был свежим и даже очень холодным. Над косогором Олимпа и квадратным деревом возле моей хижины раскинулось бескрайнее звездное небо. Горный воздух был столь чист и прозрачен, что блеск созвездий и небесных светил ничем не искажался, а все туманы, тучки и облака остались далеко внизу в расселинах пропасти. Я присел на краешек огромного камня, отколовшегося от нависающей невдалеке скалы, и стал любоваться ночным небом. Вдруг до моего слуха донесся приглушенный кашель, и я различил в темноте фигурку человека, прислонившегося спиной к стволу квадратного дерева. По-видимому, это и был тот знаменитый Геродот, которого еще в школьных учебниках называли "отцом истории".
   Я оживился и, чтобы завязать знакомство, обратился очень учтиво к нему с вопросом:
   – Уважаемый, вы не сочтете меня навязчивым и беспардонным, если я потревожу ваше уединенное спокойствие моим вопросом?
   – Нисколько, – ответил он из темноты, – спрашивайте.
   – Вы не скажете, что это за дерево?
   – Это дуб местности Додоны из того самого леса, где жили оракулы пеласгов. Когда Гомеру позволили поселиться на Олимпе, он прихватил с собой желудь и взрастил дерево, которое рассказывало ему обо всем, что происходило на земле. Это не простое дерево, если научиться понимать шелест его листьев, то можно узнать обо всем на свете, а также о своем будущем.
   – Но возможно ли такое?
   – Молодой человек, мне-то, прожившему здесь два тысячелетия, вы можете поверить, я сам получаю некоторую нужную мне информацию с земли от этого дуба.
   – Неужели простое дерево может превратиться в антенну, улавливающую волны далеких миров?
   – Еще как может. Ведь вы не удивляетесь, когда слышите о сбывающихся прорицаниях.
   Человеческий мозг способен на все, так как все в нем есть, все прошлое и все будущее. Для того чтобы знать все прошлое, достаточно подробно ознакомиться с историей человечества, но вот для того чтобы познать будущее, нужно иметь еще что-то помимо знаний.
   – Вы правы, нужно видеть, чувствовать или понимать движение мира, или иными словами, предвидеть во всем естественный путь развития или исхода, как вам угодно. Именно постижение этого пути и привело вас на Олимп к бессмертным. Видите ли, существует три вида познания истины: увидеть ее, почувствовать и понять. Как говорили: video, sentio, intelligo. Первый вид подходил грубым пеласгам, не отягощенным излишними познаниями, которые физиологически было более близки к животным, нежели к людям, они могли видеть явные признаки будущих изменений по приметам и ритму в природе, именно природа посылала им какие-то свои скрытые сигналы, по которым они судили о будущих превращениях. Так, шелест листьев или крыльев летящего голубя, журчание родника, стук дятла или колокола им возвещали о грядущих переменах. Для нас, людей образованных, этот метод познания наименее понятен, потому что он требует от нас более тесных связей с природой, которые, к сожалению, мы утратили после приобретение нашей образованности. Их метод наиболее точный в определении будущего.
   – Вряд ли кто-либо, кроме спортсменов, в наше время им пользуется? – сделал я предположение.
   – Второй вид познания больше подходит женщинам, это чувственный метод, – продолжал Геродот, оставив мое замечание без внимания. – Потому как женщины в силу слабости их характера более склонны к чувственной внушаемости, при помощи которой они чутко слышат природу. В Дельфах жрицы, называемые пифиями, вдыхая в пещерах удушливые испарения, становились буйными и, на первый взгляд, произносили бессмысленные слова в состоянии удушья и истерического припадка. Однако, впадая в ужасные конвульсии, они все же делали довольно правильные прорицания, это тоже известно истории. Римлянин Лукиан в своем описании пророчества пифии в "Фарсалии", предрекающей начало гражданской войны, говорит, что устами пророчицы вещает Аполлон:

   Если ж в девичью грудь божество это властно проникнет,
   Звуком пророческих уст потрясет оно дух человека…

   – Интересно! – воскликнул я, мысленно анализируя свой случай. – А божество в божество может проникнуть?
   – Вероятно, может во время слияния, – засмеялся Геродот, – и то при условии, что одно божества будет женского рода, а другое – мужского. И, наконец, третий вид познания, так называемый интеллектуально-понятийный метод ученых, который ничего не дает, кроме ошибочных суждений о будущем, потому что он насквозь проникнут человеческим субъективизмом и далек от природного объективизма.
   – Значит, ученые ни черта не смыслят в предсказании будущего? – заключил я.
   – Совершенно верно, – ответил Геродот.
   – М-да, – задумчиво заметил я. – Среди современных ученых очень мало Нострадамусов. И чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что они вообще ни черта не в чем не смыслят.
   Увлекшись нашими умозрительными беседами, мы не заметили, как начало светать. Приближалось утро. Желая распрощаться с историком, я задал ему вопрос, который постоянно вертелся у меня на языке:
   – Так значит, вы способны сейчас предугадывать будущее и знаете, что происходит на земле?
   – В какой-то степени знаю, – ответил Геродот.
   – Вы можете сказать, что происходит сейчас с моими знакомыми, которых я оставил перед тем, как вознестись на Олимп?
   Геродот приставил ухо к стволу дерева и объявил:
   – Все оплакивают вашу смерть. Вы пришли первым к финишу, но у вас не выдержало сердце, совсем так же, как у того эллинского воина, принесшего радостную весть о победе афинянам из местечка Марафон. И вашу победу Олимпийский комитет присудил не вам, так как на земле вы испустили дух, а вашему дружку Андрею, пришедшему к финишу вторым.
   – Что такое? – воскликнул я возмущенно. – И здесь он меня обскакал. Да как же так?! Бывают же на свете счастливчики, которым судьба все преподносит на блюдечке. Но я так этого не оставлю, мне срочно нужно спуститься на землю и восстановить справедливость. Победу должны признать за мной. Она по праву принадлежит мне и только мне. Как это я могу сделать?
   Геродот пожал плечами, но через минуту молвил:
   – Вероятно, вы можете спуститься на землю. Вам лучше об этом посоветоваться с Гермесом. Он чаще других богов посещает землю.
   – Где же я смогу его найти?
   – Он живет недалеко от Гефеста в развалинах храма Зевса.
   – Я знаю, с Гефестом я уже разговаривал.
   – Вот и прекрасно, – ответил Геродот, – отправляйтесь к нему, а я должен немного отдохнуть, а то встает солнце. Его палящие лучи губительны, для моего ослабшего духа. Желаю вам всяческих успехов.
   Геродот сорвал с квадратного дерева желудь и удалился в свою хижину.



8. Смерть и воскрешение чемпиона

   В землю весло водрузи – ты окончил свое роковое
   Долгое странствие…
   Гомер "Одиссея"

   Некоторое время я стоял в задумчивости под деревом на краю пропасти. Что мне делать? Как быть? Если я вернусь на землю, как я смогу отстоять свои права? Ведь для них я уже умер, и вряд ли кто-нибудь обратит на меня внимание. Ведь не все смертные люди могут видеть истинных олимпийцев. Краешек солнца показался вдали над горизонтом сплошных облаков совсем так же, как когда мы летели на самолете в Грецию на Олимпийские игры, граница нарождающегося дня в иллюминаторе самолета. Тогда в шесть часов утра вместе с зарей мы вылетели из аэропорта Шереметьево и в шесть часов европейского времени приземлились в Афинах. Мне так захотелось вернуться на землю, что терпеть не было мочи. В желудке у меня заурчало. Я потянулся к дереву и сорвал желудь, намереваясь им утолить голод, и в эту самую минуту услышал за спиной возглас:
   – Как это нам раньше в голову не пришло, что философы могут питаться желудями, как пеласги.
   Я обернулся и увидел Эпименея, который вчера вечером проводил меня к хижине.
   – Доброе утро, – поздоровался я с ним.
   – Как спалось? – спросил он вместо приветствия.
   – Эту ночь я совсем не спал, – ответил я. – Проговорил с историком Геродотом.
   – Значит, у этих ученых еще хватает сил по ночам вести умные беседы и диспуты, – с сарказмом заметил титан. – Ну-ну, скоро мы у них эту охоту отобьем. А вот ты зря не поспал, тебе предстоит трудный день в поле.
   – Мне сегодня будет некогда выходить в поле, – заявил я. – Мне нужно спуститься на землю.
   – Без разрешения титанов ты не сможешь этого сделать, – сухо заметил мой вчерашний сопровождающий. – Тебе нужно привыкать к нашим порядкам и дисциплине.
   не почему-то захотелось его послать к черту, но я не знал, чем это чревато, и решил не рисковать.
   – Я пришел за тобой, – сказал Эпименей, – чтобы проводить на место твоей работы.
   – Премного благодарен, – ответил я вполне учтиво, – и все же мне нужно побывать у Гефеста.
   Титан опешил и попытался мне возразить, но я прервал его на полуслове:
   – Я так решил и мне не нужны ничьи советы.
   Эпименей открыл рот от удивления и остался так стоять, как рыба, вытащенная из воды. С подобной строптивостью они, по-видимому, столкнулся впервые в своей общественной практике.
   – И сопровождающие мне не нужны, – заявил я ему твердым тоном, не допускающим возражения.
   Повернувшись, я пошел вверх по тропинке, петляющей среди хижин и развалюх философов на косогоре, в сторону развалин храма Зевса.
   Гефеста я застал уже раздувающим меха своей кузницы, возле которой грудой были навалены куски искореженного железа, оставшегося еще со времен вторжения титанов на Олимп. Поздоровавшись с богом огня, я спросил, где я могу найти бога Гермеса. Он указал мне на трещину в стене фундамента храма.
   – Бог торговли прячется от титанов под этими плитами. Здесь, на Олимпе он находится в розыске. Титаны обвинили его в жульничестве и издали декрет о взятии под стражу. Но для них это оказалось непростой задачей, – рассмеялся кузнец.
   Затем он подошел к плите и сделал три условленных удара по камню черенком своей кувалды.
   – Любезнейший бог Гермес, – обратился он к стене, – появись на пару минут, с тобой желает поговорить сам быстроногий бог Арес.
   В ту же самую минуту из щели в стене выпрыгнул Гермес в тапочках с крылышками, тот самый, который подобно орлу принес меня на Олимп, и озорно улыбнулся.
   – Рад приветствовать достойного олимпийца, – сказал он. – Чем могут быть ему полезен?
   Я обратился к нему с просьбой сопроводить меня на землю.
   – Тебе уже здесь надоело?" – удивился Гермес, но тут же его губы расплылись в улыбке от сверкнувшей догадки. – Ах да, понимаю, на земле тебя, наверное, ждет твоя краля. Когда ты хочешь спуститься на землю?
   – Прямо сейчас.
   – Тогда нам нужно перейти на северный склон, оттуда более удобный спуск.
   Мы прошли по северному склону мимо хижин философов. Навстречу нам попался Эпименей, который при виде Гермеса воскликнул:
   – Именем закона, ты, бог Гермес, арестован. Гермес, проходя мимо, рассмеялся ему в лицо и нахально заявил:
   – Больно руки коротки.
   Эпименей обалдело смотрел на нас, разинув рот. Мы прошли мимо него, мимо дуба и мимо моей хижины. На ходу Гермес заметил:
   – В этом доме когда-то жил знаменитый Гомер.
   – А теперь он достался мне, – с гордостью заметил я.
   – Поздравляю, – ответил Гермес. И мы оба рассмеялись.
   Подойдя к краю пропасти, Гермес взял меня за руку и шагнул в бездну. Я не успел опомниться, как полетел за ним следом с такой головокружительной быстротой, что только ветер засвистел в ушах. Впервые я испытал то, что чувствуют парашютисты в свободном падении.
   – Куда ты хочешь приземлиться? – спросил меня Гермес, когда мы вошли в плотные слои облаков.
   – Где-нибудь поближе к гостинице олимпийских спортсменов, – ответил я, переводя дыхание.
   Гермес раскинул руки в стороны и стал управлять нашим полетом, ну, совсем так же, как это делают профессиональные мастера по прыжкам с парашютом. Через пару минут мы плавно опустились около нашей гостиницы, где еще вчера я любовался солнечной дорожкой на воде.
   – Это здесь? – спросил Гермес.
   – Да, сердечно благодарю.
   – Какие пустяки, – отмахнулся Гермес. – Мы же свои люди, сочтемся. А как здесь кормят?
   – Неплохо.
   – Может быть, мы вместе позавтракаем? – сделал предложение бог торговли. – Со вчерашнего вечера у меня во рту не было ни крошки.
   – А у меня со вчерашнего утра, – согласился я.
   Мы вошли в гостиницу и прошли в кафе, где еще вчера утром я вместе с Андреем уплетал за обе щеки яичницу. Проходя мимо конторки дежурного, я впервые не услышал от вежливого толстяка-грека его обычного приветствия "Good morning". Возможно, что он меня не заметил. Несмотря на ранний час, в кафе было полным-полно народу. За столиками сидели вдвоем грустные Андрей и мой тренер Николай Саныч.
   – Подсядем к ним, – предложил Гермес, – все равно нас здесь никто не обслужит, потому что официанты нас не видят, нам придется самим брать пищу с тарелок посетителей. Я так уже не раз делал.
   – Как это?! – возмутился я. – Еще чего не хватало, чтобы я стал лизоблюдом и таскал объедки с чужих тарелок.
   – Можно, конечно, пройти на кухню, – примирительно предложил Гермес, – но тогда нам придется завтракать не в столь комфортных условиях. К тому же мы с тобой не слуги, чтобы таскать куски с кухни. Не лезь в бутылку. Можно приноровиться так, что не мы будем есть после них, а они будут доедать наши объедки.
   Я не стал с ним спорить и подсел к столику моего тренера.
   Николай Саныч сидел, нахмурившись, и не прикасался к своей тарелке. Андрей же с удовольствием уплетал за обе щеки яичницу. "Вот победитель, – подумал я, – пришедший вторым к финишу".
   – Кусок не лезет в горло, – сказал Николай Саныч, – когда подумаешь, что мы с тобой сидим сейчас здесь за этим столом и набиваем свое брюхо, в то время как он лежит в морге холодный, и уже никогда не будет сидеть с нами за одним столом.
   В эту самую минуту с его тарелки начала быстро исчезать еда. Несмотря на комичность ситуации, мне было жаль до слез моего тренера, который, оказывается, так меня любил.
   – Ничего не поделаешь, – пробормотал, прожевывая кусок ветчины, Андрей. – Такова жизнь. C'est la vie! Сегодня жив, завтра помер.
   Чем больше меня охватывало сочувствие к моему тренеру, тем больше росло раздражение моим товарищем Андреем.
   "Конечно, он не виноват, – старался я взять себя в руки и побороть в себе досадное чувство обиды. – Он не виноват в моей смерти, и в том, что ему присудили мою победу. Но все же он мог бы вести себя как-то иначе, скромнее. Как ни как, а он все-таки потерял своего товарища.
   В это время в кафе вошли Татьяна Викторовна со своими гимнастками. Глаза у нее были красными, может быть, от бессонницы, а может быть, от слез по мне, подумал я с чувством удовлетворения. Девочки стали усаживаться за столиками, она же подошла к Николаю Санычу и сказала с грустью в голосе:
   – Выражаю вам глубокое соболезнование по поводу утраты вашего воспитанника. Для всех нас это большое горе. Когда его отправят на родину?
   – Сегодня должно быть вскрытие. Врачи скажут, отчего он умер, затем запаяют в цинковый гроб, и отправят в Москву. Никогда не думал я, что придется вернуться домой с таким тяжелым грузом. В моей жизни такое случилось впервые. Вот сижу здесь и до сих пор не могу прийти в себя.
   Татьяна Викторовна коснулась его плеча и с трудом произнесла:
   – Понимаю вас. Все мы испытываем чувство вины перед ним.
   У меня радостно забилось сердце, она меня любит, она раскаивается, что толкнула меня на путь победы, за которую я заплатил такой дорогой ценой.
   – Кусок не лезет в горло, – вторично произнес полюбившуюся фразу простодушный Николай Саныч, смахнув слезу, в то время, как его тарелки оказались не только пустыми, но и чисто вылизанными.
   – Понимаю, – повторила Татьяна Викторовна, – крепитесь.
   В это время Гермес ловким движением руки стянул с подноса проходившей гречанки бокал апельсинового сока и, мгновенно осушив его, поставил рядом с Николаем Санычем. Появившийся неожиданно на столе пустой бокал привлек на какое-то мгновение внимание Андрея, но тут же его взгляд переместился на черноокую медалистку, которая до моего перехода в другое состояние оказывала мне знаки внимания своими взглядами, полными таинственности. Она, ощутив на себе бесцеремонный взгляд Андрея, посмотрела в его сторону. В моем сердце шевельнулось чувство ревности.
   – Нам его так всем недостает, – продолжала успокаивать Николая Саныча Татьяна Викторовна. – В смерть вообще трудно поверить, а в его тем более, он казался самым сильным из всех спортсменов нашей российской делегации. В самом расцвете сил, и вдруг такое несчастье, как могло так случиться, одно мгновение и все потеряно, вот что значат издержки нашего спорта. Я его узнала совсем недавно, и он мне очень понравился, простой и добрый парень, довольно умный и обаятельный. Все мои девочки были в него влюблены.
   Этими словами Татьяна Викторовна нанесла такой удар по самолюбию Андрея, что он даже изменился в лице.
   – Я сама в него была немного влюблена, – призналась Афина Паллада. – О, если б можно было его вернуть.
   – Оттуда никто не возвращается, – с глубокомысленным видом заметил наш доморощенный философ Андрей.
   Это меня взорвало и уже вывело из себя ни на шутку. Я схватил за рукав Гермеса и потащил его вон из ресторана в то время, как он потянулся к тарелке Андрея, чтобы подцепить щепотку салата, но вместо этого нечаянно ударил пальцами по краю тарелки, которая взвилась в воздух, облепив лицо и голову Андрея кусочками капусты, моркови и сельдерея. Татьяна Викторовна с опаской отскочила от Андрея, девочки тоже перестали кушать и воззрились на комическую физиономию моего бывшего товарища. Он, ничего не понимая, вскочил из-за стола и застыл, как остолоп, под снисходительное замечание Татьяны Викторовны:
   – Не обращайте внимания, девочки. Это – нервы.
   Однако девочки все же прыснули со смеху. Мне же было не до смеха. Я пулей вылетел из кафе вместе с Гермесом.
   – Что случилось? – спросил недовольным тоном бог торговли. – Ты мне помешал закончить трапезу и не дал повеселиться.
   – К черту трапезу, к черту веселье, – вскричал я, выходя из себя. – Мне срочно нужно попасть в больницу. Я хочу посмотреть на себя мертвого со стороны.
   В моей голове уже зрел один план. Гермес пожал плечами и сказал:
   – Как хочешь, ты можешь полюбоваться своим трупом, если это доставит тебе удовольствие. Мне же хотелось бы вернуться в кафе и закончить свой завтрак. Я твою просьбу выполнил, доставил тебя на землю, ты же собираешься испортить мне аппетит своими взбалмошными капризами. Нет уж, дорогой, иди в больницу один, я же подожду тебя в кафе.
   Не говоря ни слова, я повернулся и пошел вдоль набережной в сторону городской больницы. Отыскав ее, я проник в морг и стал выдвигать все подряд ящики морозильных камер с трупами. Себя я не сразу признал, так как не ожидал обнаружить перед собой свое посиневшее и окоченевшее тело, которое когда-то составляло все мое существо, и вмещала в себя то, чем может обладать человек при жизни. Мой труп обнажено лежал на противне, готовый к вскрытию и погребению. На меня нахлынула такая жалость к самому себе, что слезы затуманили мой взгляд. И я решил не сдаваться, а бороться до конца. Всем своим существом мне захотелось проникнуть в это неподвижное тело и вдохнуть в него жизнь. Я открыл мертвецу рот и стал вдыхать в него воздух, и чем больше я накачивал его легкие, тем глубже сам погружался в его тело, проникая в его горло, трахеи и грудную клетку. Я входил в него, как туман, выходящий из морозильных камер.
   Борясь за его жизнь, я растрачивал всю свою энергию, передавая ему свое тепло, потому что для меня его воскрешение было подобно вопросу жизни или смерти. Я совсем не помню, как оказался в его теле. В своем теле. Первые ощущения носили характер полной скованности всех членов, как будто я отлежал себе руки, ноги и даже спину. Я не мог пошевелить пальцем. Затем на меня нашел такой озноб, что не попадал зуб на зуб. Потом меня стало лихорадить, да так, что ящик, в котором лежали мои останки, заходил ходуном. Все тело закололо тысячами иголок. Обычно такое чувствуешь, когда во сне отлежишь руку или ногу. Мало-помалу я стал приходить в себя и увидел, что нахожусь в морге, среди десятка неподвижных трупов, выдвинутых мной самим из морозильных камер. С возвращением к жизни на меня напал страх. Изо рта выходил пар, настолько здесь была низкая температура.
   Вскочив со своего смертного ложа, я, как был нагой, выскочил из морга и пустился бежать во все лопатки по коридорам больницы, пугая пациентов и врачей своим безумным видом. Гречанки-медсестры шарахались от меня в разные стороны, как от ненормального.
   Наконец, собратьям Гиппократа удалось меня схватить под руки и накинуть на плечи халат. Только после этого я немного успокоился. Как мог, я объяснил им по-английски, кто я, и откуда взялся. Врачи только качали головами и разводили руками. Я потребовал свою одежду и получил ее незамедлительно. Облачившись во все свое, я собрался уходить, но врачи меня задержали, сославшись на то, что я не могу просто так уйти без специального обследования. Они сами еще, по-видимому, не очень верили в мое воскрешение. Поэтому мне пришлось пойти на хитрость и улизнуть от них из туалета через окно. Когда я таким способом выбирался из больницы, то заметил внизу возле приемного покоя толпу собравшихся журналистов. Они явно подкарауливали меня. Слух о необычном возвращении с того света марафонца в мгновение ока облетел город, и греческая общественность хотела знать подробности такого необычного случая. И это вполне понятно, я их не осуждаю. Но мне очень не хотелось становиться объектом их жадного интереса. Избегая встреч с прессой, тем более что ее представители еще не знали меня в лицо, я незаметно покинул больницу и добрался до гостиницы.
   После расставания с Гермесом прошло не более получаса, и российские спортсмены вместе со своими тренерами еще допивали за столиками свой кофе, когда я вошел во всем своем вновь обретенном блеске и величии в зал ресторана. Картину, которая возникла в результате моего появления, можно было бы описать одной короткой фразой: "Не ждали". У Андрея, при виде меня, отвалилась челюсть; Николай Саныч, отвернувшись, перекрестился три раза; Татьяна Викторовна выронила чашку и залила кофеем скатерть; Екатерина, серебряная медалистка, открыла свои черные глаза так широко, что в них можно было бы утонуть. Даже мой сопровождающий товарищ-олимпиец бог Гермес, который в это время затесался между хорошенькими гимнастками и гладил их коленки, с удивлением воскликнул:
   – Ну, старик, ты даешь. От тебя я такого не ожидал. Надо же, что учудил, вернулся в свою покинутую оболочку. Такого я что-то в моей практике не припомню. Как же ты сейчас вернешься на Олимп? Это тебе будет довольно трудно сделать, пребывая в нынешнем состоянии. Сейчас ты сможешь посещать нашу обитель разве что во сне. Вот так номер отмочил олимпиец. Расскажу на Олимпе, не поверят.
   Пока он все это мне высказывал, посетители ресторана мало-помалу приходили в себя. Затем все разом кинулись ко мне с поздравлениями. Николай Саныч, растолкав всех, крепко обнял меня, как своего сына, и расплакался у меня на груди. Даже Андрею передалось общее настроение радости. Поздравляя меня, он крепко пожал руку и спросил:
   – Как это тебе удалось?
   – Что? Выбраться из морга? – не понял я его.
   – Нет, вернуться с того света, мы уж тебя собирались хоронить.
   Татьяна Викторовна тоже подошла ко мне и обняла со спины, заметив:
   – Долго будешь жить – есть такая примета. Кого рано хоронят, тот долго живет. С возвращением тебя.
   Я посмотрел на мою медалистку, ее лицо покрывала бледность, по-видимому, на нее тоже произвело большое впечатление мое неожиданное появление. Николай Саныч, растроганный и счастливый, воскликнул:
   – По этому поводу сегодня вечером устроим общий банкет. Все будем чествовать нашего победителя, чемпиона этих Олимпийских игр, воскресшего из мертвых. Сегодня же я подам заявку в Олимпийский комитет, чтобы они пересмотрели присуждение титула чемпиона по марафону.
   У бедного Андрея вытянулось лицо. Все дружно зааплодировали. В двери кафе ворвалась пресса, зал озарился ослепительными вспышками фотокамер. Все вокруг меня закружилось и заплясало. Я ощутил, как в моем личном времени потекли эти славные минуты заслуженной победы. Мое сердце готово было выскочить из груди от счастья. И только тихий голос Гермеса, шептавший мне на ухо, сдерживал бурные проявления моих эмоций:
   «– Боги странствуют в едином эфире между небом и землей. Не надо этому удивляться. И не теряй свой рассудок от счастья. А то ты сейчас выглядишь полным идиотом. Эко, как тебя перекосило от удовольствия. Ты уже совсем перестал походить на бога, а ведь для богов движения с неба на землю и с земли на небо – дело привычное. Они стоят выше человеческих привязанностей. Они никогда не скачут, как козлы, от радости. Ни бедствия, ни удачи не затрагивают башню их разума. Они не строят планов, так как им не нужны человеческие знания. Они не поддаются тщеславию, так как им не нужен людской товар глупостей. Не забывай этого, о великий олимпиец. Природа всегда кормила богов естественной пищей, но только пищу эту они получают от природы, а не от людей. Презирай почести, воздаваемые тебе смертными».
   Эти слова подействовали на меня подобно ушату холодной воды.
   «– Но позволь, – воскликнул я, не соглашаясь с ним. – Разве среди них нет богини Афины Паллады, которая радуется так же, как я?
   – И не только она одна, – ответил мне Гермес. – Вон та богиня красоты, черноокая гимнастка, не спускает с тебя глаз. Она и есть истинная Афродита. Они обе радуются, как богини, ты же предаешься веселью, как смертный простолюдин.
   – Как? – воскликнул я. – Неужели та медалистка, что смотрит на меня, богиня любви? Но Гомер описал ее совсем иной, со светлыми волосами и голубыми глазами.
   – Разве мог слепой Гомер когда-нибудь видеть истинную Афродиту? – усмехнулся Гермес. – Раз ты остаешься здесь, не упусти ее. Это твой шанс вкусить неземную любовь, правда, подобная авантюра будет стоить тебе дружбы Афины Паллады, с которой ты так легкомысленно завалился в постель. Сейчас она будет тебе мстить уже из-за ревности. Предостерегаю тебя, не посрами себя, береги свое мужское достоинство, без которого, если ты вернешься на небо, станешь посмешищем среди богов. Не забывай о том, кто есть женщина. А мне пора, прощай».
   С этими словами Гермес выплыл в своих воздушных тапочках из кафе. На него никто не обратил внимания. Все внимание было приковано ко мне.



9. Триумф

   Этот день прошел у меня в необычайной суете. Моя сенсация буквально залихорадила всю мировую прессу. Все греческие вечерние газеты вышли с моими фотографиями на первой странице. Я не знаю, что они обо мне писали, но вот английское телеграфное агентство "Рейтер" передало, что греческие врачи чуть было не зарезали на своем анатомическом столе чемпиона марафонца. Французское агентство "Франс Пресс" сообщило о том, как русский бегун после финиша совершил путешествие в Аид. Я совсем не был в Аиде, и очень рассердился на этих писак, которых я и в глазах не видел, за дезинформацию. У меня даже было желание подать на них в суд, но мой тренер Николай Саныч отсоветовал это делать, сказав мне, что глупо портить отношения с французской прессой, так как она может еще мне очень пригодиться, потому, как я только-только начинаю приобретать известность на спортивном Олимпе. Я его понимаю. Это был его первый успех, и он пребывал на седьмом небе от счастья. Еще бы, в Москву он возвращался триумфатором, имея в своем багаже вместо цинкового гроба две медали. В этот же день состоялась повторная церемония награждения победителей по марафону. У Андрея забрали золотую медаль и вручили серебряную. Я стал героем дня.
   Мы стояли возле лифта, когда из него вышла Татьяна Викторовна со своими гимнастками и предложила нам принять участие в экскурсии на Акрополь.
   – Это для молодых, – сказал Николай Саныч. – Сейчас я пошлю Андрея, ему тоже будет интересно.
   Так мы с Андреем оказались в одном экскурсионном автобусе, отправляющемся с гимнастками в сторону Афинского Акрополя.
   – Завтра девочки выступают на соревнованиях, – объявила нам Татьяна Викторовна по дороге, – сегодня я решила устроить для них отдых.
   – Мы придем за вас болеть, – пообещали мы с Андреем.
   Поднявшись на Акрополь, мы любовались раскинувшимся под нами городом. Татьяна Викторовна улучила минутку и подошла ко мне.
   – После банкета ты придешь ко мне? – спросила она, улыбнувшись.
   – Непременно.
   – Как ты себя чувствуешь?
   – Лучше не бывает.
   – А я чувствую себя виноватой, из-за моих глупых советов, мы тебя чуть было не потеряли.
   – Благодаря вашим советам я стал чемпионом мира.
   – Но какой ценой.
   – "Мы за ценой не постоим…"
   – Вот-вот, глупость все это. И спорт – самая большая глупость. Это я вчера поняла, когда тебя увезли в морг.
   – И это вы говорите мне, моя Афина Паллада, стоя на плитах храма Зевса Олимпийского? Вот лучше примите-ка от меня этот сувенир в знак моей признательности за подаренную мне победу.
   И я протянул ей желудь, сорванный мной с квадратного дерева божественного Олимпа.
   – Что это? – спросила она.
   – Гостинец от Додонского оракула с того самого дуба, который был посажен самим слепым Гомером.
   – И что я буду с ним делать?
   – Можете его съесть, как это делали древние пеласги. Или посадите на своей даче, и у вас вырастет говорящее дерево.
   Татьяна Викторовна спрятала желудь в сумочку и заметила:
   – А ты изменился всего за один день. У тебя появилось тонкое чувство юмора.
   В это время я заметил, как Андрей удалился с черноокой медалисткой за колонну храма. В автобусе по дороге к Акрополю и затем в музее я несколько раз пытался заговорить с ней, но не выпадало подходящего случая, и вот, пока я разевал рот, Андрей умудрился ее подцепить. Оставив Татьяну Викторовну на смотровой площадке, я вошел в анфиладу колонн храма и наткнулся на легкомысленного бога Гермеса.
   – Ты что здесь делаешь? – воскликнул я удивленно.
   – Снимаю девочек туристок.
   – И куда же ты их ведешь?
   – Как получится, иногда в ресторан, а иногда прямо в гостиницу. Мне очень нравятся немки. Они сексуальнее даже англичанок.
   – Неужели ты всех их перепробовал?
   – Еще бы. Ну, конечно, не всех, но кое с кем дела были.
   – А где моя Афродита?
   – Твой дружок пытается ее поцеловать за колонной.
   – И как у него это получается?
   – Пока что она сопротивляется. Но если дела пойдут так, то этой же ночью он заберется к ней в постель.
   – Не говори ерунды.
   – Вот увидишь, я-то уж эти дела знаю.
   – У меня к тебе просьба. Завтра у них состоятся соревнования, не смог бы ты ей помочь занять первое место.
   Гермес улыбнулся.
   – А зачем тебе это надо?
   – Она мне нравится.
   – Ну и дурак.
   – Почему это?
   – Сейчас ты чемпион, а она – никто. Завтра и она станет чемпионкой, у нее появится больше возможностей выбирать среди парней. Сегодня у тебя есть шанс, а завтра уже она будет все решать.
   – И все же сделай так, чтобы она стала завтра чемпионкой.
   – Как хочешь.
   Гермес оттолкнулся от каменных плит своими крылатыми тапочками и взмыл к потолку храма.
   – Не забудь сделать ее чемпионкой, – прокричал я ему вслед. – Я уж в долгу не останусь.
   Гермес помахал мне рукой и вылетел подобно голубю из храма, крикнув мне на прощание:
   – Обещаю, если ты разрешишь мне провести с ней и с тобой хотя бы одну ночь.
   Из-за колонны показались испуганные лица черноокой медалистки и Андрея. Губы у нее были пунцово-красные, как после сильного поцелуя. "И все же этот подлец ухитрился целовать ее взасос", – подумал я.
   – С кем это ты говоришь? – удивился Андрей, озираясь по сторонам.
   – С богом Гермесом, – ответил я. – Попросил его, чтобы он завтра помог Екатерине стать чемпионкой мира.
   Щечки моей Афродиты порозовели от смущения.
   – И что он тебе ответил?
   – Обещал выполнить мою просьбу.
   Я не стал им говорить, какое при этом он поставил мне условие.
   Втроем мы вернулись к нашей экскурсионной группе на смотровую площадку. При виде меня Татьяна Викторовна неожиданно помрачнела. Мое неожиданное исчезновение озадачило ее. Она несколько раз посмотрела то на меня, то на Екатерину и объявила всем, что мы возвращаемся в гостиницу.



10. Прощание с Олимпом

   Вечером во время банкета в ресторане Татьяна Викторовна несколько раз переводила свой взгляд с меня на Екатерину, и каждый раз по ее лицу проплывало хмурое облачко. Афина Паллада подозревала меня в моих симпатиях к своей воспитаннице, она ревновала меня и искала доказательств. Андрей же в это время во всю ухлестывал за моей Афродитой.
   На банкете в мой адрес было сказано много теплых слов. С речью выступил даже глава нашей олимпийской делегации, председатель комитета по физической культуре и спорту. В своем выступлении он сказал, указав на меня, что мы возвращаемся даже с того света, чтобы вырвать победу на Олимпийских играх, и пожелал нам спортивных успехов и всем брать пример с меня. Волейболисты и легкоатлеты дарили мне на память свои сувениры. Во время банкета Андрей сидел напротив моей черноокой медалистки и не сводил с нее глаз. Татьяна Викторовна несколько раз перехватывала мои взгляды, обращенные к Афродите, и хмурила брови. Банкет был еще в полном разгаре, когда она поднялась со своего места и объявила, что гимнасткам пора на отдых, так как завтра им предстоит участие в трудных соревнованиях. Девочки, как солдаты, по команде встали из-за стола и отправились по своим номерам. Перед уходом Татьяна Викторовна многозначительно посмотрела на меня.
   После банкета я отправился в номер Татьяны Викторовны. Проходя же мимо комнаты моей ненаглядной черноокой медалистки, я не смог побороть желание постучать ей в двери. Она появилась на пороге, как будто только что вышла из морской пены. Волосы были у нее еще мокрыми. Может быть, я вытащил ее прямо из ванны своим стуком, подумал я. Она удивленно посмотрела на меня и предложила войти в ее комнату, при этом оставив дверь номера полуоткрытой. Я сказал ей, что пришел к ней пожелать успехов в завтрашнем выступлении и также спокойной ночи. Затем у нас состоялся следующий разговор. Она спросила, есть ли у Андрея девушка. Я ответил, что у него появляется девушка в каждом городе, куда мы приезжаем.
   – Значит, постоянной девушки у него нет, – заключила она из моего объяснения.
   Мне показалось, что я ее уже вижу в его объятьях. Ругая себя в душе последними словами, я предпринял последнюю попытку. Набрав полные легкие воздуха, я выпалил:
   – Ты мне очень нравишься. О такой девушке, как ты, я даже не мог мечтать.
   Завтра ты станешь чемпионкой и даже не посмотришь в мою сторону. Я это знаю. Ты уже присмотрела себе парня. Я понимаю, что Андрей более симпатичен и развит, чем я. Я понимаю, что я тебе не пара, и все же я хочу сказать тебе, что ты разбила мне сердце.
   – А как же Татьяна Викторовна? – удивленно спросила она.
   Я не успел ответить. Татьяна Викторовна появилась на пороге. Я растерялся. У меня возникло такое чувство, как будто меня застали на месте преступления. Татьяна Викторовна посмотрела на меня ироничным взглядом и строго сказала:
   – Прошу не тревожить моих девочек сегодня вечером. Им нужно хорошо выспаться перед завтрашними соревнованиями.
   Я молча встал, вышел из номера и направился в свою комнату. В коридоре она меня окликнула:
   – Зайди ко мне. Нам надо поговорить.
   Я покорно последовал за ней. Когда мы очутились в ее номере, она, не говоря ни слова, встала передо мной на колени и расстегнула ширинку моих брюк. Мой "мэтр де плезир" вновь ощутил себя уютно в тёплом и влажном убежище, взвился вверх подобно дракону, и превратил свою головку в стальной всесокрушающий шлем. У меня перехватило дыхание. Татьяна Викторовна ловкими движениями скинула с меня пиджак и рубашку и броском через себя повалила в постель. Опять на полчаса этот номер наполнился ее стонами. Во время нашего безудержного насыщения несколько раз звонил телефон, но Татьяна Викторовна даже ухом не повела, чтобы взять трубку. Возможно, ей звонила Екатерина, так я подумал. Когда мы, наконец, обессиленные и расслабленные откинулись каждый на свою подушку, она сказала:
   – Дурачок, ну, скажи мне, что тебе может дать моя ученица. Она еще ребенок, и ее саму нужно многому учить. Тебе нравится со мной?
   – Да, – сухо ответил я. – Но я люблю ее.
   – Какой ты мерзавец, – проговорила она с улыбкой, – мне нужно было бы выгнать тебя вон, но я этого не сделаю. Эта девочка не для тебя. Ей еще рано начинать половую жизнь. И не об этом ей нужно сейчас думать, так что ты выбрось дурь из головы и не морочь ей голову. Жениться на ней ты все равно сейчас не сможешь. У тебя нет ни квартиры, ни положения в обществе. Ты только-только начинаешь вставать на ноги. Перед тобой открывается широкая дорога успеха. Так не зевай, используй свой шанс. Женитьба тебе сейчас только повредит. Впереди ее тоже ждет блестящая спортивная карьера. И как ее тренер, я всеми способами помешаю тебе оторвать ее от меня. Ты живешь в Москве, мы же с ней – в провинции, и я бы очень не хотела, чтобы она, еще молодая, погрузилась в этот вертеп. И потом, я же ее воспитала, как я могу тебе отдать ее сейчас, когда вложила в нее столько своих трудов, и только сейчас начинают появляться какие-то результаты. Что же мне начинать все заново? Нет уж, милый мой, забудь о ней, и давай останемся друзьями.
   Она положила свою руку мне на живот, затем медленно повела ее вверх, коснувшись пальцами сосков моей груди. По всему телу пробежала дрожь.
   – Я умею любить и быть благодарной, – молвила Афина Паллада. – И кто остается со мной – многое имеет.
   Еще через полчаса я оделся и вышел из ее номера, так и не решив для себя, что делать дальше. Как только я затворил за собой дверь, то услышал стук открываемой двери другого номера дальше по коридору. К своему ужасу я увидел Андрея, выходящего из комнаты моей Афродиты. Он воровато бросил взгляд в мою сторону и смутился. Я нагнал его и спросил, еле сдерживая возбуждение:
   – Ну, как?
   – Отлично, старик. Девочка, что надо. Ты представляешь? Она сама позвонила мне и пригласила к себе в номер. Когда я пришел, бросилась ко мне на шею. Совсем не понимаю женщин, мне стоило такого труда ее поцеловать за колоннами в Акрополе. А тут она сама мне отдалась, да еще оказалось, что до меня была девственницей. Вот и пойми их.
   Я до крови прикусил губу.
   – Что думаешь делать?
   – Во всяком случае, позанимаюсь с ней, пока не надоест.
   Я видел, как его глаза излучали полное торжество от победы надо мной. И тут он меня обошел, это была его месть за отобранную у него золотую медаль. У меня зачесались руки, захотелось влепить ему пощечину. Чтобы не искушать себя, я поспешил удалиться в свой номер. Вслед полетело мне его ироничное: "Спокойной ночи".
   Я разделся и долгое время не мог уснуть, лежа в кровати. Думать мне ни о чем не хотелось. Когда же усталость начала одолевать меня, я вдруг почувствовал, что стал возноситься вверх. Пробив потолки и полы номеров многоэтажной гостиницы своим телом подобно летящей бомбе в обратном направлении, я вырвался в ночное небо, и устремился к облакам, скрывающим звезды. Плавно опустившись возле своей хижины на Олимпе, я не обнаружил того квадратного дерева, с которого утром сорвал желудь.
   Невдалеке на пне, рядом с пропастью, сидел Геродот и смотрел вниз на проплывающие облака, похожие на молочную реку под лунным сиянием.
   – Что такое? – воскликнул я удивленно. – А где же дуб, который посадил Гомер?
   – Сегодня титан Эниметей спилил его и сбросил в пропасть.
   – Но зачем он это сделал? Чем он ему помешал?
   – Во-первых, он объявил, что по всему Олимпу народ начал борьбу с предрассудками прошлого, а гадание по шелесту листьев додонского дуба является одним из признаков мракобесия. Во-вторых, он обнаружил, что философы питались желудями дуба, скрывая это ото всех своими утверждениями, что живут святым духом, сейчас же они поставлены в равные условия со всеми. Титаны не допустят, чтобы одни жировали, а другие пухли с голоду. "Хочешь есть – выходи на работу в поле".
   – И что же вы будете делать?
   – Придется покинуть Олимп. Да вот только никак не решусь прыгнуть в пропасть. Я же не бог, не знаю, что меня ждет на земле. По нашим представлениям, философ должен возродиться в каком-нибудь ребенке, но дитя может оказаться девочкой. Не хотелось бы менять свой пол, к тому же есть риск – как бы будущая мать не сделала аборт.
   – Неужели все философы собираются покинуть Олимп? Кто же здесь останется?
   – Титаны и прочая мелкота.
   – Представляю, если все философы переселятся с Олимпа на землю, какой будет там всплеск духовности в новом поколении.
   – Поживем, увидим. Я не очень верю, что с вашим религиозным воспитанием на земле будет какой-нибудь духовный всплеск или подъем. Мы, греки, смотрели на наших богов, как на равных себе, и рабски не лизали им пятки, как это делали иудеи. Для нас боги были примером для подражания, лучшими среди равных. Между нами всегда царила родственная гармония. Мы всегда ходили с высоко поднятой головой и равнялись на своих богов, видели в них своих старших друзей, а не расстилались пред ними униженно ниц и не ползали на коленях. Да, боги для нас были высшей знатью, но не более. Поэтому и человек в наше время создавал истинно божественные творения. Как сказал один писатель вашего времени, что после греков ничего не было создано, что вы достаете из гардероба наши старые одежды и примеряете на себя, если они вам подходят, вы их носите, если же нет, то оставляете в нашем гардеробе. С началом единобожия человек превратился в мрачного и боязливого ипохондрика, его воля была сломлена перед лицом сильного божества, он ощутил свое бессилие и отверженность от высшего идеала, недостижимого им при его жизни. Уничтоженный, сломленный и униженный апологет единобожия никогда не знал меры в заискивании перед величием своего бога, в вымаливании его благодати. Когда же он ее получал по крохам, то воображал, что проникает в царство божье, или божье царство проникает в него. Единобожие – религия рабов. А раб не способен жить своими идеями. Так что я отправляюсь не в лучший мир.
   С этими словами Геродот оттолкнулся от кромки пня и полетел вниз головой в бездонную пропасть. "Пришло время вновь ему возродиться", – подумал я.
   Луна безучастно взирала на уснувший Олимп.
   Чтобы как-то скоротать время, я отправился по тропинке, петляющей среди хижин философов, к развалинам храма Зевса. От Гермеса я слышал, что с тех пор, как сбежала жена Гефеста на землю, бедняга весь с головой ушел в свое ремесло, не спит по ночам, работает, раздувая мехи кузницы. Так оно и было, там, на вершине Олимпа, несмотря на поздний час, во всю кипела работа. Хромоногий бог огня Гефест перековывал оралы на мечи.
   – Что происходит? – воскликнул я удивленно при виде, как он весь в поту орудует молотом по наковальне, на которой лежал красный раскаленный лемех от плуга, вытягивающийся в форму меча.
   – Что происходит? – переспросил меня Гефест, прервавшись, чтобы вытереть со лба пот. – Пока ничего не происходит.
   – А почему ты куешь мечи?
   – На всякий случай, вдруг жители Олимпа решат как-то выразить свой протест по поводу рубки додонского дуба. Хватятся, а оружия под рукой не окажется. Вот я и пытаюсь предусмотреть такой вариант.
   – А что по этому поводу скажут титаны?
   – Они будут только рады, – воскликнул за моей спиной Гермес, бог торговли, выскочивший из щели в стене. – Они давно уже ждут случая, чтобы расправиться с вооруженной оппозицией.
   – Но философы итак собираются покинуть Олимп.
   – Расправа над инакомыслящими послужит уроком для всех недовольных. Для них жизнь – это борьба. Титаны никогда не смогут жить без кровопролития. Они всегда будут восставать против всех. Такова их природа. Как дела на личном фронте?
   – Плохо, – сокрушенно вздохнул я.
   – Как я и предсказывал, – лукаво улыбнулся Гермес, – мальчик оказался в постели у девочки?
   – Да.
   – Ну, какой же ты ротозей! Видишь, рыбка плывет в твои сети, не упускай ее. А ты погнался сразу за двумя зайцами. Нет, в твоем случае нужно было сделать решительный выбор.
   – Что же мне делать дальше? – развел я руками.
   – Это, дружок, тебе должно подсказать твое сердце.
   В расстройстве чувств я отправился к своей хижине. Гермес крикнул мне вслед:
   – Так как? Помогать мне твоей крале завтра на соревнованиях или нет?
   Я махнул рукой и буркнул про себя:
   – Делай что хочешь.
   Подойдя к обрыву, я кинулся вниз головой в пропасть вслед за Геродотом. Олимп мне больше не приносил утешения.



11. Полная победа черноокой Афродиты

   Когда я открыл глаза, поднимающееся из-за моря солнце обагрило лучами никелированную каемку торшера, и солнечный лучик от нее спроектировал на стене красно-золотистую змейку, подбирающуюся к обнаженной Данаи, изображенной на картине, висящей в багетовой рамке над моей головой. Во рту я ощутил сразу же неприятный привкус вчерашнего поражения. Мне вспомнилась фраза Андрея: "Позанимаюсь с ней, пока не надоест".
   За завтраком Андрей выглядел королем. Вначале я не хотел идти в ресторан, от огорчения у меня даже пропал аппетит, но потом решил, будь что будет. Мне очень хотелось посмотреть на ее хотя бы краешком глаза. Как только я вошел в ресторан, то сразу уже увидел его, моего бога Гермеса, сидящего за одним столом с Андреем. Я поздоровался и подсел к ним. Андрей с улыбкой, в которой опять появилось чувство превосходства, спросил:
   – Как спалось?
   – Ничего.
   «– А я думал, что после вчерашнего вечера ты не сомкнешь глаз, – сказал лукавый Гермес, – здорово он тебя вчера обошел на повороте. Такую девочку увел у тебя из-под носа. Я думаю, что ты не должен давать ему спуска, какой же ты бог войны, если так просто откажешься от поединка с ним. Того, кто постоянно уступает, всегда задвигают на вторые роли, будь он хоть трижды победителем. Ты посмотри, только, на него! Какой самодовольный тип! Я с его тарелки съел половину завтрака, а он даже бровью не повел, вот что значит, выдержка. Такие, как он, всегда процветают в жизни. Они знают, что им нужно, потому что заранее нацелены на победу. Они никогда не будут уступать дорогу таким, как ты, которых считают мягкотелыми интеллигентами».
   – М-да, ничего ножки у гречанки, – заметил Андрей, провожая оценивающим взглядом официантку, которая поставила передо мной завтрак, – но я нашел уже себе девочку. Опоздала.
   «– Вот видишь, – воскликнул Гермес, – он же смеется и в лицо тебе бросает вызов, неужели ты это проглотишь? И где же твое самолюбие? Я все же надеюсь, что ты примешь бой. Она все же любит тебя, во всяком случае, любила до вчерашнего вечера. Я-то уж в таких делах разбираюсь. Видел, какие взгляды она бросала в твою сторону. Не знаю, что ты вчера такое выкинул, что она пустила в постель этого недоноска. Ты ее, наверное, очень рассердил. Даже чисто визуально, если вас поставить рядом, то ты выглядишь красавцем писаным, каких еще нужно поискать. А он – просто сморчок по сравнению с тобой, если бы он еще и ростом не вышел, то не одна девушка бы на него глаз не положила. А твоя мускулатура? Разве с ней можно сравнить его тщедушные плети. Нет, что ни говори, а ты во всем дашь ему фору на триста процентов вперед. Можно из твоей тарелки взять немного ветчины?»
   – Можешь хоть все съесть, я не голоден. Андрей посмотрел на меня удивленно и сказал:
   – Не хочу, спасибо. Я уже позавтракал.
   «– Да ты что, с ума спятил? – воскликнул Гермес. – Зачем ты говоришь вслух? А то он подумает, что ты к нему обращаешься, передумает и сожрет весь твой завтрак. Достаточно тебе произнести что-нибудь про себя, я услышу. У меня тонкий слух. Видишь, сидит, не уходит, поджидает ее. Я здесь сутра околачиваюсь, все видел, гимнастки тренировались в коридоре, он хотел с ней поговорить, но не сумел, да и она, судя по всему, не имела особого желания с ним общаться. Я думаю, что она уже раскаивается, что сделала глупость. У тебя есть шанс. Не дай им сблизиться, упреди его. Как только она войдет в ресторан, подойди к ней, и скажи все, что хочешь сказать, Да что мне тебя учить. Ведь – ты парень-не-промах».
   В это время в ресторан вошли гимнастки и стали рассаживаться за столиками. Черноокая медалистка прошла и села на свое место, не поднимая глаз. Она ни разу не посмотрела в нашу сторону. Андрей заерзал на стуле. Татьяны Викторовны с ними не было.
   «– Отлично! – воскликнул Гермес. – Вот оно, пришло твое времечко. Вставай из-за стола и иди к ней. Сейчас, или никогда. Никто тебе не помешает с ней объясниться. Андрей и гимнастки – не в счет. Давай же, ну что ты сидишь? Трусишь? Может быть, ты ее уже не хочешь? Так скажи мне прямо, а то я распинаюсь перед тобой понапрасну".
   – Я не могу так просто встать, подойти к ней и при всех сказать, что ее люблю. Я вчера уже говорил ей это в ее номере.
   – И что? Она тебя выгнала?
   – Нет, но пришла Афина Паллады и попросила меня удалиться из ее комнаты.
   – Понимаю, ты вышел, но потом-то ты к ней, надеюсь, зашел?
   – Нет.
   – А что ты сделал?
   – Был в номере у Афины Паллады.
   – И опять очутился у нее в постели?
   – Так оно и случилось.
   – Об этом узнала твоя ненаглядная и в отместку переспала с твоим товарищем?
   – Да, – выдавил я из себя.
   – Плохи твои дела. Вот что бывает, когда гонишься за двумя зайцами. Я тебя уже предупреждал на Олимпе.
   – Что же мне делать?
   – Все равно, подойди к ней и скажи что-нибудь, если хочешь, чтобы она осталась с тобой».
   Я хотел встать и подойти к ней, но в это время в дверях появилась Татьяна Викторовна. Я продолжал сидеть за своим столом и смотреть в одну точку, как деревянный истукан.
   «– Ну что ты медлишь?!» – заорал Гермес, но я не двигался с места.
   Мысленно я попытался проиграть в голове эту ситуацию: встать, подойти к Кате и сказать ей спокойным голосом:
   – Я тебя люблю и делаю предложение стать моей женой.
   Она бы, наверное, вытаращила на меня глаза, если бы не подняла на смех или не послала к черту. В это время она вдруг повернула голову в мою сторону и послала долгий испытывающий взгляд своих неотразимых очей.
   – То, что вчера получилось, – мысленно продолжал я, – к сожалению, назад не вернешь, но если будут какие-то осложнения, я никогда не откажусь от твоего ребенка. Знай это.
   И тут же я представил, что бы подумали о нас девушки-гимнастки, сидящие за одним столом с ней. Катя еще некоторое время смотрела на меня грустными глазами, но помимо грусти в ее взгляде было еще что-то неуловимое для моего понимания, может быть, раскаяние. После вчерашнего вечера она нисколько не изменилась, хотя, как я полагал, и стала женщиной, правда, не со мной, а с другим, но для меня это было уже не важно. Вдруг она отвела взгляд, и в последний момент мне показалось, что в краешках ее глаз блеснули слезы. Впервые я увидел ее такой, какой она была на самом деле, простой и естественной, и я подумал, что до этого не видел ни разу, как она плачет. Я ее просто совсем еще не знал, хотя любил всем своим существом. К нам подошла Татьяна Викторовна и, улыбаясь, спросила:
   – Надеюсь, вы будете болеть сегодня на соревнованиях за нашу команду?
   – А как же! – воскликнул радостный, никогда не унывающий Андрей. – Мы приложим все силы, отобьем себе ладоши, аплодируя вам, все сделаем, что в наших силах, чтобы вы победили.
   – Вот и прекрасно! – ответила она, отходя от нас.
   Их веселое настроение совсем не сочеталось с моим подавленным состоянием души.
   «– Ну, ты просто гений! – воскликнул Гермес, хлопнув меня по плечу. – Молодец, я не ожидал от тебя такой прыти. Это надо же так в лоб прямо и сказать все, что хочешь. Если бы ты это еще сказал ей вслух, а не мысленно, то это сработало бы безотказно. Девочка была бы уже у нас в кармане. И своего товарища ты бы оставил с носом. Представляешь, как бы у него открылся рот, а потом долго не закрывался. Представляю его физиономию, когда бы он увидел, как ты ее уводишь у него из-под носа. Правда, у тебя бы начались осложнения с Афиной Палладой. Но на что не пойдешь ради любви. Одобряю. Сейчас же мы из нее сделаем чемпионку мира назло всем нашим врагам. А ты не упусти случая все это ей сказать».
   Гермес еще долго разливался передо мной колокольчиком. Я его почти не слушал.
   В полдень в главном спортивном холле Афин начались соревнования по художественной гимнастике. Народу собралось на трибунах видимо-невидимо, яблоку негде было упасть. Мы с Николаем Санычем и Андреем расположились на местах, отведенных нашей делегации, чтобы болеть за своих спортсменок. Рядом со мной в проходе присел на корточках мой шустрый бог Гермес.
   «– Народу-то, народу! – удивился он. – Так и кажется, что все Афины втиснулись в эту душную коробку. Ба! Да я вижу, на соревнование пожаловали также и олимпийские боги».
   И он показал мне на странную личность с трезубцем. Со спины я бы его принял за хиппи или какого-нибудь сингха. Потом я обнаружил, что помимо моего бога Гермеса в его дурацких тапочках с крылышками в холле находились бог Посейдон с супругой Зевса Деметрой в образе лошади, любитель изящных искусств Аполлон и большой охотник до женщин Дионис. Каждый из них болел за своих претенденток на титул чемпионки мира.
   «– Это осложняет наше дело, – заметил Гермес, – но ничего, сделаем все от нас зависящее, чтобы твоя красавица вырвала победу. Главное, чтобы она понравилась богине Нике, представительнице Зевса на Олимпийских играх».
   – А где эта богиня? Я что-то ее не вижу.
   И Гермес указал мне на перекрытие потолка холла, где на одной из балок примостилась крылатая богиня, зорко следящая за всем, что происходило внизу на арене.
   Начались соревнования и сразу же выяснились все симпатии богов. Посейдон с супругой Зевса болели за самую сильную гимнастку соревнований – румынку с длинными темными волосами, собранными в тугой узел на голове; Аполлон – за светловолосую француженку, а Дионис отдал свое предпочтение жгучей итальянке с острова Сицилия. Две последние гимнастки были довольно слабые. Одна потеряла очки, уронив булаву, другая же вообще во время выступления один раз упала. В финале разгорелась самая настоящая борьба за первое место между румынкой и нашей Екатериной.
   «– Ты только посмотри! – воскликнул восхищенный Гермес, глядя на выступление Катрин, – вот она истинная грация и красота. Боги Олимпа не упускают случая, чтобы полюбоваться на вечную радость мира. Заметь, что на таких соревнованиях и выступлениях они оживают и становятся более реальными, чем сами зрители. Частенько они, отдаваясь эмоциям, вмешиваются в ход соревнований и влияют на показатели олимпийцев. Но это я говорю тебе под большим секретом. Смотри, кому-нибудь не ляпни. А то судьи перестанут засчитывать результаты. Но скажи, как ты думаешь, кто мог создать подобную красоту»?
   – Вероятно, творец, – отмахнулся я от его навязчивой болтовни, которая мешала мне любоваться полетом на гимнастическом ковре моей возлюбленной.
   – Какой творец? – возмутился Гермес. – О чем ты говоришь? Эту красоту создали все мы, боги, специально для них, простых смертных, чтобы они наслаждались радостью жизни, потому как им отмерен такой короткий срок на земле. Мы же, боги, можем любоваться вечно красотой с вершины своего Олимпа. Так, как и жизнь наша вечная. Без этой красоты, которую мы им подарили, люди бы до сих пор жили своей обезьяньей жизнью, ютились бы в пещерах и тряслись при первом рыке диких зверей. Мы подарили им свою культуру, подняли их мышление до такой сублимации, что они начали писать свои великие произведения "Илиаду" и "Одиссею", где прославляли нас. Природа, может быть, и создала им пещеры, воздух, растения, воду, но именно мы научили их строить дворцы, отстаивать свою свободу с оружием в руках…»
   В это время в зале произошло событие, которое положило конец болтовне словоохотливого Гермеса. В ходе выступления нашей гимнастки в упражнении с мячом Посейдон набрал полные легкие воздуха и дунул так, что мяч отклонился под самым потолком и стал падать на головы зрителей. В то же самое мгновение Гермес взвился со своего места вверх, подпрыгнул над ареной и как заправский баскетболист послал мяч прямо в руки Екатерины. Несмотря на то, что мяч описал в воздухе невероятную дугу, судьи пришли в восторг от выступления русской гимнастки. Богиня Ника строго погрозила с потолка пальцем в сторону Посейдона, но зато Гермес, возвращаясь на свое место, получил в проходе такой удар задним копытом от богини Деметры, что закружился в воздухе, как осенний лист, падающий с высокого тополя. Катрин не допустила в своих выступлениях ни единой ошибки.
   Зато во время упражнения с лентой румынской гимнастки, выступавшей в финале тоже с высоким мастерством, Гермес сорвал с ноги свой тапочек и запустил им на аренду подобно бумерангу. Описав эллипс, его тапочек сбил с головы румынки шпильку, и ее чудные темные волосы рассыпались по плечам и груди, за что она потеряла в оценке три балла. И все же богиня Ника вручила Екатерине свой золотой кубок не за технику, хотя и она была безупречной, а за ее художественную артистичность и грацию. Екатерина стала чемпионкой мира по художественной гимнастике.
   В перерыве между выступлениями я, не в силах сдержать свои эмоции, написал Екатерине письмо, где, как говорят, излил ей свою душу и высказал все, что хотел сказать. Так будет проще, подумал я. Но не тут-то было. Это письмо, посланное мной через одну из ее подруг-гимнасток, по-видимому, попало к самой Татьяне Викторовне. Оно не дошло до Екатерины. Наверное, поэтому, несмотря на небывалый триумф, Татьяна Викторовна после награждения своей гимнастки золотой медалью Олимпийским комитетом, в тот же вечер вылетела с воспитанницами в Москву. Я так и не успел ни поговорить с моей возлюбленной, ни поздравить ее с победой, ни даже проститься.
   Так я упустил свой шанс получить в жены самую прекрасную девушку в мире. Так я потерпел самое сокрушительное поражение в моей жизни после самой блестящей победы.



ЧАСТЬ ВТОРАЯ. (INTELLIO)



РЕФЛЕКСИЯ И РЕАКЦИЯ ДОКТОРА ДРЕВНЕЙ СЛОВЕСНОСТИ


   Mais d;j; chaque branche agit sa verdure,
   Ces arbres semblent sebranler;
   Chaque feuille murmure… L'oracle va parler.

   Ho уже каждая ветвь шелестит зеленой листвой,
   Эти деревья словно закачались;
   Каждый лист бормочет что-то… Оракул начинает говорить.



1. Пожар на даче

   Я проснулся, как будто кто-то толкнул меня в плечо. Лучи встающего солнца проецировали на бревенчатой стене подвижную мозаику из теней и розовых отблесков, проникая сквозь оконное стекло в мою хижину через раскидистые ветви вековых сосен. Птичьи голоса заливались трелями в глубине почти девственного леса. Но птицы никогда не мешали мне спать по утрам сладким сном. Отчего же я проснулся? В момент пробуждения я почувствовал над собой какую-то опасность, как будто что-то тяжелое зависло над моей головой. Рядом со мной на спине лежала, как прежде, моя ненаглядная Катрин, пряди ее пышных темных волос были раскиданы по всей подушке, щекотали мое плечо, лезли в нос. Я, повернувшись, поцеловал ее в щеку, и тут я услышал глухой шум мотора автомобиля. Машина остановилась в десяти метрах от моей хижины. Я слышал, как заглох мотор.
   Выхлопная труба, остывая и сжимаясь, пощелкивала. Эти звуки я не мог спутать ни с чем в этом мире, потому что их могла издавать только одна машина – малолитражка моей жены. Я почти физически почувствовал, как кровь отхлынула от моего сердца. "Все повторяется", – мелькнуло у меня в голове. Зажав рот Катрин ладонью, я легонько ее тряхнул, она улыбнулась и сладко потянулась. Я услышал приближающиеся к дому шаги, затем топот по лестнице и щелчок замка внешней двери. Я прошептал Катрин:
   – Пришла беда. Приехала моя жена. Быстро одевайся и собери свои вещи.
   – Как мне не везет на такие случаи, – пробормотала спросонья Катрин. – А твоя жена не может тебя спалить вместе с твоей дачей?
   – Будем надеяться на лучшее.
   Дверь в прихожую открылась. Для меня это было неожиданностью. "Когда же она успела сделать вторые ключи?" – пронеслось у меня в голове. Стараясь не шуметь, я вскочил с постели и попытался поспешно натянуть плавки, но не успел, услышав металлический звук ключа, входящего в замочную скважину двери комнаты, бросился к дверной ручке. Я успел поймать тот момент, когда дверь уже начала растворяться, я с силой затворил ее обратно, щелкнув собачкой замка. Замок был старый. Собачка не держала. Бобина опять провернулась и дверь под тягой извне начала вторично открываться. Я опять захлопнул дверь, но мои плавки, которые я почему-то держал в руках, попали между косяком и дверью.
   – Ах, вот как? – раздался снаружи голос моей жены. – Все понятно. Ты не один. А ну-ка живо открывай мне дверь, стервец.
   Я оглянулся через плечо. Катрин поспешно натягивала джинсы. Я обеими руками держал дверь, которая прижала плавки, один их конец торчал снаружи. Ситуация становилась предельно ясной – "Не ждали".
   – Ты хотя бы трусы надел, – услышал я голос жены.
   Катрин успела одеться и нацепить на плечи свой рюкзачок.
   – Закутай лицо платком, – прошептал я ей.
   – Я никуда не уйду, – послышался голос моей жены снаружи. – Я все равно дождусь, и вы откроете мне дверь рано или поздно. Вам некуда деваться.
   Она с силой рванула на себя ручку двери, дверь отошла, на какое-то мгновение в щели она увидела девушку.
   – Все понятно, – воскликнула она. – Я ее увидела. Бесполезно ее прятать.
   Я кивнул Катрин через плечо, показывая жестом, что ей нужно стать возле косяка двери. Она молча повиновалась.
   – Сейчас я открою дверь и задержу ее, а ты беги, – шепотом сказал я ей.
   Она кивнула головой.
   – Ты готова?
   – Да, – чуть слышно произнесли ее губы.
   Я ослабил ручку двери. Жена тут же просунула в образовавшуюся щель ногу. Я отпустил дверь, которую жена тут же с силой распахнула. Я схватил ее за талию, и мы вместе повалились на пол. Падая на спину, я увлек жену за собой. Дорога для Катрин была открыта. Она, как птичка, выпорхнула из клетки, перемахнула через перила крыльца и побежала по тропинке между домиками садоводства. Жена пыталась вскочить и броситься за ней, но я удерживал ее за ноги, давая возможность Катрин, как можно дальше, убежать в лес. Град ударов иступленной женщины обрушился на меня. Я успевал только закрывать лицо. Затем состоялись бурные выяснения отношений. С моей семейной жизнью все было покончено.
   Оставив жену бушевать на даче, я ушел в лес, но Катрин там не нашел. Она исчезла, как утренняя роса. Я продирался сквозь чащу, брел, куда глаза глядят, покуда хватало сил. Наконец, я вышел, к горному ручью и, уставший, повалился на землю возле большого камня, поросшего мхом. На животе дополз До ручья и погрузил в холодную воду пылающие лицо. Возле правого уха саднило. Женщины, как кошки, в минуты гнева всегда пускают в ход свои когти. На душе было скверно, ни о чем не хотелось думать. В свои пятьдесят лет я оказался на перепутье. Все, что было прожито, собрано и накоплено вместе с моей супругой, пошло прахом. Сгорело как дымка. Жена мне объявила, чтобы отныне ноги моей не было на пороге ее дома. Это означало, что я потерял свой дом. С этого момента я стал бродячим псом. Растянувшись в траве и заложив руки за голову, я смотрел на бездонное синее небо над раскинувшимися в стороны ветвями деревьев и, слушая шелест листьев, думал о своей жизни. Как все так получилась? Я потерял вторую жену так же, как и первую.
   В моей памяти всплыли некоторые моменты моей жизни, и мне показалось, что все в жизни повторяется по готовому сценарию d;j; vu. Душа женщины всегда останется загадкой для мужчины, и временами мне казалось, что женщины более чем мужчины подвержены безумию. Но куда делась Катрин? Не заблудится ли она одна в лесу?
   Впрочем, о Катрин можно было не беспокоиться. Эта девушка, легкая, как горная газель, могла блуждать только по жизни. В конкретных ситуациях она быстро находила выход. К тому же от дачи до станции мы частенько проделывали путь вместе. Она могла выйти на автомагистраль и добраться до города на попутке. Любой водитель посадил бы её в свою машину с удовольствием. Нет, в беде она не пропадет. Недаром ее наградили титулом чемпионки мира. Она самая сильная и грациозная женщина в мире. Странно, что судьба свела меня именно с ней. И этим я должен быть обязан ее тренеру Татьяне Викторовне, женщине неординарной и относящейся тоже к разряду победительниц. Женщины-воительницы, женщины-победительницы. Мне кажется, что они правят миром, они правят нами, мужчинами. Им принадлежит все в этом мире. Стоило мне поссориться с одной из них, и я потерял все, что имел раньше: семью, кров, привычный уют. Но почему так получилось? Почему все повторяется в жизни, и если мужчина ссориться с женщиной, то он лишается всего?
   Спешить мне было некуда. И я еще раз в голове, под шелест листвы, постарался пропустить через память все картины прошлого, чтобы уяснить ту сложившуюся ситуацию, в которой я оказался. Я хотел разобраться в своей жизни, чтобы хоть что-нибудь понять.
   Все началось с того дня, когда утром по почте мне пришла бандероль. Я с интересом вскрыл ее, и на стол выпали желудь, ученическая тетрадь, исписанная небрежным мужским почерком, и письмо, судя по всему, посланное мне женщиной. В письме говорилось:
   "Уважаемый профессор!
   Посылаю Вам желудь додонского дуба, принесенного мне одним бегуном с Олимпа, а может быть, и с того света. Вы можете его посадить дома и вырастить дерево – настоящего оракула, который будет Вам предсказывать Ваше будущее. Я бы могла оставить его себе, но очень нуждаюсь в Вашей помощи. Примите его как своеобразную плату за Вашу консультацию, которую надеюсь от Вас получить".
   Далее в письме излагалась довольно странная просьба.
   "Я обращалась к Вам потому, что слышала о Вас много всякого, во что верится с трудом. Но уж такой у нас мир, чем дольше живешь, тем менее он понятен. По городу ходят всякие слухи, будто вы занимались спиритизмом, изучаете магию, увлекаетесь астрологией и буддизмом. Одни говорят о том, что в вас вселился дьявол, извините, если я вас оскорбила этим замечанием, но я считаю их домыслы бредом, а вот другие утверждают, что на вас снизошло свыше просветление, и на вашем лбу открылся третий невидимый глаз, который позволяет вам лицезреть то, чего другие в упор не видят. Мне как-то больше по душе это второе утверждение…"
   Дальше шла такая чушь, которую я уже не в силах был переносить и, бросив весь пакет в мусорную корзину, пошел на занятие в свою педагогическую академию, где я веду у студентов старших курсов уроки древнегреческого языка, эллинской литературы и философии, за что они и дали мне кличку Грек-философ. Однако вечером, вернувшись домой, я услышал от жены, что она вымочила додонский желудь и посадила в горшочек. То, что моя жена тайком постоянно проверяла мусорную корзину, ящики письменного стола и даже мои карманы, я знал давно, но чтобы так открыто использовать мою конфиденциальную корреспонденцию в своих целях, с этим я столкнулся впервые. Поэтому я, сделав удивленное лицо, спросил ее:
   – Кто тебе позволил рыться в моих бумагах? Она на какое-то мгновение растерялась, но тут же, взяв себя в руки, заявила:
   – То, что ты выбрасываешь в мусорную корзину, – уже не твои бумаги, а мусор. Поэтому любой человек может им распоряжаться, как ему хочется.
   У меня не нашлось аргументов, чтобы ей возразить, и я молча прошел в свой кабинет. На моем столе лежали вытащенные ею из мусорной корзины ученическая тетрадь и письмо. Они назойливо мозолили мне глаза, и мне пришлось погрузиться в их чтение.
   "Как бы там ни было, но я полагаюсь на Вас, – говорилось в письме, – и думаю, что вы разберетесь с присущей вам профессорской обстоятельностью в этом деле, и просветите меня, дуру, каким образом все получилось так, что я чувствую себя полной идиоткой. Я также надеюсь, что, дав надлежащую оценку всем этим чудесам, вы посоветуете мне, как вести себя во всей этой оккультной казуистике и что думать по поводу успокоения души моего покойного супруга, иначе я не найду себе места и сделаю какую-нибудь глупость, от которой пострадаете и вы…"
   Прочитав в письме прямую угрозу в свой адрес, я подумал: "Какие все же странные женщины. Нет, мыслительный процесс, то, что мы называем "intelleo", проистекает у них каким-то необычным образом, не так как у нас, мужчин. Что касается души, "psiche", тут равных им нет. Ничего не скажешь. И в любви ведут себя так, что трудно прогнозировать их поведение.
   Я продолжил чтение письма:
   "Извините за сумбурную речь, я нервничаю и отвлекаюсь от сути дела. Посылаю Вам дневник одного моего знакомого марафонца, который, может быть, Вы сочтете интересным. Надеюсь, Вы понимаете, зачем я это делаю".
   "Не буду больше говорить об исчезновении моего мужа, а скажу несколько слов о моей воспитаннице. В то время ей шел пятнадцатый год. Представляете? А в пятнадцать лет я нахожу ее на даче в постели у моего мужа, который старше ее на двадцать семь лет, как будто какую-то там подзаборную шлюшку. Могла ли я предположить, глядя на нее, что эта порядочная девочка станет причиной моих будущих несчастий. О, если бы она выглядела попроще, то, может быть, этого и не получилось. Но уже тогда парни пялили на нее глаза, а она не допускала с ними никаких вольностей. Тихоня, вот что значит – в тихом омуте черти водятся. Я с ней занималась художественной гимнастикой с девяти лет почти каждый день, с утра до вечера. Времени у меня самой не оставалось на личную жизнь. Вы знаете, что женская красота, если ее поддерживать надлежащим образом, часто является источником плотских вожделений у мужчин. Но ее красота тогда, я полагаю, возбуждала в мужских сердцах эмоции иного рода, может быть, потому, что рождала в их восприятии совершенные ассоциации, как о женщине высшего порядка. Иногда мужчина смотрит на женщину не как на возможный объект своих устремлений с одной целью – затащить в постель, а как на совершенное существо, своего рода чудо, не имеющее к мужскому полу откровенно прямого отношения. Этой красотой лучше любоваться на расстоянии, как утренней зарей или северным сиянием. Это я уж потом поняла, после исчезновения мужа. Может быть, она была рождена, чтобы стать настоящей богиней, но я тогда этого не знала.
   Екатерина до пятнадцати лет казалась мне холодной. Я не допускала даже мысли, что у нее может когда-то появиться мужчина. Ее образ был всегда столь совершенным, что даже теперь, когда она выросла, я не перестаю ею любоваться, как ангелом, сошедшим с неба на землю, особенно во время ее выступлений, от которых перехватывает дух. Ее необычайная красота заключается именно в тех текущих мгновениях, сотканных из неповторимых, полных очарования движений, которые как бы сублимируют ее жизнь, доводя ее грацию и изящество до совершенства. В своих выступлениях она предстает то лучезарной, то ускользающей, как солнечный зайчик. Я ее очень любила и люблю сейчас, даже после всего того, что я пережила по ее вине. И, может быть, самая большая моя ошибка состоит в том, что я не сохранила ее как ребенка, позволила ей стать доступной для мужчин женщиной. Но когда пришло ее время, я растерялась и не знала, что делать. Сейчас-то я это ясно понимаю, что должна была ее еще ребенком сохранить для Бога, помочь ей соединится с ним, но вместо этого я, опустив руки, наблюдала, как она превращается в простую девку.
   Я хоть и считаю себя христианкой и верю в Бога, но многое мне в нашей религии непонятно, особенно после исчезновения супруга. Зачем нужно было Богу допускать эту ужасную метаморфозу. Как не справедливо! Позже я убедилась в ее невинности. Неловко об этом говорить, но при обследовании моей воспитанницы врачи установили, что она осталась девственницей. Так что ничего между ними не было.
   Поэтому я теряюсь в догадках, почему Бог, допуская подобную несправедливость и лишая нас тех, кого мы любим, не оставляет нам возможности ничем заполнить образовавшуюся пустоту, найти кого-нибудь, кто соответствовал бы тому, кого мы теряем. После того случая я все свое внимание сосредоточила на ней. Я решила сделать из нее чемпионку мира.
   Правда, и Катя работала над собой как ломовая лошадь, ничего не видела вокруг себя, ограничила свои потребности до минимума. И только став чемпионкой, могла позволить себе какой-то относительный комфорт, вечернее платье, украшения. До этого она ходила как подросток в джинсах и свитерах. Она очень изменилась, оставаясь в душе ребенком. Вы бы не хотели посмотреть на нее?
   Когда людей настигает беда, то они, из-за своего бессилия объяснить случившееся, часто пытаются истолковать эти несчастья как неизбежность или благо, польза от которых, может быть, проявится только позже. Так и я, потеряв мужа, ищу какое-то значение в его исчезновении, но пока не могу найти. Помогите мне. Ваша обязанность как ученого – растолковать мне все это, объяснить мне какой-то смысл…"
   После чтения письма этой женщины я уже не мог спокойно отдаться моим занятиям этимологией, и до часа ночи ходил взад-вперед по кабинету, размышляя о всякой чепухе, которая мне лезла в голову. ЗАТЕМ Я СОВЕРШИЛ ОГРОМНЕЙШУЮ ОШИБКУ. Я ЗАБЫЛ ОДНО ПРАВИЛО, ЧТО СО СВОИМ ПРОШЛЫМ НУЖНО РАССТАВАТЬСЯ БЕЗВОЗРАТНО, ТЕМ БОЛЕЕ, КОГДА РЕШАЕШЬ СТАТЬ ДРУГИМ ЧЕЛОВЕКОМ. Я РЕШИЛ РАЗОБРАТЬСЯ В ТОМ, ЧЕГО НЕ СТОИЛО МНЕ КАСАТЬСЯ. ТОЛЬКО ПОТОМ Я ПОНЯЛ, ЧТО ЭТО БЫЛА ЕЕ МЕСТЬ, И Я КЛЮНУЛ НА ПРИМАНКУ.
   Дочитав письмо, я подумал, а что если попытаться вернуться в прошлое, не нарушая своей тайны. Ведь я так изменился за десять лет, что вряд ли кто-то меня узнает, к тому же я растолстел и вынужден был сделать себе пластическую операцию. Я стал человеком с другим лицом, другой фамилией, совсем не похожим на того, кем был прежде. Чего бояться? Главное в этом деле – не подавать вида, что тебе много известно, и уверить самого себя, что все переживаешь заново, что все забыто и вычеркнуто из памяти, нет прежних привязанностей и воспоминаний. Tabula rasa на фоне нового восприятия с ощущением deja vu. Человека всегда притягивают к себе рискованные эксперименты. Двуликость Януса. Возвращение с того света неузнанным ангелом. Шпиономания изнутри себя с измененной наружностью. И, наконец, желание постичь то, что непостижимо человеческому уму. Это интересно, волнительно. Это как новая игра в превозмогание своих возможностей.
   Не знаю, каких рекордов в своей жизни достигают пауки, муравьи и кузнечики, но, по моему мнению, любая земная тварь имеет предел своих физических возможностей и не очень стремится их превозмочь, иными словами, прыгнуть выше своей головы. Человек – другое дело. Это – существо, превозмогающее себя. Ему всегда доставляет удовольствие совершить трансценденцию, перескочив из одного качества в другое. Вероятно, в этом кроется причина возникновения спорта.
   Как бы там ни было, но по просьбе этой женщины я решил разобраться во всем этом, согласившись с ее предложением исследовать некоторые странные явления, происходящие в мире спортсменов. Мне пришлось ездить вместе с ними на соревнования, наблюдать тренировки, разговаривать со свидетелями и очевидцами разного рода чудес, восхищаться и удивляться тем способностям, которые вдруг пробуждаются в человеке. К концу моего исследования я так втянулся в это дело, что, к изумлению моих коллег по академии, вдруг сам проявил интерес к спорту: принялся каждое утро совершать пробежки, делать гантельную гимнастику и обливаться холодной водой.
   В результате всего этого мой организм настолько окреп, что прошла одышка и обозначилась мускулатура, и в свои пятьдесят лет, я вдруг почувствовал себя почти тридцатилетним молодым человеком. Ну, а потом начались мои приключения, и до сих пор продолжаются весьма странные метаморфозы, которым я сам не нахожу объяснения, не говоря уже о том, сколько глупостей я наделал за это время. Полжизни мне не хватит теперь, чтобы исправить хотя бы половину моих ошибок. Так что не знаю, помог ли я кому-то своими наблюдениями, но для меня эта афера закончилась полной катастрофой моей семейной жизни.
   В форме отчета моих исследований, мне все же удалось написать для Татьяны Викторовны внушительный опус и озаглавить его "Мои исследования паранормальных явлений в области спорта", которые я передал ей в одном интересном месте. Не знаю, насколько она ознакомилась с ним, но, как я понял, ее ждало разочарование. Таким образом, я не оправдал ее надежды. Но об этом я расскажу немного позже.



2. Призрак сгоревшего мужа

   В наше время неординарного мышления есть несколько категорий лиц, не подверженных идеализации потустороннего мира. Это, прежде всего, гностики, к которым я отношу самого себя. По правде говоря, прочитав в письме Татьяны Викторовны о таинственном исчезновении на даче ее мужа, я никак не мог отделаться от ощущения, что ее душа надломлена этой ужасной утратой, и ее несколько поврежденный шоком мыслительный аппарат дает сбои или замыкания, похожие на те, что возникают в компьютере, после того, как в него попадает вирус.
   В этом письме она уверяла, что ее якобы сгоревший заживо муж продолжает жить и появляться в городе. Прочитав такое, я задумался над рядом вопросов, на которые вряд ли кто-нибудь, кроме меня, мог ответить: во-первых, допустимо ли появление души умершего человека в городе, во-вторых, если даже и существует такая возможность, то в состоянии ли кто-либо эту душу узреть, как она утверждает, и в-третьих, если это допустимо, каким образом наш мир связан с миром потусторонним. Мучаясь и не находя ответов, я в то же день отправился на тренировку Татьяны Викторовны. Вот что она мне рассказала:
   – Об обстоятельствах исчезновения моего мужа я не хочу говорить с вами, все это для меня очень тяжело. До сих пор я переживаю случившееся, и осуждаю его лишь за одно, что на даче он был с моей воспитанницей. Она спаслась, а он, как полагают, сгорел ночью вместе с домом. Вот и все, что я могу сказать.
   – Но если я не буду знать всех подробностей этого происшествия, то вряд ли я смогу разобраться в этом деле до конца, – заметил я.
   – Это ваше дело, – ответила она сухо. – Но я вам буду благодарна за помощь в прояснении этого дела. А дело в том, что последнее время я часто его вижу.
   – Кого? – не понял я.
   – Моего мужа.
   Я обалдел от этого заявления.
   – И как же вы его видите?
   – Так же, как вас, разгуливающим по городу, как будто ничего не произошло.
   При этих словах я подумал: "Да, с ней не соскучишься", но вслух спросил ее:
   – Он вам мешает жить?
   – Да нет, не особо. Но воспоминания о нем меня мучают.
   – От кошмарных воспоминаний нужно избавляться.
   Этот наш разговор шел во время тренировки, и она часто отвлекалась.
   – Женя, тяни ножку, так. Battement tendu, не ленись, а сейчас батман сюплие, держи корпус прямее.
   – Симпатичная девочка, лучше всего у нее получаются упражнения с булавами, из очень обеспеченной семьи, ни в чем не нуждается, никаких трудностей в жизни, кроме этих в спортзале, очень перспективная, но немного избалованная, увлекающаяся, берет уроки игры на флейте.
   – Мариночка, слушай музыку и не будь такой рассеянной, ты опять запаздываешь, не успеваешь в такт.
   – У Марины сейчас трагедия в жизни. Ее оставил жених, укатил морячок и с концом, уже год от него никаких вестей. Очень способная, особенно хорошо работает с мячом. Из шести моих девочек только Ксения имеет во всех упражнениях отшлифованную технику, очень серьезная девушка, остальные все в чем-то сильны, в чем-то слабы. Лена хорошо работает с обручем, но терпеть не может булав. Таня очень пластична в танце, больше всего ей удаются упражнения с лентой. Катрин, наша самая длинноногая и веселая девушка, больше всего любит скакалку. Все они живут дружно, но все равно они соперницы во всем, ведь первое место одно, и на него взойдет только достойная…
   – Женя, ты опять потеряла заколку. За это на соревнованиях снимают три бала, неужели ты не можешь быть собранной, или тебя всегда мама собирает?
   – Что-то сегодня у них не очень ладится. Как вы пришли, так у них начали появляться ошибки. Иногда это бывает, когда в зале находится новый человек, у них сразу же отвлекается внимание на него.
   – Это на меня-то? Весьма польщен. А как же на соревнованиях, когда сотни людей в зале?
   – Ну, там другое дело, там они концентрируются, ни на что не отвлекаются, потому что решается их судьба, а к тренировке они относятся не всегда серьезно, бывают ленивыми, например, как сегодня.
   – Среди них есть претендентки, готовые занять место Екатерины?
   – Пока что нет. Самое вероятное, что что-нибудь может получиться, это из Ксении. Она, видите, даже на тренировках не расслабляется. Умница. Как только она у меня появилась, я сразу же обратила на нее внимание, так же как на Катю в свое время, есть что-то в ее взгляде очень осмысленное и серьезное. Иногда сразу видишь, кто может быть первым. Еще скажу вам по секрету, что, только Катя одна из всех девочек вместе со мной сейчас видит моего мужа в зале.
   – Как это понять? Вы хотите сказать, что сейчас ваш муж находится в этом зале?
   – Да, – лукаво ответила она. – Присмотритесь внимательно и вы его увидите сами.
   Я с удивлением окинул беглым взглядом пустые места трибун, и заметил сидящего в центре мужчину средних лет с темными волосами и усиками в дорогом костюме при бабочке.
   – Так это и есть ваш муж, – воскликнул я, указывая на него.
   – Нет, – улыбнулась она, – это наш крестный отец Сан Борисыч, наш спонсор и меценат, раньше он ухаживал за мной, проходу мне не давал, все хотел на мне жениться. Но, а сейчас он пытается соблазнить моих воспитанниц. Но это нам на руку. Без него я бы уже давно сидела на мели.
   – Значит, мужики с толстыми кошельками слетаются к вам, как пчелы на мед, – с сарказмом заметил я.
   – Видите ли, художественная гимнастика возникала как чисто женское искусство обольщения мужчин. Вспомните Мата Хари, которая вертела мужчинами, как хотела, заставляя их разглашать такие секреты, за которые их всех могли поставить в стенке в военные времена. А Исидора Дункан, вдохновлявшая Есенина на самую высокую поэзию, это она впервые ввела элементы танца с красным шарфом – символом революции. Можно сказать, что она и совершила революцию в танце, от нее пошла идея художественной гимнастики как искусства, потом начались упражнения с лентой, скакалкой, мячом и так далее. Я еще не встречала ни одного мужчины, который бы не балдел при просмотре выступления хорошей гимнастки. Это и пластика и красота и именно то женское совершенство, которым обделены вы, мужчины. Наш разлюбезный спонсор, Сан Борисыч, так втюрился сразу во всех моих воспитанниц, что ежедневно посылает им всем по почте влюбленные послания. Хорошо, что все его послания приходят на этот спортзал. Я их получаю, читаю и складываю в особую папку в своей тренерской…
   – Так он же совсем не нормальный. Ему, наверное, требуется помощь психиатра?
   – Пожалуй, так, но это его личная проблема, А вот нам бы побольше таких ненормальных. Сколько у него попросишь денег, столько и дает, не скупится. Сейчас же нас государство не финансирует. Вы даже представить себе не можете, сколько нам нужно денег на поездки, костюмы, атрибутику. Я согласна с вами, он странный человек. Сейчас он ухаживает за Таней, той, что с лентой, я вам говорила о ней, а любовные письма пишет всем, так сказать на всякий случай.
   – Какой еще случай?
   – Ну, на случай непредвиденного или невероятного, когда вдруг возьмет, да полюбит его какая-нибудь молоденькая девочка.
   – Но если он больной человек, – заметил я, – я бы у него не стал брать денег. А то это как-то получается не очень красиво, не очень этично.
   – О чем вы говорите? Какая этика? Вы его даже не знаете, – запротестовала Татьяна Викторовна, – к тому же вы не прочли всех его писем. Некоторые из них я спрятала подальше от посторонних глаз, и вам их никогда не покажу. К тому же вы не знаете его истории. А то, что я беру у него деньги, я это делаю не для себя, а для девочек. Мне нужно их поднять, вырастить, сделать настоящими мастерами. И если этими деньгами будет сделано благое дело, то нам надо только радоваться. Все равно рано или поздно он с ними расстанется: проиграет в рулетку, или у него выманят его родственники, у которых и так денег куры не клюют…
   Татьяна Викторовна еще много говорила в свое оправдание, но я почти ее не слушал, погрузившись в свои мысли, думал о ее нелегком труде, о милостыне, получаемой от сумасшедшего, на которую должно было существовать ее искусство.



3. Метаморфозы любви

   Тренировка закончилась.
   – И все же мне непонятно, почему этот придурковатый Сан Борисыч вертится вокруг ваших девочек, – заявил я раздраженно Татьяне Викторовне.
   – Он человек неплохой, даже в каком-то смысле добрый, – заметила она, – хотите, я вас с ним поближе познакомлю, сегодня как раз он нас всех пригласил в ресторан. Женя с Леной не пойдут, так как у них строгие родители, кроме того, они еще несовершеннолетние. Жене – двенадцать лет, а Лене недавно исполнилось только четырнадцать.
   – И часто он вас всех приглашает на свои вечеринки?
   – Сан Борисыч очень обаятельный в компании, можно сказать, душа общества. Он нас так веселит. Не подумайте ничего плохого о моих девочках, они могут кокетничать с кем угодно, но на самом деле очень строги к себе. Редко кому удается их увлечь. Вы же видели, они у меня, как солдаты, с утра до вечера занимаются в спортзале, это их казарма, полжизни проводят в пути – в самолетах и поездах. Им некогда думать о мужчинах. Иногда от недостатка мужского общества они просто дичают. Такие вечера им необходимы, чтобы как-то не забыть, что, кроме них, еще существует мужская половина общества. Карьера гимнастки недолгая, к двадцати годам она уже практически заканчивается. Они быстро выходят замуж и становятся домохозяйками и хорошими женами. Они любят уют и устроенность, то, чего им с нашими вечными переездами не хватает. Поэтому они вьют очень уютные семейные гнезда, и тем, кто берет их в жены, очень везет, потому что они верные спутницы жизни. Сама наша система делает их такими. Правда, после окончания их спортивной карьеры им иногда бывает трудно найти достойного супруга, у них мало жизненного опыта, потом, должна признаться, у них довольно однообразное развитие. Им или сразу повезет в жизни, или очень долго не везет. Поэтому загодя мы, тренеры, уже заботимся о кандидатуре их мужей, подбираем их будущих спутников среди спортсменов. Она еще маленькая, а мы готовим ей уже жениха, высматриваем, кто, где и чем себя проявляет в спорте.
   – Но это же безумие, какой-то патриархальный домострой. Не представляю вас в роли свахи. Потом, зачем девушке нужен обязательно в мужья спортсмен? Не лучше ли ей подыскать кого-либо с более развитым интеллектом.
   – Я бы с удовольствием одну из моих девочек выдала бы за вас замуж. Уверена, ей было бы с вами хорошо и интересно, но вот сомневаюсь, что вам будет с ней интересно жить. Будете смотреть на нее всегда как на набитую дуру.
   – Это исключено. Я уже старик, мне почти пятьдесят лет, к тому же я женат.
   – Вот видите, какого кандидата мы теряем в вашем лице. Поэтому у нас очень мало выбора. Сан Борисыч холост, о таком богатом женихе можно только мечтать. Если Таня возле него пристроится, я буду только рада.
   – Но он же ненормальный псих, вы же это видите из его писем. К тому же он любит сразу всех девушек, и не прочь бы создать из них гарем – признаки явной патологии. Вы не боитесь за будущее Тани? Если она не будет отвечать его параноидным представлениям об его идеале, он может даже начать ее истязать или где-нибудь на Востоке продаст ее в рабство.
   – Собственно говоря, Сан Борисыч сам не вечен, а его денег Тане может хватить на несколько ее жизней.
   – Ясно…
   В это время к нам подошел Сан Борисыч.
   – Вы уже познакомились? – обратилась к нам обоим Татьяна Викторовна.
   – Рад знакомству с умным человеком, – он протянул мне свою клешню, – всегда восхищался людьми с невероятно гипертрофированными мозгами и завидовал им. Мне, как навозному жуку, всегда доставляло огромное удовольствие обещание с индивидом, чей мозг весил порядком трех килограммов. Кстати, профессор, вы свой мозг случайно не взвешивали? Жаль, а то я веду учет всем известностям, с которыми мне приходилось встречаться, и записываю их в особую амбарную книгу. Против каждого такого имени я указывают вес мозгов. У меня даже создалась определенная шкала этих ценностей. Судя по вашему черепу, у вас чрезвычайно большие мозги. Можно, я вас так и буду называть "Большие Мозги". Засим, позвольте вас пригласить в ресторан отужинать вместе с моими девочками.
   Женя с булавами и Лена с обручем простились с нами и ушли. После тренировки нас всех осталось в спортзале семеро. Гимнастки уже приняли душ и переоделись.
   – Придется нам брать два такси, – сказал Сан Борисыч, когда мы все вместе вышли на улицу. – Таня, Марина и Ксения поедут со мной, а остальные – с Большими Мозгами.
   Сан Борисыч рассмеялся своей шутке и хохотал до тех пор, пока перед ним не остановилось такси. Водитель, зная о его щедрых чаевых, радужно распахнул заднюю дверцу. Сан Борисыч, дурачась, принялся впихивать всех девушек на заднее сидение, при этом сам попробовал улечься к ним на колени. В конце концов, Ксения вышла за машины и пересела на место рядом с водителем. Сан Борисыч уселся между Таней и Мариной, обнял их за шеи, и машина умчалась. Я осуждающе покачал головой.
   – Он всегда такой?
   – Бывает и хуже, – ответила Татьяна Викторовна.
   – Как же вы его терпите?
   – Приходится, – вздохнула она.
   Я остановил второе такси. Когда мы усаживались, Татьяна Викторовна настояла, чтобы я занял место рядом с длинноногой чемпионкой Катрин на заднем сидении, сама же села впереди рядом с водителем.
   Через несколько минут мы подъехали к самой дорогой гостинице города "Райская обитель". Я расплатился, и мы вышли из такси. Ресторан "Седьмое небо" помещался на последнем этаже. Метрдотель приветливо распахнул перед нами двери вестибюля и сообщил, что нас уже ждут в ресторане. Он предупредительно проводил нас до лифта и даже нажал на кнопку этажа. Как видно, в гостинице все уважали Сан Борисыча и исполняли любое его распоряжение с большим рвением.
   Как только открылись двери лифта, пред нами предстала шеренга официантов в торжественной позе, отливая блеском своих манишек, чернотой бабочек и смокингов. Увидев нас, они все хором возопили: "Добро пожаловать к нам, рады приветствовать Большие Мозги". В конце этой шеренги стоял улыбающийся Сан Борисыч с двумя кухонными ножами и, звеня их лезвиями, демонстративно облизывал свои губы. Эта шутка уже окончательно вывела меня из себя. Я подошел к нему и тихо сквозь зубы сказал ему:
   – Довольно ломать комедию. Вы себе слишком много позволяете. Я очень не хотел принимать ваше приглашение, и сделал это только по просьбе Татьяны Викторовны. Если уж вы пригласили меня на ужин, то и ведите себя со мной подобающим образом как с гостем, а ни как с одним из ваших холуев. И довольно всяких нарицательных имен и кличек. Если еще раз вы назовете меня Большими Мозгами, то я вышибу ваши мозги. Вы меня поняли?
   – Обиделись? – простодушно удивился Сан Борисыч. – Я не думал, что у вас отсутствует чувство юмора.
   – Ваше чувство юмора у меня отсутствует, в этом вы правы.
   – Извините, если вас обидел. Не сердитесь на меня, я думал, что так мы скорее растопим лед в наших отношениях. Я же сразу заметил, что вам не понравилась моя физиономия. Когда я жал вам руку, вы скривили лицо. Еще бы, зачем русскому профессору якшаться с каким-то грязным жидом пархатым.
   – Но при чем здесь это, – с досадой возразил я. – Просто я терпеть не могу богатых людей с их вывертами.
   – Понятно, еще раз прошу прощения.
   Мы прошли к столу, специально накрытому для нас у окна. За ним уже сидели Таня, Марина и Ксения, любуясь панорамой вечернего города. Мы сели напротив них: Татьяна Викторовна по левую руку от меня, а Катрин – по правую, Сан Борисыч занял кресло рядом с Таней напротив пустого места, где стоял еще один прибор.
   – Сегодня с нами еще кто-то будет? – спросила Татьяна Викторовна, кивнув на пустой стул рядом с собой.
   – Сюрприз, но приятный, он появится позже, – радостно объявил Сан Борисыч и кивнул официантам, застывшим в позе гончих.
   Официанты начали наполнять бокалы вином.
   – А вы смелый, – чуть слышно шепнула мне Катрин. – Неужели и в самом деле вы смогли бы выбить мозги этому мафиози?
   В ее карих глазах блеснула задорная искорка. Впервые за вечер я обратил на нее внимание. Я не сказал бы, что она была красавицей, мне случалось встречать девушек поинтереснее, но что-то в ее облике таилось соблазнительное. Не люблю слова "сексуальность" и практически никогда не употребляю его в своем лексиконе, но она, вероятно, обладала именно таким шармом. Ее губы были довольно чувственны, но даже не это притягивало к ней, может быть, то была небольшая кривизна переднего зуба, как у маленькой девочки, оставшаяся от привычки сосать во сне палец, или крохотная родинка над губой, так называемая у французов придворная мушка. Ну и, конечно же, глаза, живые и насмешливые. Как это раньше я не выделил ее среди прочих девушек. Катрин со скакалкой. Прекрасная натура для кисти Поля Гогена.
   – Не знаю, – ответил я ей, – но человек никогда не должен позволять никому над собой смеяться или унижать себя. Наше достоинство и то, как нас уважают другие, зависят полностью от нас. Как мы себя поставим с ними, так к нам и будут относиться.
   – Вам, мужчинам, это сделать легче. Нам же, женщинам, часто приходится проходить через унижения, и порой ничего не остается делать, как смеяться, чтобы не плакать.
   – Неужели у вас нет рыцаря без страха и упрека, как говорят французы, который мог бы всегда вас защитить?
   – Были такие, но рано или поздно они поступали на службу к таким, как Сан Борисыч, или, еще похлеще, становились бандитами, но не храбрыми разбойниками, а, как вы сказали Сан Борисычу, холуями на побегушках у своих боссов, и стоило кому-нибудь из их начальства положить на меня взгляд, как они тут же отказывались от меня.
   Меня поражали ум и та откровенная смелость, с которой Катрин говорила о себе и настоящем положении вещей в обществе. Она меня решительно заинтриговала.
   Сан Борисыч первый тост поднял за дам. Он бодро вскочил с бокалом вина и, отставив в сторону локоть, провозгласил, глядя на меня:
   – Пьем как гусары, стоя, дамы сидят. За здоровье прекрасных дам!
   Одним глотком осушив бокал и оставаясь в той же позе, он обратился ко мне:
   – А знаете ли вы, милостивый государь, почему гусары отставляли так руку, когда поднимали бокал?
   Я пожал плечами.
   – А делали они это потому, чтобы лошадь не лезла мордой в вино, так они отмахивались от нее локтем. Пошла прочь, мол, дура, пошла!
   Он добродушно расхохотался и опустился на место. С этой минуты он меня не раздражал, я почти прекратил его ненавидеть.
   Небольшой камерный оркестр в глубине зала заиграл какую-то вещь из Моцарта. Меня все больше интересовала моя соседка справа.
   Атмосфера вечера и непринужденной беседы с музами постепенно обволакивает мою душу, лаская моцартовскими нежными мелодиями камерного оркестра, легким опьянением дорогих французских вин и ароматом духов обворожительных молодых девушек. Она настраивает меня на поэтический лад. В какое-то мгновение мне кажется, что я пребываю на божественном Олимпе, зависшем на высоте седьмого этажа над засыпающем городом, или в сказочной стране Элизиум, которая даже взрослым снится по ночам. Я – в обществе богини Афины Паллады и бога с темным началом Дионисом, окруженного музами. От них исходит лучистое золотистое сияние, наполняющее сердце неземной радостью и блаженством. Эти музы, похожие на обворожительных небесных фей, открывают мне прямой путь в мир Грации и Красоты. Я вижу волшебный сад, полный цветов и диковинных растений, где Мельпомена и Полигимния кружатся в упоительном танце, обнимая друг друга в упоении. Талия тихо рассказывает мне за столом веселую историю своей жизни, однако проникнутую щемящей душу грустью и безысходностью. Богиня Афина держит наготове свой колчан со стрелами, чтобы пустить их в сердца своих очередных жертв. Бог Дионис шепчет на ухо очаровательной Терпсихоре разные непристойности, и та заливается веселым смехом. Я изливаю мудрые речи. И их тон, подобно звону золотых дублонов, ласкает слух избранного общества. Я ощущаю себя подлинным Аполлоном, богом Солнца. Подобно Людовику XIV беру за руку одну из прекраснейших дам – музу Талию и веду ее танцевать в центр Эдема. Мы кружимся среди благоухающих цветков и трелей райских птиц. Мир перестает существовать за границами райского сада, и только мгновения, которые держат нас в своих объятиях, наполняют нас счастьем. Я пожимаю руку Талии и произношу безумные слова:
   – Катрин, какое несчастье, что я женат, и мы не можем быть вместе. Не будь на мне супружеских оков, я бы, не задумываясь, предложил вам свое сердце и состояние.
   А она, открыв свои сладкие губки, произносит мне в ответ:
   – Какие предрассудки! Такие пустяки не могут помешать нашему счастью.
   – Это правда? Милая Катрин, моя прекрасная фея, вы только что открыли мне дорогу в рай. Но почему вы обратили внимание на меня?
   – Вы похожи на одного человека, которого я когда-то очень любила.
   Она смеется, а меня охватывает предчувствие неземной неги. Мне хочется остановить это мгновение…
   То ли от безумных мыслей, то ли от выпитого вина и ощущения страстной и гибкой талии Катрин, но вдруг меня в какую-то минуту охватывает такое возбуждение, что я вынужден выйти и охладить свой пыл. Проводив свою партнершу на место после очередного танца, я извиняюсь и, направляюсь в туалет, бросаю взгляд в зеркало. Вижу свое бледное, но помолодевшее лицо.
   Когда я возвращаюсь, то замечаю на своем месте довольно грузного мужчину с рыжей окладистой бородкой и орлиным носом, увлеченно беседующего с Катрин. "Ни на минуту нельзя ее оставить одну, – подумал я, приближаясь к столу, – мужики так и липнут к ней, как мухи".
   С этого момента все идет по-другому, как будто время начинает новый отсчет.
   Я хотел бесцеремонно согнать этого типа с моего места, но дорогу мне заступил Сан Борисыч, объявив:
   – Позвольте познакомить вас, это и есть мой сюрприз, Зиновий Евгеньевич, мэр города.
   Я протянул руку новоявленному мэру, вставшему мне навстречу, мы пожали друг другу руки и раскланялись. Мэр занял свое место, я сел возле Катрин, девочки вернулись после танца, Сан Борисыч поднял бокал, музыка умолкла и он произнес тост:
   – Совсем недавно мы еще не знали этого скромного человека, который скрывал свои руководящие таланты среди наших компьютерных умов. Но вот грянул гром среди ясного неба, состоялись выборы нового мэра, и самым достойным кандидатом оказался не кто иной, как Зиновий Евгеньевич, человек неординарный, можно сказать, орел, обладающий острым политическим умом и неоценимыми деловыми качествами…
   После пламенной речи Сан Борисыча ответное слово взял Зиновий Евгеньевич. Окинув своим орлиным взором сидящих за столом, он, четко артикулируя слова, произнес:
   – За успех грядущих свершений! Сочтемся! – и одним духом осушил свой бокал.
   После здравниц началось настоящее веселье. Танцы с прекрасными девушками перемежались сольными номерами каждого участника банкета. Катрин, выйдя к микрофону, исполнила веселый гусарский романс на французском языке, после чего Зиновий Евгеньевич выразил желание брать у нее уроки французского языка. Татьяна под аккомпанемент гитары Сан Борисыча и одобрительные возгласы восторженных зрителей сбацала чечетку прямо на крышке рояля – танец в стиле испанского фламенко. Зиновий Евгеньевич показал фокусы с бумажником и золотыми часами Сан Борисыча. Притом, после возвращения предметов хозяину, бумажник значительно полегчал в весе, а стекло на дорогих часах треснуло в двух местах. Но Сан Борисыча эти пустяки ни-сколько не огорчили, напротив, он пришел в восторг от ловкости рук фокусника, и решил сам показать свой коронный номер.
   – Смотрите, смотрите, – восклицала смеющаяся Катрин, показывая жестом на подиум, где появился Сан Борисыч в образе однорукого музыканта, прижимая подбородком скрипку и держа рукой смычок. – Он проделывает это каждый раз, когда приглашает нас в ресторан, и каждый раз я хохочу до слез.
   Сан Борисыч поклонился публике и, подыгрывая смычком на скрипке, пропел жалобным голосом:

   Как жизнь моя несчастна!
   Терпеть нужду нет мочи.
   Бреду сквозь мглу ненастья
   На огонек средь ночи.
   й, сжальтесь надо мною
   И умереть не дайте,
   Мзду щедрою рукою
   Подайте, Христа ради.

   Бедный однорукий музыкант перестал играть и опустил смычок вниз так, что он повис в воздухе перед ошеломленной публикой на уровне ширинки его брюк. Затем он снял с головы шляпу и протянул ее зрителям, и только в этот момент все поняли, что из ширинки торчит палец спрятанной под пиджаком руки Сан Борисыча, придерживающий древко смычка. Эффект был столь неожиданным, что зрители и даже официанты разразились дружным смехом. Больше всех хохотал Зиновий Евгеньевич, ему очень понравилась эта шутка. Я тоже смахнул с ресниц несколько слезинок.
   В самый разгар веселья Татьяна Викторовна наклонилась ко мне и шепнула:
   – Не могли бы вы мне оказать услугу?
   – С большим удовольствием.
   – Дело в том, что мэр положил глаз на Катрин. Я очень не хочу, чтобы у нее с ним что-либо началось. Она еще молода и несмышлена. Я возьму удар на себя, а вы подстрахуйте меня, постарайтесь пораньше увести ее с вечера, если вас это не затруднит.
   – Совсем нет, напротив, мне будет даже приятно проводить домой молоденькую девушку.
   – Вот и договорились.
   Вдруг наше внимание привлек шум в зале. Мы разом обернулись и увидели, как охмелевший Зиновий Евгеньевич пытается при всех целовать взасос Катрин, сопротивляющуюся всеми силами.
   – Вот видите, – заметила Татьяна Викторовна, – пора ее уводить из ресторана.
   – Но каков наш мэр?! – возмущенно воскликнул я. – Это кого же мы выбрали на свою голову?
   – Выбрали того, кого заслуживаем, – ответила с сарказмом Татьяна Викторовна.
   Наконец Катрин удалось вырваться из цепких объятий Орла-громовержца. Она в расстроенных чувствах скрылась в туалете. Зиновий Евгеньевич нетвердой походкой. подошел к столу, налил себе стакан водки, опрокинул его в себя и вытер губы рукавом пиджака.
   – Прошу прощение, немного перебрал сегодня, – обронил он как бы невзначай и направился тоже в туалет.
   Ни для кого не было секретом, что он так перебирал каждый вечер.
   Оркестр заиграл веселую мелодию, трубач на саксофоне искусно выводил мелодию, девочкам опять захотелось потанцевать. Татьяна Викторовна тоже развеселилась и, схватив за руку Сан Борисыча, потащила его на танцплощадку возле оркестра. Они вместе проделывали такие сложные танцевальные фигуры, что все присутствующие только диву давались. При этом Сан Борисыч, строя комичные физиономии и изображая старика, хватался рукой то за сердце, то за живот, то за голову, а Татьяна Викторовна, демонстрируя классические упражнения из художественной гимнастики, выкидывала свои ноги выше головы и время от времени садилась на шпагат. Глядя на их веселье, я подумал: "Почему так долго нет Катрин и нашего преподобного мэра".
   Не привлекая внимания, я встал и направился в сторону туалета. Нехорошее предчувствие кольнуло в сердце. В мужском туалете никого не оказалось. Я подошел к дверям женского туалета и услышал приглушенный крик сквозь сдавленное рыдание. Рванул закрытую на защелку дверь и, сорвав скобу, увидел, как мэр насиловал Катрин возле унитаза, зажимая ей рот и выкручивая руки. На полу валялся его пиджак с депутатским значком и разорванная кофточка Катрин. По-видимому, игра саксофониста заглушила шум борьбы и крики девушки. Никто ничего не слышал.
   Схватив окладистую бороду, я развернул мэра к себе лицом и со всей силы нанес удар кулаком в его орлиный глаз. Он выпустил Катю из рук и, как подкошенный сноп, рухнул прямо на унитаз, затих, не подавая признаков жизни. Успей я минутами раньше, этого бы не произошло. Катрин одернула юбку, подняла с пола кофточку и закрыла ею лицо.
   – О, Боже, какой стыд, – произнесла она сквозь слезы. – Как я покажусь в таком виде на людях?
   – Я сейчас вызову милицию.
   Она в страхе замахала руками, всем своим видом выражая протест:
   – Ни в коем случае, никакой милиции. Вы что же, хотите, чтобы потом на меня показывали пальцем все в городе. Я не вынесу такого позора. А потом, он кто? Он мэр. Больше будут верить ему, нежели мне. Он еще скажет, что я сама пригласила его в туалет. И я ничего не смогу доказать. Нет уж, давайте лучше незаметно уйдем отсюда. Вы меня проводите?
   – Ну, разумеется.
   Я накинул ей на плечи свой пиджак и мы, не привлекая к себе внимания, .вышли из ресторана, по лестнице спустились на первый этаж и покинули гостиницу.
   На улице, взяв такси, мы отправились на окраину города, где жила девушка. В машине Катрин немного пришла в себя. Она попросила у меня зеркальце и, рассматривая свои припухшие глаза, сказала:
   – Я вас очень прошу об этом никому не говорить. Что случилось – потерянного не воротишь.
   Мне было жаль ее, но слова утешения застревали в горле. Я не знал, как ее успокоить, и взял ее узкую ладонь. Она посмотрела на меня, но не отняла руки. Я нежно пожал ей пальцы и вдруг почувствовал, как по моему телу пробежала дрожь томления. Мне не хотелось выпускать ее из объятия. Так мы доехали до ее дома. Выйдя из машины, я расплатился с таксистом и решил проводить ее до самого подъезда. Когда я протянул ей руку на прощание, она вдруг предложила мне:
   – Если вы не спешите, я могла бы напоить чаем.
   – А это не поздно? Она пожала плечами.
   – Дома все равно никого нет, мама ушла на ночное дежурство.
   Каким-то чувством я понял, что после всего пережитого она боится остаться одна, и согласился. Мы прошли в ее квартиру, которая находилась на первом этаже. Жилище, обставленное очень скромно, но со вкусом, состояло из маленькой кухни и двух комнат: в одной жила ее мать, в другой – она сама. Катя на кухне поставила на плиту чайник и провела меня в свою длинную узкую комнату, половину которой занимало пианино. Длинный стеллаж во всю стену был забит книгами. Увидев мой интерес к литературе, она заметила:
   – Это остались от папы. Он умер семь лет назад от чахотки. Но там есть и мои книги.
   – Вижу, – ответил я. – "Руководство по вышиванию", "Домоводство".
   – Это мамины книги, – улыбнулась она. – Мои книги в основном по искусству и музыке, но я очень люблю и художественную литературу.
   Я заметил на полках много книг на немецком и французском языках. Они, по всей видимости, принадлежали Катрин. Взяв в руки томик Франсуазы Саган, я присел на тахту возле журнального столика. Катрин положила на столик салфетки, поставила чашки и вазу с печеньем. – "Любите ли вы Брамса?" – спросил я ее, прочитав название книги.
   – Не так, чтобы очень, – ответила она. – Мне больше по душе Бетховен, Вагнер, Чайковский.
   – А мне нравится Моцарт.
   – Ну, Моцарт – это бог музыки.
   – А вы не сыграете мне из того, что вам нравится? – попросил я, когда она вернулась из кухни.
   Катрин в нерешительности остановилась с чайником в руке.
   – Давайте в другой раз, – сказала она, наливая мне чая. – Сейчас поздно, многие соседи уже легли спать, а в панельных домах такие тонкие стены, что все слышно. Лучше я вам поставлю тихонечко какую-нибудь музыку на проигрывателе.
   Она выбрала на полке пластинку и включила проигрыватель. Зазвучала музыка Баха. Катрин приглушила звук, сев возле меня на тахту, взяла свою чашку. Некоторое время мы слушали музыку.
   – До сих пор не могу прийти в себя, – сказала она, – все, как в дурном сне. Хочется вымыться и забыть все. Вы не возражаете, если я приму душ?
   Я встал и заторопился:
   – Ну, мне пора, чай был великолепный.
   – Не уходите, – остановила она меня жестом, ее лицо выражало просьбу. – Побудьте немного со мной, еще не очень поздно. Мне так не хочется остаться одной, я разревусь от отчаяния. Я быстро, подождите несколько минуток.
   Я вынужден был сесть опять на свое место. Катрин ушла в ванную, оставив меня одного. Я посмотрел на часы, было уже поздно, но немного я еще мог задержаться. Минут через десять она вышла из ванной в халатике и домашних тапочках, стройная, свеженькая и до удивления притягательная. Волосы у нее были еще влажные.
   – Налить вам еще немного чая? – предложила она.
   Я кивнул головой. Когда она наклонилась к моей чашке с заварником, я увидел за отошедшей полой халата коленку и стройную ногу чуть выше. У меня перехватило дыхание. Она села возле меня и вылила оставшийся чай из заварника себе в чашку.
   Все произошло очень быстро. Я не удержался и поцеловал ее. Она не сопротивлялась. Я испытал такое возбуждение, какое вряд ли переживал когда-нибудь в своей жизни. Наклонив в поцелуе голову вниз, я уложил ее на тахту и поднял с пола ее ноги. Она смотрела на меня своими широко раскрытыми карими глазами, в которых не было ни страха, ни сожаления, и только чувство ожидания. Я поспешно сбросил с себя одежду, ногой задев журнальный столик, одна чашка упала и разбилась, но меня уже ничего не могло остановить. Я входил в Катрин, как в запретную сказочную страну, о которой не мог и мечтать минутами раньше. Это было подобно вхождению в рай или обретению бессмертия.
   Даже в молодости я не обнимал такого совершенного тела. Рядом со мной на тахте лежал ангел, младше меня почти на тридцать лет, самый совершенный и грациозный среди живущих на земле женщин. Она положила свою почти детскую ручку на мою грудь, и мне показалось, что счастье накрыло меня своим крылом. Признаться, что я был на седьмом небе от счастья – это не сказать ничего. Некоторое время мы лежали молча. Я старался, как можно незаметнее, посмотреть на часы, но она перехватила мой взгляд.
   – Не уходи, – сказала она мне таким просительным тоном, что у меня сжалось сердце. – Не уходи сегодня, я очень тебя прошу. Мне так тоскливо остаться одной, после всего, что сегодня со мной произошло.
   Я не смог ей отказать и остался у нее ночевать. Первый раз после длительного времени я спал с молодой девушкой. Нет, конечно же, за последние десять лет у меня были молодые девушки, студентки моего учебного заведения, но с ними я никогда не спал, и наши связи обычно ограничивались двумя-тремя часами. Иногда на этом все и кончалось. Тут же был другой случай. К Катрин меня переполняло чувство жалости как к незащищенному существу, которое любой встречный мог обидеть, безнаказанно изнасиловать в туалете. От этой мысли у меня защемляло сердце.
   Я лежал рядом с ней на узкой тахте под одним одеялом и обнимал ее плечи, то погружаясь в дрёму, то просыпаясь, ощущая гибкость молодого тела, источающего нежный аромат юности. Мне казалось, что меня окутывает розовое облачко в образе самой Катрин, проникает в меня своим телом, подобно золотому дождю, наполняет блаженством, испытав которое, можно без сожаления умереть.
   Утром я проснулся с чувством счастья, которого уже не испытывал давно. Под впечатлением прошел день. А вечером состоялось бурное объяснение с супругой. Мне трудно было ее убедить, что ночь я провел не с женщиной.
   – Что это? – спросил я у нее, увидев у порога свой чемодан.
   – Твои вещи, – заявила она. – Ты переезжаешь к ней.
   Я сделал удивленное лицо.
   – К кому "к ней"?
   – К той, с кем ты провел эту ночь.
   – Я провел ночь у друга.
   – Это неправда! – заявила жена. – У тебя уже давно нет друзей. Мы живем вместе не первый день. И я тебя вижу насквозь.
   – Все это твои фантазии.
   – Ты бы лучше очистил от рубашки губную помаду.
   Я не клюю на подобные трюки, но знаю, что у нее хватит фантазии и изобретательности, чтобы устроить мне ловушку и уличить меня. Моя жена была умной женщиной.
   В тот вечер между нами еще не произошло окончательного разрыва, но впервые я подумал, что буду сожалеть, если с ней расстанусь. Предчувствие мне подсказывало, что наше расставание неизбежно, так как в этом мире все временно: привязанности, жилище и даже сама жизнь. Все отлетает в прошлое, но я также сознавал, что перед человеком нет и будущего, а только те жалкие минуты жизни, отпущенные ему перед смертью, которые убегают стремительно, как песок сквозь пальцы. В ту минуту я видел мир уже по-иному. Я смотрел на себя как бы со стороны, охватывая новым взглядом перспективу моих отношений с женой, мое добровольное заточение в своем кабинете и бесполезную трату времени над иссушающими мозг никому не нужными книгами. И вдруг это мое убежище от суеты и тревог показалось мне жалким, и сама жизнь ничтожной, потому что поток свежего ветра ворвался в мое серое застоявшееся существование, а реальность оглушила меня своим криком: "Что же ты делаешь? Все проходит, и у тебя не остается времени, а ты так и не видел жизни, не познал ни меры вещей, ни самого себя. Беги от всего этого насиженного, пока не поздно. И как бы ни уважала тебя твоя жена, и как ни жаль тебе расставаться со своим домом, освободись от всех пут. Начни свою жизнь сначала. Попробуй постичь гармонию мира и слиться с ним в своем новом возрождении". И я уже смотрел на жену как на свое прошлое, с надеждой возродиться, подобно сфинксу, с новой женщиной в огне моей пламенной страсти.
   Вдруг мне захотелось бежать от всего, чтобы не думать о своем конце, когда меня будут выносить вперед ногами под вопли неутешной вдовы. В душе я всегда себе признавался, что боюсь смерти.
   Я подумал, ради чего я растратил лучшие годы своей жизни? Приобрел ли я какие-то особые знания, кроме тех, что принято называть житейской мудростью – savoir de vivre, почерпнутой мной из хлама древних рукописей давно ушедших в мир иной таких же, как я, несчастных людей. И вообще, нужны ли эти знания? И могут ли они пригодиться в жизни? Ведь настало другое время, и никому нет дела до Софокла и Аристотеля. Кому сейчас нужна эллинистика? Археологам? Святой православной церкви, считающей все, что было создано до Христа, ересью? Ведь попы изучали древнегреческий лишь потому, что на нем был написан "Новый Завет" Библии? Или может быть, студентам и школьникам, которые по-настоящему не могут выучить ни одного живого иностранного языка, не говоря уже о мертвом? Медицина и наука пользовались всегда латынью. Таким образом, этот священный язык оказался лишним в нашей цивилизации, хотя мы, европейцы, должны быть обязаны только ему всей нашей культурой. Нет, никому не нужен этот благозвучный, краткий и благородный язык, на котором о многом можно сказать так сжато и точно, как будто щепоткой схватить истину. Ведь истина для нас всегда невидима, иллюзорна и пуста, как говорил Эпифаний о том, что "все вещи находятся в бесконечном пространстве, что все происходит только в нашем представлении и мнении, и никак не в действительности. Так только кажется,– подобно веслу на воде". Я сознавал, что прожил жизнь бесполезную и скучную. Встреча с Катрин вернула меня к действительности, встряхнула, и заставила оглянуться на весь пройденный путь. И я ужаснулся, поняв, что ничего не сделал в своей жизни.
   Я окинул еще раз мрачным взглядом свой полутемный кабинет, и мое настроение совсем испортилось. Все эти шкафы с книгами, приводившие в восторг мою супругу, лишь оттеняли мою серость. Где-то там, в глубине валялась скромная папка с моей Диссертацией. Это все, что я создал за свою полувековую жизнь. Я понял, что, кроме повседневной суеты и своей сомнительной учености, я уже ничем не обладал.
   Еще пройдет немного времени, и я рассыплюсь в прах вместе со своей диссертацией, уйду в ничто. Прекрасная перспектива – ничто уходит в ничто, как говорил Нивос Родеф. Вероятно, поэтому приближение смерти толкает нас к безумию, и мы цепляемся за жизнь, даже когда она предстает перед нами в образе юной Катрин или какой-нибудь другой молодой девушки.



4. Иллюзорное счастье

   Любовь, истинную, всепоглощающую и согревающую скучное серое будничное существование, безумную, наполняющую душу счастьем, мне приходилось скрывать ото всех: от сослуживцев, знакомых, моей жены и ее матери.
   В любви никогда не бывает золотой середины, потому что любовь – это вечное неравенство, когда одна сторона несоразмерно возвышена или унижена другой. При равновесии обеих сторон получается дружба, что порой и происходит, когда любовь остывает из-за уравнения сторон. Но чаще всего любовь иррациональна, чего никто из влюбленных не замечает и не видит, куда направлены ее векторы.
   Так я думал у горного ручья с лесу под сенью деревьев, анализируя мои отношения с Катрин и со своей женой. Когда-то жену я возвысил до своего положения, но потом начал ее постоянно ежедневно принижать. Униженную же при мне Катрин я пытался возвысить до своего уровня и готов был при ней унижаться сам вплоть до того, чтобы целовать ее ноги. Но нужно ли было такое положение ей? Единение душ не означает равенства. При таком единении как раз происходит обратное – одна душа подчиняет себе другую. И понимая это, я все же поступал не совсем осмотрительно, отдавшись бурному потоку своей страсти, хотя этого тогда еще ясно не сознавал.
   Однажды в моей душе промелькнуло сомнение по поводу будущего наших отношений с Катрин, неустойчивость которых я ощущал шестым чувством, сидя на кухне за чашкой у нее дома. В брюках и плотно облегающей кофточке она суетится у плиты, разогревая готовую пиццу на двоих. Я появился у нее в первый же вечер, как только ее мама отправилась на ночное дежурство. Увидев меня на пороге, она нисколько не удивилась, только попросила, чтобы в следующий раз я предупреждал ее заранее о своем визите. Я отдал ей купленную мной пиццу и коробку конфет. Только у нее дома я мог почувствовать, как в неожиданно открывшейся тайной нише моего сердца загорался волшебный фонарь, преображая всю мою жизнь как изнутри, так и снаружи. Я видел ее стройную фигурку, слышал ее певучий голос, ощущал ее свежесть, исходившую подобно дыханию от юного цветка.
   – Что ты сказал жене, когда утром вернулся домой? – вдруг спросила она, вынимая пиццу из микроволновки.
   – Домой я вернулся вечером.
   – И все же, как ты объяснил свое ночное отсутствие.
   – Я сказал, что был у другой женщины, – соврал я.
   – И что она тебе на это ответила?
   – Она ничего не ответила.
   – Ты обманываешь меня, как все прочие мужчины, – решительно заявила она мне.
   – Почему? – удивился я.
   – Я не люблю, когда меня обманывают, – продолжала она спокойным тоном, накрывая на стол. – Я не дура, и сразу понимаю, когда говорят правду, а когда лгут самым бессовестным образом в глаза. У меня достаточно интуиции, чтобы отличить одно от другого. Я тебе сейчас скажу, чем ты привлекаешь меня. Во-первых, мне казалось, что я увидела в тебе человека, который отличается от всех других мужчин тем, что он не похож на них. Я подумала, что вот он тот, с кем не страшно связать свою судьбу. Потому, что он не лжет, как другие, говорит всем правду в глаза, какой бы она не была. Подлецу он скажет, что тот – подлец, дураку, что он – дурак. Он может постоять за себя, никому не даст себя унизить, не потому, что у него есть власть или полные карманы денег, защищающие его, а потому, что он честный, справедливый и уважающий себя человек. И в этом – его преимущество над всеми этими жалкими ублюдками и их боссами. Он никогда не будет ни перед кем пресмыкаться, потому что он гордый и независимый человек, он сильный и умный, его ум – его оружие. Разрушительное оружие, перед которым отступает это ничтожество, и трепещут власти. Он может защитить не только себя, но и слабое существо рядом с собой, я имею в виду женщину. Его боятся, его опасаются, его уважают за его ум и смелость. И если этот человек вдруг начинает юлить и лгать, то он тут же представляет собой жалкое зрелище, недостойное его самого.
   – Извини, – ответил я ей, – вчера я ничего не сказал своей жене.
   – Но она хотя бы спросила, где ты провел ночь?
   – Разумеется.
   – И ты словом не обмолвился о том, где находился?
   – Как видишь.
   – А что же она?
   Она сказала: "Одно из двух: или ты напился и не мог прийти домой, или ты был у женщины".
   – Она права. У тебя умная жена.
   – Да.
   – И что ты ей ответил?
   – Ничего не ответил. Она сама сказала, что я не напиваюсь до того, чтобы не приходить домой. Значит, я провел ночь у женщины.
   – Вы поругались?
   – Она выставила к порогу мой чемодан.
   – И что ты намерен делать?
   – Уйти к тебе.
   – Но я не могу тебя принять, потому что живу с мамой.
   – Тогда мне придется остаться с женой.
   – Я думаю, что так будет лучше.
   – Но я хотя бы могу с тобой встречаться?
   – Я же тебе сказала, что ты можешь ко мне приходить, только заранее предупреждай.
   – И наши отношения всегда останутся такими?
   – Не знаю, – ответила Катрин, приглашая меня к столу. – Мне очень трудно заглянуть в будущее, потому что я не знаю, что будет со мной завтра.
   – Но женщину невозможно долго водить за нос, – заметил я, садясь за кухонный стол. – Рано или поздно она все равно обнаружит нашу связь, и что будет тогда?
   Катрин пожала плечами.
   – Не знаю, – ответила она. – Будущее покажет.
   На этом наш разговор с Катрин закончился. Я смутно видел свое будущее. Как видно, подумал я, мне придется вести с обеими женщинами двойную игру, из-за чего я в конце концов окажусь между двумя стульями. В чем-то она права, будущее скрыто от нас, потому что оно непредсказуемо в силу нашей непредсказуемости. К тому же сущность любого человека такова, что он вынужден иметь как бы два дна: одно светлое, находящееся на поверхности, другое же темное – в своей глубине. И здесь уж ничего нам не поделать. Мы не можем быть поверхностными, одноклеточными, так как наше естество скрыто внутри нас. И есть такие глубины нашего сознания, что их лучше не будить, так как в них таится сила дьявола так же, как и сила Бога.
   В другой раз, когда мы лежали с ней в постели, я еще более почувствовал хрупкость наших с ней отношений. Тогда речь зашла о ее первом мужчине. Так обычно бывает, когда молодая девушка лежит рядом, то хочется спросить, кто у нее был первым. На что она мне ответила:
   – Мне не было еще восемнадцати лет, когда это случилось. Я отдалась в гостинице одному подонку.
   – Как? – удивился я. – Просто так?
   – Конечно, не просто так, а чтобы насолить другому парню.
   – Которого ты любила?
   – Возможно, и сейчас я его люблю.
   – Почему же вы расстались?
   – Нас разлучила Татьяна Викторовна. Впрочем, до близости у нас с ним так и не дошло. Мы срочно уехали с чемпионата в Москву. Это случилось тогда, когда я стала чемпионкой мира.
   – И ты продолжаешь его любить?
   – Не знаю. Я его не видела пять лет. Татьяна Викторовна поставила передо мной условие, чтобы я никогда с ним не встречалась, иначе она перестанет меня тренировать.
   – Неужели тебе так необходимы эти тренировки?
   – Чтобы побеждать, нужно иметь хорошего тренера. Пока же я себе не принадлежу.
   В это время в прихожей раздался звонок.
   – Кто это? – спросил я встревожено.
   – Не знаю, пойду, посмотрю.
   Катрин встала с кровати, и стала надевать тапочки и халат, но звонок затрезвонил с таким нетерпением, что она забеспокоилась.
   – Это моя мама, только она может так звонить, – заметила она. – Вернулась с работы, может быть, что-нибудь забыла, а может быть, подменилась, что-то она последнее время неважно себя чувствовала.
   – Что же мне делать? – спросил я, вскакивая с постели.
   – Если она ненадолго, то ты мог бы посидеть у меня в шкафу или спрятаться под кроватью, но если она останется совсем, то мне придется тебя ей представить.
   – Это исключено. Как я, женатый человек, буду выглядеть в ее глазах?
   – Тогда есть еще один выход. Ты можешь выпрыгнуть в окно. Здесь не высоко, первый этаж.
   Я стал спешно натягивать на себя одежду, в то время как звонок заливался в прихожей. Кое-как одевшись, я открыл створку окна и спрыгнул на землю.
   Озираясь по сторонам в темноте, я поспешил удалиться от окна, где, как мне казалось, находилось мое счастье. Счастье иллюзорное, хрупкое и ускользающее (одного звонка в дверь хватало, чтобы прогнать меня от него, как вора), но все же счастья яркого, выстраданного, наполняющего душу, если не восторгом, то хотя бы страданиями. После этого случая я предложил Катрин встречаться на моей даче за городом, куда мы стали, время от времени, ездить электричкой. Здесь мы чувствовали себя в большей безопасности, чем у нее на квартире, но, как выяснилось позднее, напрасно. Именно здесь нас застала моя супруга и устроила отвратительную сцену ревности. Хорошо, что хоть Катрин удалось сбежать от когтей моей жены.
   Я лежал и смотрел на небо, по которому плыли облака, и ветерок выдувал в листьях берез, осин и кленов шепотом именно те слова, о которых я думал: "Счастье шатко, хрупко, ломко, кратко…"
   Я поднялся и отправился на станцию к электричке. Мне нужно было вернуться в город, чтобы выяснить с Катрин мою дальнейшую судьбу.



5. Расставание

   Вскоре после происшествия на даче Катрин вместе с Татьяной Викторовной уехала на сборы в Москву. Я так и не выяснил с ней до конца возможность и перспективы нашего будущего союза. С женой же день ото дня мои отношения становились все хуже и хуже. Город готовился к проведению международных соревнований по художественной гимнастике. Слава о школе Татьяны Викторовны гремела по всей России, поэтому мэр города (Орел-громовержец Зевс) Зиновий Евгеньевич решил устроить подобные соревнования, тем более Дионис Сан Борисыч субсидировал их своими деньгами. Предстоящее мероприятие широко разрекламировали пресса и местное телевидение. Увидев в газете объявление о нем, моя жена вдруг изменила ко мне отношение и очень миролюбиво предложила сходить с ней вместе на открытие соревнований. Я пожал плечами и согласился, ничего не подозревая о ее кознях.
   До открытия соревнований мне так и не удалось встретиться с Катрин, которая должна была приехать в город накануне их проведения вместе с Татьяной Викторовной и именитыми гостями из Москвы. В центральный спортивный зал мы отправились вместе с женой. Мне была непонятна причина того внезапного с ее стороны примирения, но на открытии все выяснилось. Моя жена никогда не видела близко свою соперницу, и, по-видимому, решила познакомиться с ней. Это я понял уже во время выступления гимнасток. Когда Катрин грациозно летала по арене, как ласточка, с красной лентой, выписывая ею в пространстве разные фигуры, моя жена наклонилась ко мне и произнесла:
   – Так вот она какая, твоя зазноба. Вспоминаю, как она дала деру с дачи. Жаль, что не попала тогда под мою горячую руку, а то бы я ее причесала.
   В то время, как зрители с замиранием в сердцах следили за ее выступлением, а потом весь зал бурно ей аплодировал, по моему телу пробегала легкая дрожь. Я боялся публичного скандала, потому что знал непредсказуемость своей супруги, остающейся внешне спокойной. Но за этим спокойствием, я был уверен, бушевала буря. Я пробовал слабо сопротивляться и отрицать, но все было бесполезно, напротив, мои возражения приводили к обратному результату и только распаляли ее пуще прежнего.
   – Так ты отрицаешь, что это была она? – спросила моя жена. – Но это мы можем сейчас выяснить прямо у нее. Если ты хочешь, то я это сделаю, подойду к ней и принародно попорчу ее красивую прическу.
   – Ты сошла с ума. А вдруг выяснится, что это не она?
   – Не делай из меня дуру. Тебе бы очень хотелось, чтобы я сошла с ума, но ничего не выйдет. Тебе не удастся упрятать меня в психушку. К тому-жe я очень хорошо запомнила ее. Здесь ошибки быть не может. Ты только посмотри, с кем ты связался. Сколько лет тебе, и сколько ей? Она тебе годится в дочери. Через десяток лет ты будешь уже стариком, а она только-только станет молодой женщиной. Что ты будешь с ней делать? Я уже не говорю о том, что она будет тебе наставлять рога на каждом шагу. Мне жаль, что ты меня променял на такую соплячку. Все же мы с тобой прожили долгую жизнь, а в конце ты мне ответил такой черной неблагодарностью. Паршивец, сегодня, когда я вернусь домой, чтобы ноги твоей не было у меня. Выметайся со всеми своими шмотками и оставь на моем столе свои ключи. А сейчас пошел вон, если не хочешь, чтобы я закатила прямо здесь публичный скандал.
   Мне ничего не оставалось делать, как встать и покинуть спортивный зал. Я вернулся домой, собрал необходимые вещи в чемодан и ушел, оставив свое насиженное гнездо. Я не знал, куда мне деться, и поэтому, дождавшись в городском парке, когда стемнеет, отправился к Катрин. Я подошел к ее окну, чтобы проверить дома ли ее мать, но тут меня ждал новый сюрприз. Я не мог заглянуть в ее окно, так как оно находилось довольно высоко от земли, но через открытую форточку услышал звуки и все понял. Она принимала дома мужчину. Так уж выпало на мою долю, что мне пришлось услышать ее стоны в объятиях другого, и. я вспомнил пророческие слова моей жены о неверности моей будущей невесты. И еще я вспомнил о желании мэра брать у Катрин уроки французского языка. Мне захотелось выяснить, кто же попал в постель к моей возлюбленной: выродок – наш мэр или полоумный недоносок и навозный жук – Сан Борисыч. Я вошел с чемоданом в подъезд дома и повторил звонком те же трели, которыми возвещала о своем приходе ее мать, затем, оставив чемодан в подъезде, я обежал дом и притаился возле ее окна. У меня чесались руки еще раз приложится к глазу нашего разлюбезного мэра.
   Каково же было мое удивление, когда я увидел, как из открывшегося окна выпрыгнул совсем молодой парень атлетического телосложения. Он пружинистыми ногами оттолкнул свое гибкое тело от земли и чуть было не взмыл в воздух. Его приземление совсем не походило на мое. Тогда я чуть не сломал себе ноги, ударившись о землю, как куль с отрубями. Парень оглянулся по сторонам, затем виновато улыбнулся мне и пошел своей дорогой, как ни в чем не бывало. Я обалдело смотрел ему вслед еще некоторое время, а потом вернулся в подъезд к своему чемодану.
   Двери мне открыла Катрин в несколько возбужденном состоянии и с недовольным выражением лица. Ее первыми словами были:
   – Я же вам говорила, чтобы вы всегда предупреждали заранее о своем визите. И потом, зачем так трезвонить в дверь? Вы, наверное, переполошили всех соседей.
   Я ничего ей на это не ответил, угрюмо пожал плечами и извинился. Она предложила мне пройти в квартиру. Увидев мой чемодан, Катрин спросила:
   – Вы куда-то собираетесь ехать?
   У меня не хватило духа признаться ей, что моя жена выставила меня вон из квартиры вместе с моими вещами.
   – Да, – ответил я. – Мне предстоит дальняя дорога, пришел проститься и выяснить до конца наши с вами отношения.
   Она понимающе кивнула головой, предложила войти и спросила, не хочу ли я чаю, указав взглядом на кухню. Краешком глаза я заметил разобранную постель в ее комнате, в которой когда-то я купался на седьмом небе от счастья и блаженства и где только что валялся какой-то молодой нахал.
   Я оставил чемодан в прихожей и прошел на кухню. На столе стоял начатый торт – подарок потревоженного гостя. Она налила мне чашку чая и отрезала кусок от этого торта.
   – Это хорошо, что вы пришли проститься, – сказала она вполне дружелюбно, – хотя и не совсем вовремя. Но как бы там ни было, нам надо объясниться. Помните того парня, о котором я вам как-то рассказывала?
   – Да, – выдавил я из себя, – с которым у вас тогда ничего не получилось.
   – Вот именно, – ответила она. – В этот раз я его встретила в Москве. Вернее, он разыскал меня сам и сказал, что не может жить без меня на этом свете. Я тоже его люблю, и мы решили пожениться. Я уеду с ним.
   – Сейчас он в городе?
   – Да. Он приехал посмотреть наши соревнования и заодно решить все наши дела.
   – Вы уже говорили об этом с Татьяной Викторовной?
   – Пока нет, но думаю, что он обязательно с ней поговорит и это для нее будет большим ударом.
   – А если она тебя не отпустит? – в моем сердце еще теплилась надежда.
   – Это уже не имеет никакого значения. Я останусь с ним. Я так решила, если даже мне придется бросить спорт.
   Я посмотрел на часы.
   – Ну что же, мне пора. Желаю вам счастливой семейной жизни.
   Катрин не стала меня удерживать. Я взял свой чемодан и вышел в темноту ночи. Я не знал, куда мне идти, и только думал о том, как глупо закончилась моя семейная жизнь. Идти домой не хотелось, и я направился в городской парк. Там, сев на лавку, я долго размышлял над своей жизнью, о том, что мне делать и как мне быть. Над моей головой подслеповато горели светильники. Несмотря на поздний час, по парку еще шарились влюбленные, только я сидел один-одинешенек, никому не нужный, без семьи, без крова, без тепла, без денег. Было над чем подумать, и, как часто бывает с нашим братом, мои размышления приняли философские направления, а чуть позже вообще перешли в контемплативную плоскость. Философ везде остается философом. Мне не нужно было особых условий, чтобы в своих мыслях воспарить в абстрактные сферы. Всё, что меня окружало, это – деревья парка и звездное небо. Мы вдвоем: этот мир и я. Глядя на небо, я думал: "А что, собственно говоря, изменилось? Ведь мы остались все теми же, этот мир и Я.
   …и Я, и Я, и Я (Ия-ия-ия).
   Как говорил Джеймс Джойс: "Но я, энтелехия, форма форм, сохраняю свое Я благодаря моей памяти, ибо "формы" меняются непрестанно".
   И Я – интеллигент, и моя память хранит в себе весь мир и всю познанную человечеством Вселенную.
   И Я – гений. И как заметил все тот же автор: "Гений не совершает ошибок. Его блуждания намерены, они – врата открытия".
   И Я – исследователь, ибо Я открываю мир, делаю его познаваемым и новым, похищая у самого Создателя его секреты.
   И Я – избранник, ибо Я вижу путь божьим глазом, и этот путь предначертан мне как испытание моей сущности, инкорпорированной в род человеческий. Как там сказал мистер Дизи: "Пути господни неисповедимы. Вся история движется к единой великой цели – явлению Бога".
   И Я – чудовище, своего рода гигантский паук, оплетающий своей паутиной всю землю. Я тку без конца свою сеть, распуская повсюду свою телесную ткань, заполняя ею пустоты мира. И ее молекулы денно и нощно снуют взад-вперед по всем направлениям подобно голодным всепоглощающим рептилиям.
   И Я – художник, выписывающий неустанно полотна своего воображения.
   И Я – музыкант, рождающий звуки и заполняющий ими всю Вселенную, превращая ложь в сладостные мелодии.
   И Я – политик, подбрасывающий ловушки, в которые попадаются целые народы.
   И Я – создатель, освоивший ремесло Бога, ибо я очень близок к нему в творения своего собственного мира.
   И Я – осел, ибо я непрестанно, чтобы не забывать себя, повторяю: "И Я, и я, и я (Ия-ия-ия)".
   Но, к сожалению, моя история на этом не закончилась. Мне суждено было пережить еще одно событие, после которого я понял, что, связавшись с супер людьми, завоевывающими мир, я еще легко отделался, выйдя целым и невредимым из всей этой истории. Это событие, потрясшее весь город, произошло через несколько дней после того, как я потерял кров, расставшись с женой. Вскоре состоялся суд, где я" присутствовал уже не как свидетель по делу Нивос Родефа, моего бывшего друга, укокошившего свою молодую супругу, а как простой зритель.



ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. (PSICHE)


ПОДВИГ СВЯТОЙ ЛИСИСТРАТЫ XX ВЕКА


   Забыв о времени, Аполлон любовался танцем посланных им Муз Грации и Красоты. Северный народ, обласканный весенним солнцем, веселился, забыв о длинной суровой зиме, голоде, лишениях. Музы согревали гиперборейцев музыкой и танцами, заставляя их очерствевшие души озаряться весельем, надеждой и радостью жизни. И в этих отчаявшихся сердцах возрождалось желание творить добро. Поэтому Аполлон решил оставить у них своих Муз. С тех пор гиперборейцы приобрели в жены самых красивых в мире женщин, но из-за них же лишились разума. Потому что истинная любовь всегда безумна.

   Родеф Нивос "Весна Аполлона в Гипербореи"



1. Суд

   Когда в нашем подобно стоячему болоту обществе, где всегда царит тишь и гладь, да божья благодать, случаются подобные происшествия, то все обыватели просыпаются и начинают жужжать, как растревоженные пчелы в ульи: "Да как это смогло такое приключиться?! Вот уж от кого не ожидали. Это надо же, сроду бы не подумал". А случилось то, что Татьяне Викторовне публично было предъявлено обвинение в членовредительстве. Эта обаятельная умная женщина своим чувственным ротиком откусила "ma;tre de plaisir" никому-нибудь, а самому чемпиону мира по марафону, самому быстрому бегуну в мире. Не понятно было, как она его смогла поймать, и как дотянулась своими губками до столь чувствительного места. Суд происходил во Дворце юстиции при огромном стечении народа. Местный Плевако ораторствовал:
   – У нас легко верят преуспевающим людям, тем более таким, которые добиваются в обществе высокого положения, или прославляют себя на весь мир, но в то же время закрывают глаза на ужасные общественные явления, и когда случаются подобные дикие казусы, то закатывают к потолку глаза и восклицают: "Да как могло такое случиться?!" А ведь случилось же. И кто в этом повинен? Да мы с вами и повинны в этом происшествии.
   Из толпы раздался голос шутника:
   – Но пока что, до этого случая, никто из нас не смог откусить член чемпиону.
   В зале раздался хохот. Судья зазвонил в колокольчик и объявил:
   – Если повторятся подобные выходки, то зал будет полностью очищен от публики и суд состоится при закрытых дверях.
   В толпе сразу зашикали. Никому не хотелось пропускать столь удивительный процесс века.
   – А вас прошу выражаться яснее, – обратился судья к защитнику.
   – Куда же яснее! – воскликнул словоохотливый Плевако. – И так все ясно. Не мы ли с вами желаем от них невозможного?! Не мы ли хотим, чтобы они устанавливали все новые и новые рекорды, а потом опять побивали их и расширяли пределы и без того уже гипертрофированных человеческих возможностей. При этом вы забываете, что человек, который испытывает постоянное нервное напряжение, рано или поздно приходит к срыву, который по-разному проявляется. В нашем случае женщина откусила мужчине детородный орган.
   – Прошу не валить все в одну кучу, – запротестовал общественный обвинитель, – а разобраться во всем по порядку.
   Судья его тут же поддержал:
   – Слово предоставляется общественному обвинителю.
   – Уважаемые господа! – начал свою речь защитник мужского достоинства. – Когда совершается какое-нибудь преступление, то все обращают внимание почему-то на мотивы, а не на преступников. Я знал одну женщину, которая пользовалась всеобщим уважением и считалась очень доброй до тех пор, пока не проткнула отверткой своего благоверного мужа. Вообще-то человеческая жестокость часто только меняет свои формы и внезапно проявляется тогда, когда ее меньше всего ждешь. Обратимся к нашему случаю. Несомненно, наша подсудимая пользовалась всеобщим уважением и вниманием общественности, она считала себя непогрешимой и неподсудной, потому что привозила отовсюду золотые медали, которыми, правда, награждали не саму ее, а ее воспитанниц. Не знаю, что она делала со своими ученицами, которые высохли, как спички, и которых видеть было страшно. Но я думаю, что здесь не обошлось без жестокости. Вы только на них посмотрите, они даже на женщин не похожи. И все это делалось для того, чтобы заполучить эти злосчастные золотые медали. Один наш соотечественник, отец русской юриспруденции, утверждал, что природа лучше человека, что в ней нет раздвоения и она всегда последовательна. Чем же занималась эта женщина? Она стремилась, разрушая природу, создать нового человека, более совершенного, чем сама природа. Она возомнила себя самим Господом Богом. И что в результате всего этого получилось? Природа наказала ее за себя. В какой-то момент она потеряла над собой контроль и проявила чисто звериные инстинкты, откусив бедной жертве его очень важную часть тела.
   – Пока что наказан потерпевший, – заметил судья. – Прошу вас говорить больше по делу.
   – Вот я и говорю, – продолжал общественный обвинитель. – Не стоит вмешиваться в природные процессы и создавать что-то более совершенное и над природное, чем придумал Господь Бог. Человек все только портит. Тысячу раз был прав Руссо, утверждая, что все, что вышло из рук Творца – прекрасно, а все, что из рук человека – негодно, потому что в человеке нет цельности, а одно лишь раздвоение. Что же произошло на самом деле? И почему юноша лишился своей очень важной части тела? А произошло все очень просто. Во время выступления за рубежом нашу подсудимую привлек мощный торс и накаченные бицепсы ее жертвы. Она затащила эту жертву во время грозы в свой номер и предалась с ней в своей постели блуду. После чего она посчитала, что жертва уже полностью на всю оставшуюся жизнь принадлежит ей. Однако потерпевший предпочел ей ее же воспитанницу, более молодую и более подходящую ему по возрасту. Но не тут-то было. Привыкшая везде побеждать и брать от жизни все, что ей захочется, наша подсудимая воспротивилась судьбе и решила, как говорят, взять быка за рога. Поэтому она поставила перед своей воспитанницей условие, что ни при каких условиях та не получит в мужья избранный ею объект обожания. Когда все же молодые сблизились и, так сказать, соединились, решив пожениться, то наша подсудимая завлекла опять обманным путем свою жертву в постель и откусила ей орган деторождения.
   – Я протестую, ваша честь, – подал голос со своего места защитник. – Подсудимая не завлекала потерпевшего в свою постель. Он сам пришел к ней, чтобы обсудить кое-какие дела и, как это водится между мужчиной и женщиной, оказался в ее постели.
   – Не лучше ли нам послушать самого потерпевшего, – заметил судья.
   Двери зала раскрылись, и на пороге появился сам виновник судебного разбирательства, красавец-атлет с откушенным мужским достоинством. Взгляды всех любопытных обратились в его сторону. Он, несколько смущенный, прошел к свидетельскому месту и поклялся говорить правду и ничего кроме правды. Затем общественный обвинитель обратился к нему со следующими словами:
   – Скажите, потерпевший, зачем вы приходили к подсудимой в день данного инцидента?
   Парень смущенно посмотрел по сторонам и ответил:
   – Ну, чтобы договориться.
   – О чем договориться?
   – Чтобы она не мешала нашей свадьбе.
   – А как она могла вам помешать?
   – Ну, не отпустить Катю со мной в Москву.
   – И что она вам ответила, когда вы обратились к ней с этой просьбой?
   – Она сказала, что отпустит ее со мной, если я пересплю с ней последний раз.
   – И что было потом?
   – Ну, я согласился.
   – Вы легли с ней в одну постель?
   – Да.
   – А как это произошло?
   – Ну, она стала меня раздевать.
   – Как маленького ребенка?
   – Да.
   – Вы не сопротивлялись?
   – Нет.
   От этих вопросов у бедного парня выступила испарина, он постоянно вытирал ладонью потный лоб.
   – А что было дальше?
   – Ну, вы сами понимаете.
   – У вас была близость?
   – Ну, конечно.
   – А как произошла мутиляция?
   – Что произошло?
   – Ну, как она вам его откусила?
   – Очень просто. Взяла в рот и откусила.
   – И что она вам при этом сказала?
   – Когда она его выплюнула, то сказала, что сейчас я смогу ехать с моей невестой хоть на край света.
   – У меня больше нет вопросов, – сказал общественный обвинитель, садясь на свое место.
   В ту же самую минуту вскочил защитник подсудимой и обратился к потерпевшему:
   – А скажите, милейший, чего вы ожидали от встречи с женщиной, которую обманывали раньше и собирались обмануть вторично?
   – Протестую, ваша честь, – воскликнул обвинитель.
   – Протест отклоняется, – ответил судья. – А вы, защитник, спрашивайте по существу.
   – Я и так спрашиваю по существу. Потерпевший ранее имел близкие отношения с подсудимой, это ясно из его ответа, когда подсудимая попросила его в последний раз переспать с ней. Нам не известно, как строились и протекали отношения между ними, но ясно одно, что разрыв вызвал у ответчицы вспышку ревности, гнева и обиды от той несправедливости, которую собирался нанести ей потерпевший. Кроме того, что он попирал ее женской чувство гордости и достоинства, закрутив интрижку с ее воспитанницей…
   – Я протестую.
   – …он собирался ее похитить после того, как она добилась ей титула чемпионки мира. Это ли не прямой удар для тренера, потратившего на свою ученицу лучшие годы жизни и вложившего в ее мастерство все свои силы? Кроме того, не должны ли мы дать моральную оценку поведению потерпевшего, раздвоившегося между двумя женщинами. Даже после того, как он сделал предложение своей невесте, он не захотел отказываться от соблазнительного предложения улечься в постель с другой женщиной. Но даже не это главное во всей этой истории. Пострадавшему нравились изощренные методы секса, ведь так, милейший, вы не будете отрицать того, что и в последний раз и раньше, когда вы прибегали к такого рода ласкам, вам нравилось то, что с вами проделывала ответчица? Иначе, как бы ваш "мэтр де плезир" оказался у нее во рту? Отвечайте, ведь вам это было приятно?
   – Ну, так.
   – Вот, видите. Все это характеризует нашего Истца как человека с сомнительной моралью, не брезгующего никакими средствами в достижении своих целей. Конечно же, его нужно пожалеть, все же он лишился того, без чего этот мир кажется нам не таким приятным и увлекательным, но в этом горе – его собственная вина. Не нужно пихать свой "мэтр удовольствий", как он его называл, куда попало.
   При последних словах защитника по залу Дворца юстиции прокатился восторженный шепот толпы. Из первых рядов до судьи долетали обрывки фразы:
   – …это надо же как повезло мужику, целый метр. Не могла же она ему весь откусить. Это же длина целой змеи. Ну, хоть полметра-то осталось…
   Но в это время в зале поднялась невеста потерпевшего и, глядя в глаза своей соперницы и бывшего тренера, произнесла:
   – Я хочу выступить с заявлением.
   Татьяна Викторовна, сидевшая на скамье подсудимых, услышав эти слова, побледнела.
   – Я хочу выступить с заявлением, – повторила ее ученица. – Мой тренер Татьяна Викторовна десять лет назад на даче живьем сожгла своего мужа. В подтверждение моих слов я могу представить суду доказательства.
   Услышав эти слова, весь зал ахнул. Судья объявил:
   – В связи с новыми открывшимися обстоятельствами, слушание дела в суде переносится на следующий день.
   Заседание суда в этот день было отложено, не еще долго по коридорам Дворца правосудия средь толпы гуляли свои суды и пересуды.



2. Признание

   На следующий день судебное заседание во Дворце правосудия открылось слушанием свидетеля по новому делу подсудимой. На этот раз показания давала бывшая ученица и чемпионка мира против своего тренера, обвиняя ее в убийстве собственного мужа. В зал суда набилось столько народа, что яблоку негде было упасть. Молодая гимнастка решительно подошла к свидетельской трибуне и принесла клятву говорить правду и ничего, кроме правды.
   – Однажды в холодный зимний вечер я пришла к Татьяне Викторовне домой, – начала она свой рассказ вначале робко, но потом более уверенно, – так как поругалась с матерью, и застала там только ее мужа, сама она где-то задержалась. Ее муж угостил меня чаем. Я ему рассказала о ссоре с мамой, и он меня убедил, что я не права, и что мне нужно, как можно быстрее, вернуться домой, чтобы моя мама не переживала. Он показался мне очень умным и добрым, и я согласилась. Он сказал, что не отпустит меня одну в столь поздний час и проводит до дома. Так оно и вышло, мы доехали до самого моего дома на его машине, а затем он вернулся обратно, Не подумайте, между нами ничего такого не произошло, просто мне было приятно, что обо мне проявляет такую заботу зрелый мужчина, ведь я рано потеряла моего родителя, и мне не хватало отцовского внимания. В следующий раз мы случайно встретились в городе и немного поговорили, тогда он пригласил меня посетить его школу, где он вел занятия по ушу. Раза два я ходила к нему на тренировку, но между нами ничего не было. И как-то раз он предложил мне отправиться вместе с ним в лес собирать грибы на его машине. По дороге мы заехали к нему на дачу. Татьяна Викторовна об этом ничего не знала, потому что он никогда не брал ее с собой в лес, она не любила такие прогулки. Так мы оказались вдвоем в лесу и неплохо провели время. Мы набрали несколько корзин грибов и уже собрались домой, как забарахлил двигатель у машины, он долго с ним провозился, но так и не устранил неисправность, а уже смеркалось. Нам пришлось заночевать у него на даче. Там была только одна кровать, и мы легли в нее вместе. Но вы не подумайте, между нами ничего не было. Он спал на одной половине кровати, я – на другой. Между нами сохранялось пространство. Вдруг я проснулась ночью от прикосновения к моему плечу, я открыла глаза и увидела лучик карманного фонарика и склонившуюся надо мной голову Татьяны Викторовны. Она приставляла к своим губам палец. Я поняла, что мне надо молчать. О, если бы я тогда подняла шум и разбудила бы ее мужа, то, может быть, не случилось бы того несчастья, но я, как заколдованная, не могла произнести ни единого слова и когда одевалась, и когда садилась в машину Татьяны Викторовны. Мы тихо отъехали от дачи, но не проехали и двухсот метров, как она вдруг остановила машину и сказала, что забыла в, доме свою сумочку, и приказала мне сидеть тихо. Затем она пешком пошла к дому. Я не знаю, что там происходило возле дома, потому что его от дороги загораживал лес. Вскоре она вернулась без сумочки, и мы поехали. До города ни я, ни она не проронили ни слова. Я чувствовала, что в чем-то виновата, и поэтому молчала. На следующий день я узнала, что ее муж сгорел на даче. Вначале я не могла в это поверить. Между нами состоялось объяснение, и Татьяна Викторовна мне сказала, что если кто и виноват в смерти ее мужа, то только я.
   Гимнастка закончила свой рассказ и посмотрела в сторону Татьяны Викторовны. В ее взгляде не было ни ненависти, никаких других эмоций, лицо оставалось спокойным и даже умиротворенным. Татьяна Викторовна, встретившись взглядом со своей ученицей, опустила свои ресницы, и все поняли, что она была смущена.
   В эту минуту со своего места поднялся ее адвокат и обратился к свидетельнице:
   – С чего вы взяли, что ваша наставница сожгла своего мужа? Ведь вы сами признались, что не видели, как она поджигала дачу.
   – Она сама мне это сказала.
   – Когда? Сразу после этого инцидента?
   – Нет. Только через пять лет. Когда я стала чемпионкой мира, и мы с ней возвращались из Афин самолетом в Москву.
   – Ваш разговор в самолете, конечно же, был с глазу на глаз, без посторонних свидетелей?
   – Да. Мы сидели вдвоем, и она мне все рассказала.
   – Я вопросов больше не имею, – сказал защитник и сел в кресло с явным видом исполненного долга.
   В разговор вступил общественный обвинитель, обратившись к подсудимой:
   – Я, конечно, понимаю, что с таким вопросом глупо обращаться к вам, потому что заранее знаю ваш ответ, но все же я должен вам его задать. Имел ли место подобный разговор между вами и вашей ученицей в самолете?
   Татьяна Викторовна подняла голову, посмотрела грустным взглядом в зал и тихо ответила:
   – Имел.
   – И вы признались, что сожгли живьем вашего мужа на даче?
   – Да.
   – И вы, в самом деле, это сделали?
   – Да.
   Публика в зале ахнула, судьи переглянулись, присяжные заседатели заерзали на своих местах.
   – Можно ли считать ваши слова официальным признанием в совершении этого преступления? – уточнил общественный обвинитель, еще не совсем веря в свою удачу.
   – Как хотите, так и считайте.
   – Но почему это признание вы сделали только сегодня?
   – Потому что раньше об этом меня никто не спрашивал.
   – Неужели следователь или какой-нибудь участковый милиционер не осматривал место тушения пожара?
   – Осматривал, он же и сделал заключение, что дача сгорела от неосторожного обращения с огнем самого владельца.
   – Почему же вы тогда не рассказали ему всей правды?
   – Если бы он меня тогда спросил, то я бы ему рассказала все, как было. Но он меня ни о чем не спрашивал.
   В зале некоторое время стояла тишина. Ни защитник, ни общественный обвинитель не находили слов для комментария признания вины подсудимой. Затем общественный обвинитель все же приступил к выполнению своего долга. Очень вежливо, с нотками сочувствия в голосе он обратился к подсудимой:
   – Вы не расскажете нам, как это произошло? И почему вы такое сделали?
   Татьяна Викторовна, потупив взгляд и опустив голову, начала свой рассказ:
   – Я, конечно, раскаиваюсь в том, что сделала. Но почему все так произошло, в двух словах не скажешь. Десять лет назад у меня был нервный срыв. Неудачи выступлений моих девочек на внутренних и международных соревнованиях очень больно отражались на моей психике, а тут началась полоса невезения: то одна травму получит, то другая из-за своей неосторожности простынет, то третья из-за невнимательности допустит ошибку во время очень важного выступления. Одним словом, сплошные неудачи. Сейчас-то я понимаю, что причина скрывалась во мне. Я вдруг ни с того ни с сего начала ссориться с мужем, проявляя свой нрав, оскорблять его. Наши отношения осложнились настолько, что мы неделями не разговаривали. Я рано уходила из дома и очень поздно возвращалась, не объясняя ему причин моих вечерних задержек. Это, конечно, ему не нравилось. В конце концов, он переехал жить на квартиру к своему другу, и тут я случайно узнаю у знакомых, что он решил приволокнуться за одной из моих воспитанниц, но за кем, я точно не узнала. А перед этим у меня произошел еще один инцидент. За год тяжелейших тренировок я подготовила одну претендентку на титул чемпионки мира. У нее все отлично получалось на тренировках, и я была уже почти уверена, что золотая медаль у меня в кармане. Но из-за неурядиц e мужем, как мне тогда казалось, я так ожесточилась и огрубела, что испортила отношения с этой ,девочкой, и она ушла от меня к другому тренеру. Представляете, какая это была для меня пощечина. Муж, узнав об этом, решил поддержать меня в трудную минуту и вернулся домой. Казалось, что наши отношения налаживаются, и вдруг я узнаю от той же знакомой, что он повез мою воспитанницу в лес на своей машине. Дело в том, что наши дачи с этой знакомой были по соседству. Вечером, вернувшись с дачи домой, она позвонила мне и сообщила, что мой муж с этой девочкой на даче. Здесь я потеряла голову, взяв свою машину из гаража, я ночью отправилась через лес прямо к ним. Приехав туда, я обнаружила возле дома его машину, в окнах свет уже не горел. У меня был свою ключ, и я бесшумно открыла двери. Осветив фонарем кровать, я к своему ужасу увидела в постели рядом с мужем мою самую любимую девочку Катю. Представляете, что я должна была пережить в эту минуту. Мир для меня перевернулся. Я не знала еще, что буду делать, но мне нужно было вначале ее, еще почти ребенка, вывести из этого дома, чтобы она не слышала наших с ним объяснений. Я тихонько ее разбудила и вывела из дома. Затем, оставив ее в машине, я вернулась к дому. Все было тихо, мой муж даже не проснулся, так он крепко спал, не чувствуя своей вины. И я подумала, ах так, но я тебе сейчас устрою побудку. Я не стала заходить в дом, просто принесла охапку сена, бросила ее на крыльцо и подожгла. Некоторое время я стояла, наблюдая, как огонь охватывает двери и стену дома. Я думала, что вот-вот мой муж выскочит в одних кальсонах из горящих дверей или из окна. Но он не выскакивал. Он продолжал мирно спать. Ах, так, решила я, так и спи себе на здоровье. Я развернулась и пошла от дома, села в машину и уехала. Я не верила в то, что он может сгореть. Он был такой сильный и непобедимый. Позднее мне кто-то объяснил, что иногда сонному человеку трудно проснуться, когда он начинает угорать. Но я этого не знала. Я думала, что он выберется из горящей избы. На утро, когда мне сообщили, что у меня сгорела дача, я была спокойной. Но когда после пожара не вернулся домой муж, меня охватил ; ужас, и я поняла, что причиной его смерти являюсь э я. Это я его сожгла живьем в своем доме. Для меня это было трагедией, которую я переживаю по сей день. Труп мужа не нашли, потому что был взрыв. Взорвались канистры с бензином в подвале, и весь дом разнесло в щепки по участку. Тогда я и сделала заявление о гибели мужа.
   Татьяна Викторовна закончила свой рассказ и бледная опустилась на свое место.
   В этот день судебное заседание так и закончилось на этой грустной ноте. Последующие дни судебное заседание разбирало подробности случившейся десять лет назад трагедии.



3. Приговор суда

   Перед вынесением приговора последнее слово было предоставлено подсудимой. Немного бледная, Татьяна Викторовна обвела печальным взглядом зал правосудия и молвила:
   – Сегодня вы проводите суд надо мной, женщиной. Вы, мои судьи, обладающие мужским достоинством. А по какому праву, позвольте спросить, вы судите меня, женщину, судом, который представлен только одними мужиками? Ах, как я должна быть благодарна вашему мужскому суду, сколько мне оказано внимания, и какая для меня это честь, ведь меня и осуждают, и защищают мужчины. А где же женщины, спрашиваю я вас? И почему их нет даже среди присяжных заседателей? Они только в зале суда, как немые свидетельницы вашего позора, потому что, признаю это, я лишила одного из вас мужского достоинства. Но, давайте разберемся, что же представляет собой это ваше мужское достоинство, если оно заключается только в той балде, которую вы носите между ногами.
   В зале среди публики поднялся шум.
   – Подсудимая, прошу выражаться вежливее. Вы все же находитесь в суде, так сказать, в общественном месте, – строго заметил судья.
   – А вы, господин судья, не затыкайте мне рот. Если уж дали мне последнее слово, то наберитесь мужества выслушать все до конца и не перебивать меня.
   – Я вас могу лишить этого слова, если вы не будете держать себя в рамках приличия и законности.
   – Ах, вот как, уважаемый господин судья. Значит, вы говорите о рамках приличия и законности. А кто их установил, эти рамки? Позвольте вас спросить. И были ли учтены при этом интересы женщины, когда эти рамки устанавливались? Ведь, наверняка, эти законы писались и принимались мужчинами. Ведь вся ваша юриспруденция находится в руках мужчин, впрочем, как и все другое в нашем государстве. Женщине остается одно – обслуживать мужчину, что она всегда делала с незапамятных времен. Даже ваша религия сделала из нас ваших служанок. Ваши законы и правила предписывают нам, женщинам, лелеять и холить ваше достоинство, и если мы, теряя всякое терпение, его откусываем, вы начинаете нас судить.
   – Перед законом все равны, и мужчины, и женщины.
   – Но только находимся мы с вами в разных положениях, вы имеете право судить, мне же вменяется в обязанность быть подсудимой. Но вы забываете, что наше общество состоит из равных долей, и по статистике женщин на земле больше, чем мужчин. Поэтому наша роль и положение в обществе должны быть, по меньшей мере, равнозначными с вашими. Но что же получается на деле? Вы управляете всем, чем можно управлять. Вы владеете всем, чем можно владеть. Вы, мужчины, владеете нами, женщинами, и относитесь к нам, как к вещам или своеобразному товару. Да, мы держим лидерство в области красоты и грации, из которого вы тоже сделали своего рода товар. Стоит только посмотреть на устраиваемые вами конкурсы красоты, на какую-нибудь мисс чего-то там. Это же позор для нас, женщин, когда нас полуголых, как коров или породистых лошадей, осматривают, выгуливают на подиуме, и, если бы была их воля, они нас бы даже ощупывали. Они смотрят на нас, как на товар, как на своих рабынь, которых потом можно продавать, и с нашей помощью делать деньги. Спорт и художественную гимнастику они тоже превратили в своего рода шоу-бизнес. Когда-то древние греки изобрели Олимпийские игры и относились к ним, как к святыне, приравнивая их чуть ли не к состязаниям богов. На Олимпийских играх могли принимать участие только сами мужчины, потому, как они считали, что природа наделила мужчину силой, а женщину – грацией. Они считали недостойным для женщины появляться на Олимпийских играх. Спорт (где, я считаю, нет места женщине) стал для наших мужчин прибыльным удовольствием, своего рода игорным бизнесом, через который прокручиваются огромные денежные средства. Даже художественную гимнастику, совсем уж не мужской вид спорта (а я считаю, что это вообще не спорт, а искусство), они превратили в разновидность своего бизнеса. Мудрые греки желали сохранить за женщинами их мир красоты и изящества, потому как понимали, что нельзя смешивать разные сферы, созданные природой. Когда же люди перестали это понимать, то человечество вступило в эпоху гермофродизма. Постепенно мужчины стали приобретать женские черты характера, а женщины – мужские, что на современном языке называется феминизацией мужчин и мускулизацией женщин. Теперь мы все удивляемся, почему это в нашем обществе так быстро растет сексуальное меньшинство. Почему многие мужики рядятся в женские одежды, становясь мистер-леди, а многие женщины хотят превратиться в мужчин. Я как-то слышала от одного трансвестита что якобы, Бог ошибся, и в его мужское тело поместил женскую душу. Все это чушь. Бог никогда не ошибается, создавая человека. Любой урод родится по вине того же человека, не соблюдающего законы природы. Только слепые не видят, что наше человечество давно и очень тяжело болеет. И болезнь эта происходит от монопольного правления нами обществом мужчин. Вы только посмотрите на них, они же совсем выродились. Они привели человечество в такое состояние распада и маразма, что выхода из тупика уже нет. Человечество гибнет, если уже не погибло. Мы, женщины, ни в чем не имеем прав, в этом обществе мы ничем не владеем. Они же смотрят на нас, как на своих рабынь, они могут нас обманывать, попирать нами и нашими правами, мучить нас, и если мы им наскучиваем, то бросают нас, как ненужные или использованные вещи. Они перестали быть мужчинами. Если бы сейчас их увидели древние греки, то содрогнулись от их ничтожества. В отчаянии я откусила одному из таких ничтожеств его "maitre de plaisir", как он его называл, "метр удовольствия". И сейчас я вижу, как с него спала вся спесь, и, возможно, он кое о чем задумался в своей жизни. А мне пришла в голову удивительная мысль, а почему бы нам, женщинам, не изменить ход истории, и не начать новую женскую революцию. Я вспоминаю Лисистрату, греческую женщину, которой на-доели войны, и она призвала всех своих сестер положить им конец. И войны мгновенно прекратились, потому что все женщины Древней Эллады договорились меж собой до полного мира не пускать в свои постели мужчин. Женщины древности победили мужчин, они принудили их к уступкам, к уважению к себе и нашим правам. Почему же нам сейчас не поступить таким же образом? Но я думаю, что наши обнаглевшие мужчины так просто не сдадутся, уж очень они привыкли к своему неуязвимому статусу наших господ, и вряд ли они просто так согласятся изменить свою сущность. Но, милые мои сестры, мы с вами можем изменить их сущность. Если каждая из нас хотя бы у одного мужчины откусит его достоинство, то общество, уверяю вас, сразу изменится. Они все превратятся в двуногих тварей, ничем не отличающихся от нас. И вот тогда, я думаю, наступит настоящее равенство полов и равноправие между нами и ими. И уже они не смогут ничем над нами верховодить. Они с нами перестанут играть в свои Олимпийские игры. Так давайте же начнем с ними играть в наши Олимпийские игры, как в кошки-мышки, только на этот раз мы уже будем кошками.
   После этих слов в зале поднялся такой гвалт и кавардак, что судье пришлось закрыть заседание и перенести вынесение приговора на следующий день. Однако события после этого выступления подсудимой стали разворачиваться в городе столь стремительно, что несколько дней судьи не могли решиться на вынесение приговора. Призыв новоявленной Лисистраты к началу женской революции был поддержан сразу несколькими женщинами. Этой ночью в больницу был доставлен десяток мужчин с одним и тем же диагнозом: травма детородного органа на бытовой почве. На следующий день число мужчин с откушенными пенисами увеличилось уже до ста. Власти и охранительные органы хватались за голову, не зная, как остановить это безумие. Отцы города совместно со светилами правового мира сутками не выходили из кабинетов, обсуждая сложившуюся ситуацию, наконец, было принято, как они считали, единственно правильное решение: объявить подсудимую психически ненормальной и заключить в дом для умалишенных.
   После того, как Татьяна Викторовна оказалась в психлечебнице, эпидемия безумства в городе пошла на спад. Не каждой женщине нравилась перспектива оказаться за решеткой и оставаться там до конца жизни. Таким необычным образом закончился суд над женщиной, которая так смело бросила свой вызов обществу.



ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. (МЕТА [ТА] PHYSIKA)


ОЛИМПИЙСКИЕ ИГРЫ


   Там Олимпиец на трон воссел; но владычица Гера
   Все познала, видя, как с ним полагала советы…
   Гомер "Илиада"



1. Психлечебница

   Преподаватель педагогической академии по прозвищу Грек-философ решил навестить в психлечебнице бывшего тренера по художественной гимнастике Татьяну Викторовну. Время посещения больных совпало с их прогулкой, поэтому медбратья препроводили его прямо в сад, раскинувшийся за высокой больничной оградой. Вековые деревья вытянулись по обе стороны ухоженной аллеи сада, на которой красовались то там, то сям гипсовые фигурки древнегреческих богов.
   У входа в аллею его приветствовал человек в пижаме:
   – Добро пожаловать на Олимп!
   – А я думал, что Олимп находится в другом месте, – с иронией заметил Грек-философ.
   – Тот Олимп захватили сумасшедшие, – парировал человек в пижаме. – Вам кого нужно?
   – Тренера Татьяну Викторовну, – ответил Грек-философ.
   – Такой здесь нет, – ответил человек. – Смертные здесь не живут, только изредка нас навещают.
   – Кто же здесь живет? – удивился Грек-философ.
   – Боги, – на полном серьезе ответил Человек, и Грек-философ понял, что имеет дело с пациентом. К тому же вначале преподаватель академии не обратил внимания на пижаму незнакомца.
   – Разрешите представиться, я – невидимый бог Гефест.
   – Почему невидимый? – удивился Грек-философ. – Я вас прекрасно вижу.
   – Но это вы можете меня видеть, потому что я так хочу, однако меня совсем не видит стража.
   И он кивнул головой в сторону медбратьев, прогуливающихся по аллее сада с резиновыми дубинками в руках.
   – Представьте себе, это мое собственное изобретение, – заметил он с гордостью, – если хотите, то и вас я могу научить становиться невидимым.
   – Премного благодарен, пока это мне не нужно, – ответил Грек-философ.
   – Ну, как знаете, – не стал настаивать пациент, – а то я уже всех своих друзей научил превращаться в невидимок. Так нам легче посещать ваш мир, мир простых смертных.
   Грек-философ пожал плечами, не найдя, что ответить.
   – А кто вы? – поинтересовался тот.
   – Преподаватель академии.
   – Хотите стать богом. У нас освободилось место Аполлона. Могу устроить.
   – Премного благодарен, – ответил Грек-философ. – Пока что я еще не закончил все свои земные дела.
   – Ну, как знаете, – уже несколько обиженно ответил пациент.
   В это время Грек-философ заметил на скамейке Татьяну Викторовну и, чтобы отвязаться от назойливого пациента, сказал:
   – А вон и Татьяна Викторовна, мне нужно к ней.
   – Какая же это Татьяна Викторовна, – воскликнул изумленный Гефест. – Это же наша богиня Афина Паллада. Стыдно вам не знать такого, молодой человек. Кстати, она не может принимать участия в наших играх, потому что она сожгла своего мужа.
   – Так она была замужем? – Грек-философ пытался выразить на своем лице притворное удивление.
   – Только безумец мог жениться на такой женщине, – шепотом заявил человек в пижаме. – И в результате она его живьем зажарила, как кузнечика. Что вам от нее надо?
   – Я пришел ее навестить.
   – Тогда пойдемте вместе. Я вас к ней провожу.
   – Ну, как вам здесь? – спросил ее профессор.
   – Я даже не ожидала, что жизнь может быть такой спокойной и приятной, – ответила Татьяна Викторовна. – Только здесь начинаешь задумываться над всей той суетой, царящей по ту сторону забора.
   И она кивнула в сторону высокой стены.
   – О Боже, как я раньше могла там жить?
   – Неужели вам здесь лучше, чем там? – удивился профессор.
   – Еще бы, – воскликнула Татьяна Викторовна, – о такой жизни только можно мечтать. Разве могла я думать о том, что смогу здесь встретить столько друзей.
   – Это правда, – воскликнул неунывающий бог Гефест. – Здесь живут только друзья. Присоединяйтесь к нам, и мы с вами во что-нибудь сыграем.
   – Во что же вы хотите со мной сыграть?
   – Во что угодно.
   – Но разве можно играть с сумасшедшими?
   – Наше сумасшествие безобидно и приятно для нас. Ваше же безумие вряд ли кому-либо из вас доставляет удовольствие, к тому же оно небезопасно и от него веет такой скукотищей.
   – Что вы имеете в виду?
   – Всю вашу жизнь.
   В эту минуту в разговор вмешалась Татьяна Викторовна.
   – Он прав. Только здесь я поняла, как он прав.
   Бог Гефест заерзал на скамейке и с тревогой посмотрел на обоих. Вдруг внимание Грека-философа привлек пациент, высоко забравшийся на дерево. Медбратья со своими резиновыми дубинками спокойно прогуливались по аллее, и, казалось, не замечали его.
   – Что же это делается? – воскликнул профессор. – Он же может оттуда упасть.
   При этих словах бог Гефест рассмеялся.
   – Разве может бог Гермес упасть с дерева, – воскликнул он. – Да он летает по нашему саду, как птица, и даже может унестись на край света в своих крылатых тапочках.
   – Я что-то очень сомневаюсь, что он куда-то улетит, – заметил Грек-философ.
   – А вы не хотите принять участие в наших Олимпийских играх? – спросил преподавателя Гефест.
   – А что собой представляют ваши Олимпийские игры?
   – Это игры, в которые играют на Олимпе, то есть у нас.
   – Пока что я вижу, что здесь все бьют баклуши.
   – Так оно и есть.
   – По-вашему, "бить баклуши" – тоже игра? с сарказмом заметил Грек-философ.
   – А как же, – воскликнул бог в пижаме. – Знаете пословицу: "Мешай дело с бездельем и проживешь век с весельем". А какую игру вы предпочитаете?
   – Это с вами-то играть, с психами ненормальными и идиотами?
   – Ну, как знаете. Игра – великое изобретение человека. Каждый из нас выбирает ту или иную игру в жизни и ведет ее до конца. Я вам предлагаю сыграть в нашем представлении Театра Вечности.
   Пока Гефест знакомил профессора с разнообразием всяких игр, тот не заметил, куда переместился пациент с дерева. Но вдруг он увидел над аллеей парящего мужчину. На его ногах и в самом деле красовались расшитые бисером тапочки с миниатюрными серебряными крылышками. Мужчина держал в руке большую кедровую шишку. Пролетая над головами двух медбратьев, он ловким броском послал ее одному из них на лысину. Медбрат вздрогнул, почесал ушибленное место концом резиновой дубинки и сказал своему напарнику:
   – Откуда взялась эта шишка? В нашем парке-то кедры не растут.
   – Это ничего, – подбодрил его коллега, – хуже, когда на голову падает птичий помет или неизвестно что. Один раз в этом самом парке на меня с неба свалилась такая дрянь, что я потом целую неделю не мог отмыться. Воняло за версту.
   Мужчина в крылатых тапочках плавно спустился к скамейке, где сидели трое, и пожал руки мужчинам.
   – А не слетать ли нам вместе на городскую ярмарку, – предложил он богу Гефесту и Греку-философу. – На днях я познакомился там с таким фокусником, что до сих пор диву даюсь, что подобное можно вытворять с простыми игральными картами. Только за один день он собирает с ротозеев столько денег, что другому бы потребовался целый год, чтобы их заработать. К тому же, он может пускать изо рта огонь, и так стоять с открытым пламенным зевальником, подобно горелке, целый день.
   – Это интересно, – согласился Гефест. – Его можно использовать вместо факела на наших Олимпийских играх. Такое стоит посмотреть. Откуда же появились у него такие неординарные способности?
   – Говорят, что они появились после того, как его бросила женщина, уйдя к другому. Ну что? Полетели все вместе?
   Грек-философ только развел руками в разные стороны, а Гефест пояснил, что профессор еще не научился летать, но самое удивительное это то, что он отказывается учиться у него превращению в невидимку.
   – Напрасно, – заметил жуликоватый Гермес. – Такое в жизни может очень пригодиться.
   Мужчина в крылатых тапочках и пациент в пижаме, попрощавшись с профессором, взялись за руки, вспорхнули в небо и улетели с территории больничного сада. Несколько обалдевший от всего увиденного профессор академии обратился к спокойно вяжущей шерстяные чулки Татьяне Викторовне.
   – Собственно говоря, я к вам пришел по делу. Помните, вы просили написать для вас небольшой реферат о том, что я думаю по поводу всех этих чудес, происходящих вокруг вас. Так вот, я принес вам черновик и хотел бы показать.
   – Ах, так, – обрадовано воскликнула Татьяна Викторовна, откладывая свое вязание, – что же вы не сказали мне ничего об этом с самого начала. Я с удовольствием его почитаю, тем более, что здесь так мало интересных книг.
   Грек-философ вытащил из кармана толстую ученическую тетрадь и передал ей.
   – А вы, голубчик, можете погулять по парку, пока я читаю ваше произведение.И она тут же углубилась в чтение. Греку-философу ничего не оставалось, как встать со скамейки и пройтись по аллее парка.
   Через несколько шагов ему попалась лавка, на которой возлежал довольно симпатичный молодой человек в больничной пижаме с тонкими усиками и опрятной бородкой клинышком. Его выразительные темные глаза задержались на Греке-философе. Он добродушно хихикнул и довольно приятным голосом проговорил:
   – Добрый день, профессор. Как вы сюда попали? Как идут дела в вашей академии?
   – Откуда вы меня знаете?' – удивился Грек-философ.
   – Ну, как же мне вас не знать, до сих пор я не пропускаю не одной из ваших лекций по древней истории. Вы очень интересно читаете их. Тем более, что вас слушают такие прелестные создания, которых никак нельзя оставить без внимания.
   Пораженный и испуганный, профессор прибавил шагу по аллее сада, и удаляясь, услышал вслед себе слова молодого несчастного:
   – Куда же вы, профессор, мы могли бы здесь с вами славно подискутировать, тем более, что кое в чем я с вами не согласен. Например, с вашим ошибочном суждением, что паны и сатиры первыми обнаружили Осириса убитым. Плутарх, на которого вы ссылаетесь, не мог при этом присутствовать, потому что он еще тогда не родился.
   И молодой человек разразился мефистофельским хохотом.
   На другой скамейке двое пациентов, игравших в шахматы, вдруг заспорили и пригласили профессора в свидетели.
   – Убедите, наконец, моего оппонента, что эта партия проигрышная. Ему уже ничего не светит. Пусть он по-хорошему соглашается на ничью, или я его короля положу на обе лопатки через семнадцать ходов, – верещал Посейдон в тельняшке, показывая профессору на фигуры, стоящие на доске.
   – Как я могу согласиться? – спорил с ним крестьянского вида бог плодородия с обветренным лицом и заскорузлыми мозолистыми руками. – Когда Карпов еще только обдумывает свой ход.
   – После его хода Каспаров уже не примет "ничью". Ты решай быстрее за него, иначе тебе грозит мат.
   – Господа, я не играю в шахматы, – ответил им Грек-философ и прошел мимо.
   – Не удивляйтесь, здесь все дети, – услышал он сзади себя голос и, обернувшись, увидел догоняющего его лысого больного в полосатом халате.
   – Они все дети, – продолжал его новый собеседник, – потому что игра – это детская забава. Начиная играть, мы превращаемся в детей. Ведь можно оставаться в двадцать лет ребенком так же, как и в тридцать, и в сорок, и в пятьдесят. И чем дольше живет человек, тем больше он превращается в ребенка. А после шестидесяти лет начинается поистине детский возраст. Слышали такое: "Будьте как дети, нам библия твердит, а я душой ребенок, хотя и стар на вид".
   Грек-философ попытался от него отвязаться, но не тут-то было. Больной следовал за ним по пятам.
   – Вон, видите, – указал он пальцем на кучку больных, играющих в так называемую игру "мясо" или по-иному "задница", когда стоящие полукругом пинали одного из игравших и требовали от него, чтобы он отгадал, кто из них ему подвешивал пинка. – Они играют в очень интеллектуальную игру. В спортивно-интеллектуальные игры включаются только сильные, смелые и крепкие духом и телом личности. Любая игра происходит, прежде всего, в нашей голове. Порожденная детством человечества, игра способствует пониманию всей нашей истории, по-своему объединяет и дисциплинирует нас. Игра входит в наш психический и физический мир с первых дней нашей жизни.
   Профессор ускорил шаг, но пациент в полосатом халате не отставал от него.
   – Игра имеет большое значение для человека, – орал он ему в ухо. – Она намного значимее освоения огня или изобретения колеса. В ней скрыта суть нашей человеческой истории со всеми ее трагедиями и комедиями, сильными и слабыми сторонами. Грек-философ перешел на легкий бег трусцой.
   Профессор несся по аллее парка во все лопатки. Лысый больной начал отставать, а затем совсем исчез за поворотом. Профессор остановился и перевел дух. В это самое мгновение к нему подошел раздетый по пояс больной и передал клочок бумаги.
   – Что это? Петиция? – спросил у него Грек-философ.
   – Не-е, – ответил тот, – приглашение в Театр Вечности.
   – Что это еще за Театр? – недовольно поморщился профессор.
   – Есть такой Театр. В нем играют роли, соответствующие нашему характеру и вкусу. Там перерыв служит лишь для смены декораций, а артисты время от времени меняются ролями. Там мы постоянно разыгрываем свои спектакли с оглядкой на вечные ценности. Правда, иногда жизнь вносит в нашу игру свои коррективы. Но как бы там ни было, мы находимся на сцене перед неусыпным взором бессмертных мудрецов, перед пристальным вниманием нашей совести.
   – На кой черт мне нужен ваш Театр, – злобно воскликнул профессор.
   Но полуголый пациент невозмутимо продолжал:
   – Начиная играть, мы становимся детьми, а любая наша игра приводит нас в Театр Вечности, в Страну детей и Бога, где разыгрываются комедии, трагедии, фарсы, водевили и просто сцены из нашей жизни. Где игровое пространство – весь мир, вся Вселенная, а игровое время – сеанс одной нашей жизни.
   – К черту ваш Театр! – заорал профессор не своим голосом, порвал в мелкие клочки приглашение и швырнул его в лицо полуголому сумасшедшему. Затем он резко повернулся и пошел прочь.
   В саду то там, то сям кучками толпились больные. Профессор академии со страхом взирал на них, ожидая в любой момент от сумасшедших подвоха или проявления чего-нибудь такого, что выходило бы за рамки его понимания. От испуга у него тряслись колени. Он сознавал, что с того момента, как он переступил порог психлечебницы, весь мир перевернулся с ног на голову. Ему вдруг захотелось дать деру, быстрее унести отсюда ноги, но ложное чувство стыда не позволяли ему этого сделать. Тем более, что могла подумать о нем Татьяна Викторовна, читающая его опус.
   Один больной стоял возле высокой сосны и смотрел на него безумным взглядом. И Грек-философ вспомнил, как однажды, читая медицинский справочник по психическим заболеваниям, он вдруг начал обнаруживать в себе все те же симптомы, которые излагались в книге. Он отдавал себе отчет в том, что временами впадал в паранойю и городил такой бред своим студенткам, что было удивительно, как это до сих пор врачи не заинтересовались его психическим состоянием. А что уж говорить о шизофрении, или состоянии тихого помешательства, в котором он пребывал постоянно. Порой на него находил такой маниакально-депрессивный психоз, что он бежал ото всех в лес, чтобы там предаться безумству, чтобы никто не видел выходящего из него буйства, когда он крушил все, что попадалось на его пути. Но затем он обнаруживал абсолютно такие же признаки болезней у своих знакомых и сослуживцев. Чем больше он обращал внимание на людей, тем чаще убеждался, что весь мир рехнулся и движется к всеобщему безумию. Если правительство и высшие слои общества были поражены паранойей, то все низы пребывали в угнетенно-депрессивной лихорадке.
   Грек-философ, испугавшись движения больного, вдруг решившего приблизиться к нему, развернулся и припустил во всю прыть по аллее парка в сторону скамейки, где сидела Татьяна Викторовна. Вырвав из ее рук тетрадку, он несся во все лопатки к воротам психлечебницы. Сзади до него донеслись слова Татьяны Викторовны:
   – Куда вы? А, впрочем, вы написали такую галиматью, что лучше бы мне ее не показывали.
   Пробежав мимо охранника, Грек-философ выскочил на улицу. Но и там он увидел прохожих все с теми же безумными глазами, и бежал уже, не останавливаясь, по тротуарам и улицам дальше, до заброшенного парка на окраине города, где в уединенном местечке его поджидал верный пес Диоген. Только рядом с ним Грек-философ немного успокоился и пришел в себя. Сидя на скамейке, среди зарослей кустарника, он думал о безумстве, в который погрузился весь этот мир. Таким его и увидели далекие звезды на ночном небе после того, как на город спустились вечерние сумерки. Обратив к ним свой взгляд, Грек-философ немного успокоился и подумал, что ничего в мире не произошло такого, что могло бы нарушить вечный покой огромного, пространства мироздания и бесконечное движение в нем небесных светил, а поэтому необходимо обрести свое душевное спокойствие, и думать о вечных величинах, находящихся за шкалой изменчивых человеческих ценностей. Потому что Всемогущий Господь сотворил весь этот мир и всю живность лишь с одной целью – позабавить себя и лишний раз доказать всем, что без него ничего в этом мире не обходится. И еще, по-видимому, как утверждал Родеф Нивос, где-то в Космосе обрела свое пристанище Вселенская Душа, состоящая из Гармонии идеальных звуков. Люди же, земные твари, являются лишь ее струнами, резонирующими подобно эху на ту божественную мелодию или тот щемящий диссонанс, которые решает послать им Создатель свыше.
   С этими мыслями Грек-философ свернулся калачиком на скамейке, обняв за шею своего верного друга пса Диогена, и погрузился в царство Морфея.



2. Чествование чемпиона на Олимпийских играх

   Над юго-восточными воротами Олимпии поднималось пышущее жаром солнце. Загорелая и веселая Афина Паллада сидела на троне из слоновой кости и давала последние распоряжения своим служанкам касательно предстоящего соревнования на женских Олимпийских играх.
   – Сегодня мы увидим увлекательное зрелище, вот повеселимся! – раздался рядом с ней смеющийся голос богини охоты Артемиды.
   – А мне нравится любое веселье, – заметила улыбающаяся Афродита, сидящая на ступеньке трона отца-громовержца Зевса, – был бы повод позабавиться над мужчинами.
   – Что же задумала наша Афина сегодня? Ее изобретательный ум всегда находит какую-нибудь изощренную новинку, отчего все боги, отдыхающие в тени порталов храма Зевса, уже заранее корчатся от смеха.
   – Ну, допустим, героям и олимпионикам, сочувствующим смертным мужчинам, не до смеха. Недавно даже сам Гефест сказал мне на полном серьезе: "Когда же вы прекратите эти безобразия? Так вы искалечите всех смертных мужчин и подорвете наш генофонд". Как будто сами мужчины ежедневно не творят худшие безобразия, калеча себя и себе подобных.
   – И все же так, хоть ненадолго, мы можем стать истинными богинями. Как хорошо, что ты, Гера, Зевсу Олимпийскому подсыпала в вино снотворного. Пока он спит, и вся власть принадлежит нам, женщинам, мы отыграемся на мужчинах вволю хоть один раз за всю историю Олимпа.
   Богини лукаво посмотрели вниз, на священную рощу, разрезанную аллеями в разные стороны. По краям аллей стояли на пьедесталах грустные или скучающие статуи из мрамора и бронзы героев и олимпиоников. Им явно не нравились шутки распоясавшихся и забывших всякую меру богинь. Храм Зевса, величественное здание, возвышающееся на высокой террасе, было упаковано сверкающими золотыми щитами так искусно, что походило на золотой сейф. А между шестью девятиметровыми колоннами по фасаду и тридцатью по бокам, составляющими портик, были проложены камышовые фашины на тот случай, чтобы крики со стороны Олимпийского стадиона не разбудили Зевса, развалившегося на отделанном золотом и драгоценными камнями троне внутри здания. И эхо не могло бы в портике повторить семь раз каждое произнесенное слово, сказанное вблизи храма.
   Зевс, блаженно пребывая в объятиях Морфея, чмокал губами, подобно новорожденному младенцу, и временами издавал такие рулады храпа, что львы, подпиравшие его ноги, убежали из храма и попрятались в лесной чаще, орел улетел со скипетра в синее бездонное небо, а Ника, богиня Победы, на некоторое время обретя свободу и радуясь, как маленькая девочка, отправилась на трибуны Олимпийского стадиона смотреть начинающиеся потешные игры ни как судья, а как обыкновенная зрительница.
   Равнина на берегу реки Алфея и все пространство между стадионом, ипподромом, гимнасией и храмом Зевса была заполнена голыми мужчинами, ожидающими своей участи. По приказу богинь им было велено явиться на Олимп под страхом смерти в тот же час, как только Зевс допил свой кубок вина с подмешанным сонным порошком и бесчувственным мешком отвалился на спинку трона. Мужчины толпились на берегу реки, не смея присесть, мрачнее грозовых туч, проклиная все на свете и с нетерпением ожидая, когда же, наконец, Громовержец проснется и восстановит порядок на земле. Любое ослушание богинь во время его сна каралось розгами. Вот уже пятый день богини веселились на всю катушку.
   В первый день женских Олимпийских игр, на который судьей была сама Гера, жена Зевса, были устроены соревнования по переносу тяжестей на расстояние двух стадий без помощи рук, ног и зубов. Каждый участник соревнований обязан был ухватить двухпудовую гирю тем, чем наградила его природа, и в возбужденном состоянии донести ее до ближайшей палестры, где ожидала победителя одна из служанок самой Геры – обычно женщина редкой красоты, возбуждавшая своей наготой участников соревнования. Победители получали награду прямо в палестре, проведя несколько сладостных минут со служанкой, а сошедшим с дистанции участникам отрубали острой секирой тут же на месте их мужское начало.
   Во второй день Олимпийских игр, прошедший под председательством Артемиды, проводились соревнования колесниц, запряженных цугом из восьми голых мужиков. На этих колесницах катались богини, держа в руках горящие факелы. Ими они поджигали мягкие места своим скакунам, несущимся во всю прыть по конным дорожкам. Ветер разносил по окрестностям Олимпа запах жареного мяса. На третий день игр богиня Афродита устроила самое настоящее сражение, подобное тому, которое в незапамятные времена происходило под стенами Трои между ахейцами и защитниками города. Половина мужчин в этом показательном сражении было перебита. Четвертый день смертные подбирали трупы и хоронили участников баталии. И вот настал пятый день Олимпийских игр, богини с нетерпением ждали, что же предпримет самая сообразительная из богинь Афина Паллада. Настал ее. черед удивить весь мир.
   Богиня Паллада, встав с Олимпийского трона и кинув лукавый взгляд на своих подруг, выполнявших обязанности элленодиков – распорядителей Олимпийских игр, сказала:
   – На этот раз хватит с нас всяких жестокостей. Повеселились и довольно. Я думаю, что столь тяжелые испытания, выпавшие на долю наших мужчин на этих Олимпийских играх, должны быть вознаграждены сторицей. Поэтому для победителя сегодняшнего марафонского бега я учредила особый приз, который никто никогда из мужчин не получал. Пусть это станет высшей наградой чемпиону, после чего во всем мире не будет ему равного.
   По рядам участников соревнования пробежал глухой ропот недоверия.
   Богиня Паллада хлопнула в ладоши и приказала своим служанкам, ожидавшим на ступеньках храма, вынести приз на стадион. Те убрали с фасадного портика золотые щиты, отвалили камышовые фашины и скрылись внутри храма. На некоторое время над стадионом и аллеями Альтиса воцарилась тишина, все с нетерпением ждали появления девушек в ярких хламидах и сандалиях с золотыми застежками, прислуживающих богине Афине Палладе. И вот, наконец, они показались у входа храма, неся на плечах огромный фаллос – древний символ плодородия.
   – Что ты такое задумала? – в ужасе воскликнула Гера, вероятно, узнав в призе принадлежащую ей вещь. – Я считаю форменным кощунством проделывать подобные шутки с самим Зевсом. А вдруг он проснется и обнаружит пропажу этой одной из самых важных его частей тела?
   – Да успокойся, Гера, – шепнула ей Афина Паллада. – Ничего не случится с твоим мужем, если мы на время, пока он спит, позаимствуем его фаллос. Зато, представляешь, какие тут начнутся соревнования за его овладение. Такого нам в жизни больше не увидать.
   – Еще бы, – поддержала Афину Артемида. – О его члене любой мужчина мечтает с пеленок. Брось ты, Гера, переживать. Повеселимся все вместе.
   В это время служанки Паллады, пронося мимо трибун корень мужского достоинства, пели:

   Прости нас, Зевс, за нашу шутку,
   Никем не сыгранную ранее с тобой.
   Но не могли мы устоять и не поддаться,
   Чтоб не коснуться гордости твоего величья,
   Которое лелеем нежно мы в руках,
   Тебе, о, Громовержец, воспевая гимны
   Под легкий шаг наш сладостной мелодией,
   Краснея от смущенья и бесстыдства,
   Мы скромно опускаем наши очи,
   Неся в руках столь сладостную ношу,
   Никем из девушек не трогаемой ранее…

   – И все же я против, – опять воскликнула разъяренная богиня Гера. – Что бы вы сказали мне, если бы кто-то стал выставлять всем напоказ интимные части ваших мужей? Я думаю, что вам это тоже бы не понравилось. Еще бы, такое стерпеть не смогла бы ни одна женщина.
   – А ты думаешь, что эту часть тела никто ранее не видел из женщин? – залилась громким смехом Афродита. – Да я могу поспорить с кем угодно, что с ней знакома большая часть женской половины Олимпа.
   Гера засопела от злости и угрожающе прошептала Палладе:
   – Прекрати сейчас же эти безобразия. А то очень пожалеешь.
   – Жалеть мне не о чем. А фаллос твоего мужа уже вынесли из храма. Своего решения я отменить не могу. Уже поздно.
   – А если кто-то выиграет этот приз, что тогда?
   – Ну и что из этого? Просто они обменяются этими частями тела, фаллос твоего мужа достанется победителю, а Зевс получит интимную часть обыкновенной величины, и уже не будет как ранее бегать по бабам. Ты останешься довольной и еще будешь меня благодарить за то, что я возвратила тебе верность твоего супруга.
   Гера помолчала с минуту, думая о словах Афины, но затем с беспокойством спросила:
   – А вдруг к финишу придет бегун, которого на моих соревнованиях кастрировали?
   – Сказать откровенно, твои соревнования нам, женщинам, не очень понравились.
   Особенно в части наказания мужчин. Такое можно сотворить с ними только от великого пресыщения. Но мы тебе тогда ничего не сказали, так будь добра и к нашей затее отнестись с пониманием. А если такое случится, то что-нибудь придумаем. Не оставим твоего мужа без надлежащей части, уж какой-нибудь завалящий фаллос достанем.
   – Мне не нужно завалящего, – опять обиделась Гера.
   Но на ее слова никто не обратил внимания, потому что девушки-фаллофорки уже обошли круг приветствия с призом и приблизились к трибуне, на которой восседали богини. Афина Паллада, обращаясь к участникам соревнования, спросила:
   – Ну, как вам нравится мой приз?!
   На этот раз ее слова были встречены таким громогласным энтузиазмом, что орел, паривший над Олимпийским стадионом, в ужасе унесся в сторону гор, подальше от этого безумного сборища. Участников в марафонском забеге оказалось столь много, что богиням пришлось задуматься над тем, чтобы бегуны не затоптали друг друга. Наконец, все было улажено, определена трасса забега со стартом и финишем, расставлены контролерши на местах закругления пути. В забеге решили принять участие все смертные, олимпионики, полубоги и даже боги. Но богам было отказано.
   Афина Паллада, стоя у стартовой черты, шепотом, чтобы не разбудить Зевса, скомандовала:
   – На старт, внимание, марш…
   И дала отмашку рукой. В то же мгновение, как будто кто-то открыл заслонку огромной дамбы, и бурливая река из голых мужских тел устремилась вперед, сшибая все на своем пути. Подобного марафонского забега не помнил никто из старожил Олимпийских игр. Афина Паллада едва успела уклониться от несущегося стада мужчин, чтобы не быть затоптанной, взбежав на трибуну стадиона, откуда вместе с богинями устремила взгляд в долину, которая рассекалась двумя реками: природным Алфеем и лавиной яркой живописной толпы, устремившейся к подножию далеких гор. Вот людской поток достиг предела видимости, развернулся и побежал по другой дороге, уже в сторону стадиона. Основной пеллетон, отделившийся от головного потока, все более и более уходил вперед. В нем находился победитель. Кто же он? Этот счастливчик, будущий обладатель самого мощного в мире Зевсового мужского достоинства. Но вот уже были видны первые приближающиеся претенденты на победу. Богиня Ника поспешила к Афине Палладе, так как по протоколу именно она должна была вручить приз победителю. Глядя на хрупкую фигурку богини, девушки-фаллофорки рассмеялись.
   – Как же ты будешь вручать этот приз, если ты даже поднять его не сможешь? – спросила одна их них, самая бойкая.
   Богиня Ника пришла в замешательство, услышав эти слова. Она со страхом покосилась на фаллос Зевса, прикинув в уме, что такая балда может ее задавить насмерть, если нечаянно упадет, и молвила:
   – Я только объявлю победителя, а вручать будете вы.
   – Не пойдет, – ответили девушки-фаллофорки. – Имя победителя объявит сама Афина Паллада. А вручать все же придется тебе.
   Богине Нике, являющейся девственницей, совсем не хотелось марать руки прикосновением к такому грязному предмету, но ничего не поделаешь. Как говорят французы: "Noblеsse oblige" – "Положение обязывает". Когда, наконец, победитель порвал грудью финишную ленточку, и в его честь раздалась хвалебная песня, богине Нике ничего не оставалось делать, как взять у фаллофорок обеими руками огромный твердый столб и, качаясь в разные стороны, направиться к чемпиону. При этом богиня Ника чуть не выронила из рук драгоценную ношу в придорожную пыль. Ей пришлось зубами вцепиться в край мерзкой плоти. Так, подобно флейтистке, играющей гимн победы, ей удалось приблизиться к чемпиону. Под гром аплодисментов и крика "ура!" победителю приставили фаллос Зевса на то место, где должен был быть его собственный фаллос, но которого у него, к несчастью, не оказалось, так как в свое время его откусила одна женщина в припадке ярости.
   Богиня Гера при виде сцены награждения победителя схватилась за голову и простонала:
   – Что же теперь станет с моим бедным мужем? По древнему олимпийскому обычаю, в парке Альтиса прямо на аллеях накрывали столы, готовясь к грандиозному пиршеству. Афина Паллада, подводя собственноручно победителя к стене парка, шепнула ему на ухо:
   – Надеюсь, сейчас-то ты не в обиде и прощаешь мне мою слабость, когда я сгоряча откусила твой "ma;tre de plaisir". С этого дня во всем мире нет ни одного человека, который бы обладал таким чудесным прибором, являющимся предметом зависти и восхищения всех мужчин и женщин.
   Победитель, вытирая рукой капли струящегося по лицу пота, кивнул головой и заметил:
   – Однако пришлось мне попотеть, чтобы его заработать.
   – А как ты думал?! – воскликнула смеющаяся богиня Паллада. – Без труда не вынешь и рыбку из пруда.
   – Куда мы идем? – спросил повеселевший чемпион.
   – Ты разве не знаешь, что по олимпийскому обычаю, для тебя специально сломают стену, чтобы ты вошел в парк не как все обычные люди через ворота, а через специально проделанную для тебя нишу в знак особого почета – через новый проход как настоящий олимпионик с фаллосом Зевса.
   Каменщики тут же принялись крушить стену. Проделав основательную брешь, они посторонились, пропуская победителя с Афиной Палладой. За ними в пролом ринулись остальные участники женских Олимпийских игр, гости и простые ротозеи, охочие до всякого рода зрелищ. Вместе со всеми в парк проник Грек-философ со своей собакой Диоген.
   Грек-философ нашел Татьяну Викторовну на той же самой скамейке с вязанием, но на этот раз не одну. Рядом с ней сидела молодая пара: стройная симпатичная девушка с молодым парнем атлетического телосложения. Грек-философ, крадучись, подошел к ним ближе и притаился за стволом высокой сосны.
   – Я очень рада, что вы меня навестили, – сказала Татьяна Викторовна, – и уже не держите на меня зла.
   – Кто старое помянет, тому глаз вон, – ответил парень, полу обнимая за плечи девушку.
   – Ну, не скажи, – возразила ему бывшая олимпийская чемпионка. – Если бы все не кончилось так плачевно, и нам удавалось бы избегать тяжелых последствий, за которые потом приходится расплачиваться всю жизнь.
   – У меня все нормально, – ответил парень и улыбнулся.
   – Как это нормально? – удивилась Татьяна Викторовна. – Человек, можно сказать, лишился самого дорогого удовольствия в жизни, и хочет меня уверить, что у него все нормально. Век себе не прощу этого поступка.
   – Не стоит так убиваться, – спокойно заметил парень. – У меня все в порядке.
   – Как это?
   – В такое время живем. Сейчас все, что тебе нужно, можно пришить-пришпандорить.
   – Не понимаю.
   – Ну, что здесь не понятного? – рассмеялась девушка. – После того, как вы ему откусили одно место, его положили в клинику и пересадили другой орган в два раза больше, чем его. Так что он в накладе не остался.
   – Что это еще за другой орган? – удивилась Татьяна Викторовна. – Где они его взяли?
   – Ну, где сейчас берут органы для пересадки? Ну, конечно же, у мертвых. Ему достался член одного старика, но работает он, я вам скажу, не хуже, чем у молодого, а может быть, и получше. Слышали пословицу: "Старый мерин борозды не испортит".
   – Я что-то этому отказываюсь верить.
   – А ты покажи его, – озорно попросила девушка парня.
   – Если хотите, то могу, – поддержал он ее шутку.
   В душе Татьяны Викторовны некоторое время боролись стеснительность с любопытством, но последнее все же взяло верх.
   – Ну, показывай, валяй, – наконец решилась она, оглянувшись по сторонам.
   Парень, не мешкая, вскочил со скамейки, стянул брюки. Грек-философ тут увидел такое, что его глаза чуть не вылезли из орбит. Из штанов у молодца вывалилась балда размером с кувалду. У Татьяны Викторовны непроизвольно рот открылся от удивления.
   – Надо же такому случиться, а я только что дремала и видела сон, как одному олимпийскому чемпиону в качестве награды вручили фаллос уснувшего Зевса.
   Фаллос Зевса? Как здорово! – залилась смехом девушка. – Сейчас-то я буду знать, как это называется.
   – Уж очень он у тебя большой, – заметила Татьяна Викторовна. – Такой не откусишь, да и вряд ли он войдет в рот. А, может быть, его пришпандорили, как ты это выражаешься, тебе от коня?
   – Да нет, – ответила девушка. – Нам врачи сказали, что его позаимствовали у одного старика.
   – Вот еще, мало ли что вам сказали, не всегда следует верить врачам.
   – А впрочем, какая разница от кого? Лишь бы хорошо работал.
   – И то верно, – согласилась Татьяна Викторовна.
   – Как бы там ни было, и чей бы он ни был, а мы оба довольны, – заметила счастливая девушка, обращаясь к своему возлюбленному. – Ведь, верно?
   Вместо ответа парень поцеловал девушку в губы.
   – Ну, нам пора, – вдруг засобиралась девушка. – Еще столько дел нужно сделать.
   Татьяна Викторовна не стала их удерживать. Катрин вместо подарка молча положила на колени своей учительницы конверт со своим посланием. Молодые распрощались с пациенткой и отправились в обнимку к выходу по аллее парка.
   Грек-философ вышел из своего укрытия, но бывшая чемпионка, углубившись в свои мысли, заметила его лишь тогда, когда он обратился к ней с приветствием.
   – Как это мило с вашей стороны, что вы не забываете обо мне, – встретила она его с улыбкой.
   – А что мне делать, – усмехнулся Грек-философ. – Все равно нечего делать. Я – отрезанный ломоть. Вот, брожу по белому свету в поисках истины.
   – Ну и как? Удалось вам ее найти?
   – Найти не удалось, а вот растерять пришлось многое. Сейчас-то я это понимаю своим скудным умом.
   – Я тоже с возрастом стала больше понимать, – заметила пациентка. – Но как говорят, то, что сделано, не воротишь. А изменить уже ничего нельзя – не в наших силах. Это становится ясно, когда умудряешься жизненным опытом. Сейчас-то я знаю, что воевать с мужчинами бесполезно. Да и незачем. Они идут своей дорогой, а мы, женщины, – своей. И нам не нужно враждовать или стремиться обскакать друг друга. Зачем? Не проще ли нам научиться любить друг друга, делать это пока еще не поздно.
   – А вдруг уже поздно?
   – Нет, любить никогда не поздно. Ведь, любовь, – это не игра, где нужны сноровка, сила и ловкость. Это просто состояние души. Игры нужны мужчинам. Так уж они созданы. Поиски истины – это тоже их игра. Мы же, женщины, сильны нашей любовью, потому что любовь – это начало всех начал в этом мире…
   Грек-философ не нашел ни единого аргумента, чтобы возразить женщине. Глядя на проплывающие облака, он вспомнил о своей покойной матери, которая его очень любила, и благодаря чьей любви он сам был способен любить многих в своей жизни. Он также подумал о том, что все течет и меняется в живом мире, но есть нечто такое, что всегда остается неизменным, и это неизменное – суть всех-вещей. Может быть, такой сутью и является любовь, как думает Татьяна Викторовна…
   Мимо них прошел полуголый пациент, крича во всю глотку:
   – Всем, всем, всем! Пожалуйте на представление Вечного Театра. Занимайте места согласно пригласительным билетам. Не опаздывайте. Сейчас начнется первое отделение! Спешите, спешите!
   Ни Татьяна Викторовна, ни Грек-философ, погрузившись в свои думы, не обратили на него никакого внимания.



ЧАСТЬ ПЯТАЯ.(МНЕМОТЕХНИКА)


О ЧЕМ ДУМАЛА АФИНА ПАЛЛАДА, СИДЯ В ПАРКЕ ПСИХЛЕЧЕБНИЦЫ


   С речью такой ко мне обратились сначала богини,
   Музы Олимпа, Зевса эгидодержавные дщери:
   "Пастыри сельские, жалкий вы сброд, для утробы живущий!
   Много умеем мы лжи говорить, что похожа на правду;
   Но пожелаем когда, возвестить мы и правду умеем".

   Гесиод "Феогония"



1. Размышление наставницы

   "Нет, какие же мужики дураки, думают, что самое главное в них то, что болтается у них между ногами. Они наивно полагают, что чем большего размера у них будет эта вещица, тем они станут значимее в жизни. КРЕТИНЫ НЕДОРАЗВИТЫЕ. Они даже представления не имеют о том, что нужно женщине, что мы считаем ценным в мужчине, что нас больше всего в них привлекает. Кстати, выражу не только свое мнение об этой их штучке, если скажу следующее: чтобы доставить нам удовлетворение, она, эта вещица, должна быть не большой и не маленькой, а нормальной, потому что если она будет маленькой, то секса просто не получится, но и большой она быть не должна, потому что от большой мы, женщины, испытываем боль и неудобство, не способствующее нашему удовольствию. Вот так-то. В мужчине мы ценим, прежде всего, хорошего любовника. Все зависит от того, какой он с нами в постели. Мужики же чаще всего оказываются МУЖЛАНАМИ и ИДИОТАМИ. Они наивно полагают, что им принадлежит весь мир. Взять, к примеру, хотя бы то, о чем они говорят. Разговоры о политике – это их любимый конек. Именно в политике они находят свое самовыражение, а сама их политика всегда заканчивается войнами и самоуничтожением. В этом они все похожи друг на друга, НЕДОУМКИ ПРОКЛЯТЫЕ. Как бы нам, женщинам, научиться говорить им НЕТ, как это сделали когда-то еще в Древней Греции при Лисистрате. Это было время тяжелых междоусобных войн. Тогда все женщины договорились между собой и перестали пускать мужчин к себе в постель до тех пор, пока те не заключат мир. И с войнами сразу же было покончено в Элладе. Мужчины сдались, как миленькие, на волю своих победительниц, подняли лапки кверху. Вот что значит всеобщая женская солидарность. Правда, и среди нашего женского рода встречаются уродины, отдельные экземпляры, дурочки. Но это лишь когда кто-то из нас попадает под мужское влияние. Возьмем, к примеру, чрезмерную набожность. Какой нужно быть простодушной дурой, чтобы следовать канонам этих мужских религий. Взять, к примеру, тот факт, что в мире до сих пор еще не появилось ни одной женской религии. Мы, женщины, повсюду вынуждены поклоняться их богам. Они нас дурачат, а мы, легковерные, должны еще и обслуживать их. Вначале они нас держат в аскезе, а потом устраивают с нами свои вакханалии, развращая нас донельзя. На Востоке они заставляют женщин прятать свои лица за чадрой, относятся к нам, как к своей собственности, создавая гаремы, которые напоминают чем-то загоны для скота. СКОТОВОДЫ ПРОКЛЯТЫЕ. Я уверена, что ни один бы из них не потерпел бы такого обращения с собой из того, что они творят с нами, бедными женщинами.
   Нет, этому пора положить решительный конец, пора воспротивиться всем их безобразиям, творимым ими в мире. Они принуждают нас делать аборты. Я думаю, что ни одна женщина по своей воле не уничтожила бы своего ребенка. Это они создают нам такие условия, когда мы вынуждены идти на преступления, нанося вред своему здоровью и насилуя, свою природу. Нет, все мужики одинаковые СВИНЬИ, они все такие во всем своем первозданном естестве. Если даже перейти от общего к частному – все они оказываются СКОТАМИ БЕЗРОГИМИ. Взять хотя бы моего благоверного мужа. Он думает, что я его не узнала: Как бы не так. Прошло всего-то десять лет. Хоть он и изменился, но не до полной неузнаваемости. Свое нутро никуда не спрячешь. На суде я чуть было не открылась. Хотела заявить во всеуслышание, что признала в нем моего сгоревшего мужа, но и тогда он не заявил о себе, струсил, хотя мне грозил смертный приговор за его сожжение. Таковы все мужчины, злопамятные и трусливые. Здесь уж ничего с ними не поделаешь. Такова их природа. Уж очень они боятся огласки и общественного мнения. Чтобы скрыть свои грешки, они способны идти на преступление. Не то, что мы, бедные женщины. Вечно к нам прилипают всякие грязные истории. И за все мы в ответе, а с них, что с гусей вода, всегда из всех скандалов выходят сухими с не подмоченной репутацией, потому что у нас в обществе всегда превалирует мужское мнение. Например, если женщина проявляет слабость к сексу, то она обязательно становится, по мнению общественности, проституткой, а если мужик таскается направо и налево по бабам, то он просто повеса и его авторитет от этого не страдает. Где же, скажите мне, здесь справедливость?
   Нет, как бы он там не пытался изменить свою внешность, я сразу же его признала еще тогда, когда увидела его в первый раз на улице после долгих десяти лет нашей разлуки. Хотя он очень изменился, но я поняла, что это он, тот самый мой ЛЫСЫЙ ЧЕРТ. И почему так создан мир, что женщины меняются медленнее, чем мужчины. Возможно, из-за того, что каждый месяц у нас наступают менструационные дни, а у них нет, и вся их гадость собирается внутри их. Мужчины быстрее стареют, чем женщины. Это сразу же было видно по нему. Он растолстел и у него появился животик, что совсем ему не идет. Раньше он предпочитал спортивный стиль одежды, а сейчас носит этот зеленый мешковатый костюм, в котором выглядит как прошлогодний огурец, вынутый из рассола. Обувь он и раньше не любил чистить. И эта профессорская бородка уж совсем не красит его, а придает ему еще более неряшливый вид и делает его похожим на старого еврея. Когда мы столкнулись на улице, он, вероятно, тоже меня узнал, но сделал такой отрешенный вид, как будто мы никогда не были знакомы, но меня он заметил. Но я-то его знаю, как облупленного. Еще тогда в молодости, впрочем, его молодости я не знаю, мы познакомились, когда ему было уже 37, а мне только 19, я говорю о своей молодости, так вот, еще тогда в молодости, я заметила, что он очень сдержан, скрытен и умеет сохранять самообладание. Я долго его не могла раскусить далее потом, когда мы жили вместе, и он продолжал флиртовать направо и налево, а я, как не пыталась его уличить, все было напрасно, хотя я знала даже, за кем он таскался. Мои подруги мне все докладывали про него. До него-то я вообще была дура дурой. Верила в великую любовь и на него смотрела, как на маленького божка. Когда он со мной познакомился, называл меня не иначе как голубка или мой весенний цветочек, потому что я родилась в мае, и мы познакомились с ним весной. Он всегда мне говорил: "Ты как дуновение утреннего ветерка, как свежая роса на лепестках цветка". Уж очень он любил подпустить лирики. Поэт, да и только. Тогда он интересовался Востоком, изучал китайский язык, иероглифы и философию, занимался в спортивной секции ушу. Я думала, что он никогда не потолстеет, а сейчас он прибавил в весе, наверное, килограмм 30. Я тогда его слушала как деревенская дурочка, разинув рот и развесив уши, а поговорить он был мастак, всегда казался мне таким начитанным, правда, я все больше подозреваю, что его ученость и ломаного гроша не стоила, потому что она ничего не давала, ни воспитания, ни образованности. Может быть, сейчас он мнит себя интеллигентом, но что-то я очень сомневаюсь в этом, мне кажется, каким он был, таким и остался при своей жене. Опять он бросился на мою ученицу. И разница лишь в том, что тогда он увлекался восточной философией, а сейчас переключился на Древнюю Грецию. Из-за этой его философии я сотворила себе из него кумира. Мы лежали с ним в березовой роще за городом, солнце уже садилось, и розовые блики зайчиками скакала по белой коре деревьев и зеленым листьям. Он был в джинсовом костюме и голубой фланелевой рубашке с красным воротником. Когда он поцеловал меня в губы и сделал предложение, я не удивилась. Я совсем не добивалась его. Просто принимала его ухаживания и только. Но когда он сделал конкретный шаг к соединению наших судеб, то я купилась. Мне казалось, что он, такой надежный, что за ним я буду чувствовать себя, как за каменной стеной. И потом, позже, когда он меня провожал, и на выходе из рощи стояли три подвыпивших парня, и кто-то из них сделал в мою сторону критическое замечание, он просто к ним подошел, и все трое остались лежать на земле, а мы пошли дальше. Мне было очень приятно. Вначале он никогда меня грубо не тискал, он знал, что я до него была девственницей, и делал все возможное, чтобы мне было приятно. Он был мужчиной с опытом, но обладал разрушительной силой. Один раз на моих глазах ему удалось разбить доску в два пальца толщиной ребром ладони. Это произвело на меня впечатление. Я тоже имела к спорту какое-то отношение и могла управлять своим телом на ковре также легко, как он в спарринге со своими каратистами. Все же, как-никак, а в семнадцать лет я стала чемпионкой по художественной гимнастике, но он был не такой, как все, я имею в виду тех, которые мне встречались на сборах и соревнованиях. Он казался мне особенным, может быть, потому, что умел красиво говорить и сказал мне много таких слов, каких мне в жизни больше никто не говорил. С ним я чувствовала себя не только женщиной, но и благодарной ученицей, потому что он мне очень много дал как учитель и как мастер…
   Нет, я никогда не испытывала к нему отвращения, и когда мне казалось, что он был мне верен, и когда узнавала, что он мне изменял. Однажды я лежала в больнице после аборта, он не хотел заводить детей, считал, что еще рано и нужно немного пожить для себя. А из-за этого я стала бесплодной. Когда я вернулась из больницы, то обнаружила на простыне следы от семени. И я поняла, пока меня выскребали после него, он затащил в нашу постель какую-то шлюху. Может быть, если бы я вернулась из больницы в тот же вечер, то застала бы их в кровати тепленькими. Я первый раз тогда закатила ему скан-дал, но он все отрицал и обозвал меня дурой. Он же сам и делал из меня дуру и при этом еще и издевался надо мной. Но у меня хватило сил побороть в себе гнев. Я подумала, ну, что ж, от него не убудет, значит, у него такой темперамент, когда он ни одной ночи не может обойтись без женщины, и простила ему. Я хоть и смирилась с мыслью об его измене, но уже тогда мне хотелось застать его с кем-нибудь на месте преступления, чтобы он не называл меня больше дурой. Это было через год после нашей свадьбы. С того времени я начала тайно за ним наблюдать. Не знаю, почему я за него держалась, ведь тогда я сама еще была молода, могла бортануть его и найти себе стоящего парня. Но он меня чем-то очень привлекал. К тому же, он был у меня первым, и я продолжала сохранять ему верность. Он был старше меня и умнее, умел быстро гасить наши ссоры. Он всегда господствовал надо мной, даже когда я срывалась, он так искусно подкатывался ко мне и умасливал меня своими речами, что на следующее утро я уже готовила ему завтрак и вкалывала на него, как служанка, стирала его белье, делала уборку квартиры, бегала по магазинам, покупала ему одежду, галстуки, короче говоря, брала на себя всю домашнюю работу в течение пяти лет нашей совместной супружеской жизни, а он почти мне не помогал. Хорошо пристроился. Недавно я узнала, что со второй женой он вел себя таким же образом. Я всегда его терпела и продолжала бы терпеть дальше, если бы не тот случай, когда он сгорел на даче живьем. И: все же мне не понятно, как удалось этой смелой женщине, его второй жене, выставить его из дома. Искренне восхищаюсь ее поступком, а ведь они вместе прожили почти десять лет, это вдвое дольше, чем я с ним.
   Нет, я ей не завидую, напротив, жалею ее в том, что она его так долго терпела, и в том, что, в конце концов, рассталась с ним. Он все же был яркой личностью, какой, я думаю, и остался по сей день. Но в супружеской жизни он, скорее всего, был мучением для женщины, потому что родился законченным эгоистом, и ему совсем не нужно было быть женатым, потому что есть мужчины, которые способны быть прекрасными любовниками, но только не мужьями. Хорошо, что я рано от него освободилась. Мне тогда исполнилось всего 25 лет, еще вся жизнь была впереди. Когда я жила с ним, то часто чувствовала себя одинокой, но мне в нем нравилось то, что он не допускал до меня ни одного мужчину. Его многие боялись, так как он имел черный пояс по каратэ и какую-то там степень по ушу. Парни не могли на меня даже косо посмотреть. И когда его не стало рядом со мной, вокруг меня вдруг возник вакуум. По старой привычке никто не хотел со мной сходиться, а, может быть, еще и потому, что после пожарища на даче труп мужа не нашли, так как рванули канистры с бензином в подвале, и дом разнесло в щепки, и засыпало головешками весь участок. Он исчез, и все решили, что он сгорел, но кое-кто в это все же не верил, боялся его возвращения. Поэтому молодые парни обходили меня стороной и не желали приближаться ко мне на пушечный выстрел. Мир мужчин совсем не такой, как мир женщин, в нем больше царит насилия и страха, потому что они готовы друг другу перегрызть глотки, из-за этого у них постоянно случаются мордобои и войны. Мне кажется, что и пьют они из-за страха и пустоты, которые рождаются из-за их же насилия, мало что заботит их на свете. Это мы, женщины, должны думать о своем существовании, о детях, о возможности мирно жить и, Бог знает, о чем еще. А они, хоть и начитаны и считают, что разбираются во всем лучше нас, но в жизни-то беспомощны, как слепые котята, поэтому-то пропивают деньги и валяются под заборами или, начитавшись книг, начинают сумасбродничать, что никак не лучше, чем их запои. Они и живут-то меньше нас, потому что все они КРУГЛЫЕ ИДИОТЫ. Обычно мы и хороним их раньше времени.
   Нет, что ни говори, а жизнь наша с ними не сладкая. В самой их натуре заложено разрушение семейного очага, окружающей среды, общества, всей земли. Когда-нибудь они нас приведут к концу света. В этом мире, может быть, их привлекает только наше тело, так сильна их похоть, они горят постоянным желанием обладать нами и идти дальше, крушить и разрушать все на своем пути. Так глупо они устроены. Вот бы побывать разок для разнообразия в их шкуре, чтобы получить представление об их удовольствиях и наслаждениях и понять, почему им так нравится нас насиловать. Когда прошла его нежность ко мне, я практически перестала испытывать наслаждение от секса, не говоря уже об оргазме, он всегда набрасывался на меня, как тигр на добычу, и долбил, долбил, долбил до тех пор, пока мне не начинало казаться, что я вот-вот испущу последнее дыхание. У меня всегда вызывала интерес эта его штучка, болтающаяся между ног, которой он мог орудовать как молотом или дубинкой. Я не могла представить себе, как эта мягкая плоть набухает, отвердевает и растягивается до таких размеров, что становится боязно за себя, опасаешься, как бы он этой штуковиной тебя не разворотил, не разорвал. Так уж устроил нас Господь, что нам приходится втискивать это безобразие в себя, хочешь ты этого или нет. Сколько я повидала их на своем веку после исчезновения мужа! Прошло то время, когда от одного вида этого орудия я краснела как маленькая девочка, однако всегда я с интересом рассматриваю их скабрезные рисунки на заборах и в общественных туалетах, и признаюсь, меня это возбуждает. После короткого траура по моему мужу я не стала себя заживо хоронить дома в четырех стенах, как это часто делают вдовушки. То время совпало с моими поездками и выступлениями на разных чемпионатах страны и за границей. Тогда уже я не выступала сама, а лишь готовила выступления моих воспитанниц и не боялась безумной ревности моего мужа. В разъездах мне попадались разные мужики, с которыми я сходилась и расходилась. Ведь часто они не размышляют над тем, что делают. Так уж глупо они сотворены природой, что постоянно хотят секса в отъезде или в командировке, даже если у них есть дома любимая жена. Неважно, какую женщину им подцепить, лишь бы было куда сунуть. Многие из них доходят до того, что, предаваясь блуду, опускаются до всяких извращений именно там, где их меньше всего знают. И я думаю, что им это нужно прощать, потому что не только в них заложена эта необузданная сила. Помню, как через год моего вынужденного карантина, я набросилась сама на первого встречного-поперечного, как тигрица. Дело было на юге, на берегу моря, где проходили наши выступления по художественной гимнастике. Вечером на меня нахлынуло что-то такое, от чего я никак не могла отделаться. Я вышла из гостиницы на темную набережную и подцепила морячка, который изголодался по женской ласке после трехмесячного плавания на каком-то сухогрузе. Он привел меня в док и прямо на стапелях строящегося судна устроил со мной такую вакханалию, что я еле-еле выжила. Затем он проводил меня до гостиницы, а по дороге еще раз затащил в подворотню и повторил то же самое, что проделал со мной в доке. Может быть, он принял меня за дешевую проститутку, но, честное слово, он был вторым мужчиной в моей жизни после моего мужа. И тогда я поняла, что не стоит себя больше сдерживать, не нужно себя ни для кого беречь, потому что ни один из них не заслужил такой чести, и ни один из них никогда не оценит нашей жертвы.
   Нет, я не собиралась делать из себя посмешище, строить недотрогу или бросаться на шею первому встречному, но я надеялась еще встретить в жизни своего единственного суженого, которого я представляла этаким молодым красавцем, начитанным, сильным, способным меня полюбить и относиться ко мне нежно и ласково. Уж эти мне мечты. Может быть, из-за полного разочарования я и откусила тому марафонцу то, чем больше всего мужики дорожат и гордятся. Когда я в гостинице затащила его в свой номер, он казался мне просто ангелом, в нем была красота и поэзия, и его милый, почти невинный член выглядел так привлекательно, что я, не раздумывая, запихала его себе в рот, хотя это произошло со мной впервые в жизни. Многое с женщиной происходит впервые из-за ее обостренной чувствительности. Вначале я думала, что мне это будет противно, но оказалось даже приятно, есть какой-то внутренний женский инстинкт, он глубоко спрятан в нас и спит до поры до времени, только изредка дает о себе знать. Так, например, девочки в младенчестве долго сосут свой палец, отчего у многих даже зубки вырастают неровными. Какой-то великий изобретатель догадался об этом нашем пороке и создал леденцы и сосательные палочки. Он как бы предвидел то, что нам может понравиться, наверное, по тому же принципу было создано и мороженое, чтобы его облизывали. Все ученицы росли на моих глазах, и я заметила, что все они любят есть мороженое, хотя я им это запрещаю, чтобы не толстели. И все это происходит из-за какого-то дурацкого инстинкта, когда мы берем его в рот и это им нравится. Говорят, что если при этом немного проглотить, то ничего страшного не случится, но к этому нельзя привыкать. Если глотать сперму постоянно, то можно добиться гормональных изменений своего организма, голос опустится октавой ниже, и начнут расти усы, а голос для женщины является самым важным показателем. Чем выше диапазон ее голоса, тем она женственнее. Самые женственные, наверное, итальянки, у них такие голоса, что заслушаешься, но среди их певичек очень много толстых женщин. Не знаю, может быть, существует какая-нибудь зависимость от веса тела и высоты голоса. Я встречала среди мужчин-толстяков обладателей высокого голоса, с такими противно лежать в одной постели. Все же мужчина чем-то должен отличаться от женщины.
   Нет, последнее время мужики все больше и больше обабиваются. Может быть, условия жизни для них недостаточно суровы. Мой муж мне нравился за то, что он был аскетом, этого у него было не отнять, мог спать на голом полу без подушки как йог и голо¬дал по пять дней, а выносливым был таким, что можно было на нем, как на черте, неделями воду возить. Мне нравятся такие мужики, а не слюнтяи, маменькины сынки. Вот только был он всегда очень непрактичным, бывало, часами сидит на одном месте и смотрит в одну точку, медитирует. Я бы этого никогда не вынесла. Мне кажется, что женщины на такое неспособны. Мы более активны и практичны. У нас меньше времени на всякое там сумасбродство. Если мой муж за что-то брался, так обязательно доводил до такого, что все само собой рассыпалось в труху. Это о нем можно сказать, заставь дурака богу молиться, он себе лоб разобьет. Ни в чем он не знал меры, бывало, попросишь его во время стирки отжать пододеяльник, так обязательно разорвет все своей силищей. Так же вел себя и в отношениях с людьми, всем руки выкручивал, с ними он был как слон в посудной лавке. Это уж непременно, или обидит кого-либо или нахамит начальству, нигде долго не задерживался на работе, такой уж был его нрав. Наверное, самое подходящее для него было стать каким-нибудь гуру или учителем, и чтоб никто не мог ему перечить, так вот, значит, как, с возрастом, старея, он выучил древнегреческий, где специалистов – раз два и обчелся, чтобы его никто не контролировал. Кто сейчас знает древнегреческий? Никто. Так он стал вольным преподавателем, уж очень не любил он над собой контроль. Бывало, собирается на свидание, это уже перед нашим расставанием, а я уже знаю, куда он идет. В этот день он не ест ни чеснока, ни лука, с утра обычно гладит себе брюки и чистит обувь. Как только он начинает чистить обувь, я сразу понимаю, что-то здесь не так, а он старается на меня не смотреть. Видать, совесть начинает его грызть, но я-то за пять лет нашей совместной жизни стала женщиной ученной, нюхом чувствовала, что идет к какой-нибудь сучке на свидание, понаделает себе заначек кругом, даже в подкладке пиджака имел потайной карман, где прятал деньги, но я всегда все находила. И когда он возвращался со свидания, я уже знала, использовал он запасной презерватив или нет. А уж чего толь-ко не сочиняет, когда задержится, таких небылиц наплетет, что диву даешься, как такое может прийти человеку в голову. Но стоит только нюхнуть его одежду, сразу понятно, с дешевкой он провел время или была дама из общества. Обычно после таких отлучек у него просыпался волчий аппетит. И он мел все, что попадалось ему в холодильнике. Это еще ничего, с точки зрения гигиенической безопасности, думала я, если он переспит с замужней, а то подцепит какую-нибудь шалаву на улице, а вместе с ней и венерическую болезнь. От таких мыслей у меня всегда душа была не на месте, но чаще всего ему попа-дались развратные проститутки, с которыми ему было интересно. Они развращали его, а он в свою очередь пытался развратить меня, но я сопротивлялась всеми силами. Я была тогда еще совсем молодой и боялась всяких этих штучек, когда он своим языком пытался залезть мне в то самое место или когда очень хотел, чтобы мои губы соприкоснулись с его красавцем. Не то, чтобы я ему не доверяла, просто мне было противно, вероятно, каждому овощу приходит свое время, и у девушки совсем другое мироощущение, чем у зрелой женщины. Это уже после его исчезновения я познала все прелести половой жизни и испытала от них наслаждение. А все началось с того случая, когда меня во "время отдыха на юге прямо из санатория похитили три грузина и увезли в горы в свое селение, где я провела почти две недели в их крепости. Вот такая история. Но есть что вспомнить. Как сейчас вижу перед собой того молодого интересного грузина с тонкими усиками, подсевшего за мой столик в ресторане. Он был очень любезен и щедр, не только оплатил мой ужин, но и напоил меня допьяна, засыпал цветами и сладостными речами. Тогда я еще не подозревала, чего может стоить мне его щедрость. Когда же он на своей машине провез меня мимо моего санатория и направился в горы, я завибрировала, не так, чтобы очень испугалась, но мне стало немного не по себе, а он, шутя, заявил, что решил меня покатать по горам и показать настоящую кавказскую красоту. Только в его селении я поняла, куда попала. Он увел меня за высокий железный забор. Сопротивляться было бесполезно. К тому же я очень опасалась за свою жизнь. В большой комнате за столом, накрытым всевозможными восточными угощениями, меня ждали два его старших брата. Я не посмела отказаться от их приглашения, а ночью они все трое улеглись со мной в одну широкую постель.
   Нет, они меня не насиловали, они меня нежно раздевали, целовали и искали мои эрогенные зоны, что меня очень возбуждало. От страха мои и так обостренные чувства достигли такой эротической сублимации, что я вся дрожала как лань, которой охотники готовились перерезать горло. Как любая женщина, я готова была в ту минуту на все, говорят, в таких случаях, если не можешь избежать насилия, то попытайся хотя бы получить удовольствие. Так я и сделала. От них исходила какая-то дикая звериная сила, но все трое со мной были очень ласковы, нежны и предупредительны. Они, наверное, за ночь влили в меня целое ведро своего семени. Вначале они взбирались на меня по очереди и доводили меня до иступленного оргазма, затем стали меня ласкать все сразу, меняясь местами, и завладели всеми моими тремя отверстиями. Такого я еще ни разу в жизни не испытывала, но делали они все нежно, умело и не очень больно. Должно быть, такая любовь с женщиной для них была привычным делом. Я не предполагала, что женщина может испытать такое удовольствие. Это как наркотик. На следующий день мне самой захотелось повторить с ними этот безумный секс, после которого уже ничего не хочется в жизни. Может быть, подумала я тогда, женщине мало иметь одного мужчину, потому что она может находиться в возбужденном состоянии очень долго, в то время как у мужчины обычно после эрекции возбуждение спадает, и женщина постоянно остается неудовлетворенной. Вероятно, поэтому в нашем женском подсознании живет вечная тяга к любовным приключениям, к перемене партнеров, нам нравится, когда из-за нас дерутся на дуэли или нас добиваются сразу несколько мужчин, тогда мы можем выбирать достойного кавалера, нам вообще нравится, когда нас замечают многие. Мы постоянно хотим быть центром внимания. Не знаю, может быть, самые счастливые минуты в моей жизни протекли в том грузинском доме, когда меня ласкало сразу несколько мужчин. Как бы не было мне стыдно самой себя в этом признаться, после того случая мне казалось, что я поняла, что удерживает проститутку от стремления покончить со своей профессией. Нам нужно сказать самим себе, что в глубине души все мы, в том числе и порядочные женщины, являемся немного гулящими девками. Когда я провела десять дней в горах и спустилась из того селения в свой санаторий, то я была уже другой женщиной. Я знала, ради чего стоит жить и что такое в жизни истинное наслаждение. Я ощутила небывалое упоение от оргазма, вероятно, до этого я просто не имела возможности до глубины души оценить его прелести. После той деревни я посмотрела другими глазами на мужчин, на секс и на мир, который открылся передо мной. С тех пор я начала подбирать себе мужчин по своему вкусу, сама стала с ними знакомиться, а не ждать, когда они выберут и осчастливят меня. Ведь с мужиками можно вести себя просто, если понять их психологию. Нужно только научиться подыгрывать им. Их представление о мире такое же идеалистическое, как и о нас, женщинах, Если понять, что мужчине нравится, то можно по¬казаться ему тем, что он хочет. Это как, игра с галлюцинацией, когда кажется что-то наполовину, то есть, когда как раз чего-то наполовину нет. Главное, создать в их представлении нужный им образ, и тогда они все оказываются в твоем кармане, и из них можно вить веревки. В основном все мужчины живут в своем мире галлюцинаций, так уж они глупо устроены. Они создают богов и общаются с ними, их логика допускает взаимоисключающие противоположности. Диву даешься, до чего их "реальность" может выглядеть глупой и не иметь ничего общего с истиной действительностью. Уж . мы-то, женщины, это прекрасно знаем, потому что нам постоянно приходится жить рядом с ними и сталкиваться с их миром. Их жизнь чем-то похожа на сон. Это мне стало понятно, когда я похитила из номера гостиницы и прочла олимпийский дневник того марафонца, который в Греции после моих объятий пытался запрыгнуть еще и в постель моей ученицы. Одной женщины ему показалось мало. Этот дневник, который я потом отправила новоиспеченному профессору, моему бывшему мужу, лишний раз доказывает, что их воображаемый ирреальный мир держит их всех в таких тисках, из которых им никогда не выбраться. Они фатальным образом способны верить в любую придуманную им фикцию, лишь бы не видеть реального мира. И вся их философия является защитным экраном от голой правды, которая властвует в этом мире. Их жизнь похожа на добровольный путь заблуждения, и тут уж ничего не поделаешь, до такой степени все у них глупо. Может быть, поэтому они вечно заняты поиском этого идеального образа женщины, которого не существует на самом деле. Их неустанный поиск галлюцинации. Им кажется, что этому образу обязательно должна соответствовать юная дева. И в этом они все одинаковы. Вот почему, когда моему мужу было 37, он бросился на меня, когда мне исполнилось всего 19. Вот почему, когда мне было еще всего 25, а моей воспитаннице 14, он затащил ее в постель на даче. И я запалила эту дачу. А ведь ему было тогда 42. Вот почему в Греции во время проведения Олимпийских игр мой марафонец, которому было 20 лет от роду, после меня бросился к моей 18-летней ученице. А мне было-то всего каких-то 30. Именно поэтому мой 52-летний бывший муж, встретившись со мной после десяти лет своего исчезновения, обратил внимание ни на меня, хотя мне сейчас 35, и я еще молода и красива, а опять на Катрин, которой 23. Я уверена, что марафонец, похитивший у меня Катрин, которому сейчас 25, и разница между ими всего два года, через десять лет обратит внимание на какую-нибудь юную деву, которая обязательно попадется на его пути, и, может быть, расстанется со своей Катрин. И все лишь потому, что мы, женщины, с возрастом выходим из их идеального образа, который вечно галлюцинирует в их мужском воображении. Это нам, женщинам, нужно просто понять и смириться с этим, тут уж ничего не поделаешь, им безразличен наш ум и жизненный опыт, их притягивает только наша физическая красота, которую они уже сами в своем представлении наделяют и умом, и прочими желаемыми качествами, и воображаемыми достоинствами по своему усмотрению. Каждый из них лепит свой идеальный образ, даже если он не соответствует действительности. Они стараются не замечать изъянов до тех пор, пока этот образ не состарится, затем они приступают к лепке нового кумира из нового материала с тонкой талией, пышной грудью и всем тем, что отвечает их эстетическим запросам. Им нужны не мы, женщины, а всего лишь наш образ, иными словами, живые куклы, этакие идеальные манекены, отвечающие их вкусам. И я рано это усекла и научилась создавать нужную им продукцию вначале из себя, а потом из моих учениц. Возможно, с возрастом я становлюсь умнее, потому что начинаю понимать разницу между женской и мужской природой, которая доходчиво изображена примитивными рисунками на заборах и в туалетах. И не нужно здесь нам плести всякую религиозную околесицу о началах и первоосновах, чтобы понять, кто что собой представляет в этом мире, потому что итак ясно, что мужики не могут обойтись без нас, женщин, так же как мы не можем обойтись без них. Все до примитивности просто. Они всегда стремятся туда, откуда в свое время вышли, что бы там не говорили последнее время о так называемой самодостаточности, принимающей формы эксгибиционистского онанизма, лесбиянства или мужеложства, здесь важно другое, почему мужчины могут лишать нас невинности, а вслед за этим требовать, чтобы мы делали аборты, отнимая у нас способность рожать и наше здоровье, почему они могут безнаказанно разрушать нас своими мучениями, в то время как мы не можем отплатить им тем же, лишив их мужского достоинства, раз они лишают нас наших детородных функций, почему бы нам ни отплатить им той же монетой. Было бы справедливо нам, женщинам, для защиты себя отвечать добром на добро и злом на зло, иначе они никогда не научатся нас уважать, и будут вечно вытирать о нас ноги, как о тряпки. Мы должны ставить их на место, иначе они ничего никогда не поймут, такие уж они ОСТОЛОПЫ. Но наши современные красотки тоже хороши, не то, что наше поколение, может быть, женский род от года в год все больше и больше глупеет. Это, наверное, происходит от всесокрушающего вокруг нас, нарастающего стандарта жизни. Еще бы не глупеть, когда телевидение вытеснило полностью книги. Сейчас никто не читает. Всем некогда. Никто не думает. Все проживают дни как заведенные роботы или манекены, поэтому, наверное, все девушки стали походить друг на друга, как на одно лицо, типичные представительницы своего времени. Их встречаешь на каждом шагу. Все они в одинаковых колготках, юбках и блузках. Их мода, их лица не выражают ни одной мысли. Да и зачем им это? Так проще жить. Они одинаково курят, одинаково говорят, носят одинаковые прически. Конечно, в свое время вы жили беднее, чем они. Мы не могли себе позволить того, чего они позволяют себе, не имели возможности доставать красивые вещи, включали всю свою изобретательность, чтобы как-то приличнее одеться. Во всяком случае, мы не походили друг на друга как инкубаторские цыплята, и у нас не было одинаковых лиц, как у китайцев. То-то последнее время у меня возникает странное чувство, что я кругом вижу знакомые лица: и в Санкт-Петербурге, и в Москве, и во Владивостоке. Везде два слоя косметики на лице, а в зубах сигарета. Как их только различают сами мужики, или им уже все равно, сегодня перепехнулся с ней в Оренбурге, а завтра встретил ее уже в Иркутске. О, Боже, куда катится наш мир? Уж, наверняка, не к Олимпу, и не в Царство Божье?!
   Нет, мы были не такими, хотя я вспоминаю, уже тогда начиналась эта женская стандартизация, но на нее мы смотрели, как на чуждое нам явление, потому что сами были не такими, как они. Когда я подбирала девочек в свою группу, то пыталась найти какие-то свои отличительные особенности. Меня сразу же привлекли огромные темные глаза Катрин. От них исходила какая-то скрытая энергия. Я думаю, что в ней, кроме русской, намешано много другой крови. Там, наверняка, есть и украинская кровь, а раз так, то уж обязательно турецкая и греческая. В средних веках там все было перемешано, и женщин постоянно насиловали янычары. От этого, наверное, у нее получился такой приятный овал лица, брови вразлет и почти греческий классический профиль с южнославянской грустью в глазах. Кроме того, возможно, в каком-то колене у нее были евреи, которые наградили ее умом и их особым женским шармом. Что там ни говори, а она видная девочка, сразу же бросается в глаза ее порода. Не то, что этот стандартный одноликий продукт женской красоты, от которого у мужиков, наверное, уже начинаются спазмы. Поэтому-то они везде и липнут к ней, как мухи на мед, но она девка тоже не промах, из-за нее я чуть было не сожгла своего мужа, а в Греции она отбила у меня парня, так что палец ей в рот не клади. Вот и делай после этого добро людям. Не знаю, если бы она не попала мне в руки, что бы из нее получилось. Мне ее мать сказала, что у нее из-за высокого роста и астении в подростковом возрасте было искривление позвоночника, а сейчас на ее фигуру любо-дорого глядеть. Вырастила ее на свою погибель, и как она ответила мне за все своей Черной неблагодарностью. Приходили ко мне жалеть меня, извиняться. Не нужно мне ни их жалости, ни извинений. Вот оставила письмо, интересно, что же она в нем написала. Наверняка, какую-нибудь чушь. Но я все же не раскаиваюсь за свой поступок. Это – урок всем мужикам. Ведь его повторили многие женщины. Значит, не только у меня наболело на сердце. Не знаю, как можно удержать мужчин от неверности, остается только одно – откусить им орган деторождения. Я должна была сделать такое с мужем. Это из-за него я лишилась способности иметь детей, но ничего, что получилось так, хотя бы один поплатился за свою неверность и прочие грехи. Что же мне написала в письме моя бывшая воспитанница? Посмотрим…"



2. Письмо воспитанницы


   "Дорогая Татьяна Викторовна!
   Как ни странно, но я решила впервые написать Вам письмо не как тренеру, а как своему другу, и поведать в нем все, что постесняюсь или забуду сказать при встрече.
   Да. Несмотря на то, что между нами произошло, я люблю Вас по-прежнему, и всегда буду любить, потому что Вы дали мне все, чем я сейчас обладаю: успех в жизни, положение в обществе, любимого человека. Я очень признательна Вам. И еще я хочу объяснить свои мотивы поведения и высказать суждения о том, что думаю по поводу всего случившегося. Может быть, рядом с Вами я кажусь дурой. Но "не судите, да не судимы будете", как сказано в Библии. Возможно, я неправа. Мне кажется, что иногда и Вы ошибаетесь, забывая, что мир сотворен не по нашим с Вами меркам, и не нами писаны его законы, а поэтому мы с Вами в нем ничего не значим, и нам нужно его не переделывать, а лучше принять таким, какой он есть.
   Да, именно так я смотрю на мир, как "тихоня", не обладая бойцовским характером (заранее предвижу Вашу укоризненную усмешку), но я ничего не могу с собой поделать, и мои взгляды всегда будут отличаться от ваших, таким же образом, как и мои жизненные принципы. Поэтому уж извините, я буду придерживаться своей линии в рассуждениях. Мне, конечно, пригодились Ваши обширные знания в спорте и опыт в искусстве опаучивания мужчин, но я решила больше ими не пользоваться. Потому что мне они уже больше не нужны. Я ухожу из спорта и остаюсь со своим любимым. Может быть, вас удивит такая непрактичность. "И это тогда, – скажете Вы, – когда можно "получать дивиденды и жить припеваючи, почивая на лаврах". Но мне ничего не нужно. Я решила резко изменить свою жизнь. Я поняла, что предназначение женщины не в войне и не в соревнованиях с другой особью, пусть даже того же пола, а в домашнем очаге, семье и детях. Это высшее предназначение мы не должны никогда забывать.
   Да, Вы мудрее меня, Вы многое видели в жизни, но с некоторыми Вашими поступками я не согласна. Есть тайны, которые женщина может доверить только женщине. И есть чувства, которые способна понять только женщина. Я надеюсь, что вы меня поймете. Я решила поведать Вам одну тайну и объяснить, почему я поступила так, а не иначе. В моем представлении Вы всегда были женщиной-воительницей, поэтому вначале я сомневалась, стоит ли Вам открывать свою душу, но сейчас-то я твердо верю, что Вы поступите как женщина. Во-первых, вы меня поймете, во-вторых, вы меня простите, и, в-третьих, поведете себя так, как должна вести в этой ситуации женщина.
   Да, я любила вашего мужа. И тогда, когда была совсем молоденькой девчонкой, когда вы его пытались сжечь, и когда вы его нашли вновь, и затеяли эту чудовищную интригу. Практически Вы дважды использовали меня, толкнув в его объятия. Первый раз, когда мне только-только исполнилось 14 лет, Вы решили уличить его в неверности и поддерживали мою дружбу с ним. Второй раз, когда вы попросили его проводить меня из ресторана домой и позволили мне стать его любовницей. Почему Вы его оттолкнули от себя? Ведь он мог вновь вернуться к вам. Не знаю, что вы за женщина! Наверное, Вы решили его еще раз проверить, не "клюнет" ли он на молодую, не осталось ли у него прежней любви ко мне. Я бы никогда со своим мужем не позволила таких экспериментов, если бы его любила. Сейчас я понимаю, что вы были обижены и решили, используя меня, отомстить ему. Сделав его моим любовником, вы сообщили о нашей связи анонимным письмом его жене. Он потерял дом, семью, состояние и стал бездомным нищим. Десять лет назад Вы тоже решили испытать его, подослав меня на дачу к нему. Но тогда между нами ничего не было и не могло быть. Он отнесся ко мне как к своей дочери, и то, что мы ночевали с ним вдвоем под одной крышей, еще ничего не значило. Вы не поверили ни мне, ни ему и подожгли его. Я благодарна Богу за то, что он выжил.
   Да, я не в обиде на Вас, хотя Вы дважды прошлись по мне своим тяжелым катком. Вы ему отомстили, не понятно, правда, за что. Но неужели Вы не поняли, что он любил Вас и принадлежал Вам? Вы должны были нести ответственность за него. Мне иногда становится страшно оттого, что Вы обладаете каким-то диким мужским характером с этой дьявольской изобретательностью. Зачем воевать с мужчинами и ожесточаться? Не лучше ли любить их, а не состязаться с ними. Наша миссия на земле – дарить им детей и бороться за продление их рода. Может быть, Вы вините его в своем бесплодии. Но в этом Вы сами виноваты. Женщина всегда должна быть мудрее мужчины, не полагаться во всем на них. Она должна думать своим разумом, видеть будущее своими глазами. Ведь нашлась какая-то женщина, которая родила ему сына. Я же буду оставаться при всех обстоятельствах сама собой, нежной и любящей. Ведь наше преимущество перед ними – в нашей слабости. Женская слабость и есть наша сила. Неужели вы не поняли, что тот красивый паренек в гостинице, которого вы затащили себе в номер, был его сыном? И как Вы не заметили, что он являлся точной копией вашего мужа в юности. Он и сейчас похож на него во всем. Плохо, что вы мало интересовались прошлым своего мужа. Наверное, он боялся вам признаться, что имел до вас внебрачную связь с какой-нибудь замужней женщиной, и она родила от него ребенка. Такое в жизни часто бывает. Любящая женщина готова на любые жертвы ради любимого. Может быть, он до сих пор не подозревает, что у него есть сын. Как-то на даче ваш муж показал мне семейный альбом, и я увидела, каким он был в молодости. Я не знаю, почему Вы не обратили на это внимание, а пытались слишком усердно контролировать его в другом, и ему приходилось держать в тайне от Вас многие свои секреты. Поверьте мне, я никогда не буду вмешиваться в теневую жизнь моего будущего мужа. Я никогда не буду читать его писем, шпионить за ним, рыться в его карманах. Я буду уважать его личную жизнь. И, может быть, настанет время, и он благодарно ответит мне доверием. Ну, а если нет, то из-за каких-то там глупых подозрений я не приведу наш брак к разрыву или той трагедии, которая случилась в вашей семейной жизни. Конечно, это не мое дело лезть в Вашу жизнь, но так уж получилось, что я оказалась в нее втянута помимо моей воли. Как-то на даче он мне сказал, что возможно на стороне у него есть ребенок. Почему он сказал это не вам, а мне, 14-летней девчонке? Может быть, он не считал Вас своим другом? Вы когда-нибудь его пробовали понять? Извините, что я задаю Вам такие жестокие вопросы. Но в жизни Вы сами часто были жестокими и мало на что обращали внимание вокруг себя. Вашей главной целью была победа. Вы и побеждали. Но в чем-то вы терпели поражение.
   Да, когда я увидела его в гостинице, то сразу же поняла, кто он. Только слепая могла этого не увидеть. Он был плотью от плоти своего отца. Об этом говорили и фотография его отца в юности, и его характер, и схожесть родственных душ, и даже их общее помешательство на древнегреческих богах. Вы только вспомните, как похоже они говорят, их интересуют одинаковые проблемы, они даже грезят схожими идеями. Они оба похожи друг на друга своей мимикой и жестикуляцией. Как так получилось, что вы, женщина с опытом, не заметили того, что оба они не могут даже на мгновение оторваться от философского трактата, пока не дочитают последней страницы? Что они оба часами могут слушать шелест листьев в лесу и принимать их шум за таинственный шепот или смотреть на струящийся поток реки, погрузившись в свои мысли? Они способны целыми ночами, вперив взгляд в ночное небо и затаив дыхание, наблюдать движение звезд. Или вести с вами сладкоречивые беседы о таких вещах, которые вы бы предпочли не слышать из уст других мужчин. Возможно, они оба сумасшедшие, но они ужасно интересны. А может быть, вы никогда не любили своего мужа? Не знаю, как Вам, а мне они признавались, что им иногда видится, как в небе, в прозрачной дымке восхода или заката солнца вдруг возникают фантомы, и они ведут с ними беседы. Представляете, эти существа, которых они называют богами, общаются с ними? Разве подобный дар не передается по наследству? Они считают, что вещи являются живыми существами, и через них бессмертные сущности посылают им знаки. Если это их сумасшествие, то, заметьте, уж очень оно родственное. А заметили ли Вы, как они смотрят на огонь, часами предаваясь размышлениям и наслаждаясь одиночеством, дают волю своему воображению? Они оба независимо друг от друга мне рассказывали, что в их душах существует некий фантастический мир, населенный небесными сущностями, возникшими от их любви к древним богам. Кстати, они оба рождены не только для любви к богам, но и Великой любви к женщине, потому что они поэты, и им нужно простить их непостоянство и понять, почему к одной женщине их тянет ее обворожительная улыбка сладких губ, а к другой темные глаза на фоне белокурых кудрей, к третьей же стройные ноги и гибкая талия. Все это объяснимо, если смотреть на них, как на отца и сына.
   Да, у него есть сын, который старше меня на два года, и который скоро станет моим мужем. Но я думаю, что это нужно хранить в тайне, потому что мы обе были с ними близки, а это, наверное, грех по христианской морали. Кстати, я думаю, что они не знают о своих родственных связях. Надеюсь, об этом Вы никому не скажите, потому что это выглядит очень странно при нашем с Вами положении. Но как бы там ни было, я сделаю все возможное, чтобы родить ему ребенка. Их род не должен пресечься, потому, мы должны обе признаться себе, что нас всегда влекло к ним обоим, разве мы можем допустить, чтобы люди, подобные им, исчезли с земли и чтобы уже никогда не могли восхищать женщин, повторяясь в своих потомках. Я думаю, что Ваш путь к отцу еще открыт. Он сейчас свободный, одинокий и бедный. Я бы могла сама с ним остаться и быть ему верной женой до конца его дней. Уверяю Вас, он это заслужил. Но было бы справедливее, если бы Вы были рядом с ним, а я бы произвела на свет ему внука. Подумайте, простите его, и не будьте жестокой. Он вас по-прежнему любит и уважает, и ушел от вас лишь потому, что вы подвергли его жизнь опасности.
   Простите и меня за то, что я выступила против Вас в суде с обвинением в сожжении вашего мужа. Когда я об этом говорила, то смотрела на Вас и на него. (Ваш муж присутствовал в зале, и вы это видели.) Я думала, что вы оба сделаете какие-то свои признания. Я мечтала, что вы броситесь друг другу в объятия. Но этого не произошло. У вас у обоих не хватило мужества что-либо сделать. Я не понимаю ваших игр. Бог вам судья. На суде я испытала не лучшие минуты в моей жизни, когда поняла, что вы оба будете молчать. Я, чуть было, сама не рассказала все, но, вовремя опомнившись, и не стала этого делать.
   Итак, я беру себе сына и оставляю Вам отца. Поступайте, как сочтете нужным, и возвращайтесь с ложного пути, по которому идут мужчины. Путь вражды – не наш путь. Будьте, наконец, женщиной. В этом мире все разделено между собой, не нужно смешивать противоположности. Пусть пока они будут нашими дьяволами, мы же останемся их ангелами-хранителями. Ведь, так или иначе, они созданы для того, чтобы стремиться на небо или воображать себя к нему причастными, в то время как мы-то с вами знаем, что мы спустились с неба на землю специально для того, чтобы их спасти. Мы, ангелы, ставшие земными существами, любим их, дьяволов, стремящихся на небо. Дадим же им возможность испытать себя. Вы увидите, что со временем они подобреют, и наш мир будет спасен. Только прошу Вас об одном: наберитесь терпения. И помните, что наша женская миссия на земле – спасение Жизни. Прощайте.
   С любовью и уважением, Ваша Катрин".



ЧАСТЬ ШЕСТАЯ. (TRANSCENDENCIO)


МАСКАРАД В ТЕАТРЕ ВЕЧНОСТИ


   Вся жизнь – игра.
   И все сменяется в извечной перемене
   Красивой суеты. Всему – своя пора.
   Все – сон и тень от сна. И все улыбки, речи
   Узоры и цвета (то ныне, что вчера)
   Чредой докучливой текут – и издалече
   Манят обманчиво. Над всем – пустая твердь.
   Играет в куклы жизнь, – игра дороже свечи, —
   И улыбается над сотней масок – СМЕРТЬ.

   Вячеслав Иванов



1. Подготовка к спектаклю

   Там полностью теряется чувство реальности. И кажется, что перрон наполнился деревянными куклами, желающими, подобно истинным артистам, обрести в своих телах новые души. К сцене сбегаются Арлекины и Пьеро, Домино и девочки с кукольными личиками. Вот, обнявшись, подходят Пиноккио и Пьеро. Пиноккио хлопает своего брата по плечу.
   – Привет, Буратино. С кем это ты? Представь-ка меня.
   Они кому-то протягивают свои детские кукольные ручонки.
   – Что вы здесь стоите? Скоро начнется представление.
   – Где? Какое? – спрашивают вновь прибывшие.
   – Как где? В Театре Вечности. Там уже собрались все бессмертные, ждут нас, артистов.
   Пьеро и Пиноккио хватают своих возлюбленных и тащат в Театр. Буратино хохочет и кричит им вдогонку:
   – Эй вы, дурачки, куда это вы так спешите? Забыли, что ключ от сцены у меня в кармане.
   И он, вытащив Золотой ключик из, бумажных штанишек, крутит им над головой. Все идут в Театр Вечности, чтобы, разыграть еще одно представление перед требовательной аудиторией бессмертных…



2. Артисты Театра Вечности

   Театре Вечности, охваченные волнением артисты готовятся к поднятию занавеса. В глубине кулис под винтовой лестницей перед закрытой сценой сидит Мальвина и батистовым платочком вытирает свои прекрасные глаза. Нет, они совсем не кажутся заплаканными. Мальвина знает, что слезы совсем не украшают женщину – глаза от них краснеют, веки распухают. По-настоящему женщине плакать совсем не полагается, так только, можно притвориться, что плачешь. Поэтому из ее глаз текут самые обыкновенные сухие слезы. Но ее все равно успокаивает Пьеро:
   – Не плачь, милая. При виде твоих слез мое сердце разрывается на части.
   – Но куда запропастился это негодный мальчишка Буратино. Из-за него всегда случаются одни неприятности. И кто ему только доверил Золотой ключик. Представление уже должно начаться, а сцена до сих пор заперта. Так можно и не получить главную роль.
   – А кем ты хочешь стать, Мальвина? – спрашивает ее стоящий возле пожарника с брандспойтом симпатичный мальчуган Домино в костюме, разрисованном в белую и черную клетку.
   – Я хотела бы стать Орлеанской Девой, – отвечает Мальвина, припудривая из миниатюрной коробочки носик и щеки.
   – Как? – ужасается Пьеро. – Ты хочешь быть Жанной Д'Арк? А тебе известен финал этого спектакля? В конце ее сжигают на костре.
   – Я бы этого не допустила, – простодушно отвечает Мальвина.
   – Ты хочешь сказать, что своей игрой изменила бы ход истории? – смеется Арлекино. – Какие же вы, женщины, наивные.
   – Но почему же, – отвечает с достоинством Мальвина, – Просто нам, женщинам, нужно играть в спектаклях более активную роль и прислушиваться к своей интуиции и голосу разума, а не к голосу мужчин. Все можно изменить в жизни своей умной игрой.
   – Ну-ну, – возражает ей всегда сомневающийся Арлекино. – Посмотрим, как тебе удастся справиться со своей ролью.
   – А что? Уже известен сценарий новой пьесы? – оживляется Мальвина.
   – Во всяком случае, я слышал о двух первых актах.
   – Как это здорово! – радостно восклицает Мальвина и хлопает в ладоши. – Рассказывай быстрей, что там будет?
   – Ну, тогда тебе станет неинтересно играть свою роль. Ведь наш Театр Вечности отличается от обычного театра тем, что артисты заранее не знают своих ролей и даже не предполагают, как будут развиваться дальнейшие события. Ведь мы, появляясь на сцене, начинаем играть по-настоящему. Мы заново проигрываем жизнь, и только после нашей игры пишутся сценарии.
   – И все же хотелось бы чуточку заглянуть в будущее, – мечтательно вздыхает Мальвина. – Узнать хотя бы, о чем пойдет речь.
   – Могу лишь сказать по секрету, что в первом акте нет главных женских ролей.
   – Что же это будет за спектакль? Опять Великая Французская революция?
   – Нет.
   – Октябрьский переворот в России?
   – Нет, тоже не угадала.
   – Тогда что же?
   – Будет разыгран первый акт Конца Света.
   – И какое же будет первое действие?
   – А вот и Буратино. Сейчас он откроет сцену, и мы увидим все своими глазами.
   – Негодный мальчишка, – накидывается на Буратино Мальвина. – Где это ты все время пропадаешь? Тебя уже все заждались. Из-за тебя не начинается представление.
   – Каждому акту – свое время. Я же искал для спектакля подходящих актеров.
   – Нашел?
   – Еще бы, целых пять человек. Они будут играть роль "мертвых" в первом акте.
   – Я бы не хотела оказаться среди них.
   – Ты отказываешься от главной роли, Мальвина?
   – Да. Я боюсь мертвецов.
   – В таком случае мы передадим эту роль Фате. И она прекрасно сыграет роль феи Елены в новой Троянской войне.
   – Так это будет представление о древних греках?
   – Нет, это будет новый спектакль о Конце Света, где выживет всего одна женщина. Речь пойдет о ее нелегкой судьбе среди мужчин, и ее главенствующей роли в Новом Обществе.
   – Я бы хотела сыграть эту роль.
   – Уже поздно, Мальвина. Твоя роль передана Фате. Жди следующего спектакля. Пора открывать сцену. Артисты, все – по местам!
   Буратино Золотым ключиком открывает волшебную дверь и артисты, задействованные в спектакле, выходят на сцену.
   – Занавес! – кричит Буратино.
   Занавес поднимается и перед изумленными взглядами артистов предстает бездонное небо с редкими облачками, в глубине которого светятся яркие звезды.
   – Как прекрасно! – восклицает восхищенно Мальвина, оставаясь за кулисами. – Какое необъятное небо! А где же зрители? Где бессмертные?
   – Эти звезды и есть бессмертные, – отвечает Пьеро, любуясь небом, от которого захватывает дух.
   – Но что такое? Почему Буратино заставляет артистов седлать облака? И куда они уплывают?
   – Они все плывут в Землю Обетованную.
   – Зачем?
   – Чтобы принять участие в новых Играх.
   – На Олимпе?
   – Может быть, и на Олимпе. Этого мы не знаем. У нас нет сценария этого спектакля. Когда они начнут играть, только тогда мы увидим их действие.
   – Как здорово! – восклицает Арлекино.

   По небу летит стая,
   Непростая.
   Одних голов штук двести.
   И все на одном месте.

   – Какие глупости! Только очень молодые и зеленые могут сочинять подобные стихи.
   – Стало быть, глупости. На то она и молодость, чтобы быть глупой.
   – Кто же сейчас оседлал облако?
   – Какой-то Даппертутто. Говорят, что Буратино выловил его прямо из космоса.
   – Как рыбу из Океана.
   – Вот именно.
   – А его облако похоже на парусник, уплывающий в Даль.
   – А почему эти актеры уплывают на Землю в своей прежней неизменной оболочке?
   – Какая ты глупая, Мальвина. Они будут играть в Земле Обетованной роли мертвых людей при наступлении Конца Света.
   – Ах, как интересно!
   – И совсем не так, – перебивает Пьеро своего друга Арлекино. – Краб, Грек-философ, Слепой Гомер, Дионис и доктор Даппертутто – совершенные, законченные личности. Им не нужно набираться земного опыта, они и так уже обременены своей философией.
   – Ой, что я слышу. Откуда-то взялась эта собака на облаке. Да она же поет песню?

   Три мудреца в одном тазу
   Пустились по морю в грозу…

   – Как это интересно! Поющая собака.
   – Это – собака Диоген. Извечная спутница философов.
   – И все же странно, что они все улетают на землю в своем образе. Такого быть не должно. Это неестественно. Все мы, возвращаясь, должны измениться, поменять свое тело или свою душу.
   – Разве можно поменять себе душу?
   – А как же? Не этим ли занимаются артисты в своих театрах. Поэтому их не хоронят на кладбищах месте с простыми смертными.
   – Все равно не понятно.
   – Нет, женщинам что-либо объяснять бесполезно. Я же тебе говорю, Мальвина, что они возвращаются на землю мертвыми, и будут там жить некоторое время призраками и общаться с людьми.
   – Призраков не бывает. Это все сказки.
   – Может быть, ты еще поспоришь с Богом, нашим Творцом?
   – Арлекино, имей снисхождение к женщине. Она не собирается ни с кем спорить. Просто, как у каждой женщины, у нее есть свое особое мнение, которое вряд ли сможет поколебать даже сам Бог. Этим-то они и отличаются от нас, ангелов мужского пола.
   – Да, мы, в отличие от них, всегда чувствуем твердую руку нашего Создателя, загоняющего нас в тупиковый угол. Бог всегда выигрывает у нас партию. Знаешь, как поется в песенке:

   Настанет день, настанет час,
   Придет Земле конец,
   И нам придётся всё вернуть,
   Что дал нам в долг Творец.
   И если мы, Его кляня,
   Поднимем шум и вой,
   Он только усмехнётся,
   Качая головой.

   – С нами, мужчинами, все понятно, но только не с женщинами. Даже у Бога с ними этот номер не проходит, потому что у них не бывает тупиковых партий. Они всегда выигрывают, потому что они ближе всех стоят к Природе. Они сами являются создательницами нас, мужчин. Поэтому и мир, судьба и будущее всего человечества по праву принадлежат им и только им. Сам Бог не отваживается с ними играть серьезную партию, потому что всегда продувает им. Им невозможно не проиграть.
   – Значит, Фата будет спущена на землю каким-то иным способом, – спрашивает Мальвина, – чтобы принять участие в спектакле?
   – Она уже на земле. Наш Создатель об этом позаботился. Кто поистине бессмертен, так это женщина. В ней никогда не бывает завершенности, как в нас. Она сама все вершит. Она и есть частичка живородящего Космоса.
   – Да, генетически и функционально мы зависим от женщины. И это нам не стоит забывать. Мы обретаем жизнь на земле только благодаря им.– Что же нам, мужчинам, остается в таком случае делать на земле, чтобы быть достойными женщин?
   – Устраивая свои мирные Олимпийские игры и выпуская из себя пар и энергию, стремиться проявить свою божественную физическую и духовную сущность, пытаться не разрушать войнами мира, созданного женщинами.
   – Ну что же. Прекрасно! Опустившись на землю, да не забудем мы этой заповеди. Сохраним мир и убережем женщин от всяких несчастий.
   – Будем ждать следующего спектакля.
   – Актеры, на сцену!
   – Акт второй! Создание европейской цивилизации греками после очередного Конца Света! Мальвина, приготовься, для тебя есть одна роль.
   Занавес раздвигается. Прямо за сценой вместо зрительного зала опять открывается необъятное звездное небо. Многие артисты с разбегу прыгают прямо в открытый Космос. Мимо них проносятся другие небесные сущности. Доносится звучание лебединой песни.
   И, наконец, раздается Глас Божий:
   – Готовься, Ева! Вот и пришло твое время. Будь женщиной. Ведь ты есть корень и древо вечной жизни. Аминь.

   Конец

   Сентябрь 1997 – апрель 1998