Между филологией и логотерапией

Владимир Каев
Люблю читать, люблю писать, люблю речь, разговор, монологи и диалоги, короче говоря, люблю слово: буквально понимая "филологию" как любовь к слову, склоняюсь к тому, чтобы считать себя филологом. Старинная моя знакомая, филолог по образованию, на это заметила, что она любит физические упражнения, но только теоретически, стало быть, имеет полное право именоваться физиком-теоретиком.

В пору приобретения образования, по недоразумению называвшегося высшим, я провёл в отдалённых окрестностях величественного здания теоретической физики некоторое время, вполне достаточное, чтобы оценить по достоинству сарказм дамы-филолога.

Ладно, с филологией фокус не проходит. Может быть, я графоман? – Нет, не подходит и эта категория: склонность к письменному не имеет у меня болезненного характера; не пишу повестей, рассказов и прочей прозы, равно как и поэзией не грешу, пара попыток рифмовать не в счёт; не ищу признания, не стремлюсь в литературные собрания, не жду внимания критиков. Правда, часть написанного размещаю на литературном сайте, но присутствие такого рода напоминает вершину айсберга – основное остаётся под водой; те самые сокровища, которые напоминают ситуацию с неуловимым Джо:

 – Отчего же он неуловимый?
 
 – А кому он нужен?

То, что лежит ниже уровня "публикаций", нужно мне, да ещё, пожалуй, тем немногим, кого не пугает однообразие полярных широт. География тут не причём, но как-то надо вынести за скобки собственную среду обитания в литературных морях.

Кстати, о море: в Геленджике на экскурсии услышал о том, что в войну там размещалось до полусотни госпиталей; замечательный климат оказался на побережье, раны затягивались быстрее, чем в других местах. Приняв к сведению, от лечебных процедур отказался, у кабинетов в очередях не сидел, часами расхаживал по набережной занимаясь климатотерапией и весьма в этом преуспел.

Недавно услышал по радио, что у пишущих быстрее затягиваются раны; ссылались на научные исследования. Я сразу поверил, что так оно и есть, хотя в дальнейшем оказалось, что канал юмористический.

Лучше смотреть на море, чем морочить друг другу голову в медицинских кабинетах; лучше писать, чем читать "гениальную" литературу, от которой пухнут полки книжных магазинов. Не доверяйте тому, что написано на обложках книг, это может привести к потере ориентации во времени и пространстве.

Я понял, зачем стучу по клавиатуре: скрытые травмы, происхождение которых относится к самым разным эпохам жизни, в процессе письма потеряли остроту. Осознав это, я озаботился поисками термина, пригодного для такого рода занятия. Тут и пригодились глубокие познания в филологии – логотерапия, терапия словом, что же ещё!

Оказалось, что есть школа психотерапии, имеющая именно такое название. Виктор Франкл постулировал для каждого отдельно взятого индивидуума стремление узнать, в чём же состоит личный смысл существования. Это стремление для Франкла значит то же, что для Фрейда стремление к удовольствию, для Адлера стремление к власти, для Юнга архетип, для Перлса гештальт, и так далее.

«Представляя собой сложную совокупность философских, медицинских и психоаналитических знаний, логотерапия ставит перед человеком задачу осознания своего персонального предназначения».

Сложной совокупности знаний у меня нет, но жаль отказываться от такого роскошного слова; не получается быть филологом, буду логотерапевтом. Знакомых логотерапевтов у меня нет, некому поставить меня на место.

Франкл, отвечая однажды на вопрос о том, чем логотерапия отличается от психоанализа, пошутил, что во время психоанализа пациент лежит на кушетке и говорит о тех вещах, о которых не принято говорить; во время же логотерапии пациент сидит на стуле и внимает тем вещам, которые не принято выслушивать.

Так и делаю – сижу на стуле и внимаю тому, что сам же и говорю, причём раньше я такого не слышал. Это помогает распутывать узлы там, где иначе их распутать до сих пор не получалось, позволяет отвлечься от "сложных совокупностей", заменяя громоздкие процедуры на простые действия, сохраняя живую связь со сложностью мира. Иной раз для того, чтобы понять "персональное предназначение", приходится становиться писателем, не пишущим книги, астрологом, не делающим предсказаний, психотерапевтом, единственный пациент которого – ты сам.