Барабашка

               
  1
   Николай Савельевич проснулся от резкого, в самое ухо, шепота:
- Вставай. Ехать пора.
  Думал – приснилось, - ан нет, шепот сопровождался тычком. Казалось, что к лицу прикоснулись чужие, неприятно мокрые, губы. И дыхание было каким-то нечеловеческим: без запаха, без тепла, как бы из запредельного пространства.
- Да ну тебя к… - и Николай Савельевич повернулся, уткнулся носом в распаренный бок ничего не слышавшей супруги. Веки его снова сомкнулись, но через мгновение он почувствовал быстрый и обидный щелчок в нос:
- Не матерись, я ругани не терплю, знаешь ведь. Поехали, говорю.
   Николай Савельевич проснулся окончательно, сел на кровати, нашарил тощими, бледными, волосатыми, куриными какими-то ногами тапки:
- Ну, куда ехать-то? Ночь на дворе.
- Я скажу.
  Николай с тоскливой надеждой посмотрел на жену. Всегда реагировавшая на  любой шорох, она даже не шевельнулась. «Свалить что-нибудь, что ли?» - подумал он, и в тот же миг услышал:
- Не советую.
   Ночь пролетела, как его «Мазда» по улицам города. Николай Савельевич испытывал незнакомые доныне чувства: с момента выезда из гаража он был в состоянии полудрёмы, туманившей мозг, глаза прикрыты, а видели всё, казалось, опережали даже свет фар машины. Изредка Николай Савельевич слышал спокойным голосом произносимые советы:
- Прибавь газу. Сейчас за светофором – крутой поворот влево. Тут лужи, не гони. Тормозни: впереди колдобина.
   Двигатель жужжал тихо и ровно. Машина прекрасно слушалась водителя, гармония работы машины, мозга и рук приносила неописуемое удовольствие.
   А на работу Николай Савельевич проспал – прилёг на часок, уже около шести часов утра было; хотел вздремнуть только, да уснул мёртвым сном. Пушки бы его поднять не смогли, что там какой-то будильник?
   
2

   Ночные поездки участились. Что самое обидное – противиться требованиям ночного визитёра Николаю Савельевичу удавалось всё меньше. Поначалу он убеждал жену не засыпать, вместе с ним дождаться гостя, дать ему решительный отпор, отбрыкаться любыми способами, откупиться, в конце концов. Жена кипятилась, обзывала дураком:
- Кто тебя заставлял за дешевкой гнаться?
- Как кто? Ты!
- Сам, жмот, за дешевизну, как черт за грешную душу, ухватился! Вот и хлебай теперь то, что заварил!
- Ах ты, сучка! А на шубу ты себе откуда выкроила? Забыла?
   Аргумент был неотразимым, жена согласилась молча, сдалась. Не спала до полуночи, рассказала ему все свежие сплетни, но после двенадцати, как её Николай не тормошил, щипал даже за отдельные места, - широко зевнув, уснула. Николай Савельевич замер, предчувствуя ход событий. Подумал со злорадством: « Не пройдёт. Сегодня не пройдёт у него номер с катанием под луной».
  - Пройдёт. – Голос раздался снова у самого уха. – Пройдёт. Зря ты потел, время и силы тратил, колёса снимал. Резина, конечно, не ахти. Но я новенькую поставил, с «нуля». Поехали.
   Не единожды Николай Савельевич клял себя и жену за жадность. Жена его под монастырь подвела, торгашка поганая! Конечно, к новой квартире, мебели ручной работы, домашнему кинотеатру чего не хватает? Правильно – машины, иномарки. Пусть не новой, но не очень дорогой и в хорошем состоянии. «Жигуль» - признак деревенщины, всё ВАЗовское делается для мастеровых и «среднего класса», а вот иномарки – это и престиж, и независимость.  То, что надо! Сколько раз такая машина ему снилась – не счесть.
   Жена и надоумила его к Григорию Павловичу обратиться: тот всё может.
   Григорий Павлович и машину хорошую нашёл, и к владельцу её свозил. За «поляну» и малую плату.
   О машине сговорились удивительно быстро. Треть прежней стоимости – странная, непостижимая цена! Машина – куколка, барышня благородных кровей, а цена – курам на смех. Засомневался было Николай Савельевич, но Григорий Павлович с таким вожделением смотрел на машину, кричал, что сам сегодня же её возьмёт, если Николай сглупит и откажется. Николай Савельевич с гибельным восторгом прохрипел:
- Беру.
   После, когда всё было оформлено, передано, обмыто, прежний владелец, приобняв за плечи Николая Савельевича, отвёл его в сторонку:
- Не велел он молчать-то. Новый хозяин, мол, должен знать, что цена потому такая, что я в машине живу. И цену эту, мол, я установил. Я бы эту машину ни в жисть не продал: машина-то мечта, тучка небесная. Но уж больно он вредный, спать не даёт, донимает поездками!
- Да о чём ты? – недоумевал Николай, хмельной и восторженный. – Не врублюсь никак!
- Он то? Барабашка. В машине этой живёт. И страсть как любит по ночам кататься.

                3.

   - Может, не надо сегодня, господин Барабашка? Умаялся я, которую ночь не сплю.
- Надо, Николай. Ты машину хотел? Лёгкую, как пёрышко, чистую, красивую? Ухода за ней никакого, всё делаю я. А ты вози. Вози и думай: кто кого купил? Думай крепко. А за машину не бойся: двигатель я сегодня новый поставил, заправлена она всегда, и постоянно в полном порядке. Поехали.
   Спать за рулём Николай не мог. Барабашка, как только у Николая смежались веки или голова клонилась к рулю, хлопал его по затылку:
- Не спи!
   А за ругательства, вслух ли, мысленно ли произнесённые, лупил ещё сильнее. И ничего Николай Савельевич поделать не мог: как сдачи дать, если противник невиден и вездесущ, а воля парализована?
  Измочаленный ночными поездками, Николай под утро ставил машину в гараж, торопился домой – поспать часок. И втянулся вроде, хотя и похудел крепко, научился спать два часа в сутки. Только начали знакомые замечать, что, заругавшись нечаянно, даже в присутствии мужиков, вдруг втягивал голову в плечи, закрывался руками, приседал и выглядывал испуганно из-под локтя. Мужики диву давались: как это – русский человек, а ругани боится? Значит, что-то у него с головой. А подтверждением его ненормальности послужили настойчивые разговоры и слухи о том, что он машину продаёт. За треть цены. Это его-то «ласточку»? За треть? Блажь! Или точно – «крыша поехала».



4.

   Думал Николай Савельевич, думал. Старался только днём думать, учил себя ночью этих крамольных мыслей избегать, чтобы Барабашка не выведал. Днём, шатаясь сомнамбулой, Николай поглядывал на сотрудников, прикидывал, кому бы свою «ласточку» предложить. Но все шарахались от него, как от прокаженного, бежавшего из лепрозория.
   Оставалось одно: или в машине с Барабашкой в пропасть. Или… Второе подходило больше, - авось, удастся обмануть нечистую силу?
   Григорий Павлович на звонок отозвался сразу, словно ждал приглашения.
   Изобразив улыбку на крысиной физиономии, он пригладил жиденькие волосики на темени, удовлетворённо потёр руки при виде накрытого стола:
- Славно! Подзаправимся для тонусу, все проблемы мигом решим!
   Не дожидаясь Николая, скользнул за стол. Насытившись, погладил неожиданно вздувшийся живот, отрыгнул, прищурился, закурил и без предисловия начал разговор, словно мысли Николая Савельевича для него секрета не составляли:
- Есть, Коля, хороший шанс поработать на благо науки и   своего кармана. Ты машину Академии Наук предлагай. Изложи подробно суть дела. Сейчас учёные –у-уух!- как любят всяческие загадки: Бермуды, Лох-Несс, снежные человеки, НЛО… А у тебя явление первый сорт, высший класс, изюминка для исследований!  Ни у кого нет, а ты владеешь. Машину получил почти задаром, а ты её теперь в мильён баксов оцени, а «явление» само – скажем, в два. Во как! Я тебе петицию составить помогу, только ты меня не забудь. Короче, процентов тридцать за мои услуги выложишь. Не сомневайся, пиши расписку.
   Этой ночью Барабашка был зол. Долго гонял он Николая по улицам города и за его пределами, дышал тяжело в шею, а в гараже сказал:
- Ты, приятель, затею с учёными брось. Тёмные они люди. И на приятеля не надейся: он, подлец, со мною тягаться надумал? Не по зубам орешек.
   Утром Николай Савельевич узнал, что Григорий Павлович упал в канализационный колодец около своего дома и захлебнулся. Куда смотрят коммунальщики? Вечно люки забывают закрывать, бездельники!

5.

   Дальнейшее развитие истории мне неизвестно.
   Не знаю, продолжает ли Николай Савельевич горе мыкать, катая по ночам на прекрасной машине, оснащённой дармовыми запчастями и заправленной бесплатным топливом, нечистого своего благодетеля.
   А может, за рулём сидит сейчас другой, «остегнувший» всего ничего – треть цены, а сзади ему в ухо шепчет пустота:
- Я – Барабашка. Поехали…