как части единого целого Кулон

Воронин Константин
               
       Ну, вечная беда с вёрсткой.               

       

                Книга третья."... как части единого целого."

               
                ...как части единого целого. (Кулон)


              Содержание.

1. Глава I Очень маленькая разведгруппа.

2. Глава II День рождения.

3. Глава III Предыдущий день рождения.

4. Глава IV Предыдущий день рождения (продолжение).

5. Глава V Ещё один день рождения.

6. Глава VI Полку артефактов прибыло.

7. Глава VII Плен.

8. Глава VIII Машенька.

9. Глава IX Конец города ксантов.

10. Глава X Сюр на дне океанском.

11. Глава XI Последний выход в поле.

12. Глава XII Атака на холостяка.

13. Глава XIII Суеверие.

14. Глава XIV Наше семейство, как единое целое.

15. Почти эпилог.

16. Совсем эпилог.    




                Глава I

                Очень маленькая разведгруппа.

     Планету назвали романтическим именем Океания. Дело было не в романтизме грударовцев, просто почти всю поверхность планеты покрывал океан. Не было ни материков, ни континентов. Вся суша представлена одним архипелагом, состоящим из двух сотен островов. Четыре довольно крупных острова имели площадь в несколько десятков квадратных километров каждый. Остальные – площадью от нескольких квадратных километров до сотен, а то и десятков квадратных метров. На всех крупных островах проживало туземное население, находившееся в стадии перехода от первобытнообщинного строя к … (пока не ясно).

"Грудар" (Группа дальней разведки) для начала высадился на необитаемом островке. Первая ночь на планете прошла спокойно. Наутро пятеро человек из группы вышли в спокойный тихий океан на большой надувной лодке с двумя моторами. Пилот Павел Ломов, штурман Валентина Зорина, химик Аннет Тарье, биолог-ихтиолог Алла Мудровская и военспец капитан Трэш. На берегу остались двое: биолог Мария Саблина и лейтенант Герман Гросс. Через полчаса, оставшиеся на острове, приняли сообщение от Павла Ломова: "В лодке пробоины, она тонет, несмотря на несколько отсеков. Попробуем добраться до берега вплавь". На этом связь прекратилась. На берег так никто и не вышел, несмотря на то, что все отлично умели плавать.

Грударовцы доложили на Базу о случившемся. Последовал приказ: "Эвакуируйтесь на орбиту. Ждите там. Высылаем "Гронмор"".  (Группа особого назначения морская).
     Эвакуироваться не успели. На крейсере дальней разведки, крутившемся на орбите вокруг Океании в автоматическом режиме, оставались второй пилот и бортинженер. Регламент соблюдался чётко: никто не остаётся в одиночку. На крейсере и приняли сообщение от Саблиной и Гросса: " Из воды выходят какие-то существа, похожие на тюленей, однако, прямоходящие. Двигаются медленно и неуклюже, но их очень много, они нас окружают. Намерения явно враждебные. В руках-ластах сети и какое-то оружие, похожее на электрошокеры. Попробуем с ними поговорить мирно, но, если нападут, будем обороняться".
     Потом на крейсере слышали из приёмника автоматные очереди, пистолетные выстрелы. Раздался вопль Гросса, выстрелы прекратились. Но Саблина, похоже, ещё какое-то время дралась. Из динамиков неслось: " На, суки! Не нравится?! Получите!..". Затем наступила тишина.
     Всё это было изложено в сообщении с крейсера на Базу.

Гронморы, со свойственной морякам лихостью, регламент блюсти не стали. В своём крейсере на орбите оставили одного пилота. Всей группой высадились на остров, где до них были грударовцы. На острове не было ни десантной капсулы, ни единой вещи, кроме россыпи автоматных и пистолетных гильз.
     "Ах, так!",– озверели гронморы и, едва занялась заря, вышли в океан на двух катерах. Опять же, не оставив никого на острове.
     Легкие катера с мощными двигателями рассекали спокойную гладь океана, описывая расходящиеся круги вокруг острова. На одном катере стояла двадцатимиллиметровая спарка, на втором – пушка, заряженная шестью гарпунами. Оба катера имели на корме по десятку небольших глубинных бомб. Дистанция между катерами была около пятисот метров.
     На поверхности океана внезапно появилась огромная воронка, в которую и нырнул первый катер. Воронка сразу же исчезла, но через несколько мгновений на воде вспух огромный водяной холм. Одна из глубинных бомб сработала, придя на установленую на ней глубину взрыва. Остальные бомбы сдетонировали. В расходившихся от взрыва волнах плавало несметное количество оглушенной рыбы. И ещё на воде были большие пятна от каких-то технических жидкостей.
Второй катер застопорил моторы. На корме у него так же стояли подготовленные глубинные бомбы.
     – Всем за борт! Добираться до острова вплавь,– принял решение командир катера. Сам, как и положено командиру, хотел покинуть катер последним. Не успел. Катер стал "свечой", носом в небо и мгновенно погрузился под воду. Но "глубинки" на этот раз не рванули. И гронморы устремились к острову. Все были великолепными пловцами, чемпионами по плаванию. До берега доплыл только один. Подняв в небо десантно-грузовую капсулу, он долго и безуспешно ждал, что на остров выберется хоть кто-то из товарищей. Так никого и не дождавшись, вернулся на орбиту, на крейсер. Гронморовский и грударовский крейсера, каждый с двумя человеками на борту, вернулись на Базу.

Я всего полгода прослужил в должности Начальника разведки Корпорации. Во время вышеописанных событий, находился в отпуске, но каждое утро получал отчёт от своего заместителя о прошедшем дне. Узнав о разгроме двух разведгрупп на Океании, тотчас же вылетел на Базу.

     "Всего две недели меня не было!". Командир "Гронмора" виновато молчал. Опростоволосились его ребятушки, а, значит, и он сам. Командир "Грудара", вроде бы ни в чём не виноватый, всё сокрушался: "До чего моих девчонок-то жалко!". (В "Грударе" более половины личного состава было женского пола, но отнюдь не слабого).
     С себя я вины не снимал. Сам выбрал себе такого заместителя, которого теперь придётся менять. Сам оставил в командирах главу "Гронмора", хотя знал о лихачествах его ребят. Пока они были победителями, их не судили. И вот…
     Доложив обо всей истории руководству, пообещал искупить вину кровью.

     Полгода назад мне предложили немаленький пост в правительственной структуре. В Корпорации не хотели меня отпускать. Начальника разведки отправили в отставку, в которую он давно просился, мечтая всерьез, без помех, заняться колдовством и стать великим колдуном (Блажен, кто верует…). Мне досрочно присвоили звание бригадного генерала и назначили Начальником разведки. Я согласился при одном условии: мне будет разрешено "ходить в поле", т.е. участвовать в боевых заданиях, экспедициях, выходах. Условие приняли. И вот теперь, используя это условие, я собрался в экспедицию на Океанию. Нет, я не поведу туда боевые крейсера, батальоны десанта и группы спецназа. Разведгруппа должна состоять из генерала Сергея Иванова и верного, преданного адъютанта, секретаря, телохранителя, а по совместительству, личной колдуньи – капитана Виктории Ивановой.

     Высадились мы на разных островах. Облетев многократно весь архипелаг на разных высотах, обнаружили, что туземцы расселены на островах по половому признаку. То есть, острова только с женским населением или только с мужским. Так что я десантировался на остров, где были только мужчины. Лардами, так называлось всё туземное население архипелага, управлял король. На каждом острове – свой. Вика оказалась на острове, населённом лардессами с королевой во главе.

     Мы общались мысленно, этому Вика меня научила. И сразу же, колдовскими методами, обучила языку лардов. Поэтому проблем при общении с аборигенами у меня не возникло.
     Представленный местному королю, я мгновенно завоевал расположение лардов, создав при помощи Повелителя камней несколько уютных пещер в скалах острова. Клинок смерти без всяких усилий срезал два огромных дерева, мешавших возведению новых хижин. Из гигантских пней получились чудные столы. Из брёвен выдолбили две большие лодки для короля.
     Вика тоже не теряла времени даром. С помощью нехитрых магических заклинаний и своих боевых умений она настолько расположила к себе королеву и лардесс, что её назначили командовать островной армией – второй пост на острове, после королевского.
     "Армией?– спросите вы,– Значит, ларды воевали?". Ну, армией весьма громко именовался отряд из трёхсот лардесс. Ларды были людьми мирными и между собой не враждовали. Никто не стремился завоевать соседний остров – хватало урожая фруктов, овощей и злаков на своём острове. Зверей и животных на островах было очень мало, так что охота распространения не получила. А вот дары океана: моллюски, черепахи (т.е. их местные аналоги), рыба – пользовались большим спросом. Но океан таил в себе главных врагов лардов: ксавов и ксатов. Ксавы были похожи на земных касаток – крупные зубастые морские хищники, плававшие парами или стаями с огромной скоростью. Ксаты – это и были те "тюлени", которые напали на Саблину и Гросса. Они жили в глубинах океана и, выходя оттуда на сушу, похищали лардов, оказавшихся на берегу. (Ничего о судьбе грударовцев и гронморов ларды не ведали). Существовали ещё какие-то таинственные ксанты – но кто они такие и как выглядят – никто толком не знал. Одни легенды и байки.

     Мы с Викой, зная из отчета вернувшихся на Базу с Океании, о туземцах, привезли с собой кое-какие запасы. И вот население на наших двух  островах получило стальные наконечники для копий и стрел, а также тетивы для боевых луков. До этого ларды использовали копья и  стрелы с каменными или костяными наконечниками. Так что наши подарки, доставленные с орбиты, их весьма обрадовали.

     Прошла наша первая неделя на Океании. За эту неделю я дважды на быстроходном скутере наведывался к Вике на её остров. Ларды смотрели на меня как на какое-то  божество, с немым обожанием. А лардессы, окружавшие меня плотным кольцом, не могли понять, почему я ухожу в обнимку только с их командиршей.
     К концу недели эти "непонятки" разъяснились. Любой, достигший половой зрелости лард, мог посетить "женский" остров. Для этого он поутру садился в лодку-одиночку и плыл  на соседний остров. Грести ему приходилось изо всех сил – он в любой момент мог стать добычей ксава, которому ничего не стоило перевернуть лодку. Достигнув вожделенного острова, лард мог выбрать из лардесс сколько ему угодно подруг, включая королеву. Ночь он проводил со своими избранницами, а с первыми лучами солнца должен был остров покинуть. При этом ему не всегда удавалось благополучно вернуться на свой остров. Но после него оставалось потомство: сильные и смелые ларды и лардессы, ибо их отец решился на опасный путь.
Лардессы тоже могли посетить "мужской" остров. Но, в отличие от мужчин, они пускались в путь на больших лодках, где было шесть-восемь гребцов. Вернувшись на свой остров (если повезло), они вынашивали таких же смелых и сильных детей, как и их отважные матери. Вот такая форма естественного отбора. Мальчиков, достигших трёх лет, переселяли на "мужской" остров и не всегда это переселение удавалось, по причине наличия в океане  ксавов и ксатов. Поэтому ларды и ненавидели обитателей океана, которые резко убавляли население архипелага. Прибавьте к этому потери среди рыбаков – профессия выгодная и почётная, но очень опасная.

     Как могли, мы объясняли лардам, что на нашей планете и мужчины, и женщины живут вместе, и на огромных островах, и на маленьких. Лардессам очень нравилось, что у каждой женщины должен быть свой мужчина, который приносит в хижину еду и помогает растить детей. Но разрушить многолетнее деление на мужские и женские острова мы не могли. Да и не пытались.

     Не знали мы и о планах Корпорации по поводу Океании. Океан был неглубоким. В отдельных провалах глубины доходили до трёхсот- пятисот метров. Но, в основном, не превышали  сотни метров. И были огромные шельфы с глубинами метров в двадцать-сорок, доступные для водолазов. Не составит труда и добычные платформы на этих шельфах поставить. Однако, решать это не нам. Нашей задачей было произвести разведку, что мы благополучно и сделали. С помощью десантной капсулы мы принялись развозить  по  островам стальное оружие. Весь архипелаг разговаривал на одном языке, различались лишь островные диалекты. И вскоре на всех островах знали о белых богах (ларды были смуглокожими), спускающихся с неба и несущих острые копья и стрелы для лардов и лардесс. "Теперь берегитесь, ксаты, нам есть чем от вас обороняться!"

     Нашу миссию можно было считать законченной. Пускай учёные с автопереводчиками высаживаются на острова, контакт с местным населением налажен. А обитатели глубин? Что же, дойдёт очередь и до них. Еще три дня и мы отправимся на Базу. Мы не думали, что наша деятельность уже привлекла внимание жителей океана. И она им очень не понравилась.

                ГлаваII

                День рождения.

     Мотор натужно кашлянул, два раза чихнул и заглох. Скутер резко осел в воду, проскользил по инерции пару метров и закачался на невысокой волне. Перспективочка, однако… Между островами было всего-то десяток  километров, на семь-восемь минут езды. Теперь позади меня простиралось километров девять водной глади. А остров, к которому я ехал, был уже хорошо виден. Но, как до него добраться? Вплавь? Конечно, километр проплыть я могу легко. И так же легко могу стать добычей ксава. В воде мне с ними не тягаться. Чинить скутер на плаву – тоже не лучшая затея. Играючи могут опрокинуть неустойчивое, лёгкое, неподвижное плавсредство и перекусить меня напополам, как, если бы я просто плыл в воде.
     Из оружия у меня только "Беретта" в кобуре. Правда, к скутеру прикреплено подводное ружьё, но там всего один гарпун, а ксавы редко встречаются поодиночке, как минимум, парами плавают.
     Вся надежда на лежащего в кармане Повелителя камней. Стал согревать его в руке. Через зеленоватую, чистую воду было отчётливо видно каменистое дно. Здесь неглубоко, метров около пятнадцати. Ну, не подведи, Повелитель. Дно стало приближаться ко мне, поднимаясь всё выше и выше. И вовремя – справа мелькнули несколько чёрных треугольных плавников. Наткнувшись на выросшую каменистую гряду, стая ксавов повернула в открытое море. Гряду я создал шириной метров сорок – по двадцать метров в обе стороны от скутера, чтобы прыгучие ксавы не могли меня достать. Глубина воды над грядой стала сантиметров тридцать. Слез со скутера и, скользя по камням, пошел к острову, толкая скутер. Ремонтировать его всё же лучше на берегу.

     – Серьёжка, когда ты научишься обращаться ко мне за помощью?– прозвучал в мозгу Викин голос,– ишь, самолюбие и мужская гордость в нём играют. А если бы ксавы появились чуть раньше?
     Водомёт скутера плюнул водяной струёй, хотя мотор и не заработал. Я успел запрыгнуть в седло, скутер помчался к острову. Опять моя жена забавлялась своими колдовскими штучками…
     – Да, обошлось же всё,– пробормотал я себе под нос.
     – Что значит: "обошлось"? Ох, Иванов, не разрешу тебе три дня меня целовать…
     – Эй-эй, Иванова! Наказание несоизмеримо с виной.
     – Ладно. Но сейчас по-товарищески пожмём друг другу руки.
     – Виченька, больше не буду, чесслово,– заканючил я, заранее зная ответ.
    – Это уже стопятидесятое чесслово на этой неделе. Противный, мерзкий генералишка.
     – А я тебе что-то шепну на ушко…

     Скутер ткнулся носом в песчаный берег, выскочив из воды на половину корпуса. На опушке леса, который начинался сразу же за пляжем, стоял отряд лардов, которым командовала капитан Виктория Иванова. Стоя у кромки песка, она изо всех сил пыталась придать себе серьёзный вид. Но полные губы её непроизвольно растягивались в ласковую улыбку.
     – Господин бригадный генерал, отряд лардесс в количестве трехсот единиц, по случаю вашего прибытия, построен. Докладывает капитан Иванова.
     – Вольно, капитан.
     – Отряд, вольно. "Я тебя заждалась, скотинушка, сволочушенька, собаченька серенькая",– передала она мне мысленно.
     – И я тебя люблю, Виченька. Вот, приехал поздравить тебя с днём варенья. С двадцатилетием вас, капитан Иванова! По-хорошему, надо бы, согласно твоим многолетним планам, быстренько тебя оплодотворить и отправить в Новгородскую губернию, вынашивать потомство.
     – Но ты же не сделаешь этого, старина Хэнк?
     – Сделаю, вождь краснокожих.
     – А успеешь добежать до канадской границы?
     – С тобой и десятка метров не пробежишь, шустрая ты моя…
     – Твоя, твоя. Ещё как твоя!.. Аят, уводите воинов в хижины,– отдала Вика команду своей заместительнице.
     – Но, госпожа…
     – Разговорчики! Выполняйте приказание!
     Когда лардессы скрылись в лесу, Вика хихикнула:
     – Наверняка ведь, будут подглядывать, чем мы с тобой занимаемся. А этого им видеть и не надо. Сейчас я им глазки-то отведу…
     Она старательно и долго шептала слова заклинаний.
     – Вот теперь они видят, как мы, обнявшись, сидим на песочке. А мы сидеть не будем, мы будем лежать.
     В тени росших на опушке деревьев, появилась роскошная кровать. Вика, срывая с себя одежду, прыгнула на  неё. Всё-таки хорошо иметь жену-колдунью. Через несколько мгновений мы лежали в объятиях друг у друга.
     – Давай, дари мне самый лучший подарок на день рождения. Только не  будем неистовствовать. Сделаем это очень нежно и ласково. Я даже кусаться не буду.
     То ли потому, что Вика не кусалась и не царапалась, то ли потому, что я был предельно ласков и нежен, заботясь о её наслаждении, но оргазм сотрясал тело Вики необычайно долго. А вот наши обычные поцелуи в расслаблении закончились быстро. Вика вскочила с кровати и хлопнула в ладоши. Кровать исчезла, я очутился сидящим на траве. Всё-таки плохо иметь жену-колдунью. Вика торопливо одевалась, я последовал её примеру. Она достала из кармана шортов кинжальчик, бросила мне. Поймав его на лету, привычно нажал красный камень на эфесе большим пальцем, извлекая Клинок смерти. Клинок пел боевую песню.
     – С кем биться будем?
     – А ты на океан посмотри…
     Возле берега чернели многочисленные плавники ксавов. Я уже знал, что ксаты используют ксавов как ездовых животных. Каждый ксав буксировал двух ксатов, державшихся за его плавник. И вот ластоногие и ласторукие ксаты толпой двинулись на берег. В "руках" почти у всех были длинные электрошокеры. Но некоторые ксаты втроём-вчетвером несли большие сети, которыми, кажется, собирались опутать нас.
     – Уходим влево, а то можем твой скутер повредить!– крикнула Вика и легко понеслась по кромке песка и травы. Следуя за ней, я видел, что ксаты высаживаются практически по всему берегу. Хоть вправо беги, хоть влево, они везде настигнут. Если только в лес кинуться… Но это мы ещё успеем. Сейчас поглядим, какого цвета у ксатов кровь. За ними должок за "Грудар" и "Гронмор".

     Вика провела правой рукой  в воздухе черту и торопливо выкрикнула заклинание. Справа от нас возникла стена огня, тянувшаяся от  воды до леса. Взмах левой Викиной руки создал стену огня слева от нас. Как и справа, шагах в двадцати. Теперь перед нами было  метров сорок пространства между стенами огня. У ксатов,  оказавшихся за стеной,было два способа добраться до нас: обходя стену или по воде, или через лес. И, конечно, они предпочли родную воду. Теперь у кромки прибоя их толпилось немыслимое количество. Передним оставалось пройти до нас по песку чуть больше десятка метров.
      Я собирался пустить в ход Клинок смерти, но не успел. Он перестал петь Песню смерти. Взвизгнул так, что у меня и Вики зазвенело в ушах, и вырвался из моих рук. Пролетев по воздуху метра три, он стал вращаться вокруг оси, находившейся где-то в районе эфеса. Мгновенно превратившись в двухметровый сверкающий диск, Клинок прошёлся по первой шеренге ксатов, разрезая их напополам. Затем, как автоматическая газонокосилка косит траву, выкосил вторую шеренгу, а потом вырезал третью. Ксаты попадали на песок, но диск Клинка перешел из горизонтального положения в вертикальное и отрезал всей четвёртой шеренге головы. И замер на месте, продолжая вращаться. Когда я и Вика сделали несколько шагов вперёд, Клинок тоже двинулся вперёд, неумолимо и равнодушно искромсав ещё два ряда ксатов.Мы дошли до первых трупов, вернее, половинок трупов ксатов, а Клинок уже резал тех, кто стоял в воде. И тогда ксаты, с пронзительным верещанием, бросились наутёк, ныряя в воду.
     Позади нас затрещали кусты и из леса выползли два ксата. Они решили обойти широкую стену огня лесом. Пока медленно пробирались через густую тропическую растительность, безумная бойня уже завершилась. Увидев устилавшие песок расчленённые тела собратьев, оба оцепенели. Один ксат держал в руках-ластах электрошокер, у второго была сеть. Но кидать сеть у ксатов, похоже, хорошо получалось не менее, чем втроём. Этот же, попытавшись бросить на меня сеть, сам в ней запутался.
     Тому, что был с электрошокером, я отвесил пинок в голову и он покатился на песок. Всё ещё вращавшийся Клинок разрезал его на две части вдоль. Нам нужен был "язык". Я протянул вперёд раскрытую ладонь, сопроводив мысленным приказом. И Клинок, остановив вращение, послушно лёг в мою руку.
     Подобрав электрошокер, я осмотрел его, пока Вика пеленала сетью оставшегося в живых ксата. Металлический полированный стержень был частично покрыт резиной. На одном конце – два коротких выступа-электрода. На другом – пластмассовая коробка, где находится небольшой, но мощный и ёмкий аккумулятор. На коробке же расположен рычажок регулировки мощности разряда и тумблер включения-выключения.
     Вика не стала тратить время на распросы ксата, а просто просканировала с помощью магии его мозг. Через полчаса она свободно владела языком ксатов, знала, что перед нами простой солдат-ксат, имеющий минимум информации. Он ничего не знал ни о "Грударе", ни о "Гронморе", но кое-что полезное всё же удалось узнать.

     Ксанты существовали на самом деле. Они являлись хозяевами океана. Ксавы и ксаты были их слугами. Жили ксанты в очень большом городе на дне океана. Город был всего один, но состоял из великого множества подводных пещер, соединённых тоннелями. Язык ксантов почти совпадал с языком ксатов, кроме наличия всяких технических и научных терминов. Так что, можно сказать, что и язык ксантов нам знаком (Вика обучила меня этому языку).
     Ещё солдат-ксат владел информацией о том, что нападать на нас поначалу должна была гвардия ксатов, но потом послали их часть. Отличие между простыми солдатами и гвардейцами было в размерах. Гвардия – ксаты высотой около ста семидесяти сантиметров. И весом килограммов восемьдесят. Солдаты при росте в полтора метра весили около пятидесяти килограммов.
     Вика сказала ксату, что он свободен. Изумлённо уставившись на нас круглыми навыкате глазами, ксат не двигался. Пришлось повторить ему на его языке, что мы его отпускаем. Он медленно поковылял к воде и всю дорогу оглядывался, ожидая то ли подвоха, то ли удара в спину…

     – И знаешь, почему на нас не послали гвардейцев? Потому, что они готовятся к ночному нападению. Так что и нам предстоит бессонная весёлая ночка. Да, ну и денёк рождения у меня выпал. Почти, как предыдущий…

     А кровь у ксатов была зелёная.

                Глава III

                Предыдущий день рождения.

     Мы впятером стояли возле капсулы хронопортала, расположенного в ангаре. Ждали, когда учёные и инженеры закончат все настройки портала и нам дадут команду на отправление. Из ангара, обложенного снаружи толстыми листами свинца, выходить никому не хотелось. Не было там ничего интересного, кроме тусклого багрового солнца, ураганного ветра и выжженной каменной пустыни.
     Мы были на Земле, точнее, на бывшей Земле. И готовились  отправиться в её прошлое, когда на планете уже не было людей, но ещё оставался воздух, полуразрушенные города с полубезумными боевыми роботами и автоматами. Похоже, какой-то хакер не захотел эвакуироваться с Земли вместе со всеми людьми. Впрочем, таких чудаков, отказавшихся от эвакуации, было немного, но они были. Вот и решил кто-то из них поиграть в "войну миров", запустил программы боевых компьютеров и началось…

     Нашей задачей было достать из сейфа одну единственную колбу. Та ли это колба, должна была определить приданная нашей сборной группе биолог Мария Саблина по кличке Сабля, из "Грудара". От "Гронмора" шёл электронщик Николай по кличке Эдисон. Про него говорили, что он может на коленке из любых отбросов с помойки собрать что угодно – от крейсерского локатора до сверхмощного компьютера. В его задачу входило открытие электронного замка сейфа. Группу "Грона-хроно" представляли три человека ("хроники", как дразнили нас на Базе, а мы и не обижались). Сержант Поллак, по кличке Лимонадный Джо, лейтенант Виктория Иванова по кличке Ведьма и Сергей Иванов по кличке Счастливчик.

     Саблей лейтенанта Саблину звали не из-за фамилии, а за великолепное владение этим холодным оружием. Даже супермастер Базы по "холодняку" майор Чанг Сен обречённо махал рукой: " С Машей могу биться на топорах, на копьях, на моргенштернах. Но драться с ней на саблях – дело безнадёжное". И я сам видел Саблю не на тренировках, а в реальном, кровавом бою.

     Тогда это был первый выход Саблиной с группой "Грона". Но шла она не как биолог, а как историк. Все в "Грударе" имели по два высших образования. Как двадцатидвухлетняя  Маша умудрилась получить в этом возрасте два красных диплома (а с синими в "Грудар" не брали), оставалось тайной за семью печатями. Она была малообщительной. И изначально на Базе кличка у неё была – Головастик. Не за ум, за внешность. Голова у неё была самых нормальных размеров. Круглое лицо украшали огромные карие глаза, маленький аккуратный носик, пухлые губы маленького рта. А вот тело… Была Маша невысокого росточка, худенькой, узкобёдрой, с тоненькими, кривоватыми ногами. Грудь была едва заметна под футболкой в обтяжку.
     Несмотря на свою худобу, благодаря скорости, ловкости и отменной реакции, Маша составляла конкуренцию многим рукопашным бойцам Базы. А уж с двумя саблями в руках такие танцы вытанцовывала против нескольких противников, что её, в конце концов, зауважали и прозвали Саблей.

     Так вот, шла она с "Гроной" консультантом по истории. Мы должны были разрыть могильный курган, а Маша – сообщить, что  именно из этого захоронения брать.
     – Таких гробокопателей, как мы, называют "черными археологами". И на всех на них лежит проклятие потревоженных мертвецов,– изрекла перед отправкой Сабля.
     – Мы же не для личной выгоды, а по заданию,– возразил я ей и пропел, чуть переиначив, старинную песенку:
" А если что не так – не наше дело,
Нам просто Корпорация велела.
Как просто быть ни в чём не виноватым,
Совсем простым солдатом быть, солдатом".
     – Ну-ну,– задумчиво-иронично вздохнула Маша.

     Углепластиковые лопаты быстро разрыли курган. Захоронение свежее, земля ещё не слежалась. В кургане покоился совсем молодой вождь или хан, кто их, степняков, разберёт. Вместе с ним убили и похоронили его жену, и десяток воинов – для охраны в загробном мире. Следуя указаниям Саблиной, мы собрали костяные украшения, самоцветы, каменную и глиняную утварь. Кому-то в Корпорации надо было "подмазать" важного чиновника, коллекционирующего древности. Вот нас и послали. Ничего личного. Но месть потревоженных мертвецов себя ждать не заставила.
     На обратном пути к капсуле, нас нагнал отряд из полусотни всадников. Полста конных на шестерых пеших – это много. Хорошо хоть, что мы забрали из кургана всё оружие, что там было. Правда, Вика не захотела менять свой углепластиковый лук на древний лук степняка, но колчан с длинными боевыми стрелами прихватила. Этими стрелами она, в первую очередь, выбила своих конкурентов – четверых конных лучников. Строй конников чуть подрастянулся в атаке, кони у всех были разные. Первые уже достигли холма, до которого мы успели добежать, а последние ещё скакали по степи вдалеке.
     Майору Гривцову на плечи ловко накинули аркан и, свалив с ног, поволокли в степь. Вика всадила стрелу под левую лопатку арканщика, а подскочившая Саблина перерубила ханской саблей волосяную верёвку аркана (кто бы сомневался, что саблю хана Сабля заберёт себе).
     – Развязывайся сам,– крикнула Маша Гривцову, запрыгивая на невысокого, мохноногого конька, оставшегося без хозяина. На скаку она наклонилась с седла к земле и подхватила саблю, выпавшую из руки убитого  арканщика. Пронзительно визжа, бросилась к группе конников, взбиравшихся на холм.
     Лимонадный Джо, как всегда, спокойно и флегматично, но с завидной быстротой, метнул в налетающих степняков все четыре копья, что у него были. И ни разу не промахнулся. Последний, из убитых им, почти доскакал до Джо. Упал ему под ноги, пронзённый насквозь. Джо попытался вытащить копьё из его груди, а когда это не удалось, поднял копьё вместе с повисшим на нём трупом и снова метнул. Теперь на копье были нанизаны двое.
     Слава Зенкович, увернувшись от удара саблей, схватил подскакавшего к нему за ногу и сдёрнул с седла. Силушкой Бог Славу не обидел. Ухватившись за ногу обеими руками, Слава сделал пару оборотов вокруг себя и швырнул кочевника далеко вперёд. Кони шарахнулись в стороны от летевшего на них странного "снаряда". Зенкович, отпрыгнув в сторону от острого наконечника, схватил копьё другого степняка за древко, тоже выдернул всадника из седла. Вывернув копьё, пригвоздил им врага к земле.
     Появившегося передо мной всадника, я полоснул стальным острием копья по глазам, держа копьё за самый конец древка. Заорав, он бросил саблю и поводья, закрыв ладонями лицо. Конь  умчал его куда-то в степь. Второго всадника я проткнул насквозь и поднял на копье в воздух. Неожиданно легко тело его соскользнуло по древку прямо мне на руки.  Но он был ещё жив. Саблю уронил и теперь пытался укусить меня, щеря желтые крупные зубы. Отшвырнув его вместе с копьём, я подобрал с земли его саблю. Но, стоявшая за моей спиной Вика, больше не дала добраться до нас ни одному коннику. Одна стрела летела в воздухе, а вторая уже лежала на натянутой тетиве. Била или в глаз, или в открытый в крике рот. Если всадник был к Вике боком, стрела вонзалась в сонную артерию на шее. Если спиной – под левую лопатку. Ни одна стрела не прошла мимо цели. Конечно, лучший стрелок Базы использовала при стрельбе колдовские штучки. Но разве это важно? Важен конечный результат – промахов не было.
     Визжащая Саблина, бросив поводья, держа в каждой руке по сабле, доскакала до врагов. Отбив одной саблей направленный на неё удар, она рубанула другой, распластав кочевника от плеча до паха. Две половинки трупа свалились по обе стороны коня. Следующего врага постигла та же участь. Затем и третьего. "Ай, шайтан!"– верещали кочевники. Лишь один раз допустила Маша ошибку, зарубив всадника, в шее у которого уже торчала Викина стрела.
     И тут, прямо в грудь Маше полетело копьё. Остановившимся взором следила Маша  за его полётом, представляя, как оно протыкает её насквозь. Пригнуться не успевала. И…  В древко копья воткнулась стрела, откинув его на метр в сторону. Такому выстрелу позавидовал бы и сам Робин Гуд. Следующую стрелу Вика вогнала в глаз толстого степняка, занесшего второе копьё для броска.
     Торжествующе заорав, Сабля совершила трюк, потрясший всех. На скаку она запрыгнула обеими ногами на  хребет своего коня и, домчавшись до предводителя кочевников – здоровенный детина сидел  на рослом, могучем коне, махнула обеими саблями круговым движением, навстречу друг другу. Одна сабля срезала голову, отлетевшую в сторону. Вторая перерезала всадника напополам, оставив в седле только ноги. Конёк Машин врезался в бок жеребца, с которого ещё не успели свалиться останки предводителя. Но Маши на коне уже не было. Сделав в воздухе кульбит, она приземлилась на ноги. При этом, в прыжке метнула саблю, вогнав её по самую рукоять в живот одного из кочевников. Пробежав несколько шагов после приземления, Маша на бегу подхватила с земли чью-то саблю, в придачу к ханской. Запрыгнула на коня, с которого только что сшибла стрелой кочевника Вика, и развернула коня хвостом к нам.
     "Ай, шайтан!"– заверещали кочевники, разворачивая коней и пускаясь наутёк. Маша срубила влёт ещё одного, а за остальными не погналась. Десять половцев, или кипчаков, или хазар, или уйгуров, или монголов, кто их там разберёт, удирали во весь опор. Но Вика успела скинуть с коней ещё двоих. Восемь человек ускакали прочь.
     Разгорячённая Маша подскакала к Вике, перегнулась с седла и звонко чмокнула её в губы.
     – Спасибо, Виченька, я твоя должница.
     – Да ну, после того, что ты проделала с их командиром…
     – То их командир, а ты мне жизнь спасла.
     – Вы обе нам  всем жизнь спасли,– без эмоций, как всегда флегматично, резюмировал Лимонадный Джо.
     – Да снимите вы с меня этот проклятый аркан,– взмолился майор Гривцов.

     Усевшись на трофейных коней, мы вмиг  домчались до оврага, где была спрятана хронокапсула. Поставили её на ровное место, затащили вовнутрь мешки с добычей из кургана. Маша, с сожалением, отбросила в сторону ханскую саблю – в капсулу металл нельзя. Перед тем, как войти в капсулу, я изрёк:
     – Степняков было ровно пятьдесят человек. Восемь спаслись.  Сорок два погибли. Девятерых убили четыре здоровенных мужика (пощадил самолюбие Гривцова), а тридцать три – на счету двух хрупких девушек.
     – Какие это девушки? Это же черти,– возразил Лимонадный Джо.
     – Мы не черти. Мы – ангелы. Ваши ангелы-хранители,– засмеялись Вика и Маша, довольные косвенными похвалами в свой адрес.

     Отмечали успешное возвращение из рейда, как всегда, в "Виктори". Роби Свин, бывший сутенёр из этого бара, открыл своё питейное заведение и назвал его: "Спецназ". Надеялся, что спецназовцы повалят туда, принося, заодно, и редкости, добытые в экспедициях. Роби эти редкости охотно скупал. Но спецназ по-прежнему пировал в "Виктори". Уж Роби и бесплатную выпивку предлагал, и штат девочек подобрал – закачаешься. Однако, шла в бар Свина, в основном, простая пехота или охранники Базы. Зато в "Виктори" вечером яблоку негде упасть. Пришлось заказать столик на шестерых.
     Вика и я пришли пораньше. Вике льстили те уважение и почёт, что мне оказывали в "Виктори" и персонал бара, и простые десантники, и спецназовцы.
     – Все говорят, что ты – легенда десанта.
     – Ай, пусть говорят. На каждый роток не накинешь платок.
     – А мне приятно, что я – жена легенды.
     – Ради твоей приятности, нехай будет так.
     За нашим столиком уже сидела Саблина. Чуть смутившись, пояснила, что не любит опаздывать.
     Едва мы сели, нас мгновенно обслужили.
     – Люблю я бывать в "Виктори",– потягивая из бокала ледяную колу, сказала Вика,– всё-таки, можно сказать, я здесь родилась.
     – Прямо в баре?!– Ахнула Маша.
     – Нет, родилась-то я в обычном роддоме. А в этом баре первый раз встретились мои родители. И папа маму с первого взгляда полюбил. А ещё Серёжа к моему рождению руку приложил,– и Вика рассказала Маше историю замужества своей матери.
     – Какая романтичная история,– восхитилась Маша,– значит, тебя назвали Викторией в честь этого бара?
     – Ну, да.
     – Здорово! Только по времени неувязка получается. Тебе сколько лет?
     – Скоро будет девятнадцать.
     – А Серёже где-то около тридцати. Это что же, он в одиннадцать лет майором был?
     – Ему тридцать сейчас. А тогда ему было двадцать два года, и он был самым молодым майором во всех вооруженных силах.
     – Но, получается, что ему сейчас должно быть…
     – Это уже совсем другая история. История моего замужества,– и Вика рассказала Маше, как стала колдуньей.
     – Да уж, просто сказка какая-то. Я думала, что в жизни так не бывает,– Маша была потрясена услышанным.
     Но тут к столику подошёл Лимонадный Джо и тема разговора переменилась.
     "Сама не знаю, чего это вдруг я с Саблей так разоткровенничалась",– позже призналась мне Вика.
     Пришёл Слава Зенкович. Стол покрылся бутылками, бокалами, тарелками. Последним явился Гривцов. Его уже "штормило", то есть покачивало от выпитого ранее. Плюхнувшись на стул, он обвёл всех мутным взглядом.
     – И чего смолкли все? Небось, обсуждали мою промашку? Ну, не мог я снять этот проклятый аркан! А вот, ты скажи мне, Сабля, как это у тебя получается разрубать человека напополам? Сила для этого нужна немалая, а у тебя ручки вон какие тоненькие. Или ты колдунья, как Ведьма?
     – Я не колдунья,– спокойно пояснила Маша,– приходилось вам слышать об энергии ци или чи, у разных народов её называют по-разному? Так вот, когда я вхожу в боевой транс, на меня, как будь-то бы с неба, снисходит поток энергии. Видели, как щупленький, маленький китаец побеждает в бою двухметрового гиганта? Там та же энергия действует.
     – И сколько тебе надо времени, чтобы войти в такой боевой транс?– спросил Слава.
     – Сначала требовалось около получаса. Обычно, за полчаса до начала соревнований или зачётов по физо я начинала вводить себя в этот транс. Постепенно требуемое время уменьшалось и сейчас мне хватает нескольких секунд.
    – Чи, не чи,– выпивший ещё, Гривцов не мог успокоиться,– Давай вот на руках поборемся. Только, чур, без всякого колдовства. А в свой транс входи сколько хочешь,– и поставил на локоть свою толстую, мощную руку.
     Я с грустью подумал, что Гривцова надо из "Гроны" отчислять. Его прокол с арканом был не первым проколом. Неплохой командир десантной роты, он сдал все экзамены и тесты, необходимые для приёма в "Грону". Значит, где-то в тестах чего-то не хватает. Во время моего двенадцатилетнего отсутствия, он командовал "Гроной", но никак себя не зарекомендовал. "В поле" не ходил, с подчинёнными порой бывал груб. Майора он получил не досрочно, а по выслуге лет. Короче, пускай возвращается в десант.
     А Маша, тем временем, поменялась местами со Славой, чтобы оказаться напротив Гривцова и поставила свою руку на стол. Ладони сцепились и все увидели, как майор побагровел, потом охнул. И рука его оказалась прижатой к столу.
     – Вот, примерно так,– по-прежнему спокойно, сказала Маша. Гривцов тряс слипшимися пальцами. Вика ехидно улыбалась.
     – Не обошлось тут без колдовства. Руку как в стальные тиски зажали,– оправдывался Гривцов.
     Маша поднялась с места, взяла свой стул и, без видимых усилий, отломила у него ножку. Сломала её пополам, каждую половинку – ещё напополам. (В "Виктори" хорошие дубовые стулья, способные выдержать вес матёрого десантника).
     Слава и Лимонадный Джо захохотали. В зале кто-то зааплодировал. "Включите в мой счёт",– сказал я подбежавшему официанту. Успокоенный, он принёс новый стул и унёс останки сломанного.
     Гривцова "понесло":
     – Ну, и чёрт с ней, с твоей ци! От неё у тебя сиськи не вырастут, ноги прямыми не станут и жопа так и останется с кула…
     Носок моего полуботинка въехал точнёхонько между его ног. Тихим голосом я сказал:
     – Слава, Джо, откройте дверь лбом этого… не будем при девушках.
     Зенкович и Лимонадный Джо подхватили под руки согнувшегося от боли майора, дотащили до двери и, раскачав, кинули на массивную, крепкую дверь. Дверь распахнулась, и Гривцов вылетел на улицу. Всем, кто покидал этот бар таким способом, вход в "Виктори" был закрыт навсегда.
Мы все помолчали минуту, как на похоронах.
     – Вот и всё,– подытожил Джо,– одна шестая нашей группы переселилась в небытие. Или я плохо знаю лейтенанта Иванову.
     – Хорошо знаешь. Случился с майором инфаркт, со всяким может…– равнодушно ответила Вика.
     – Ты, что, его…– охнула Маша.
     – Мы таких вещей не прощаем. Опять же, пулю сэкономила.
     – Живой же человек. Выпил лишнего…
     – А человек ли?
     – Как ты жестоко…
     – Сабля,– оборвал я её,– Вика выполнила желание всех, кто сидит за этим столом. Будь с собой честной – и твоё тоже.
     – Ну, вообще-то…
     – Вот и прекрасно,– обрадовался Слава,– слушайте анекдот: "Приходит мужик в магазин"…

     Вечер закончился замечательно. Все были довольны.


    


                Глава IV

                Предыдущий день рождения (продолжение).

     Руководитель научной группы махнул мне рукой: "Можно". Я открыл дверь хронокапсулы.
     – Эдисон, Сабля, Ведьма – металла нет? Готовы? Вперёд!
     Ветерану хронопереходов Лимонадному Джо ничего не сказал. Впрочем, Вика по числу этих самых переходов уже догоняла Джо. Саблина попала в хронопортал во второй раз. А вот на новичка Эдисона, перед выходом из капсулы, было жалко смотреть. Я хлопнул его по плечу:
     – Ничего, Коля, привыкнешь.
     – Нет уж, нет уж, я лучше в море,– простонал Эдисон, фамилия у которого была самая, что ни на есть морская –Водолазкин.

     Первой вооружилась Сабля. Возле робота-андроида с оторванной головой, валялась М-37-я. Маша подхватила винтовку, отомкнула магазин.
     – Не густо, пять патронов,– вздохнула она.
     – Сейчас разживёмся,– успокоил я, ведя группу к оружейному складу.
     Ворота склада вышибли динамитным патроном. Кто-то из умных сообразил, что динамит, бикфордов шнур и спички не являются металлом. И теперь динамитные шашки входили в комплект снаряжения группы, наряду с углепластиковым оружием – ножами, луками.
На складе глаза разбежались от обилия оружия. Взяли столько, сколько
могли унести. Условие было одно: никакой электроники. Ни автонаводчиков, ни системы "свой-чужой". Только механика. По этой причине  Джо, с сожалением, оставил ракетный контейнер, а Вика взяла простую снайперку с древним оптическим прицелом. Зато Лимонадный Джо повесил на плечо свой любимый авиационный пулемёт, а на другое плечо – барабанный гранатомёт. В руках он нёс коробки с лентами к пулемёту, натолкав гранаты в разгрузку. Я ограничился МР-21-м, взяв побольше магазинов к нему. За спину закинул три одноразовых портативных гранатомёта. Повесил на пояс кобуру с пистолетом и штык-нож. Зачем нож против роботов? Просто привычка… Так же, как я, вооружились Сабля с Эдисоном.
      – Пошли. Веди, Эдисон,– скомандовал я.
Эдисон привел нас к складу с электроникой, но прошёл туда один. Мы стояли наготове возле дверей склада, держа в руках огнемёты. Дело было в том, что в этом времени существовали боевые нанороботы, реагирующие на работающие электромагнитные поля приборов,  электрофонарей, автомобильных и танковых аккумуляторов и т.д .При этом уничтожали они не только электроприборы, но и людей, управляющих или работающих с этими приборами. Поэтому Эдисон выскочил из склада очень быстро. За ним на длинном шнуре волочился резиновый мешок.
     – Всё ОК, командир. Можно идти.
     Идти было трудно. К нужному нам зданию вёл широкий пустынный проспект. Но во всех зданиях, тянущихся по обе стороны проспекта, стояли автоматические пулемётные турели. Пришлось пробираться узкими переулками, заваленными битым кирпичом и обломками бетона с торчащей арматурой. Я шёл первым. Моей обязанностью было отслеживать и уничтожать любую опасность впереди группы. Тыл прикрывал Лимонадный Джо, шедший последним. На Саблиной лежала охрана левого фланга, на Водолазкине – правого. Но это на перекрёстках. А когда мы зажаты между зданий, они помогают или Джо, или мне. В середине "коробочки" шла Вика. Её зона – небо, всё, что может свалиться сверху.

     Сзади загрохотал пулемёт Джо. Когда у него закончилась лента, огонь подхватили автоматы Сабли и Эдисона. Я не отвлекался от своего сектора обзора, не оглядывался назад. Уже потом я узнаю, что нас догоняла довольно большая группа роботов-пауков. Эта модификация была нам известна. Быстро бегают, при помощи пневматики стреляют иглами, почти всегда отравленными.
      Лимонадный Джо перезарядил пулемёт и снёс недобитых роботов. Эдисон и Сабля сменили пустые магазины на полные.
     Споткнувшаяся Вика уткнулась мне в спину. Чтобы не упасть, ухватилась за мой поясной ремень.
     – Ведьма, что ты, волчья сыть, травяной мешок?!. Смотри под ноги и за небом следи!– Приказал я ей, не оборачиваясь. Скажете, что так невозможно? Невозможного для спецназа нет. Не можешь одновременно видеть всё вокруг – сиди дома на печи.
     Вика на меня не обиделась. На боевых выходах не было между нами никакой нежности, никакой семейственности.  Разве что, оберегали друг друга чуть больше, чем других. Но это на уровне инстинкта. Сердцу ведь не прикажешь.

     – Перекрёсток,– сообщил я, и Саблина переключила всё внимание налево, а Николай – направо. В руках у Саблиной появился гранатомёт, громко бахнуло, и огнемётный робот вспух пламенным шаром. Из этого шара выползло обгорелое гусеничное шасси, продолжая двигаться с бездушным упорством механизма. Но никто, кроме Сабли, этого не видел. Все "пасли" свои сектора. Да ещё и под ноги надо смотреть. Упадешь на торчащий арматурный прут и – привет от номера двести.
     Вот и проспект. Сабля и Эдисон из гранатомётов уничтожают автоматические пулемётные турели, установленные в домах, примыкающих к переулку. Вика пускает вправо и влево группы голографических фантомов. Пока их обстреливают пулемёты, мы благополучно пересекаем проспект.  И опять из гранатомётов уничтожаем пулемёты, но теперь на обратной стороне проспекта. Углубляемся в переулки. Труднее всего Джо. Ему приходится постоянно следить и за мешком, который тянет за собой на длинной верёвке Эдисон. То освобождать мешок, застрявший между кирпичей, то стволами пулемёта помогать мешку, обогнуть кусок бетона. Но Джо справляется.
     За моей спиной хлопает выстрел снайперской винтовки. И второй раз. И третий. После чего Вика командует:
     – Группа, стой!
     Мы послушно останавливаемся. Метрах в двадцати впереди нас, почти вертикально рушится на мостовую большой беспилотник. Мы аккуратно обходим его обломки. Сзади слышу щелчки: Вика дозаряжает в магазин три патрона, взамен израсходованных. А мы почти у цели.

     Вот оно: здание из стекла и бетона. Точнее, из одного бетона – вместо стёкол почти везде зияют провалы. Путь на третий этаж со всеми предосторожностями занимает целую вечность. Хорошо, хоть третий – здание двенадцатиэтажное. Находим нужную нам комнату по номеру на двери. Эту дверь Джо сносит с петель мощным ударом ноги. Внутри комнаты гуляет ветер из выбитого окна. У окна стоит невысокий, но массивный сейф из бронированной стали.
     – Все в угол! – показывает Эдисон на угол, противоположный тому, в котором стоит сейф. Я и Вика покорно идём в угол – Эдисон сейчас главный. Лимонадный Джо в коридоре охраняет подходы к комнате. Сабля замирает на полдороге.
     – В угол!– повторяет Эдисон,– подойдёшь, когда открою сейф.
     Он подтягивает за верёвку к себе свой резиновый мешок, вытряхивает его содержимое на пол. Суёт блок батареек в нагрудный карман комбинезона, чтобы не мешали. Начинает собирать детали в какой-то прибор. Очень быстро и очень внимательно. Не торопится, не спешит. Спешка здесь не нужна, нужна быстрота. Прикладывает собранный прибор к сейфу. Прибор "товарного вида" не имеет, но работает. Тихонько щёлкает реле, что-то жужжит. Громко в пустой комнате клацает замок сейфа. Три раза подряд. Николай распахивает толстенную дверь сейфа и тотчас Сабля оказывается возле него. Сейф набит пенопластовыми коробками. Сабля приседает и лезет на самую нижнюю полку.
     – Эдисон, прибор!– командую я и Водолазкин, с некоторым сожалением, кидает своё творение в окно.
     Саблина открывает одну коробку. Не то. Лезет за следующей. Нервы у всех, как струны играющей гитары – натянуты и вибрируют. Ну, что она так долго копается?! Вика тихонько топает ногой. Я толкаю её в бок и показываю кулак. Она молча кивает головой и опять приникает к окуляру прицела. Ствол винтовки, направленной в окно, ходит вверх-вниз и вправо-влево.
     Сабля разъединяет напополам пенопластовый кубик. Внутри колба с жидкостью янтарного цвета. Не то. Отставляет в сторону. Снимает верхнюю часть следующего кубика. Внутри колба с чем-то зелёным. Бережно закрывает и суёт в большой нагрудный карман комбинезона, уже поднимаясь на ноги. Застёгивая молнию на кармане, делает пару шагов к двери, показав мне большой палец руки. Повезло. Нашла с третьей попытки.
     – Уходим,– командую я и Вика опускает винтовку.
     – Прости, командир, прокололся я,– вдруг заявляет Николай побелевшими губами, глядя на окно. А в окне повис большой шар, состоящий из серой дымки.
     – Батарейки,– шепчет Эдисон и я вижу два проводка, свисающие из его нагрудного кармана. Прибор он выкинул, а про батарейки, на радостях, забыл. Серая дымка обволакивает Водолазкина и он тает на глазах, словно растворяясь в воздухе. Через секунду на том месте, где стоял Эдисон, нет  ничегошеньки. Пустое место. Зато дымки стало намного больше. Она разделяется на две части. Одна прилипает к электронному замку на дверце сейфа. Другая, не трогая сам сейф, вычищает его внутренности. Теперь там нет ни пенопластовых кубиков, ни колб. Ничего нет. Вместо замка в дверце сейфа зияет дыра. А серая дымка, абсолютно игнорируя нас троих, широкой лентой утягивается в окно, проходя в полуметре от стоящей, как каменное изваяние, Маши Саблиной.
     – Уходим!– повторяю я и мы вылетаем в коридор. Стоящий там Джо лишних вопросов не задаёт. Вышли трое, значит, группа на одну пятую сократилась. Мы бежим к выходу, на бегу я бросаю Джо всего одну фразу:
     – Сожрали Эдисона нанороботы.
     На улице мы строимся обратным треугольником. Позади опять идёт Лимонадный Джо, его сектор составляет 180 градусов. Впереди – я и Вика. Нам по 90 градусов сектора. В центре треугольника идёт Сабля. Сейчас мы должны Саблю прикрывать и оберегать  – у неё колба, которая нам дорого обошлась.
     Где-то вдалеке раздалось несколько взрывов. И снова мертвенная тишина. Из подъезда позади нас выскочили два андроида. Один – со штурмовой винтовкой. Другой – с гранатомётом. Очередь из пулемёта Джо разнесла обоим головы. Ведь эти сволочные андроиды могут стрелять, пока работают сервоприводы рук и компьютер в голове.
     Потом отличилась Сабля. Она вскинула вверх автомат и выпустила весь магазин. Беспилотник соскользнул с края крыши и рухнул вниз. Вооружен он был ракетой или бомбой, потому что, взорвавшись, обрушил стену здания. Пришлось ждать, пока осядет густое облако пыли и перебираться через завал.
     Дошли до проспекта. Движемся быстро. Во-первых, не мешает Эдиссонов мешок. Во-вторых, домой всегда возвращаешься быстрее, проверено опытом. Пулемётные турели на пересечении переулков и проспекта взорваны и мы спокойно перебегаем проспект. Но я недооценил оперативность андроидов. Они уже успели установить одну автоматическую турель, взамен разрушенной. Шестое чувство сработало у Сабли. Она обернулась, закричала: "Ложись!",– и, что есть силы, толкнула Вику, ставя ей подножку. Протрещала пулемётная очередь и тотчас загрохотали стволы Джо, разнося автоматический пулемёт на куски. Если бы Маша не уронила Вику, то пули, оставившие выбоины на кирпичной стене, достались бы Вике.
     Но, толкнув Вику, Сабля оказалась на её месте. Инерция движения легкого Машиного тела была погашена столкновением с более высокой, более тяжёлой Викой. И пули, попавшие в Машу, опрокинули её навзничь.
     Голова при падении не пострадала, спас шлём-сфера. А вот на животе, на комбинезоне расплывались два тёмных пятна. Я и Вика отнесли Машу за угол дома, вглубь переулка. Джо охранял. Я поддерживал Машу в положении полулёжа, а Вика сняла с Маши шлем, расстёгнутую разгрузку с магазинами, поясной ремень с кобурой. Достала из нагрудного кармана пенопластовый кубик с колбой и сунула в свой карман, вжикнув молнией. Расстегнула Машин комбинезон, стянула его вниз, задрала кверху продырявленную в двух местах, окровавленную майку. Маша попыталась прикрыть рукой белые бугорки грудей с крошечными розовыми сосками. Вика оттолкнула её руку, досадливо рявкнув:
     – Ай, Сабля, не до стыда!
     Выхватила из набедренного кармана Маши аптечку. Шприц-тюбик с обезболивающим вколола прямо в живот. Разорвав индивидуальный пакет, ловко и споро принялась бинтовать Машины раны.
      – Одно сквозное, одно проникающее. Позвоночник не задет, печень и селезёнка целы. Но на стол её надо как можно скорее.
     Это я и сам понимал. Счёт шёл на минуты. Но от хронокапсулы до проспекта мы добирались час. С раненной Машей через завалы будем пробираться все полтора, а то и два. Вот по проспекту я бы добежал до капсулы за две-три минуты. Это один. А с Машей на руках минут за пять-шесть должен. Есть другие варианты? Нет других вариантов.
     – Может, проспектом рванём?– предложила Вика.
     – Все не добежим, положат из пулемётов. Ты и Джо пойдёте переулками.
     – Но…
     – Без обсуждений. Это приказ. Можешь пустить позади меня группу из пяти-шести фантомов?
     – Легко.
– Так. Вот моя аптечка, вколи ей ещё. Бежать буду, растрясу. Забирай два гранатомёта, один себе всё же оставлю. Ведьма, колбу доставь по-любому. Джо, ты должен довести Ведьму до капсулы, хоть ценой своей жизни.
     – Сделаю, командир.
     – Пить,– простонала Маша,– жжёт.
     – Нельзя тебе пить, Машенька.
     – Ну вот, мужчина Машенькой назвал. Не Марией, не Мэри, не Машкой. Теперь и помирать можно.
     – Только помри, Маха, я тебя в жабу превращу!– закричала Вика, завязывая концы бинта.
     – Сама ты – Виха. Я теперь – Машенька. А на жабу я и так похожа.
     – Не болтай, не трать силы,– приказала Вика,– вернёмся, я тебе грудь выращу до шестого номера, и попка будет, как два сдобных каравая – на стуле не поместишься.
      Маша засмеялась, и тут же лицо её перекосило от боли. Вика вколола ей второй шприц-тюбик.
     – Сейчас фантомов начну создавать. Готовься. Как рукой махну, беги. Я знаю, что ты-то добежишь, ещё не исполнилось пророчество про наших детей. Ты Машу живой донеси.
     Вика наклонилась к Саблиной и поцеловала её в губы.
     Я скинул с себя разгрузку, оставив в автомате два рожка, скреплённые скотчем. Снял шлем-сферу – мешать будет. Закинул автомат и гранатомёт за спину и поднял Машу на руки. Будь она ранена в ногу или в спину, взвалил бы её на плечо – так бежать быстрее. Но с её ранами можно только на руках. Держаться руками за мою шею Маша не могла, не было у неё на это сил.
     – Я сделаю вас невидимыми, но только пока вы в поле моего зрения. Дальше проспект делает поворот, и вы станете видимыми. Там вся надежда на фантомов. Им будет приказано бежать на расстоянии десяти метров. Ближе нельзя – вас может зацепить. И дальше нельзя – вы превращаетесь в отдельную мишень. Если остановишься, фантомы или не смогут бежать, или не смогут сохранить дистанцию. Тогда они исчезнут. Хоть медленно, но беги. Начинаю читать заклинание.
     Через несколько томительных секунд Вика дала отмашку. И я побежал. Топот моих берцев гулко разносился по пустому проспекту. Фантомы за моей спиной бежали неслышно. Но вот застрочили пулемёты. Пули, проходя сквозь фантомов, высекали осколки бетона из противоположных зданий. Но умную автоматику это не волновало. В первую очередь необходимо уничтожить групповую цель, затем – одиночную. И шестёрка отважных фантомов продолжала свой бег под градом пуль. Лишь один раз пули выбили ямки на мостовой передо мной. Каменные осколки стеганули по ногам. Краем глаза я увидел в соседнем с пулемётом окне андроида, поднявшего автомат. Резко ушел вправо, под здание, входя в мёртвую зону его огня. Фантомы послушно повторили мой манёвр.
     На бегу приходилось внимательно смотреть вперёд. То раскрытый люк надо обогнуть, то попадётся робот, раздавленный гусеницами, то мусорный бак валяется посреди проспекта. Пот заливал глаза, дыхания не хватало. Хорошо, хоть Маша весила чуть побольше воробья, Вику я бы так нести не смог. Вику? Смог бы, по-всякому бы смог. Чёрт, когда же второе дыхание придёт?! Впрочем, конец проспекта уже близок. Держись! Одно здание пробежать осталось.
     И тут везение закончилось, я обо что-то запнулся и полетел носом на мостовую. Время растянулось. Бережно уложил Машу, перекувырнулся через неё и остался лежать на спине. Хотя гранатомёт и автомат нестерпимо больно давили на спину. В здании напротив снарядом был вырван кусок стены. В этот проём была отчётливо видна пулемётная турель. Расстегнув кобуру, достал пистолет. Патрон в патроннике, надо только снять с предохранителя. Медленно-медленно, чтобы движение не засекли телеметрические датчики турели, поднял руку с пистолетом и тщательно прицелился. Дорога каждая секунда, но и на промах права нет.
     Все шесть пуль 45-го калибра легли в цель – горизонтальный механизм наводки пулемёта. Из перебитого гидравлического шланга потекло масло. Вторая половина обоймы, ещё шесть пуль, искорёжила механизм вертикальной наводки.
     Встал, поднял Машу на руки. Фантомов, естественно, не было. Прижимаясь к стене здания, побежал к концу проспекта. Датчики расстрелянного пулемёта меня засекли, ствол в бессильных попытках дергался, стараясь повернуться вниз. Увы. И ни вправо, ни влево.
     Оставался только пулемёт в том здании, около которого я бежал. Остановился на мгновение на углу напротив переулка, в который мне надо попасть. Собрался в кулак. Помоги, аллах, Иисус Христос, Будда и Матерь Божия! Яростный рывок вперед, за угол здания в переулке! "А-а-а!!!"– бился крик внутри меня. А снаружи только сжатые зубы скрипят. За спиной стучит пулемётная очередь. Опоздал, дружок, мы уже вне досягаемости. За углом следующего дома в переулке стоит капсула.
      Подойдя к углу (бежать уже сил нет), слышу, кроме своего запалённого дыхания, какое-то позвякивание. Осторожно выглядываю из-за угла. Возле капсулы топчется андроид. Правая рука у него оторвана, висит на проводах и стучит о корпус робота. Но в левой руке зажата рукоять М-37-ой. А стреляют они одинаково с обеих рук. Укладываю Машу на мостовую. Машины ресницы дрогнули, и тут я замечаю, какие они пушистые и неимоверно длинные.
     – Девушка умирает, а он её ресницами любуется, лишенец,– раздаётся в мозгу Викин голос,–иди, андроида убей!
     – Подглядываешь,– бормочу.
     – Должна же я знать, добежали вы или нет. Ты ещё и споткнулся, балбес!– а в голосе звучит нежность.
     Снимаю гранатомёт, чтобы не мешал. Хорошо бы из него грохнуть андроида, но осколки могут повредить капсулу. Выглянув из-за угла, подвожу мушку под голову андроида. Выпускаю, для надёжности, весь магазин, превратив голову в месиво. Андроид рухнул. По правилам надо бы теперь подождать две-три минуты, не заявится ли кто на звуки стрельбы. Но нет у меня этих минут. Переворачиваю рожки, передёргиваю затвор. Продолжая держать автомат зажатым в правой руке, поднимаю Машу на руки. Она стонет.
– Потерпи, Машенька, теперь уже почти дома.
     И я заношу Машу в капсулу. Выбрасываю наружу ремень с кобурой, автомат. Закрываю дверь на задвижку.
     – Серёжа,– шепчет Маша,– вдруг я не выдержу временного перехода и умру. Поцелуй меня.
     Я прикасаюсь губами к нежной, гладкой щеке.
     – В губы,– шепчет она и облизывает пересохшие искусанные губы язычком.
     Я медлю.
     – Поцелуй девушку, раз просит,– опять мысленный голос Вики,– я разрешаю, заслужил.
     Касаюсь нестерпимо горячих губ. Маша вздыхает и закрывает глаза. Я нажимаю на кнопку возврата. Привозили мы в хронокапсуле раненых, правда, не таких тяжелых.
     Маша стонет очень громко. И я наклоняюсь, стоя над ней на коленях. Беру её голову в свои ладони и впиваюсь губами в пухлые, упругие, жаркие Машины губы, раздвигаю языком стиснутые зубы, прижимаю язык к её нежному язычку. Капсула вздрагивает, устанавливаясь на платформе хронопортала. Прибыли. Беру Машу на руки. На лице её блуждает счастливая улыбка.
     – Это было прекрасно,– шепчет она. Но я уже ударом ноги открываю задвижку, и ногой же – дверь капсулы. Выпрыгиваю на платформу. Метрах в пятнадцати от хронопортала стоит операционный стол. Возле него скучают хирург, анестезиолог и две медсестры.
     – В животе пуля и одно сквозное!– ору я им, подбегая к столу.
     – Кладите на стол,– командует хирург, натягивая перчатки. Суеты нет, что меня радует. Всё делается чётко, отработанно.
 Лечу назад, к хронопорталу.
      – Отправляйте меня обратно!– кричу на бегу. Захлопываю дверь, задвигаю задвижку. Отправили без задержки, это тоже радует.
     Вывалившись  из хронокапсулы, подхватываю выброшенный мною недавно автомат, и несусь по переулку. Но Вика и Лимонадный Джо уже идут навстречу. Точнее, идёт Вика, а Джо ковыляет, опираясь одной рукой на пулемёт, другой – на Викино плечо. Одна штанина у него располосована почти до паха, в прорехе белеет бинт.
     Подбежал к ним, подставил своё плечо, отстранив Вику:
     – Что случилось?
     – На нас спикировал пулемётный беспилотник, так Джо не придумал ничего лучшего, как прикрыть меня собой. Патроны у него, видите ли, кончились. Чуть колбу не раздавил своей спинякой, медведь.
     – Между таких титек колбу не раздавишь,– оправдывался вяло Джо. Похоже, Вика вколола ему обе оставшиеся у них капсулы с обезболивающим.
     – Я тебе покажу, между титек,– обозлилась Вика,– пошлости он ещё говорить будет! Сейчас как двину по ноге!
     – Не надо,– испугался Лимонадный Джо,– у меня же кость…
     – Что, кость задело?
     – Конечно. Если бы просто в мякоть, я бы уже давно добежал до капсулы. В мякоть-то тьфу! Представляешь, Ведьма умудрилась из-под меня сбить из винтаря этот беспилотник.
     – Подумаешь, задачка для третьего класса…
      Возле капсулы Лимонадному Джо пришлось бросить пулемёт. Покидали оружие, ремни, магазины. Джо, обхватив нас за шеи, запрыгнул в капсулу. Поехали.
     Увидев Лимонадного Джо, скачущего на одной ноге, одна медсестра стала менять простыни на операционном столе, другая открыла новый бокс с инструментами. Анестезиолог готовил маску, хирург натягивал перчатки. Мы дотащили Джо до стола, помогли ему снять комбинезон. Маша лежала на каталке, прикрытая простынёй, слава Богу, не с головой – виднелся заострившийся маленький носик.
     – Как она?– кивнул я хирургу на Машу.
     – В полном порядке. Всех бы раненых ко мне приносили через пятнадцать минут после ранения – летальных бы не было. Важные органы не задеты, заражение не началось. Останется два шрама на животе и всё. Никаких последствий. Вот у вашего друга посерьёзней. Кость здорово раздробило. Как он ещё шёл-то? Боюсь, что ампутировать придётся. Тут ничего не сложишь, одна каша из осколков,– говорил хирург, копаясь в бедре Джо,– готовьте пилу.
     – Дайте мне попробовать спасти ему ногу,– сказала Вика.
     – Вы что, врач?
    – Нет, я – колдунья.
    – Ха. Народные целители,– с нескрываемым сарказмом сказал хирург,– ничего тут не сделаешь. Чудес не бывает.
     – Дайте мне десять минут. После этого можете отрезать.
     – Хорошо. Время пошло.
     Вика простёрла ладони над раной Джо и беззвучно зашевелила губами. Руки её при этом стали двигаться, словно сгребая что-то в кучу. Тяжело задышала, на лбу выступили бисеринки пота. Медсестра хотела вытереть салфеткой пот, но Вика остановила её движением локтя, не прекращая таинственные пассы. Наконец шумно выдохнула воздух из себя.
     – Вроде бы всё. Кажется, получилось.
     Отошла от стола, взяла салфетку, вытерла пот со лба.
     Хирург, наклонившийся над Джо, громко свистнул прямо через маску.
     – Фига себе! Кто бы рассказал – не поверил. А тут приходится. Сшиваем сосуды, зашиваем рану.
     – А кость?– спросил анестезиолог.
     – Кость цела-целёхонька. Скучать нам сегодня "Грона" не дала, но и класс продемонстрировала. Одну дотащили в мгновение ока, другого вообще… Вас из-за этого Ведьмой зовут?– уважительно обратился он к Вике.
     – Из-за многого. И из-за этого тоже.

                Глава V

                Ещё один день рождения.

     Вернувшись в свою квартиру на Базе после хронопутешествия за этой чёртовой колбой, Вика и я медленно стали раздеваться, кидая грязную одежду прямо на пол, в угол комнаты. Потом забросим в стиралку.
     Когда на наших телах не осталось ни единой тряпки, мы набросились друг на друга с жадностью изголодавшихся диких животных. Повалив Вику на пол, я брал её грубо, по-звериному.
     – Гад! Сволочь! Ненавижу!– извивалась она подо мной. Ногти раздирали мне спину, острые зубы прокусывали кожу до крови. Во время оргазма Вика не кричала, как обычно, а визжала и выла. Молотила крепкими кулачками по чему попало. А я вдавливал её в пол и хрипел на ушко:
     – Ты моя, моя, моя!!!– И рычал.
     Минут несколько мы лежали, сжимая друг друга в объятиях. Затем поднялись и, пошатываясь, побрели в душ. Под струями тёплой воды Вика исцеляла царапины и укусы на моём теле. Я гладил её затылок, покусывал мочки ушей, целовал маленькие розовые ладошки.
     Помывшись, я большим мохнатым полотенцем вытирал Вику, а она – меня. Потом мы прижались друг к другу и постояли так немного, шепча ласковые, нежные слова.
     Прошли на кухню, После рейда наше меню было всегда одинаковым: хлеб, мясо, сухое красное вино. Мясо ели руками, сок капал на подстеленные салфетки. Наевшись, я облизывал пальцы.
     – Салфетка, идол,– пробормотала Вика.
     – Так вкуснее.
     – Тогда на, и мои оближи.
     – С удовольствием и наслаждением,– засовывал в рот тонкие изящные пальчики, обсасывая их по очереди.
     – Ну, что, возвращаемся в лоно цивилизации? Будем считать прогулку законченной?
     У нас уже стало традицией таким образом сбрасывать накопившееся в рейде напряжение. Релаксация полная.
      – В "Виктори" пойдём? Или дома отпразднуем?
     – Знаешь, как-то не задался день рождения. Давай перенесём на завтрашний вечер. А сегодня я хочу пойти в госпиталь и поставить на ноги Саблю и Джо. Завтра, вместе с ними отметим окончание рейда и мой неюбилей.
      – Ты думаешь, их завтра выпишут?
 – После моего лечения выпишут.
     И мы пошли в госпиталь. В приемном покое нам объяснили, что все посещения уже закончены, приходите завтра.
     – Я не посетитель, мне надо вылечить двоих раненых, которых к вам сегодня доставили.
     – Саблина и Поллак?
     – Они самые. Вот, кстати, и хирург,– по лестнице сбежал наш штатный хирург в  футболке, джинсах и кроссовках. Он был неприлично молод, стеснялся своей молодости, но хирургом был от Бога. За это его все уважали.
     – Станислав Игоревич, тут вот девушка говорит, что ей раненых надо лечить,– сказала медсестра, снимая с себя ответственность за принятие решения.
     – Вы?– Удивился хирург,– с вашими боевыми соратниками всё в порядке.
Через недельку-другую выпишем.
     – Мне бы хотелось, чтобы завтра выписали. Я пошаманю немножко, Стасик,– умоляюще-ласково попросила Вика.
Хирург чуть покраснел от такой фамильярности, но с важным видом спросил:
     – Вы уверены, что они будут полностью здоровы?
     – Ну, кузнечиками, может, прыгать и не будут, но и в госпитале им делать будет нечего. Раны будут иметь вид месячной давности. Болеть и ныть ничего не будет. Неделю дома передохнут – и в строй.
     – Ладно. После Вашего фокуса с костью, я склонен Вам верить. Сколько времени Вам понадобится?
     – На Лимонадного Джо потрачу от силы пару часов, а вот с Саблей придётся повозиться. Боюсь, что вся ночь уйдёт. Раны хотя и благополучные, но тяжелые.
     – Маргарита Николаевна, выдайте ей халат и покажите палаты, где лежат Саблина и Поллак. Утром приму Вашу работу. Если всё будет так, как Вы сказали – я их выпишу. Полковник с Вами?
     – Муж-то? Нет, он домой пойдёт. Спасибо, что разрешили.
     – Мне и самому интересно будет посмотреть, что Вы сотворите.
     Вика поцеловала меня, шепнула:
     – Утром приду, не скучай,– и умчалась за халатом.
     Хирург и я вышли на улицу.
     – Хорошо иметь жену колдунью?
     – Это как посмотреть. И хорошо, и плохо. Колдунья колдунье – рознь. Но такую жену иметь хорошо.
     – Оно, наверное, так. Спокойной ночи.
     – Всего доброго. Удачи всем нам.

     Вика пришла под утро, легла мне под бочок, привычно закинула на меня ногу.
     – Порядок, Малыш?
     – Полный, командир. Ты, значит, Саблю во время хроноперехода целовал? Ну, и как оно – целоваться при хронопереходе?
     – Она стонала, ей было очень больно, я её пожалел. Раскололась, выходит, Сабля? Вот, трепло…
     – Должна же она поведать лучшей подруге, что её первый раз в жизни по-настоящему поцеловали. Она в тебя, по-моему, влюбилась. А я и не ревную, как ни странно.
     – Повода для ревности нет.
     – Правда-правда?
     – Когда я тебя обманывал? Это же невозможно.
     – Эт точно. А подарочек мой где?
     – Вон, на тумбочке лежит. Это Эстер на аукционе купила и тебе переслала. Деньги я ей вернул.
     – Дорого стоит?
     – Да подороже, чем твоё прошлогоднее колье.
     – Спать хочу сильно, но любопытство сильнее. И что же там в пакетике? "Записи средневекового алхимика". Вау! Серёжка, любимый мой!– тёплые руки обвили шею.
     – Задушишь же!
     – Обязательно. Молился ли ты на ночь, Дездемон?
     – Невинен я перед тобой, Виктелло!
     Трагическим голосом Вика продекламировала: 
     – Но всё же с Саблей целовался ты!
     Умри ж, изменщик подлый и коварный!
     Её пальцы обхватили мою шею. Я выпучил глаза, захрипел и высунул язык изо рта. Вика оценивающе склонила голову набок:
     – Хм, язык. Не телячий, не олений, но попробуем,– горячим нежным язычком полизала.– А вкусно. Кстати, я же не завтракала,– и заклацала зубками.
     – Помогите, людоеды дара речи лишают!
     – Это чтобы ты не мог Сабле комплименты говорить.
     – Да что ты ко мне привязалась со своей Саблей?..
     – Точно, моей. Знаешь, мы обе не вхожи в женское общество Базы. Ну, не интересны нам разговоры о тряпках, косметике, мужиках. А вот друг к другу у нас какая-то тяга. Нам вместе как-то комфортно… Ой, слушай,  я столько сил за ночь вложила в Саблю, да и в Джо тоже. Мне необходимо поспать хоть пару часов.
     – Спи, солнышко моё.
      – Не вставай, покарауль мой сон. Так люблю около тебя спать, не хочу одна.
     Я задремал, обнимая крепко заснувшую Вику.

     Вечером направились в "Виктори". Вика надела вечернее платье, к нему –
изумрудное колье, которое я ей подарил на восемнадцатилетие. На пальце у неё был перстень с неземным изумрудом, доставшийся ей в наследство от Кати Звягинцевой, точнее, Ивановой.
     В баре мы уселись за заказанный столик. Зная вкусы Саблиной и Лимонадного Джо, сделал официанту заказ. Стол стал покрываться всякой снедью и напитками. Сабля и Джо подошли вовремя. Без опоздания. Джо преподнёс Вике букет из девятнадцати крупных роз:
     – За день рождения и за моё излечение. И, конечно, приношу извинения за вчерашнее.
     – Ты о чём?
     – Что про титьки сказал. Чего не ляпнешь в болевом шоке…
     – Всё-всё, Джо. Забыли. Спасибо за цветы,– и чмокнула Джо в щёку.
     Саблина всех поразила. На ней было длинное вечернее платье. Рукава фонариками скрывали тонкие руки. Платье было без декольте, с глухим воротником. А на платье переливалось шикарное алмазное колье. Оно ничуть не уступало Викиному колье и в чём-то даже его превосходило. Видно было, что это очень старинная работа. Старинной работы был и перстень с огромным алмазом на безымянном Машином пальце. Выглядела Маша сногсшибательно. Ей даже шла её несколько чрезмерная бледность лица.
     Сабля протянула Вике книгу. И тоже старинную, по виду было ясно.
     – Поздравляю. Мой скромный подарок.
     – "Навыки боя холодным оружием. Только для сотрудников СМЕРШ",–
прочла Вика на обложке,– год издания – 1944-й. Ничего себе, Сабля, это же раритет!
     – Дарить надо всегда то, что жалко отдавать. В противном случае, это не подарок, а отмазка.
     – Спасибо большое,– и они поцеловались. Я почувствовал легкий укол ревности. Что-то часто они стали целоваться. "Да ну, не блажи, Иванов. Какая, к чёрту, из Вики лесбиянка?".
     "Успокойся, медведюшка, дома зацелую. За лесбиянку же, ну, сам знаешь!..". Это Вика передала мне мысленно. А вслух сказала:
     – Да, Сабля, ты, оказывается, у нас не бесприданница. Колье такое на десять годовых полковничьих окладов тянет.
     – Чуть побольше,– улыбнулась Маша,– это мне по наследству досталось. По отцу я – Саблина, тоже древняя дворянская фамилия. А по материнской линии – Вяземская.
     – Ого!– Вырвалось у Вики, хорошо знавшей историю России.
Но тут к нашему шестиместному столику подошли два спецназовца из "Гронмора".
     – Поздравляем с днём рождения, Ведьма,– и вручили огромную витую морскую раковину.
     – Спасибо, ребята. Что выпьете за моё здоровье?
     Хлопнув по чарке водки, гронморы удалились за свой столик. А на их места присели грударовцы – Паша Ломов и Валя Зорина. Поздравив Вику, они подарили ей кусок ардонита – редкого красивого минерала с далёкой планеты. Кусок был размером с Пашин кулак, а он у него отнюдь не маленький. Выпив за Викино здоровье, они уступили стулья двум офицерам из дивизии десанта. Десантники презентовали сувенир – статуэтку циклопа с Ледового пояса. Стоило до циклопа дотронуться, как на лбу у него загорался красный глаз, и циклоп грозно ревел.
     – Популярностью ты не обделена,– сказала Вике Маша, когда на нашем столе нагромоздилась куча подарков: от связистов, от космолётчиков, от штабных и даже от врачей нашего госпиталя. –Аж завидки берут. Только, что командир Базы не поздравил.
     Вика засмеялась, потому что в бар вошел генерал Петер Лемке и направился к нашему столику. Он протянул Вике свёрток, перетянутый красивой лентой и белую крупную розу. Вика развязала ленту. В свёртке была хрустальная сова с желтыми глазами из янтаря и капитанские знаки различия – погоны и нарукавные нашивки.
     – Поздравляю с днём рождения! Капитанское звание Вам ещё не присвоено, но представление отправлено. Через несколько дней сможете использовать эти погоны. Вам, Саблина, тоже нужны капитанские погоны. А Вы, Поллак, как всегда, от звания лейтенанта откажетесь?
     – Я – вечный сержант,– отшутился Лимонадный Джо.
     – ПЗК (Почётный Знак Корпорации) Вам тоже не нужен?
     – У меня их полный ящик.
     – Поэтому Вас наградят полугодовым сержантским окладом.
     – Это хорошо, деньги всегда нужны,– спокойно молвил Джо.
     – Вы, Саблина, получите золотой ПЗК, а Вы, Иванова – серебряный. Золотой и бронзовый у Вас уже есть, я решил, пусть будет и серебряный. Для полного банта.
     – Полный бант только у моего мужа…
     – Да, больше никто на нашей Базе, включая меня, не имеет платинового ПЗК. Награды и звания вам за принесённую колбу.
     – А Иванову?..
     – Иванову – устный выговор, без занесения в личное дело, учитывая его прошлые заслуги.
      – У-у-у!– завыли все за нашим столом, кроме меня.
     – Да, Водолазкин погиб из-за собственной невнимательности, но ошибка подчинённого – это ошибка его командира. Да, Иванов спас Саблину, но он должен был проверить наличие пулемётов на проспекте. Иванов в рапорте сам указал на свои промахи и попросил его наказать.
     – Чтобы другим командирам неповадно было,– пояснил я.
     Официант поставил перед Петером пузатенькую рюмку с коньяком. Лемке понюхал коньяк, одобрительно кивнул и поднял рюмку вверх:
     – За здоровье очаровательной именинницы!
     Когда все поддержали тост, командир Базы поднялся со стула.
     – Извините, дела не позволяют провести с вами весь вечер. К моему великому сожалению. Да, Саблина, Вы не желаете перевестись из "Грудара" в "Грону-хроно". Иванов сказал, что охотно Вас возьмёт.
     – Спасибо, нет,– ответила Маша,– не хочу скакать туда-сюда. В "Грударе" я тоже нужна. Пусть "Грона" меня берёт иногда в хронорейды, я с радостью…
     – Понятно. Что ж, желаю хорошо провести вечер. Всего доброго,– откланялся Лемке.
     – Уф-ф! Вроде бы, поздравления закончились,– вздохнула Вика,– давайте пировать. Хотя меня уже раздуло от виноградного сока, который я пила со всеми за моё здоровье. О, нет!
      Два повара в белых куртках и поварских белых колпаках поднесли к нашему столу поднос с огромным тортом. На торте красовалась надпись: "Виктории от "Виктори"". Улыбающийся бармен Мишель протянул Вике букет белых махровых гвоздик.
     – С днём рождения! Нам известно, что Вас назвали в честь нашего бара и мы этим гордимся. И я имел счастье работать вместе с вашим отцом.
     – Спасибо большое. Если можно, положите мне и моим друзьям по кусочку этого замечательного торта, а остальное раздайте присутствующим в зале. Надеюсь, хватит всем, он такой громадный.
     – Вот это – день рождения, это я понимаю…– с тихой грустью сказала Саблина.
     Мы с Викой переглянулись. Через неделю день рождения должен быть у Маши.

     И вот, неделю спустя, я и Вика стоим у двери Машиной квартиры. Я нажимаю на дверной звонок, а Вика закрывает ладонью глазок видеокамеры. Из-за двери через домофон слышен сонный Машин голос:
     – Кто там? Чёрт, камера что ли сломалась?
     – Враги пришли,– хриплым басом говорю я.
     – Что за шутки? Сейчас полицию вызову. Или мне самой вам морды начистить?
     Вика захохотала, не сдержавшись:
     – Ох, Серёжка, и достанется нам сейчас от Сабли по мордасам!
     – Ой, Вика!– Замок щелкнул, дверь распахнулась. Маша стояла на пороге босиком и в пижаме. Волосы взъерошены, лицо заспанное. Изумилась неподдельно:
     – Вы ко мне?– И смутилась от глупости своего вопроса.
     – Нет, Сабля, мы не к тебе,– съехидничала Вика,– мы к Машеньке.
     – Поздравить её с днём рождения,– сказал я и протянул Маше букет из двадцати трёх кроваво-красных роз.– Ведро под букет найдётся?
     – Конечно, конечно найдётся. Ой, а как вы узнали? Я же не говорила…
     – Видишь ли, Машенька, на каждого военнослужащего в штабе имеется личное дело. Дальше объяснять?
     – Да. То есть, нет,– Маша прижала к груди охапку роз,– а я сплю…
     – Оригинальный способ отмечать день рождения,– не удержалась Вика,– так, Сабля, мы пойдём на кухню, а тебе даётся семь минут на то, чтобы умыться и переодеться во что-нибудь приличнее пижамы.
     – Почему семь?
     – Десять – много, пять – мало. И семь – счастливое число. В нумерологию веришь?
     – Нет.
     – А зря. Пойдём, Серёжа, на кухню, не будем мешать.

       На кухне Вика внимательно осмотрелась:
     – Ага. Всё чисто и аккуратно. Грязной посуды нет, крошек на столе нет. Мебель и посуда подобраны со вкусом. Заглянем в холодильник. И здесь всё чисто, всё разложено, как положено. Что ж, осмотром кухни я вполне удовлетворена.
– Ты так говоришь, словно собралась с Саблей жить вместе,– съязвил я и тут же опешил от Викиных слов:
     – Не исключено, не исключено…– очень задумчиво.
     – У тебя с головушкой всё в порядке, Виченька?
     – Прости, Серёженька, это я о своём, о девичьем… Как-то вырвалось…
     – Я готова,– появилась в дверях кухни Маша. На ней было длинное, почти до пят, платье цвета "морской волны", босоножки и носочки в тон платью. Со вкусом у Сабли всё безупречно.
     – Ну, показывай, где тут хранится главное сокровище,– скомандовала Вика.
     – Так все брюлики я в банковской ячейке держу…
     – Маша, ты всегда со сна такая?.. Главное сокровище в этой квартире – это ты. Я просила показать твою спаленку.
     – А-а. Это – пожалуйста,– Маша сделала приглашающий жест.
     Пройдя через гостиную в спальню, мы увидели шкаф-купе с антресолями,
кресло, подобное тому, что стояло в гостиной.  Над узкой односпальной кроватью висит роскошный ковёр. На ковре справа повешен турецкий ятаган, а слева – казачья шашка. Кровать аккуратно застелена красивым пледом. Возле кровати –журнальный столик, на нём лежит раскрытая книга.
     – Довольно миленько у тебя,– сказала Вика,– вот только кроватку могла бы поставить пошире, хотя бы полутораспальную.
– Привыкла я на разведкрейсере к узкой койке. Да и много ли мне места надо?– усмехнулась Маша.
     – А почему насчёт подарочка не спрашиваешь? Что вы мне, гости дорогие, на день рождения вручить хотите?– продолжала ёрничать Вика.
Маша смутилась:
     – Не собиралась я отмечать день рождения. Никого не пригласила. Вот и подарков мне не положено. Хватит с меня и цветов.
     – Нет уж, без подарков дня рождения не бывает,– безапелляционно заявила Вика,– пойдём-ка в гостиную.

     В гостиной стоял компьютерный стол с компьютерным креслом и, понятно, с компьютером. Журнальный стол возле дивана, а рядом – простое кожаное кресло. Ещё был огромный книжный шкаф, набитый книгами, и стеллаж с книгами. Спартанская обстановка. Но со вкусом.
     На журнальный стол Вика положила большой толстый свёрток, который мы принесли с собой. Он был перевязан лентой с большим бантом.
     – Распаковывай,– приказала Вика Маше.
     Маша развязала бант, развернула упаковочную цветную плёнку. Под ней был рулон из ткани. Саблина размотала ткань, которой было  довольно много.
     – Ткань для того, чтобы ты сразу не догадалась, что внутри. Можешь пустить её на шторы или ещё куда-нибудь,– пояснила Вика.
     А под тканью была сабля в ножнах. На ножнах, украшенных голубой эмалью и бирюзой было золотом выгравировано: "Машеньке Саблиной в день рождения". Сабля представляла собой почти точную копию той ханской сабли, которую Маше пришлось выбросить во время нашего первого совместного хронорейда. По памяти я нарисовал эскиз для кузнеца-оружейника и кузнец постарался на славу. Навершие эфеса, как и на ханской сабле, украшали два крупных рубина, а гарда была усыпана мелкими аметистами. Маша вынула из ножен, слегка отливающий синевой, зеркальный клинок с канавкой для стока крови и восхищённо ахнула:
     – Экая красотища!
     – Сейчас посмотришь, на что эта сабля годится,– изрекла Вика, доставая из свёртка здоровенный, толстый гвоздь, деревянный брусок и платочек из кисеи. Положив гвоздь на брусок, примостила на край журнального стола.
     – Руби гвоздь, только без всякой ци, а то столик свой прорубишь.
     Маша сделала круговой замах рукой и, без особых усилий, опустила саблю на гвоздь. Гвоздь и брусок, подложенный под него, развалились на две части каждый. Только мастерство владения саблей позволило Маше вовремя остановить удар. На журнальном столике осталась лишь небольшая царапина.
     Маша внимательно осмотрела клинок. Конечно, ни малейшей зазубринки на нём не было.
     – Поверни саблю заточенной стороной вверх,– скомандовала Вика и набросила на повёрнутый Машей клинок платочек из кисеи. Платочек двумя половинками упал на столик.
     – Ребята, это что, волшебный клинок?– спросила Маша.
     – Не волшебный, а заколдованный. В заточке не нуждается, при ударе не тупится. Если попадёт в чужие руки, сразу начнёт ржаветь, станет тупым и хрупким. Серёжа, покажи ей…
     Я взял саблю и с некоторым усилием согнул клинок в дугу, прижав острие к рукояти. Отпустил острие и клинок выпрямился с мелодичным звоном.
     – Это же поистине царский подарок,– дрожащим голосом сказала Маша,– спасибо вам огромное.
     И голос задрожал ещё больше. И две капли упали на полированную поверхность столика.
     – Ребята, вы никому не говорите, что я заплакала. С четырнадцати лет, с бабушкиных похорон ни одной слезинки не проронила. А тут…– Она безуспешно пыталась вытереть рукой текущие из глаз слёзы.
     – Нет уж, сейчас побежим по всей Базе рассказывать, что Сабля – плакса-вакса и рёва-корова,– ответила Вика.
     И  тогда Маша шагнула к Вике, уткнулась ей лицом в грудь и заплакала совсем безутешно.
     – Успокойся, маленькая моя,– гладила Вика по коротко остриженным каштановым волосам и по худеньким, трясущимся от плача, плечам.
     Маша повсхлипывала и, стихнув, всё так же прижималась к Вике. Я стоял столбом, не зная, что предпринять. Женских слёз не переношу категорически, чем вовсю пользуется Вика. Стоит ей сказать: "Сейчас заплачу" – и я готов всё для неё сделать.
     Оторвавшись от Вики, Маша охнула. На платье Вики на груди было огромное мокрое пятно.
     – Хорошо, Сабля, что ты не красишься,– засмеялась Вика,– представляешь, какие бы на моём платье были пятна от туши и от помады?
     Маша улыбнулась.
     – Вот и славненько, вот и улыбаемся.  Да, вот этот маньяк сексуальный заметил, что у тебя очень роскошные ресницы. Это когда тебя раненную нёс.
     – Почему маньяк?– спросила Маша.
     – Во-первых, на чужие ресницы любуется, когда у своей жены не хуже. Во-вторых, подозревает нас с тобой в лесбиянстве. Дескать, целуемся часто.
     Они расхохотались и поцеловались. Я сделал страшное лицо и они рассмеялись ещё больше.
     – Хватит целоваться, в дверь звонят,– прервал я их смех и Маша пощла открывать. Вернулась нескоро, смущённая, неся в руках пакет и белую розу.
     – Открываю дверь, стоит адъютант командира Базы. Вручил цветок и пакет и сказал следующее: "Генерал Лемке приносит свои извинения, что не мог поздравить Вас лично. С днём рождения Вас, капитан Саблина. Приказ о присвоении Вам звания будет зачитан на завтрашнем построении. И награждение золотым ПЗК состоится там же". Попрощался и ушёл. Заходить не стал: "Я, к сожалению, на дежурстве в штабе".
     Маша развернула пакет. В нём были капитанские погоны и нашивки. И статуэтка в стиле Лемке – хрустальный дельфин с аметистовыми глазами.
     – Серёжа, Вика, может, пойдём в "Виктори", отмечать мой день рождения? А то у меня дома только кастрюля с овощным супом. А из напитков – только молоко.
     – Нет, в "Виктори" мы не пойдём. Три свободных места за одним столиком там сейчас уже вряд ли найдется. Сегодня не Магомет идёт к горе, а гора идёт к Магомету. Вот ведь как вовремя сказала – в дверь звонят. Я открою,– Вика вышла в прихожую.
     Маша вопросительно посмотрела на меня.
     – Судя по времени, Машенька, это явление бара "Виктори" на дом к капитану Саблиной.
     В гостиную вошла Вика, за ней трое мужчин. Один поставил на стол набор судков и коробку с тортом. Второй нёс в каждой руке по большому пакету. Их он поставил около журнального столика. Третий мужчина протянул Маше букет белых махровых гвоздик и конверт.
     – Бар "Виктори" поздравляет Вас с днём рождения, мадемуазель Саблина,– хором сказали все трое и, поклонившись, покинули квартиру.
Букет гвоздик мешал Маше открыть конверт. Вика взяла у неё гвоздики. Маша открыла конверт. В нём был жетон из голубой эмали с красной буквой V в центре золотого щита. Ещё в конверте была записка. Маша прочла вслух: "Дорогая мадемуазель Мари! От всей души поздравляю Вас с днём рождения. Надеюсь, что наши блюда удовлетворят Ваш взыскательный вкус. Примите мой скромный подарок. Подпись: Шарль Боневиль".
     – Шарль – хозяин бара "Виктори" А его подарок – жетон почётного гостя "Виктори". Для тебя всегда будет зарезервировано место за VIP-столом. Вся выпивка и закуска к ней – за счёт заведения,–пояснил я Маше,– такие жетоны на Базе у пяти-шести человек.
     – Но откуда он-то узнал?
     – Видишь ли, "Виктори" не занимается доставкой на дом. И когда я объяснил мсье Боневилю, почему мне необходимо всё это,– показал рукой на судки и пакеты,– он пожелал послать тебе букет и поздравление с подарком.
     – А у тебя такой жетон есть?
      – Есть у Лемке, есть у Лимонадного Джо, у майора Сена, у Вики. У меня такого жетона нет.
     – Серёжка – пижон,– вмешалась Вика,– Он хочет, чтобы ты поняла, что ему такой жетон ни к чему, он и без него – гость номер один в "Виктори".  Это он перед тобой перья распускает, как павлин.
     – Виченька, а по шейке беленькой?
     – Ребята, не ругайтесь, помогите лучше имениннице стол накрыть. Здесь пировать будем или на кухне? Сейчас, я только гвоздики в вазу поставлю.
     Через десять минут на столе стояла салатница с фирменным салатом "Виктори" из морепродуктов и зелени (майонез к салату готовил сам шеф-повар). Три больших блюда  с грудками цыплёнка, фаршированными яблоками и черносливом, с жареным картофелем и цветной капустой, с кружочками свежего огурца. Бутылка шампанского. Соки всякие. Заливной телячий язык – специально для Вики. Тартинки, и тарталетки, и канапе на блюде. Шарль предусмотрел всё. В пакете были тарелки, бокалы, фужеры, вилки, ножи, лопаточка для торта, десертные ложки, чайные чашки.
Я негромко хлопнул пробкой и разлил шампанское по фужерам.
     – Вообще-то я не пью,– торжественным тоном сказала Вика,– но сегодня выпью. За то, чтобы все следующие дни рождения ты, Машенька, встречала не в пижаме, в кровати, а в кругу друзей, весёлая и счастливая. Поздравления тебе просили передать Лимонадный Джо, майор Сен, Паша Ломов. Зря ты думаешь, что у тебя на Базе нет друзей. Тебя любят и ценят. За тебя, Машенька! Выпьем и поцелуемся, Серёжке назло.
     Так они и сделали. И уже минут через десять, как люди непьющие, были обе слегка "под хмельком".
– Помнишь, Вика, когда ты меня раненную перевязывала, ты говорила, что грудь мне сделаешь шестого номера?  Это же была шутка?– спросила Саблина.
     – Конечно, шутка,– ответила Вика и Маша погрустнела.
     А Вика продолжала, заставив Машу затаить дыхание:
     – Сама подумай, зачем тебе арбузы шестого размера? У меня есть колдовская книга, там всякие заклинания о женской красоте. При твоём росте тебе вполне подойдёт второй размер, максимум – третий. И есть заклинание на увеличение таза для родовспоможения. А мы тебе его увеличим не для родовспоможения, хотя и для него тоже. Вот рост я тебе увеличить не смогу. Но ты будешь маленькой, кругленькой, аппетитной. Мужчины на таких западают ещё больше, чем на дылд, Таз у тебя станет шире, значит, и ноги пополнеют, и незаметна будет их кривизна. А, может, и вообще исчезнет. Может, они кажутся кривоватыми из-за того, что тонкие.
     Они увлечённо принялись обсуждать, какой должна стать Маша. Я смотрел на обеих и думал: как они всё же похожи. Нет, не внешностью, хотя до плеч сходство было немалым, их вполне можно было принять за сестёр (у Вики только носик чуть курносый, а у Маши – прямой). Они были похожи привычками, предпочтениями, жестами и даже интонациями. Было различие, было. Но и одинаковость была.
     – Послушайте, девушки милые, я у вас тут вроде предмета мебели? Долго вы собираетесь при мне обсуждать размер ягодиц?
     – Подожди, налей нам лучше ещё шампусика. Когда, Сабля, мы тобой займёмся?– отмахнулась от меня Вика.
     – Знаешь, я ведь послезавтра в экспедицию улетаю. Давай, я вернусь, и мы всё это проделаем. Тогда за время отпуска я успею к себе, к новой, привыкнуть. А уж в экспедицию слетаю в старом облике.
     – Ладно, ты права,– и Вика подняла свой фужер,– пьем за новую внешность Маши Саблиной. Ура!
     И они выпили. И поцеловались. Я поднялся с дивана:
     – Что ж, пойду, пожалуй. Я здесь явно лишний.
     Они с двух сторон вцепились в меня:
     – Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою женушку, мы заболтались,– застонала Вика.
     – Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою женушку, мы заболтались,– простонала Маша,– ой!.,– она засмеялась,– мне больше не наливать. Я, кажется, упилась в доску.
     Я понимающе ей улыбнулся, но Вика оставалась серьёзной.
     – Виченька, не смотри на меня так,– взмолилась Маша,– я просто за тобой слово в слово повторила, как попугай.
     – Попугай, говоришь. Хм. Вот он – фатум без прикрас, как любит говорить Серёжка.
     Маша ахнула: – Ты с ума сошла, Вика! Посмотри, кто – ты и кто – я. Давай-ка, вместе к зеркалу подойдём…
     Вика вдруг махнула рукой: – Да уж, нельзя нам, Сабля, пить. Отдадим лучше должное яствам из "Виктори". А то грудки скоро разогревать придётся,– и схватила вилку с ножом. Шампанское они больше не пили.

     За ужином Маша рассказывала, что родителей она лишилась, когда ей было три года. Маму звали Александрой, папу – Александром.  Они оба служили в Разведке Космоса. Тогда ещё не было ни "Грудара" Корпорации; ни Дальраза Треста; ни Глубинной разведки Синдиката. Разведка Космоса, и ближнего, и дальнего, принадлежала правительству. Ушли Машины родители в экспедицию и пропали без вести где-то во Вселенной. Никаких сведений о них Маша больше не получала.
     Воспитывали маленькую Машу две бабушки. Одна из них – донская казачка, научила Машу ездить верхом, владеть саблей, джигитовать. Лихая была бабушка. Другая обучала Машу языкам, этикету, музыке, прививала любовь к знаниям, развивала чувство вкуса.
     Когда Маше исполнилось четырнадцать лет, обе бабушки, словно сговорившись, умерли, одна за другой. Машу определили в интернат, где её дразнили за маленький рост и худобу. Но уже в пятнадцать лет Маша сдала экзамены в университет. Пенсию за пропавших родителей ей платили не маленькую. И Маша целиком отдалась учёбе и спорту. Учась на биологическом факультете, она начала посещать занятия на истфаке. В итоге, в двадцать один год Маша имела два красных диплома, кучу медалей и званий по фехтованию на саблях и по рукопашному бою.
     – Драться в интернате начала, очень уж обижали,– улыбнулась Маша.

     За болтовнёй вечер пролетел незаметно. Вика и я уже пару раз пытались попрощаться. Но, как только мы говорили, что нам пора, глаза у Маши становились, как у побитой собаки. И мы оставались.
     – А хотите, я вам старинную казачью песню спою? Меня моя бабушка научила.
     Конечно, мы хотели. Маша сбегала в спальню за гитарой, уселась поудобнее в кресле и запела:
"Ой, то не вечер, да не вечер,
Мне малым-мало спалось.
Мне малым-мало спалось.
Ой, да во сне привиделось…"
     Голос у неё был не писклявый, не то, что называется нежным голоском, а глубоким, мелодичным и бархатным. Совсем, как у Вики. Казалось удивительным, как такой голос помещается в маленьком, тщедушном теле. А Вика подхватила:
" И сорвали чёрну шапку
С моей буйной головы.
А есаул догадлив был…"
     Маша выпучила удивлённо глаза, но песню допела.
     – Ты откуда эту песню знаешь?
     – У меня папа столько старинных песен знает…
     – Ну, эту-то он вряд ли знает. Она не казачья:
"Мне другую ночь не спится,
Невесёлые дела:
То ли кошка, то ли птица,
То ли женщина была?
То она в огонь глядела,
То, забившись в уголок,
Горько плакала и пела
Или билась в потолок…"
     Вика присоединилась:
" Но она не только пела,
Ясно помню: по ночам
Всё она в огонь глядела –
Жарко делалось очам…"
     Она, когда пела эту песню, говорила: – Это песня про меня.
      Я ей отвечал: – Нет уж, не мечтай, окно не распахну, никуда ты от меня не улетишь.
     – Но я же буду горько плакать…
     – Плачь. Это единственный случай твоего плача, который я стоически выдержу.
     Допели:
"И однажды поздно ночью
Растворил я ей окно.
Ну, раз она свободы хочет,
То  добьётся всё равно
И – шагнула из окошка.
И – взмахнули два крыла.
То ли птица, то ли кошка,
То ли женщина была."
     Вика взяла у Маши гитару.
     – Давай дуэтом. Про "выучусь шить" знаешь?
     – Ага-ага.
     И они запели слитно:
"А хочешь, я выучусь шить?
А может и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить…"
     Я слушал их голоса, сплетавшиеся в один голос, и чувствовал, как к горлу подступает комок. Сказать, что они пели чудесно – ничего не сказать. Слабо сказано: волшебно. Две сирены, способные погубить любого путника (хоть саблей, хоть пулей, а то и просто ударом руки).
" И я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А, может быть, даже шесть…"
     – Не пять, а ровно шесть,– прервав пение, сказала Вика,– шесть будет детей у нас,– и запела дальше.
Опаньки! А как же предсказание Ядвиги? Это что же, Вика решила шестерых родить?
     Они допели песню, и я им поаплодировал. После чего, вынужден был сказать:
     – Слушал бы вас до бесконечности. Но, господа капитаны, как полковник, я командую отход ко сну. Завтра общее построение и поспать всё же необходимо.
     Стали прощаться. Маша сказала:
     – А вы не сможете послезавтра прийти на космодром, проводить меня? Я ведь почти на год улетаю.
     – Сможем. Но завтра ещё будем в "Виктори" обмывать ваши награды и погоны.
     – Ребята, я так рада, что вы у меня есть!
     На что Вика ответила:
     – Не мы у тебя, а ты у нас есть.
     – Это как понимать?
     – Подрастёшь – поймёшь.
     –У-у-у, противная!
     – Как и ты.
     И мы расстались до завтра.

     Сразу после построения, мы потопали в "Виктори", зазвав с собой Лимонадного Джо. Все четверо были в парадной форме, при регалиях, хотя Джо и я всех наград не одевали, места не мундирах не было.
     До вечера было ещё долго и свободных мест в баре хватало. Усадив девушек за столик, я и Джо пошли к барной стойке. Особо пировать не хотели, просто по чуть-чуть выпить. Пока Мишель готовил джин с тоником и три замысловатых безалкогольных коктейля, я услышал разговор двух грударовцев, сидевших у стойки.
     – А Сабля-то, смотри, как переменилась…
     – Стань капитаном с золотым ПЗК и ты переменишься.
     –Я не про звание. Она стала не такой замкнутой. Веселее, добрее, что ли. Светится аж вся, не иначе, как влюбилась.
     – Что ж, каждый имеет право…

     В это же самое время Вика и Маша, в ожидании коктейлей, болтали о пустяках. За соседним столиком сидела высокая красивая девица в сопровождении вдрызг пьяного космолётчика. Непонятно, что его занесло в "десантный" бар, у космолётчиков был свой. Упившись, космолётчик задремал, а девица, будучи в подпитии, откровенно скучала. Услышав разговор Маши и Вики, она вмешалась:
     – Муси-пуси, Виченька, Машенька… Лесбиянки, что ли?
     – Девушка, вас никто не просит подслушивать чужие разговоры,– холодно заметила Вика.
     – Ой-ой! Хочу и подслушиваю.
     – Ладно. Тогда я вам в этом помогу…
     Сидевший неподалёку десантник окликнул девицу и сказал ей:
     – Ты что, с ума сошла? Это же Сабля с Ведьмой…
     – Ха-ха-ха, ведьма с саблей! Ой, что это с моими ушами?
     – Так вам будет удобнее подслушивать,– всё так же холодно сказала Вика.
     Уши у девицы вылезли из белокурых волос и стали размером… ну, не как у слона, но Чебурашка бы позавидовал.
     – Что ты со мной сделала, сука,– заорала ушастая, трогая пальцами свои "лопухи".
     – А за суку ответишь,– жёстко отчеканила Вика, сузив зелёные глаза.
     – Виченька, не надо, пожалей её, дуру. Давай я ей лучше по рылу настучу,– испуганно сказала Маша.
     – Поздняк метаться, процесс пошёл. Счёт оплачен и закрыт,– отрезала Вика.
     Пьяный космолётчик открыл глаза и икнул:
     – Бабуля, а где Ирма?
     – Какая я тебе бабуля? Я Ирма и есть,– вскипела девица.
     – Ох, в жизни противней старухи не видел. Пойди, старая, приведи мне Ирму,– с трудом выговаривал слова "космик".
     Ирма, не обращая больше на него внимания, кинулась к огромному зеркалу на стене бара. Зеркало показало старуху, всю в бородавках, с огромным крючковатым носом, свисавшим ниже верхней губы. Из жидких, седых, свалявшихся прядей волос торчали здоровенные уши. А метаморфозы продолжались: спину стало скрючивать, начали выпадать зубы…
     Пронзительный вопль перекрыл все звуки в баре. Я и Джо, неся в руках стаканы с коктейлями, подошли к столику.
     – Что случилось?
     – Она назвала меня и Машу лесбиянками.
     – Я вас тоже называл…
     – А ты сейчас превратишься в безобразного старика, в пару этой старухе,– сухо сказала Вика.
     – Вика, нет!!!– заверещала Маша.
     Шарль Боневиль подбежал к  нашему столику:
     – Мадам Иванова, Вы так всех наших посетителей превратите в пауков,– растерянно ляпнул он. Хотел сказать: в стариков.
     – А "Виктори" превращу в стеклянную банку,– демонически захохотала Вика.
     – Ну, всё, Петрова, развод и девичья фамилия,– сказал я, делая глоток джина с тоником.
     – Это нечестно. Это шантаж.– Вика обиженно выпятила нижнюю губу.– Эх, ма!– Щелкнула пальцами, возвращая девице прежний облик.– Не попадайся мне на глаза, в следующий раз в корову превращу.
     Девицу как ветром сдуло.
     – Хрен соскучишься с вами,– сказал на русском языке Лимонадный Джо. А Маша захлопала в ладоши от радости, что всё благополучно закончилось.
     – Прости, Серёжа,– усталым голосом сказала Вика.– Дома объясню.
     – Хорошо.
     Но, когда мы пришли домой, Вика в мгновение ока разделась и прильнула ко мне:
     – Хочу тебя. Очень-очень.
     И уж не до разговоров было…

     На следующий день мы провожали Машу в экспедицию. Возле разведывательного крейсера толпились грударовцы, члены их семей, пришедшие проводить в дальнее путешествие, многочисленные друзья.
     – Впервые меня провожают,– сказала Маша,– и радостно, и грустно мне. Вика, ты, говорят, умеешь будущее предсказывать?
     – Я не предсказываю, я вижу будущее. Только никому о нём не рассказываю, потому что это может очень сильно повредить человеку.
     – Почему?
     – Потому, что вероятность того, что я видела настоящее, а не ложное будущее, весьма высока, но не стопроцентная. А человек начинает подстраиваться под то, что ему рассказали. И вся жизнь может быть испорчена.
     – Ну, скажи мне, вернусь ли я сюда через год?
     Вика закрыла глаза и немного помолчала. Потом сказала:
     – Так и быть, Сабля, только ради нашей дружбы… Ровно через год ты будешь здесь, на Базе. И ты будешь очень счастливой женщиной.
     – Девушкой…
     – Нет, женщиной. Замужней и слегка беременной.
     – Вика, ну, не шути так…
     – Ты просила, я сказала. Без шуток. Кроме "слегка". Теперь ты будешь маяться, но это тебе наказание, чтобы с глупыми просьбами ко мне не лезла.
     – Виченька, спасибо тебе огромное. Ты в меня вселила тайную радость и безумное желание жить. Может, скажешь, кто мой суженый?
     Вика сложила из трёх пальцев известную фигуру и поднесла к Машиному носику. Покрутив кукишем, промолвила:
     – Фигушку тебе, Сабелька. Сама узнаешь.
     Скомандовали погрузку на крейсер. Маша обнялась с Викой и потянулась руками ко мне. Я наклонился, и Маша поцеловала меня в губы своими огненно-горячими губами.
     – Люблю тебя,– шепнула она и побежала к крейсеру. Взойдя на аппарель, обернулась и помахала нам рукой.

     – Вот девушка и объяснилась тебе,– спокойно сказала Вика,– и пока бежала до крейсера, всё повторяла мысленно: "Люблю тебя. Люблю тебя.".
Знаешь, если бы Сабля была повыше ростом и немного, скажем так, пофигуристее, то лучшей жены для тебя бы и не было.
     И добавила, глядя на мою изумлённую физиономию:– Ну, кроме меня, разумеется.
     – Ох, и получит сейчас кто-то по тому месту, где у котёнка хвост!..   
     – А ты сначала поймай!
     Но догнал я легконогую Вику только тогда, когда она уже плюхнулась на сидение нашего джипа.

                Глава VI

                Полку артефактов прибыло.

     Туман воспоминаний рассеялся. Мы опять сидели на берегу Великого Океана. И берег этот был усеян расчленёнными трупами ксатов.
     – Нам надо попасть на самый большой женский остров Атиа,– сказала Вика,– сегодня ночью там будет празднество в честь богини Иси. Она покровительница рыбаков и всех, кто выходит в море. Поэтому праздник происходит на берегу, при свете факелов. Почему ночью? Потому, что ночью ксаты и ксавы спят. Но на этот раз они решили пойти на хитрость. Выспаться днём, а ночью напасть на лардов. Кроме того, они знают, что мы будем приглашены на праздник. И надеются захватить нас в плен. Их будет очень много – вся гвардия. И ксавы. Сможем ли мы управиться вдвоём?
     – Трудно сказать. Надо провести рекогносцировку места предстоящего праздника.
     – Тогда садимся на скутер и вперёд, на Атиа!
     – Скутер сначала надо починить…
     – Да покажу я тебе ту клемму, которая отсоединилась. Пойдём скорее.

     Починка скутера заняла полминуты. Я столкнул его на воду, мотор взревел. Вика уселась позади и обхватила меня руками за талию, плотно прижавшись к спине.
     – Если ты будешь так прижиматься грудью, я не смогу управлять скутером,– мысленно сказал я Вике, и она послушно чуть отодвинулась назад. Так же мысленно объяснила мне наш маршрут.
      На полном ходу мы проскочили мимо острова Пенг, где обитал я, мимо острова Туск и маленького островка Эдия. Названия всех островов у лардов состояли из четырёх букв. Мужской остров – три согласные буквы и одна гласная. Женский – наоборот, три гласных и одна согласная. А все имена у лардов были трёхбуквенными. У мужчин – две согласных и гласная. У женщин – наоборот.
     Острова были расположены очень скученно, и вскоре на горизонте показался остров Атиа. На наше счастье, по пути нам ксавы не встретились. Впрочем, скорость у скутера была выше, чем у ксавов. Через пару минут мы были на острове. Ещё подъезжая к острову, я увидел горную гряду, тянущуюся вдоль берега в сотне метров от воды.
     – Всё. Вдвоём справимся,– сказал я Вике, когда мы слезли со скутера.– Повелитель камней нам поможет.
     – Стены из камня протянешь до океана,– догадалась Вика.
     – Угу, но не сейчас, а вечером, перед самым праздником. Сюрпризец гвардейцам будет.

     Вика повела меня к храму, находя при помощи колдовства дорогу в незнакомой местности. Между скал был широкий проход, шедший вглубь острова. Тропа, даже можно сказать – дорога, пройдя скалы, вела через густой тропический лес. Запах прелой листвы, пение птиц, верещание каких-то зверьков – всё удивительно напоминало тропики Земли или Ле ри с аналогичным климатом.
     Храм был виден издалека. Величественное здание из тёсаного камня с колоннами и портиками. Фундамент храма из огромных каменных блоков был очень высоким. От подножия вверх вела широкая лестница, богато декорированная по краям. У входа в храм стояли две лардессы с копьями. На копьях сверкали на солнце новенькие стальные наконечники. Храмовая стража получила наши подарки одной из первых.
     Нас сразу узнали, но вовнутрь разрешили пройти только Вике. Мужчине нельзя было. Я присел на тёплые каменные ступеньки лестницы и приготовился ждать.
     Вика вернулась довольно быстро. Вместе с ней вышла из храма высокая седоволосая женщина. Язык почему-то не поворачивался назвать её старухой, хотя и видно было, что лет ей немало.
     – Это Ита, верховная жрица храма. А это мой муж, Сергей. Муж – это, как бы, постоянный спутник.
     – Мне знакомо значение слова "муж",– ответила ей Ита,– когда-то у моего народа существовал институт брака.
     – У лардов?!
     – Нет, не у лардов, а у ксардов. Это далёкие предки лардов, попавшие на эту планету в результате аварии космического корабля. Корабль вёз колонистов на другую планету, но из-за поломки навигационных приборов, а затем и двигателей, оказался на Океании, как вы её называете. Здесь колонисты разделились на две группы. Одна предпочла остаться на островах, другая отправилась на дно океана. Теперь это ларды и ксанты.
     Подлость ксантов заключалась в том, что они взяли с собой всё научное и технологическое оборудование, всех учёных и инженеров. Взяли подводные лодки и весь металл, оставшийся от космического корабля. Оставили лардов без всего, что привезли с родной планеты. Лардам пришлось выживать в труднейших условиях. Но они освоили земледелие, рыболовство, смогли выжить и расселиться по островам. Ксанты сначала пытались создать посёлки на дне. Потом обнаружили подводный горный массив, изобилующий пещерами и гротами. Там они и основали свой город.
     Теперь они хотят завоевать всю планету. Но своими жизнями ксанты рисковать не хотят. Их слуги  ксаты,мало пригодны для боевых действий на суше. Поэтому ксанты стараются захватывать лардов в плен, чтобы создать из них сухопутную армию. Особенно охотятся за женщинами – чтобы они рожали в плену, а дети, воспитанные ксантами, будут послушными рабами-воинами.
     Ваше появление спутало ксантам все карты. Вы дали лардам стальное оружие и их уже не так просто будет одолеть. И потом, вслед за вами, придут другие представители вашей цивилизации. Они вряд ли дадут ксантам покорить лардов. Так что, мечты ксантов о мировом господстве рушатся. Это их озлобляет. Нападение, которое они готовят этой ночью, это всплеск бессильной ярости.
     И ещё у ксантов есть большая проблема – они вырождаются. В то время, как лардов становится всё больше и больше, ксантов – всё меньше и меньше. Не удивительно: жизнь без солнца, при постоянном искусственном освещении, без ветра и свежего воздуха не способствует появлению здорового потомства. Дети рождаются хилыми и, порой, умственно неполноценными. Ксанты пытаются влить в своих потомков струю свежей крови. Но скреститься с ксатами у них не получилось. А с лардами… За много поколений, проживших на дне океана, ксанты стали несовместимы с лардами, хотя и были раньше одним народом. То есть, потомство появляется, но такое же слабое и болезненное. Ваших товарищей, которых ксанты захватили, они погубили своими сексуальными экспериментами, пытаясь скрестить их и с лардами, и с ксатами. (Мы с Викой внутренне ахнули от ужаса). В живых осталось только двое.
      Благодаря своему дару ясновидения, я могу следить за тем, что происходит в городе ксантов. Так что и о нападении я знала и хотела отменить праздник. Кроме того, ксат, которого вы оставили в живых на Инии, приплыл на наш остров и предупредил нас о том, что готовится этой ночью. Мне трудно было бы объяснить лардессам, почему надо отменить праздник. Но, если вы говорите, что всё будет в порядке, то ночью все мы придём на берег. Мне ещё необходимо поговорить с королевой нашего острова. У неё сейчас большое горе – пропала её дочь. Но на празднике она обязана быть. Надо, чтобы она была в курсе грядущих событий.

     Наступил вечер. Багровое солнце опускалось в океан. Красив закат на Океании. Но Вике и мне сейчас не до красот. Десантная капсула доставила нам с орбиты всё необходимое для ночной "забавы". С Итой обсудили все детали до мелочей. Ита, в свою очередь, проинструктировала младших жриц и храмовую стражу. Жителям острова было объявлено, что праздник начнётся необычно, не так, как всегда. И они должны во всём следовать указаниям жриц и стражниц.
     Я грел в руке Повелителя камней. В кармане шортов лежал и ждал своего часа Клинок смерти. Но и обычным вооружением мы не пренебрегли. Возле ног Вики на расстеленном брезенте лежала снайперская винтовка и пара автоматов. Магазины к оружию небольшой кучкой. Две сумки с противодиверсионными гранатами, предназначенными против боевых пловцов. Четыре одноразовых гранатомёта. И, как вершина всего – контейнер с четырьмя ракетами. Оставалось только дождаться ксатов.

     – А знаешь, Серёжка, Ита сказала, что двое наших остались в живых, так вот одна из этих двоих – Сабля.
     – Ты это на основании своего предсказания будущего Сабли на космодроме, перед её отлётом?
     – Нет, просто я чувствую, что она жива.
     – Значит, ты её обманула насчёт её будущего? Ай, нехорошо.
     – Нет, не обманула. Я ей правду сказала.
     – Она же с нами будет возвращаться?
     – Да.
     – Ну, и за кого она выйдет замуж? За космолётчика с нашего крейсера? Или за ларда?
      – Серёжка, не приставай с глупыми распросами!
     – Мне же интересно узнать…
     – Есть такая поговорка: "Всякому овощу – своё время". Твой кочан ещё не созрел для такого знания,– и постучала кулачком по моей голове.
     Я легонько постучал по её голове:– А твоя тыква, значит, созрела?
     – Моя-то тыковка созрела, потому что я знаю…
     Наш разговор был прерван появлением островитянок. Мы издали увидели огни множества факелов (солнце уже село). Впереди шла храмовая стража, затем королевские стражницы. За королевой со свитой шла Ита с младшими жрицами. Следом толпой валили простые жительницы острова.
     Лодки, на которых жрицы должны были выплыть в океан, на этот раз не качались на волнах, а были вытащены на берег. Я и Вика стояли почти у кромки воды, а островитянки остановились шагов за двадцать до нас. К нам подошла только Ита, в сопровождении четырёх стражниц.
     – Они идут, точнее, плывут,– сказала нам Ита.
     – Мы их достойно встретим,– ответила ей Вика и обратилась ко мне:– Счастливчик, первыми на берег выйдут два отряда. Они должны соединиться в районе прохода между скал и перекрыть проход. Чтобы никто не мог уйти с берега. Пора ставить стены.
      – Ладно, Ведьма (начинался бой и ни Вики, ни Серёжи больше не было).
     Повелитель, как всегда, безукоризненно выполнил поставленную ему задачу. Две каменные стены протянулись от скал возле прохода, до океана, заходя в воду метров на полста. Высота их была десять метров, но снаружи они были абсолютно гладкими, полированными. Так что забраться на них не представлялось возможным без специального оборудования. А оно у ксатов вряд ли есть, так как появление стен будет для них полной неожиданностью.
     Вика запустила в океан четыре лодки-фантома. Всё в них было как настоящее: горели факелы, гребли вёслами гребцы, в каждой лодке стояли жрицы в белых одеждах с дарами богине Иси.
     Я извлёк Клинок. Он пел торжественно и сурово. Значит, умертвит множество врагов. Расстояние, на которое он мог удалиться от меня, составляло примерно метров двадцать пять. Мне придётся зайти в воду, чтобы увеличить зону его действия. Крутанул Клинок вокруг оси, в темноте возник сияющий мертвенно-белым светом двухметровый диск. И погрузился в воду.
     Ксаты "купились" на фантомы. Факела, хотя и были фантомными, но свет давали. Мы увидели, как из воды взметнулось множество ластов, пытаясь ухватить лодки за борта. Но, пройдя сквозь изображения, ласты плюхнулись в воду. А к лодкам уже летели две гранаты. Вике не хватило сил добросить свою гранату до лодок, но радиуса поражения для ксатов хватило. Моя граната упала чуть впереди лодок. Из воды выросли два всплеска. А в океан полетела следующая пара гранат.
     Клинок смерти двигался под водой ничуть не медленнее, чем на воздухе. И поверхность воды начала покрываться всплывавшими фрагментами тел гвардейцев-ксатов, а также ксавов.
     Гранаты летели в воду по всему участку между каменными стенами. Клинку гранаты повредить не могли, а ксавов и ксатов глушили исправно. И вскоре воды не было видно под слоем глянцево-чёрных тел. Расталкивая эти тела и куски тел, ко мне устремился черный треугольный плавник. Я стоял по колено в воде, к счастью, не успев зайти глубже.
     – Счастливчик!– ахнула за спиной Вика.
     Я выпрыгнул из воды мощным толчком обеих ног вверх и в сторону. В прыжке вырвал из расстёгнутой кобуры, висевшей на поясе, пистолет. На мелководье, где я только что стоял, плюхнулся ксав. Но его острозубая пасть ухватила только воздух. И тут же в его голову полетели двенадцать разрывных пуль, оставляя после себя дыры величиной с чайное блюдце. Мгновенно засунул в пистолет запасной магазин. А лардессы, радостно вопя, подскочили к ксаву и молниеносно вытащили его на берег. Стража не успела их остановить, ибо с восторгом наблюдала за избиением своих заклятых врагов. Это, действительно, не было сражением – это была бойня, кровавая мясорубка. Я и не видел живых ксатов, только их трупы и части тел.
Клинку, похоже, приходилось туго с таким количеством врагов. Он пропустил ксава, который напал на меня. И резал гвардейцев не так аккуратно, как простых солдат-ксатов на пляже Инии – острова, где жила Вика. В воде плавали отрубленные ласты, разрезанные наискось тела, головы гвардейцев и хвосты ксавов.. Но ксаты всё ещё не отступали. Как же – элита, гвардия! Я стоял в воде уже по пояс. Что-то ткнулось мне в спину. Обернулся. Это Вика протягивала мне ракетный контейнер.
     – Сейчас подлодки всплывут,– предупредила она.
     Я вскинул контейнер на плечо, снял с предохранителя. Скинул крышечку лазерного целеуказателя. В сотне метров от меня вода взбурлила и над поверхностью стала вырастать рубка подводной лодки. Но на ней уже красовалось красное пятно целеуказателя. Я плавно потянул вниз спусковой рычажок. Рядом с первой подлодкой начала всплывать вторая. А из контейнера за мою спину вырвался сноп огня, озарив стоящих на берегу островитянок. Ракета ещё неслась огненной молнией к подлодке, а я переместил прицел на рубку другой лодки. И снова вспышка из контейнера, и вторая ракета устремилась в ночной океан, неся смерть своей цели.
Взорвалась первая ракета, оставив качаться на воде сигарообразную стальную тушу без рубки. Вторая ракета попала в основание рубки у самого корпуса и переломила подлодку напополам. Обе части сразу же исчезли под водой.
     И тогда началось бегство ксатов. Я зашел в воду по шею, держа наготове в поднятой руке гранату. Вика со снайперкой "пасла" меня с берега. Вокруг меня плавали разрубленные Клинком ксаты и ксавы.
     Над поверхностью океана словно взошла луна – это из воды появился сияющий диск Клинка смерти. Он подлетел ко мне и послушно лёг в протянутую руку, мурлыкнув довольно при этом. Значит, битве пришёл конец.
     Я повернулся к берегу и показал Вике скрещённые руки – всё закончилось. Вика что-то сказала Ите, та отдала какие-то распоряжения и сотни островитянок бросились в воду. Одни тащили к берегу куски разрубленных ксавов. Мясо ксавов на островах считалось деликатесом, так как очень вкусное, но добыть его весьма нелегко. А тут сразу столько!..
     Другие лардессы буксировали тела ксатов за стены и там выталкивали их подальше в океан. Что ж, у морских хищников сегодня будет неплохая пожива.
     Спустя некоторое время, удалось очистить прилегающую к берегу акваторию. Часть тел и подлодку без рубки унесло волнами в океан. И праздник начался. На воду стащили настоящие лодки, а не фантомные. И жрицы отправились приносить дары богине под красивое хоровое пение столпившихся на берегу лардесс.
     Потом на берегу разожгли костры и начали пировать. И, конечно, прямо тут же, жарили во множестве мясо ксавов. Мне и Вике преподнесли на блюде сочные, ароматные, обжаренные с приправами огромные куски ксавятины (тьфу, язык сломаешь). Вика поколдовала немножко и сказала, что теперь можно есть. Вкус был необычным, но приятным.
К нам подошла королева, поблагодарила и сказала, что мы всегда желанные гости на Атиа. Ита подошла перед самым окончанием праздника. Она попросила не убирать созданные Повелителем стены из камня.
     – Пусть они служат памятником этой великой победе над ксатами. И всегда ограждают место всех последующих праздников.
     Что ж, нам это ничего не стоило и мы оказали Ите любезность. А Ита продолжила:– Вы владеете двумя могучими артефактами. Я хочу присоединить к ним третий. И тоже очень могущественный. Делаю это согласно завещанию своей матери. Она велела мне присоединить Кулон к Властелину гор и Непобедимому мечу. Эта троица сделает вас подобным богам. Однако, я знаю, что в сердцах у вас только добро и артефакты эти послужат добрым делам.
     После этих слов Ита сняла со своей шеи золотую цепочку, на которой висел Кулон, и протянула его Вике. Вика горячо поблагодарила Иту за бесценный подарок. Одела цепочку с ярко-желтым крупным камнем в красивой золотой оправе. Внутри камня светился крошечный зелёный огонёк. Когда камень оказался у Вики на груди, он сверкнул ослепительной вспышкой и опять вернулся в прежнее состояние.
     – Кулон признал тебя своей хозяйкой,– сказала Вике Ита,– он увидел, что я отдала его тебе по своей воле. Если бы кто-то вздумал отнять или украсть его у меня, то для похитителя это бы закончилось очень плохо. Теперь Кулон нельзя отобрать силой у тебя.
     – Вот, Серёжка, теперь у меня тоже есть артефакт, можешь мне завидовать, бе-бе-бе,–  показала Вика мне язык.
     – Совсем она у тебя ещё маленькая девочка,– улыбнулась ласково Ита, которая не поняла русского языка, но по интонации и жесту догадалась.
     – А в чём сила Кулона?– спросил я у Иты.
     – Постойте, погодите,– замахала руками Вика,– я сама всё отгадаю.
     И она начала что-то беззвучно наговаривать.
     – Колдуй баба, колдуй дед, колдуй серенький медведь,– усмехнулся я.
     – Не хами,– строго сказала Вика,– у тебя есть меч, а у меня есть щит. Кулон создаёт защитное силовое поле. Причём, изменяющее свою
конфигурацию по желанию владельца,–всё это на языке лардов, чтобы Ита поняла.
     – И ты знаешь, как управлять Кулоном?– немного удивлённо спросила Ита.
     – Да. Надо, конечно, потренироваться, привыкнуть…
Ита уважительно посмотрела на Вику:
     – Что же, Кулону повезло – у него весьма достойная новая владелица.
     – Прежняя не хуже.
     – Насколько вперёд ты умеешь видеть будущее?
     – Простое – лет на двадцать. Сложное – на двенадцать-четырнадцать лет.
     – Это много, учитывая твою молодость,– сказала Ита и обратилась ко мне:– Я была не права, она не маленькая девочка. Она – великая колдунья.
     – Это для вас она великая колдунья, а для меня – маленькая девочка.– И решил подразнить Вику:– маленькая и глупенькая.
     – Ты-ы-ы!– взвизгнула Вика,– в ксата превращу! А Клинок тебя пошинкует!
     – Не хулиганьте оба,– укорила нас Ита,– я-то знаю, как вы сильно любите друг друга. Прекраснее пары нет во всей Вселенной.
     – Да уж, пары…– вздохнула Вика.
     Я, в который раз, почувствовал, что моя жена что-то таит от меня, что-то не договаривает. И не утерпел:
     – Иванова, а не пора ли устроить тебе допрос третьей степени с пристрастием?
     – Не при Ите же!..
     – Давай, Сергей, ты устроишь ей допрос завтра, после того, как она утром поговорит со мной. Придёшь утром в храм, Вика?
     – Конечно, приду.
     – А сейчас покажи мне, как ты владеешь силой Кулона,– отвлекла наше внимание от щекотливых вопросов Ита,– чтобы я была полностью спокойна.
     – Пожалуйста,– согласилась Вика и отошла от меня и Иты на три шага.– Включила. Сейчас поле меня облегает по форме фигуры на расстоянии в несколько миллиметров от тела.
     – Сергей, брось в голову Вике этот камень,– протянула мне Ита кусок горной породы,– смелее, не бойся за неё.
     Я кинул камень в Вику. Было впечатление, что он коснулся её головы, после чего, отскочив, упал в траву. Вика стояла и улыбалась, цела-целёхонька.
     – Расширь радиус до полуметра,– сказала Ита,– Сергей, подойди к Вике и обними её.
      Я подошёл и обнял круглые покатые плечи. Мне так нравилось, что Викины руки, полные у плеч, плавно перетекают в тонкие запястья и узкие ладони.
     Ита недоумённо хмыкнула и тут же стала отступать назад, поскольку невидимая сила отодвигала её. Остановилась Ита в нескольких шагах от нас.
     – Максимальный диаметр поля – десять метров, по пять метров в сторону,– пояснила она Вике,– но как Сергей прошёл через поле? Ты его отключала?
     – Не отключала. Просто на него поле не действует.
     – Почему? Оно действует на всё, что снаружи поля. Изнутри поля ты можешь бросить камень и он вылетит за пределы поля. Можешь высунуть за границу поля руку или ногу. Но ничто и никто не может пройти через поле извне.
     – Но если я высунула из поля часть тела, я же могу вернуть её обратно в поле?
– Разумеется.
     – Вот поэтому Серёжа и прошёл через поле. Он же – часть меня, как и я – часть его. Наши артефакты признают нас обоих своими хозяевами.
     – То есть, вы – единое целое в двух лицах?
     – Точно.
     – Наконец-то я увидела такое чудо!– Восторгу Иты не было предела,– всё-таки, есть такое на белом свете! Как замечательно! Я так рада за вас!
     – Спасибо,– сказали мы хором.
     – Всё. Я абсолютно спокойна. Кулон – в надёжных руках.
     Мы проводили Иту до храма, попрощались с ней и вернулись на берег. Остаток ночи проведём в палатке на берегу. Всё же часа три поспать удастся.
     Вика очертила на песке вокруг палатки круг и прочла заклинание. Теперь никто и ничто не могло пересечь этот круг, пока Вика не снимет колдовство. Даже, если ночью мне приспичит выйти  по нужде, я буду вынужден делать это у границы круга. Зато спать можно спокойно. И танк через круг не проедет. И снаряд не пролетит.

                Глава VII

                Плен.

     Проснулся  я с первыми лучами солнца. Двадцати восьми часовые сутки на Океании давали возможность и выспаться, и переделать за день все дела. Но мы к ним пока так и не привыкли. Спать ложились поздно, вставали рано.
     Тяжесть тёплого тугого бедра была приятной и привычной. Вика переняла от Кати привычку во сне забрасывать на меня ногу и класть руку мне на грудь, прижавшись к моему боку всем телом. Хоть и очень редко, но доводилось нам спать порознь. И я никак не мог в таких случаях заснуть, оттого, что не лежала на мне Викина нога. И не хватало её дыхания, легким дуновением касавшегося меня.

     Чёрт! Какие-то смутные подозрения… Или сегодня что-то неприятное должно случиться, или я совсем "нюх потерял". Но это неприятное будет потом. А сейчас палатку охраняет заколдованный круг и рядом со мной лежит самая прекрасная женщина во всей Вселенной. Самая желанная.
     – Ой, льстец,– шепнула Вика и поднесла к моим губам свою ладошку. Знает ведь, как я люблю её целовать.
     Когда мы вылезли из палатки, солнце уже начинало припекать. Вика сняла заклинание с круга.
     – Мне "в кустики", отвернись.
     – Целомудренная ты моя…
     – Приличные семьянины, нет – семьяны, нет – семьяне, занимаются два-три раза в неделю тем, что ты проделал четыре раза за утро. Всё, можешь оглянуться.
     – Пойдем на минутку в палатку, радость моя.
     – Тебе мало?
     – Мне тебя всегда мало…
     – Зверь, он и есть зверь,– вздохнула,– я бы и пошла, но ведь Ита ждёт. Ещё неизвестно, можно ли мне войти в храм после того как согрешила с мужчиной.
     – Всего-то четыре разика…
     – А два раза перед сном ты не считаешь?– и направилась к океану.
     – Стой!
     Чем хороша армейская выучка: не спрашивает, зачем и почему, а послушно остановилась.
     – Я не купаться, я только умыться.
     – Подожди,– сунулся в палатку и вытащил из кобуры пистолет. Снял с предохранителя. Патрон всегда в стволе. Привычка. – Можешь умываться.
     Вика зашла в океан по колено и стала плескать воду на лицо. Я был настороже и чёрный плавник, несущийся к берегу, заметил сразу.
     – Вика, на берег!– и трижды выстрелил в воду около плавника. Пуля в воде теряет свою пробивную силу, но спина ксава была совсем близко к поверхности. Во всяком случае, плавник стремительно повернул в сторону открытого океана. Где второй ксав? Отряхивая с себя струи воды он в гигантском прыжке вылетел из глубины в направлении Вики. Она была уже на берегу, а все оставшиеся в магазине девять разрывных пуль, настигли ксава ещё в воздухе. Мощный всплеск на мелководье, куда рухнула туша. Вот ведь, не подвела интуиция. Хотя нет, неясное беспокойство так и не прошло.
     – Нас не оставляют своим вниманием господа ксанты,– резюмировала Вика.
     – Похоже на то. Завтракаем, заколдовываешь палатку, и идём к храму.
     – Зря не дал мне Кулон испытать. Хотела бы я посмотреть, как этот ксав об поле грохнется.
     – Да забыл я совсем про Кулон.

     Сразу за скалами с дороги было видно гладь озера. С гор в него с шумом падал водопад.
     – Искупнуться бы…– жара меня донимала.
     – В чём же дело? Хотя у озера нехорошая слава с недавнего времени. Здесь, во время купания, пропала дочка королевы острова. Тело так и не нашли. Впрочем, могло под скалы затянуть. Будь аккуратнее!
     – Слушаюсь, маменька,– и увернулся от подзатыльника,– но сначала доведу тебя до храма. Сбегаю искупаться, пока ты беседуешь с Итой. Послушай, ты не могла бы заглянуть в моё ближайшее будущее?
     – Серёжка, я тебе сто раз объясняла, что ясновидцы могут заглянуть только в чужое будущее, а в своё не могут.
     – Но ведь… А, ну, да…
     – Вот именно. Ни в своё, ни в твоё. Кстати, отдай-ка мне Повелителя и Клинок. Пойдёшь купаться, а здесь есть любопытствующие зверюшки, навроде белок. Не хотелось бы потом искать наши артефакты по дуплам деревьев.
     – Забирай. И, выйдя от Иты, дождись меня у входа в храм. Обязательно.
     – Хорошо.

     Целоваться перед храмом мы не стали. Вика только улыбнулась мне ласково и помахала, сгибая кончики пальцев, словно котёнок скребёт коготками  – этот жест тоже переняла от Кати, как и высовывание кончика языка, как и некоторые слова.
     Я легкой трусцой добежал до озера, скинул футболку и шорты. С наслаждением нырнул в тёплую, чуть солоноватую воду. Быстро доплыл до водопада, вылез на каменную площадку и встал под струи ледяной воды. Вот это бодрит! Выдержал не больше, чем полминуты. Снова прыгнул в тёплое озеро, нырнув довольно глубоко. Ай, да контрастный душ!
   То, что произошло дальше, под водой, заняло считанные секунды. Ко мне рванулось несколько чёрных теней. Сильные ласты прижали мои руки к бокам и одновременно натянули на меня мешок из плотной материи с отверстием для головы. Мешок был узким и длинным, дойдя мне до самых пяток. Руки были прижаты к телу мешком – не согнёшь, можно только пошевелить пальцами. На голову мне одели прозрачный шар с двумя коробочками по бокам. В шар тотчас стал поступать воздух, вытесняя из него воду. И вот я могу свободно дышать, о другой свободе и речи нет. Двое здоровенных ксатов буксируют меня к скале в глубине озера. А под навесом скалы – вход в тоннель. И меня быстро тащат по тоннелю в сторону океана.
     – Серёженька!– раздаётся в мозгу Викин вопль,– я бегу, я несусь!
     В чёрном мраке тоннеля, через который меня стремительно буксировали ксаты, впереди замаячило пятно света. И вот мы выскочили из тоннеля в океан.
     – Вика, отдай Повелителю приказ уничтожить тоннель, ведущий из озера в океан. Не запечатать, а именно уничтожить.
     – Сейчас, сейчас... Тут на меня ксаты лезут и уж очень здоровенные. Похоже, это даже и не гвардия, а ихний спецназ. Ну, да Клинку всё равно, кого кромсать. Ты где?
     – Вытащили из тоннеля в океан. Возле входа в тоннель – огромная стая ксавов. Вот куда они меня тянут – тут подводная лодка на глубине.
     – Всё, с ксатным спецназом расправилась. Я уже у озера.
     – А меня уже пропихнули в люк подлодки. Лодка сразу дала ход. И не маленький. Так что я быстро от тебя удаляюсь. Ты там поосторожнее...
     – Тоннель прошла, Клинок всех ксавов порубил на форшмак. Тоннель ликвидировала. И что теперь? Теперь надо набирать запас воды и пеммикана и идти к городу ксантов, тебя вытаскивать. Как там в сказке говорилось: одела Алёнушка железные башмаки, железную шапку, взяла железный посох и пошла выручать своего суженного. Правда, пока представления не имею, куда и сколько времени идти. Но дойду.
     – По воде, аки Иисус Христос?
     – Опять забыл про Кулон? А поле и в воде действует. Вот сейчас стою на дне, надо мною толща воды. Так, начинаю медленно всплывать. Надо собираться в путь-дорогу дальнюю...
   
     Попав в подлодку, я думал: " Ну, только снимите с меня эту смирительную рубашку, я покажу вам, что такое рукопашный бой в ограниченном пространстве. Видывали мы спецназовцев и покруче ксатовых".
     Но надеждам моим не суждено было оправдаться. Смирительную рубашку с меня никто снимать не собирался, наоборот, натянули поплотнее, так, что она теперь была ниже пяток и колени, как и руки, были стянуты материей. К тому же подлодка оказалась мокрого типа, то есть воду из рубки не откачивали. А в воде ксаты передо мной имели преимущество - всё же это их стихия. Не на суше, чай. Там я бы имел шансов поболее.
     От нечего делать, я принялся про себя считать секунды, чтобы знать, сколько времени мы будем плыть до города ксантов. А в том, что меня везут именно туда, я ни минуты не сомневался.
     – Серёжа, брось заниматься ерундой,– корпус лодки Викины мысли не экранировал,– скажешь мне, когда вы доберётесь до места. А я тебе сообщу, сколько времени вы плыли.
     – Ладно. Ты как, в порядке? Чегой-то мне тебя не хватает...
     – Чувство юмора не утратил, значит, не всё так уж плохо.
     – Да куда хуже-то? Совсем распустился, забыл, что на войне. Искупаться, видите ли, захотелось! Всё-таки постоянное присутствие рядом красивой женщины сильно расслабляет. Ведь было же предчувствие опасности!
     –- Ты его отнёс ко мне. И на берегу спасал, и до храма проводил, и потом велел тебя дожидаться, не ходить одной. А я, балда, о тебе не позаботилась. Могла бы подождать на бережку, пока ты искупаешься. Или сказать, чтобы подождал возле храма, а потом вместе купаться пойдём. Вдвоём-то они бы нас ни за что не одолели. С тремя-то "К"! Прости меня, дуру, родной мой. Это я во всём виновата. Знала ведь про твоё ожидание неприятностей.
      – Не винись. Случилось то, что случилось. Говорят, что в жизни надо всё испытать. Вот теперь я знаю, каково это - в плен попасть. Честно говоря - хреновато. Лучше в плен брать, чем попадаться. Ну, да ещё не вечер!
     – Серёженька, любимый, ты только на рожон зря не лезь. Я приду, я уже собралась, сейчас выхожу. Три "К" тебя выручат.
     – Три ка, это что? А, понял: Камень, Клинок, Кулон.
     – Угу. Всё, сеанс связи прерываю, захожу в океан. Сначала буду идти примерным курсом, потом вычислю, куда направляются подлодки и ксавы. Там и должен быть город. Мне ещё надо научиться управлять Кулоном под водой. Пока плохо умею. Ты жди меня, на неприятности не нарывайся. Эти придурки, я про ксантов, на всё способны. Я за тобой слежу. Чмоки, ненаглядный мой.
   
     Подводная лодка шла очень долго. Я задремал, сидя на каком-то выступе в рубке. Свалиться с него не боялся, с боков меня зажимали телами два ксата-спецназовца, сторожа каждое моё движение. Сторожите? Ну-ну. А я пока посплю. Рано или поздно, но балахон этот с меня снимут. Там и станцуем танец ксатовяк.
   
     Но вот движение подлодки прекратилось. Палуба давит на ноги - начали всплывать. Из рубки с шумом стала вытекать вода. Похоже, прибыли . Вместо люка вверху рубки, раздраили низенькую дверцу, ведущую на палубу (экипаж подлодки состоял из обычных, полутораметровых ксатов). Моя стража, числом шесть, вытолкнула меня на палубу, оттуда по сходням сволокла на пирс. Приподняли мешок до щиколоток, и я мог делать узенькие семенящие шаги. Попробовал, загребая пальцами рук материю, приподнять свой "наряд" повыше. И тут же получил здоровенную оплеуху ластом спецназовца. Нехилый был удар, меня аж качнуло. Но я-то могу влепить покачественнее, только балахон снимите!
     Огляделся вокруг. Пирс находился в огромном гроте, который ярко освещали многочисленные прожектора. В гроте было множество пирсов, по обе стороны которых стояли подлодки. База подводных сил, чего тут гадать. Лодок штук тридцать, но некоторые места у пирсов пустуют. Очевидно, подлодки в походе. Что ж, надо признать, подводный флот, по меркам этой планеты, очень мощный. Впечатляет. И что дальше?
     По громкой связи, на языке ксатов, который я знал благодаря Викиному колдовству, под сводами грота раздалось:
     – Спецкоманда, доставьте пленника на второй нижний уровень в лабораторию "В". После завершения сканирования, отведите его на третий нижний уровень в блок "D". Приказ адмирала.
     Ксаты вытянулись в струнку, то ли перед голосом, то ли при упоминании об адмирале. Затем знаками приказали мне идти к выходу из грота. Своё знание языка я перед ними не афишировал. Маленькими шажками двинулся к воротам базы. За воротами был длинный коридор с нескользящим покрытием на полу. Он привёл нас к лифту, куда мы всемером еле втиснулись. Лифт медленно пополз вниз.
     Выйдя из лифта, опять оказались в длинном коридоре. Даже ксаты на своих коротеньких култышках передвигались, переваливаясь, быстрее меня. И в нетерпении стали меня подгонять шлепками ластов. Особенно усердствовал ксат, отпустивший мне оплеуху на пирсе. Я запомнил его по маленькому шраму на щеке.
     Долго ли, коротко ли, но до лаборатории мы доползли. Про сканирование мне объяснять не надо. Сейчас только в полевых условиях допрашивают пленных дедовскими методами. А доставив пленника на стационарный объект, сканируют его мозг, получая всю информацию без запирательств, обмана и утаивания. Гуманно, без пыток. Правда, первые сканеры делали допрашиваемых полуинвалидами. Но кого волнует судьба пленного, когда из него выкачали всё, что он знал? Будем надеяться, что ксанты продвинулись в сканировании достаточно далеко и "овощем" я не стану.
     Вошли в лабораторию. Просторное помещение с креслом посередине. Над креслом - шлем с проводами. До обручей, значит, ещё не добрались. У кресла стояла ксантка в белом халате. Впервые увидев живого ксанта, я с интересом её разглядывал. Роста она была высокого, похожа на человека, только весьма худосочного. Тонкие руки, из халата торчат тоненькие ноги. Кожа белая, но нездорового желтоватого оттенка. Ресницы белые, глаза навыкате, губы тонкие. Да, уж, такая родит здоровое потомство, жди - вспомнились слова Иты о вырождении ксантов.
     Ксантка приказала ксатам:
     – Снимите с него это,– показала на балахон,– и усадите в кресло.
     Наконец-то развязали шнур, стягивавший низ моего мешка и потащили материю вверх, к голове. Я терпеливо дождался, пока меня освободят от мешка полностью. Руки, от долгого пребывания в одном положении, чуть подзатекли. Значит, начнём с ног. Тот, что бил меня на пирсе, под раздачу пошёл номером первым. Получив удар ногой в бок, он сшиб столик с какими-то приборами, долетел до стены, качественно об неё приложился и медленно сполз на пол. Хруст его костей при ударе я слышал явственно.
     Нога, с замаха вперёд, пошла назад и пятка влепилась в ксата, который хотел сзади обхватить меня своими ластами. Не успел. Шмякнувшись об входную дверь, прилёг отдохнуть у порога. А меня уже не было на том месте, где стоял только что. Смещаясь в сторону, я резко повернулся на сто двадцать градусов, метя ногой в голову ксата. Он попытался прикрыться ластом, но я легко пробил этот слабый блок. От удара в голову, он сшиб с ног своего соседа, которому прилетело туда, где у человека находится печень. Наверное, у ксатов там тоже какой-то чувствительный орган, уж больно громко спецназовец взвизгнул. Последнему, разминая затёкшие руки, провёл прямой удар в корпус и хук в ухо, точнее, в дырку, расположенную там, где у человека ухо. Посмотрел на испуганную ксантку и сказал на их языке:
     – Не бойся, самок не бью (нет у них в языке слова "женщина").
     Она торопливо закивала, так же торопливо приложила к лицу респиратор и нажала на кнопочку распылителя баллончика, направленного в мою сторону. Густая струя газа окатила меня с головы до ног. "Вот ведь сучка, глушить её надо было",– и сознание отключилось.
   
    Пришёл в себя сидящим в кресле. Шлем на голове. Кожу под волосами как будто слегка покалывают иголочками – сканирование идёт. На руках и на ногах у меня надеты пластмассовые кандалы. Ксатов в помещении нет, вместо них – ларды с электрошокерами в руках. Крупных ребят подобрали для моей охраны. Ксантка здесь же, следит за приборами. Я - абсолютно голый, плавки с меня сняли. Ксантка смотрит на моё обнаженное тело с вожделением.
     – Какое у тебя могучее тело! И белое, не то, что у лардов. Такое роскошное тело я видела только у гиганта, которого сканировала три недели назад.
     Я понял, что она говорит про Пашу Ломова. Ксантка дотронулась до моей груди рукой, похожей на птичью лапку – кости, обтянутые кожей. Меня аж передёрнуло от отвращения. А она, не заметив этого, продолжала: – хотела бы я с тобой поразвлечься.
     – С баллончиком своим развлекайся, тварь костлявая,– сказал я ей спокойно,– засунь его, сама знаешь куда...
  Она хотела дать мне пощёчину, но я обеими руками в наручниках поставил блок. Ударившись об мои руки тощенькой ручкой, она запищала от боли. Лицо её исказила злобная гримаса.
     – Держите ему руки,– приказала ксантка лардам. Один из них привязал к перемычке моих наручников толстый шнур. Зря он это сделал. Ухватив шнур руками, я рванул его на себя. Лард, державший шнур, полетел к креслу. Я ударом обеих ног, закованных в пластмассовые ножные кандалы, отправил его в обратном направлении. Выпустив шнур, лард отлетел к стене. Какой-то летучий лард попался. Ксантка схватилась за баллон с газом, ларды вскинули наизготовку шокеры. Но тут из динамиков под потолком раздался голос, который я слышал на базе подводных лодок:
     – Лаборатория "В", что там у вас опять? Когда будет готова распечатка сканирования? Адмирал ждёт.
     Шлём с меня сняли. Пришла пора отомстить лаборантке.
     – Ну, что, довыделывалась, красотка? А ведь в распечатке скана всё это отразится. Как это будет называться? Правильно, использование служебного положения в личных целях. Думаешь, тебя за такое по головке погладят?
     Покрывшись красными пятнами, ксантка проскрежетала:
     – Я всё это сотру...
     – У-тю-тю! А это уже не шалость в рабочее время, а должностное преступление. За такое тебя отправят в казарму лардов, чистить унитазы. И пока ты будешь смывать с них дерьмо в весьма удобной позе, ларды тебя поразвлекут. Всей казармой.
    Ларды, видимо знавшие ксантский язык, не смогли удержать улыбок. Я же продолжил:
     – А ещё я кое-что скажу сейчас адмиралу. Скажу, что ты называла его тухлой селёдкой и старым импотентом.
     – Неправда! Это неправда!– сжав руки в отчаянии, крикнула ксантка.
     – Конечно, неправда. Но в скане это уже не будет показано. Любишь мыть унитазы?
     "Получи, сволочь,– подумал я,– когда мужики дерутся, баба – не лезь. Это похуже оплеухи будет". И тогда ксантка завыла в голос. Вот, стерва, нашла слабое место!
     – Заткнись! Отвечай на вопросы, тогда не заложу. Гиганту тоже предлагала поразвлечься?
     Она кивнула. Языка ксантов Паша Ломов знать не мог. Жесты?
     – Как он отказался?
     – Плюнул на меня.
     Да, Паша тоже женщин не бьёт.
     – Все наши отказались?
     – Ваших самцов было только двое. Остальные – самки. Гигант отказался, второй согласился.
     Голос из динамиков:
     – Пленного - в блок "D". Распечатку сканирования – адмиралу.
     Я вытянул вперёд скованные руки и рывком поднялся из кресла. Ларды шарахнулись в стороны. "Приятно всё же, что нас здесь уважают",- вспомнилось из песни. Передвигаться вновь пришлось семенящим шагом, насколько позволяла перемычка между ножными кандалами. Ксантка шла за мной до самой двери.
     – Ты, правда, ничего про меня не расскажешь?– умоляла она.
     Я промолчал. Пусть помучается, может, умнее станет.
   
     В коридоре, по дороге к лифту, меня настигли Викины мысли:
     – Серёжка, ну, к чему это ребячество? Ведь убить могут.
     – Не могут, я им ещё нужен.
     – Случайно могут, в запале. Ты же их лупишь, почём зря. Где же им с тобой справиться? Ткнут сзади электрошокером, включённым на полную мощность, сердце и остановится. Не думаешь обо мне, подумай о наших детях!
     – Я о них и думаю. Что я им скажу? Папа попал по своей дурости и беспечности в плен и сидел там тихо, как мышка. Ждал, пока придёт мама и спасёт. Нет, уж. Скажу детям, что я учил жестоких сволочей вежливо обращаться с безоружными и связанными пленными.
     – Ты – обормот,– и всхлипнула,– сейчас заплачу.
     – Что, что для тебя сделать, родная?
     – Пообещай, что будешь смирным до моего прихода.
     – Этого обещать не могу, не знаю, что впереди ждёт. Могу только пообещать стараться быть смирным.
     – И за что я тебя так сильно люблю?
     – Я тебя – за то, что ты не плачешь.
     – Ладно, не плачу,– шмыгнула носом,– но ты хорошо старайся.
     – Хорошо, буду хорошо стараться вести себя хорошо.
     – Иди уж, я буду подслушивать, чем там тебя в блоке "D" встретят. Я тоже иду. По дну океанскому. На красоты подводные смотреть некогда. На всякий случай, сделалась невидимой. Потом поболтаем, у меня к тебе разговор есть. Но надо, чтобы посторонние не мешали.
   
     Лифт полз опять медленно и много дольше. Видимо, третий уровень расположен совсем глубоко. Коридор, ещё коридор и ещё...
    Эти бесконечные коридоры напомнили мне о начале моей службы в Корпорации. Господи, "зелёный" охранник... Вспомнился Папа Донован, Билли Адамс...
     Вот дверь с ромбиком. Это и есть ксантская буква D. За дверью – ещё коридор. Одна из дверей в нём открыта. В неё меня и заводят. Вежливо, не толкая. Не хочется, по-видимому, плюхи от меня получать. Или адмирала боятся. Вот он, стоит у стола, длинный и сухопарый, как жердь. На чёрном мундире – всякие ордена, на плечах – золотые эполеты. Рядом с ним близоруко щурит глаза навыкате типичный учёный в белом халате. На носу очки с толстенными стёклами и жидкая козлиная бородка клинышком.
     Вся стена за ними покрыта какими-то приборами: мигают лампочки, щелкают релюшки, качаются стрелки на циферблатах. У приборов, спиной ко мне стоит высокий ксант в белом халате. Но вот он повернулся, чтобы посмотреть на меня. Тоже альбинос, тоже глаза навыкате. Похоже, это черты всех ксантов. Все они высокие и худые, все альбиносы. И вправду, это всё о вырождении говорит.
     В углу помещения, со стороны двери, стоит обнажённая лардесса. Совсем молоденькая, хотя тело вполне сформировавшееся. Руками наготу не прикрывает, они безвольно висят вдоль тела. Красивая девушка, ничего не скажешь. Но её красота меня нисколько не трогает. Все лардессы на островах ходят почти нагие, лишь в коротких юбочках. Исключением являются королевы и жрицы. Понимаю, что эта лардесса в углу, как и я – пленница. Испытываю к ней только жалость.
     – Подойди к нему, приласкай его,– приказывает на лардском языке учёный. Девушка медленно подходит ко мне, ростом она едва достаёт до моего плеча. Робко и неумело гладит моё тело ладонями, потом прижимается ко мне тугими выпуклостями грудей. Я стою совершенно спокойно, да и нас разделяют мои руки, скованные впереди наручниками.
     – Заведите ему руки назад,– отдаёт приказ "ботаник". Двое лардов подходят ко мне, один из них достаёт какой-то прибор, прикладывает к наручникам. Они расходятся. Мне заводят руки за спину и опять одевают наручники. Теперь лардесса прильнула ко мне всем телом, обняв меня руками за талию.
     – Он никак не реагирует на лардскую принцессу,– говорит адмирал учёному на ксантском языке, который я знаю,– а вот у его охраны, посмотрите, как штаны впереди вздулись...
     Значит, лардесса – дочка королевы. Не с Атиа ли? Её, получается,
  ксаты похитили через тот же тоннель, что и меня.
     – Может, он гомосексуалист? Не привести ли к нему лардского мальчика?
     – А смысл? Он же не даст потомство. Приведите-ка сюда обоих землян,–
  приказал адмирал.
     Сейчас я увижу, кто из моих разведчиков остался в живых! Адмирал же
пояснил "профессору":– Землянка, хоть и неказиста, но очень уж боевая.
Едва с неё сняли сеть, в которой её пришлось сюда везти, как она принялась разбрасывать ксатов-гвардейцев налево и направо. Совсем, как этот,– показал он пальцем на меня. – Мне кажется,– продолжал он,– что от таких драчунов получится отличное потомство. Если не их самих, то потомство-то можно будет использовать для улучшения породы.
     Вот, придурок, не понимает, что драчунами не рождаются. Как и бойцами. Их надо воспитывать.
     Дверь в помещение открылась, и в неё вошёл Герман Гросс. Он был в сопровождении одного охранника-ларда. Наручников на нем не было – и руки, и ноги свободны. Одежды на нём – совсем никакой. Он был спокоен, но при виде меня стал испуганным. Неужели, сломали парня?
     – Привет, Герман. Как ты?– Спросил я на английском языке, не желая показывать своё знание немецкого. Не читают же они скан мозга от корки до корки.
     Ответить Гросс не успел. Дверь уже не открылась, а с грохотом распахнулась. В помещение вкатился лард и, перекувырнувшись через голову, растянулся на полу.
     – Не иначе, как боевитую самку опять чем-то обидели,– квакающим смехом засмеялся адмирал.
     В помещение два ларда под руки затащили обнажённую Машу Саблину. Руки и ноги закованы в пластмассу, как и у меня. Ни я, ни Саблина при встрече особого удивления не высказали. Я – потому, что знал Викино предсказание о том, что Сабля жива. Маша – потому, что была в ярости, в боевом трансе.
     – Ой, Серёжа, а ты как здесь?.. А-а, понятно. Шёл нас выручать и сам оказался у этих... Ведьма где? Это ничего, что я голая?
     – Здравствуй, Маша. Это ничего, я сам не одет. Ведьма на свободе.
     Стыда ни малейшего мы друг перед другом не испытывали. Ксанты, наверное, держали пленников раздетыми и для того, чтобы унизить их. Мы с Машей это поняли. Хрен вам! Будем общаться так, словно я в смокинге, а Маша – в запахнутой шубе до пят.
     – О, и Герка-подонок здесь!
     – Почему подонок?
     – Его на острове ткнули разик шокером, он заорал, автомат бросил и лапки кверху задрал. А теперь тут ксантам жопы лижет. Ослиная задница!– всё это Маша излагала на английском языке.
     Да, для спецназовца добровольная сдача в плен – наибольший позор. Могут взять в плен раненого, без сознания, или хитростью, как меня, или силой, как Машу. Но, подняв руки вверх, ты вычёркиваешь себя из списков спецназа, если только это не военная хитрость, чтобы обдурить противника. Но Гросс сдался в плен по-настоящему. Вот почему испугался, увидев меня.
   
     Гросса подвели к лардской принцессе.
     – Ты её хочешь?– спросил учёный по-английски. Точнее, сказал-то это он на ксантском языке, но из динамиков, расположенных где-то в районе входной двери, вопрос раздался на английском. Автопереводчик, что тут непонятного?.. Гросс кивнул, судорожно сглотнув слюну.
     – Могли бы и не спрашивать, ответ у него ниже пояса торчит,– опять заквакал адмирал.
     Герман вдруг рухнул на пол, как подкошенный. Лард-охранник подскочил к нему и взял за руку.
     – Пульса нет,– ахнул он. Припал ухом к груди Гросса, затем встал с колен.
     – Всё, сердце не бьется. Умер.
     – Был мысленный импульс извне,– сказал ксант, следящий за приборами. Совсем короткий. Аппаратура его засекла, но записать не успела.
     – Молодец, Виченька,– шепнула Маша, когда ларды выносили тело Гросса,– так ему гаду и надо.
     – О чём это она?– спросил адмирал, услышавший шёпот. Слух отменный, надо признать.
     – Не знаю, Это не немецкий язык. Есть записи на этом языке у погибшего гиганта. Но пока не расшифровывали.
      – Так займитесь,– приказал адмирал.
     – Будет исполнено.
     – А пока надо решать, что делать с этими двумя,– адмирал ткнул пальцем в меня и Машу,– он на неё тоже не реагирует. Может, импотент?
   И приказал Маше:
     – Подойди к нему поближе и приласкай его.
     – Наручники-то снимите. Как я его приласкаю, скованная? И с ног тоже, мне же ноги не раздвинуть.
     Адмирал поквакал и отдал команду. С Маши сняли все кандалы. Она подошла ко мне, встала так, чтобы ксанты не видели её лица и, едва шевеля губами, прошептала:
     – Серёжа, я понимаю, что ты меня совсем не хочешь. Ты слишком сильно любишь Вику. Вот ты представь себе её в самом соблазнительном виде. Если ты возбудишься, мы скажем, чтобы и с тебя сняли наручники, чтобы ты мог меня ласкать. Тогда мы им и устроим балет Хачатуряна Арама.
     Я понял, что она говорит про "Танец с саблями" и улыбнулся. Закрыл глаза и вызвал в памяти образ обнажённой Вики. А Маша, точно копируя Викин голос, прошептала страстно, так, как всегда говорила мне Вика:
     – Хочу тебя. Очень-очень.
     Позже Маша мне признается, что копировала только голос, а вот страсть в голосе была её собственная.
     – Смотрите-ка, не импотент,– удовлетворённо констатировал адмирал, так как моё мужское естество не могло оставаться спокойным.
     – Снимайте с него скорее наручники,– истерично выкрикнула Маша, продолжая спектакль
     – Освободите его,– велел лардам адмирал и добавил, обращаясь к учёному:– будет не лишним опустить защитное стекло.
     В потолке раскрылась щель и оттуда опустилось в прорезь в полу довольно толстое стекло – толщиной миллиметров в двадцать, а то и все тридцать.
     – Необходимая предосторожность,– пояснил адмирал, пока ларды снимали с меня наручники.– От вас, землян, не знаешь, чего ждать. Ваш гигант, узнав о смерти своей соотечественницы, сумел пробить защитное стекло, но застрял в нём. Его успели убить электрошокерами, пустив в него пять или шесть смертельных разрядов. Толщину стекла увеличили в три раза, так что этот подвиг вам повторить не удастся.
     Теперь я знал, как погиб Паша Ломов. Конечно, узнав о гибели Вали Зориной, которую он любил, Паша горел желанием отомстить за смерть любимой. Жаль, что ему это не удалось. Но погиб в бою, как настоящий спецназовец.
     – Дверь закрыта на замок, управляемый с пульта.– продолжал довольным тоном адмирал,– Ваши дальнейшие действия?
     – Ладно, Машенька,– сказал я на русском языке,– хотя и не хочется устраивать для этих мартышек за стеклом представление, но ларды-то – предатели и служат ксантам...
     – Поняла,– кивнула Маша, выбивая ребром стопы шокер у ларда. И тут же ткнула его этим шокером. Лард упал на пол, на котором уже лежали ещё двое – я тоже не стоял без дела. Оставшихся пятерых мы положили за полминуты – места для перемещения и уклонения от шокеров было много.
     – Двое безоружных, меньше чем за одну минуту, справились с восемью вооружёнными и тренированными лардами. Они и вправду страшные противники,– в голосе адмирала смешивались самые разные чувства – от страха до уважения:– Тем сильнее я хотел бы их задействовать. Ведь он же всё-таки возбудился на неё.
     – Не на неё, а на образ, который создал в своих мыслях,– вмешался ксант-"приборист".
     – Вы записали мыслеграмму?– живо откликнулся учёный.
     – Да, конечно.
     – Покажите изображение.
     Приборист установил на столе маленький ящичек, включил его, и на белой стене помещения появилась картинка в цвете. На берегу океана стоит обнажённая Вика, закинув руки за голову.
     – Да, самка роскошная. Вот, значит, каков его идеал. Ну, что, академик, сможете отформовать такое тело?
     – Мы для нашей элиты пошикарнее самок формуем, в два раза толще.
     Я едва не расхохотался. Тощие ксанты считали шикарными дородных толстух! А академик продолжал:
     – Два дня займёт изготовление матрицы и четыре дня – процесс формовки. Биологического материала в криогенной камере у нас полно. Пока изготавливаем матрицу, биоматериал разморозим и подготовим. Я думаю, что можно заменить только тело, лица у них схожи.
     – Да, голову оставьте эту. А то ваши шикарные самки больно уж туповаты. Хотя, от них никто интеллекта и не требует. А этой надо оставить её мозги,– сказал адмирал,– впрочем, не мне вас учить. Думаю, всё будет сделано на высшем уровне.
     – Мы постараемся.
     – Постарайтесь, постарайтесь. Мне эта пара очень нужна. А сейчас придётся пустить газ. Иначе эти двое перекалечат всю охрану.
     Из отверстий в стене с шипением пошёл газ и свет в глазах померк, словно вырубили освещение.
   
                Глава VIII
   
                Машенька.
   
      Пришёл в себя оттого, что Вика настойчиво звала меня.
      –  Слава Богу, очнулся. Зову, зову, а ты лежишь, как чурбачок. Точнее, вы оба  лежите, как два полешка.                Я  повернул голову. Сбоку от меня лежала Саблина. Да уж, умеет моя жена сказать ласковое словечко! Сел и огляделся вокруг. Мы  находились в закрытом помещении без окон. Лежали на чём-то вроде широкого ложа, высотой сантиметров в тридцать пять. Ложе было с упругим покрытием, похожим на пенополиуретан. Под потолком ярким светом горели четыре плафона. Помещение было большим, около сорока квадратных метров. Середина была пустой. У одной стены стояло ложе, точнее, не стояло, а было, как бы возвышением на полу. Стол и два стула намертво прикреплены к полу. В другой стороне помещения находилась ванна и унитаз, закрытый крышкой. И всё. Эдакая просторная тюремная камера без излишеств.
     Маша застонала и тоже села, спустив ноги с ложа.
     – Голова раскалывается от газа. Третий раз меня им травят эти...- и тут Маша выдала такой многоэтажный русский мат, что любой боцман бы позавидовал.
     – Ничего себе, ты, Машенька, ругаться умеешь!
     – Это меня бабушка научила, которая мамина мама. Она говорила, что потомственная дворянка должна уметь ругаться не как пьяный сапожник или дворник, а затейливо и изощрённо, чтобы пробирало слушателя.
     – Меня пробрало!
     – Ай, Серёжа, не цепляйся по пустякам!– Совсем по-Викиному у неё получилось,– я уже три недели в плену. Скоро бы рассудком тронулась, если бы ты не объявился.
     Я на острове до последнего дралась. Эти ксаты сразу со всех сторон появились. Ни к палаткам, ни к капсуле за оружием уже было не пробиться. Расстреляла из пистолета оба магазина. Потом взялась за ваш подарок. С полсотни зарубила. Гросс к тому времени уже сдался. Стали на меня сети кидать. От первой кувырком ушла, вторую разрубить успела. А кольцо из ксатов всё теснее. Кинули сразу три, а может, и четыре сети , и тут же всем скопом навалились. Ткнули шокером так, что я сознание потеряла. Очнулась уже в подлодке. Гросс сидит довольный: "Видишь, Мария, у них и подлодки есть. Значит, цивилизованный народ и обращаться с пленными будут гуманно". Я с ним и говорить не стала, с предателем.
     Привезли сюда, кинули в камеру к девчонкам нашим. Сначала, правда, мозг просканировали. Потом усыпили газом, поскольку я чуток попинала охрану. Да, что долго рассказывать. Как Паша погиб, ты слышал. Джек Трэш свой последний бой дал ещё на пирсе, у подлодки. Отобрал у ксата свой автомат, опорожнил магазин, подобрал кобуру с пистолетом, расстрелял обе обоймы, последнюю пулю пустил себе в рот, разнёс весь мозг. Трупами ксатов был весь пирс завален.
     Анечку Тарье ларды изнасиловали до смерти. Её сначала повели к офицерам-ксатам. Она удавками из своей одежды шестерых задушила. После этого отвели в казарму к лардам. К нам она не вернулась. У нас отобрали всю одежду.
     Валю Зорину насиловали ксанты, а Аллу Мудровскую – ксатский спецназ. Валя сняла шнур, на котором была повешена занавеска, отделявшая санблок, перевернула стол набок и на ножке стола повесилась. Алла налила в ванну горячей воды и перегрызла себе вены на руках. Меня в это время в камере не было, а то бы попыталась их остановить. Хотя мне их ведь не понять, меня-то не трогали. Единственное, что во время медосмотра девственности лишили каким-то прибором. После медосмотра отвели меня к адмиралу и он предложил мне обучать их спецназ рукопашному бою. Ответила, что я – офицер, принимала присягу, нарушить которую не могу. Поругались, поругались, и велел он меня в камеру отвести. Я вернулась в камеру, а там... Когда за телами девочек пришли, меня опять газом усыпили, потому что я в ярости их насмерть била.
     Маша не выдержала, по щёкам её потекли слёзы.
     – Вот ведь какая плаксивая стала,– всхлипнула она. Утешая, стал гладить Машу по остриженной наголо голове. Её, как и Вику, совершенно не портило отсутствие волос. Я провёл ладонью по ёжику волос на Машином затылке и она, перестав плакать, глубоко вздохнула. Чёрт! Ведь у Вики затылок – весьма эрогенная зона. Наверное, и у Маши тоже.
   
     – Я слышала Машин рассказ,– передала мне мысль Вика,– жалко девчонок и парней. Поцелуй Машу, ты ведь этого хочешь.
     Я опешил от последних Викиных слов. Действительно, мне вдруг захотелось прижаться к Машиным горячим, как раскалённые угли, губам.
     – Мне её жалко...
     – "А по-русски любить, это значит – жалеть.
         Это значит, всю ночь над больным просидеть...",– продекламировала Вика.– Поцелуй её, и слёзы сами высохнут. Думаешь, она будет этому противиться? Она тебя по-прежнему любит, дурачок. Предвижу твой вопрос: "Почему дурачок?". Да потому, что занимаешься дурацким самокопанием: "Как же так, я люблю Вику, а поцеловать хочу Машу?". Любишь ты меня, любишь. Я в этом ничуть и не сомневаюсь. Но и Машу любишь. Правда, платонически, но это пока. А ещё ты дурачок, потому, что у тебя жена – дура.
     – Почему дура? Почему "пока платонически"?
     – Видишь, тебя интересует слово "пока", а то, что ты её любишь, отрицать не берёшься. Серёжка, целуй Машу, а то сейчас заплачу!
     Я взял ладонями маленькую, узкую Машину ладошку и повернул девушку лицом к себе. Огромные карие глаза, в которых ещё стояли слёзы, вопросительно посмотрели на меня. Потянулся губами к Машиным губам, и она сумела прочесть в моих глазах ответ. Можно было ослепнуть от той яркой вспышки, которая полыхнула в её очах. Пухлые губы приоткрылись, жаркое дыхание овеяло моё лицо. И вот оно – прикосновение к горячущим губам и маленькому обжигающему язычку. У Маши вырывается короткий стон.
     – Ну, я рада за вас,– мысленно говорит Вика. И мысль её воспринимаю не только я, но и Маша.
     – Ой, Вика, я твой голос слышу. Он у меня в мозгу раздаётся,– вслух шепчет Маша.
   – Это я передаю тебе свои мысли. Отвечай мне тоже мысленно, вас, наверняка, прослушивают. И Серёжка меня слышит. Могу разговаривать с вами обоими, могу по отдельности, чтобы второй не слышал.
     – А видеть нас можешь? А мы тебя?
     – Я вас видеть могу, Ита меня научила, как видеть всё в городе ксантов. А вы меня – не можете. Я и в блоке "D" видела всё, что с вами происходило. И слышала. И сейчас вас вижу.
     Маша густо покраснела, потому что её горячая ладошка всё ещё была в моих ладонях. А у меня на губах ещё не остыл жар Машиных губ. Но, поскольку Вика не обращалась больше к теме поцелуя, то и Маша сделала вид, будто всё идёт, как положено.
     – Это ты Гросса?
     – Конечно. Не сам же он... Предателей надо уничтожать.
     – А ты так всех ксантов не можешь?
     – Увы. Гросса-то я хорошо знала. У колдовства есть всякие ограничения. Вот оказаться возле вас я не могу. Потому, что в городе ксантов физически ни разу не бывала. А вот на свой остров Иния могу перенестись в мгновение.
     – А ты где, Виченька?
     – Иду по дну океанскому к вам. Подлодки и ксавов больше не отслеживаю. Потому, что Ита научила меня бродить мысленно по городу ксантов. Я просто заглянула в кабинет адмирала, а там, на стене, как и должно быть, висит огромная карта полушарий Океании. Так что я теперь точно знаю, где находится город. Но идти мне до него долго, аж шесть дней.
     – Ого!– вырвалось у меня.
     – Что поделаешь, милый, транспорта нетути, ножками всё, ножками. Ладно, теперь о главном: за тобой, Маша, скоро придут. Матрица уже почти готова.
     – Как готова?– удивился я,– мы что, два дня без сознания пролежали? Ведь академик говорил...
     – Ай, Иванов, два балла тебе по ксантскому языку. Он сказал: два крата. А два дня – два кната.
     – Точно. Ошибся я.
     – То-то и оно-то. Так что через четыре часа получишь свою Машу обратно. Ты, Маша, иди за ксантами, куда поведут, выполняй все их указания, руками-ногами не размахивай. Всё, что они сегодня с тобой сделают, пойдёт тебе на пользу.
     – А что сделают?
     – Сама узнаешь. А то опять начнёшь будущее узнавать, как на космодроме год назад.
     – Но один вопросик можно?
     – Только один.
     – Почему ты сказала Серёже: "Получишь свою Машу"? Это что, просто оборот речи?
     – Нет, не оборот. А ты что, не хочешь быть его Машей?
     – Хочу! Ещё как хочу!
     – Вот твоё желание и сбылось. Помнишь, на космодроме ты у меня спросила, кто твой суженый? Я тебе ещё тогда дулю показала.
     – Помню. Ты сказала, что я сама узнаю.
     – Вот и узнала. Или тебе объяснить в подробностях: Машенька, суженый твой сидит сейчас с тобой рядом, за руку тебя держит.
     – Вика, но ведь он любит тебя!
     – И тебя.
     – И ты так спокойно об этом говоришь! Тебе что, всё равно?
     – Это уже второй вопрос, а мы договаривались только на один. Так что – не отвечу. Или ладно, из любви к тебе кое-что скажу: я с ним живу три года, а ты – тридцать минут. Я с ним сплю, а ты – два-три разика поцеловалась. Кто к кому больше ревновать должен? Всё. Идут за тобой. И ещё про поцелуи: поцеловал Иванушка-дурачок лягушку, и превратилась она в прекрасную царевну.
     – Он не Иванушка-дурачок, он – Иван-царевич!
     – Ха – три раза. Нет, пять раз. Ладно, не Иванушка-дурачок, а Серёженька-дурачок.
     – Вика!!!
     Я молчал. Привык к таким шуткам своей жены. Порой, отвечал ей тем же. Порой, сам так над ней шутил. Наше возмущение подобными шутками всегда было притворным.
     – Целуйтесь, давайте, а то ведь целых четыре часа не увидитесь.
     В помещение вошли два ларда в респираторах. Баллончики с газом наготове. Один из них на ломаном английском произнёс:
     – Самка идти с нами. Самец сидеть.
     Будучи осведомлёнными, дёргаться мы не стали. Маша обожгла меня быстрым поцелуем, нехотя вытащила свою ладошку из моих рук и послушно пошла к двери. Ларды расступились, пропуская Машу. Она обернулась и ларды шарахнулись в стороны, поднимая баллончики.
     – Люблю тебя,– сказала Маша и вышла в коридор.
   
     Когда дверь за Машей и лардами закрылась, Вика сказала:
     – Не беспокойся, я буду за ней приглядывать. А к тебе сейчас заявится для приватной беседы адмирал. Пожужжишь с ним, а уж потом мы с тобой поболтаем. Думаю, четырёх часов на всё хватит. С адмиралом особо долго не разговаривай, мне о многом надо тебе сказать.
     – Хорошо, родная моя.
     – То-то же, что родная. А Маша – не родная. Пока.
     – Опять твоё "пока"?!
     Вика хихикнула,– Всё, идёт адмирал. Пойду, схожу к Маше.
   
   
     Дверь открыли. На пороге стоял адмирал с респиратором на лице. За его спиной толпились ларды с баллончиками и с шокерами. "Однако, трусоват ты, адмиралишка!".
     – Господин Иванов, я хотел бы с Вами пообщаться. Надеюсь, вы будете вести себя смирно. В противном случае, Вашей женщине грозят большие неприятности,– сказал адмирал на русском языке. Причём, не через автопереводчик,– я вижу, Вы удивлены, что я свободно владею вашим языком?
     – Слегка удивлён.
     – Наши учёные изучили ваш язык, создали обучающую программу и посредством специального оборудования, загрузили в мой мозг знание вашего языка.
     – Всего за два часа!
     – У нас всё делается быстро.
     – Тогда давайте быстро завершим наш разговор.
     – Вы не хотите со мной разговаривать?
     – Да, как-то не горю особым желанием...
     – Что ж, будем говорить по существу дела. Меня интересует следующий вопрос: почему вам, людям, неведом страх смерти? Каждое живое существо понимает, что самое дорогое на свете – жизнь. А вы расстаётесь с ней так легко.
     – Мы боимся смерти и отнюдь не мечтаем о ней. И с жизнью расстаёмся не так легко, как вам кажется. Но есть на свете то, что дороже жизни. Для кого-то это – честь; для кого-то – чувство долга; для кого-то – любовь. По- всякому бывает. Но есть и люди, для которых жизнь – важнее всего. Гросс, например. Правда, жизни его лишило именно то, что он ею слишком дорожил,– и не желая заострять внимание на смерти Гросса, продолжил:– Вот меня же вы пугаете большими неприятностями для моей женщины, а не моей смертью. Потому, что поняли: эта женщина для меня дороже, чем жизнь.
     – Немного я Вас понял, хотя у нас разный взгляд на эти вещи. Ваша цивилизация недостаточно развита. Попав в плен, вы не покоряетесь своим победителям, а продолжаете бессмысленно сражаться, пока вас не убьют. Это говорит о низком уровне умственного развития.
     Я промолчал. Мели, Емеля, твоя неделя. Твоя риторика говорит о вашем низком духовном развитии. Всё подчинено рассудку, чувства – долой. Что ж, время и история нас рассудят.
     – Хорошо, оставим этот вопрос. Я вижу, что Вы, действительно, не расположены к разговору со мной. Это опять же ваше упрямое нежелание идти на контакт с вашим победителем.
     "Хм. Положим, вы меня ещё не победили. Придёт Вичка и роли запросто поменяются",– подумал я. И промолчал.
     – Из распечатки Вашего сканирования я узнал, что Вы – крупный военноначальник. Меня не удивляет, что Вы отправились на разведку, как простой офицер. Я и сам не прочь постоять на мостике боевой подлодки в одиночном походе. В распечатке сказано, что Вы награждены многими наградами, Ваше имя широко известно в вашем мире.
     – До определённой степени.
     – Во всяком случае, о Вас знают в вашем правительстве. Дело вот в чём. Месяц назад, когда вас, землян, ещё не было на этой планете, с нашей родной планеты Ксардии вышел звёздный флот. Через месяц и одну неделю они войдут в нашу звёздную систему. Ещё через неделю – достигнут планеты. Флот идёт по пеленгу, который мы им передаём. Но наших мощностей хватает только на пеленг или только на передачу сообщения. Начнём общаться со звёздной эскадрой – пеленг пропадёт.
     Не скрою, первоначально флот должен был нам помочь захватить господство над всей планетой. Но тут появились вы, земляне. Во-первых, ваши крейсера достигают этой планеты намного быстрее. Во-вторых, флот наш небольшой, мы же не рассчитывали на столкновение с вами. У вас в одной Корпорации боевых крейсеров больше, чем в нашей эскадре. А есть же ещё Трест и Синдикат со своими флотами. И есть правительственный флот – там, вообще, линкоры. Боевое противостояние нам не выдержать.
   Мы согласны отдать вам эту планету. Но хотим обратиться к землянам с просьбой: дайте нам время на эвакуацию ксантов на Ксардию. Через два месяца можете осваивать планету – она полностью будет ваша.
   Я рассчитываю, что Вы сможете сообщить всё вышеизложенное вашему правительству, и оно предоставит нам эти два месяца. После чего вы нас не увидите. Что Вы скажете на это?
     – Мне необходимо время на размышление.
     – Сколько Вам понадобится времени?
     – Не менее семи дней. Одна неделя.
     – Почему так долго?
     – Мы, русские, по словам немецкого канцлера Бисмарка, долго запрягаем, но быстро едем. Когда я приму решение, всё будет сделано в течение ещё одной недели. У вас останется месяц до прибытия вашего флота.
     – Но нам надо подготовиться к эвакуации...
     – Вы совсем недавно сказали, что у вас всё делается быстро.
     – Хорошо, я дам Вам одну неделю. Если Вы примете решение раньше, сразу же сообщите мне. Через охрану или разносчиков пищи. И не забывайте о своей участи пленного.
   – Угрожаете?
   – Напоминаю Вам, что рядом с Вами будет Ваш идеал самки, женщины, как вы говорите.
     И вновь я промолчал. Чтобы, согласно желанию Вики, побыстрее свернуть разговор. Адмирал однозначно истолковал моё молчание и поднялся со стула, на котором сидел.
     – Надеюсь, Вы примете правильное решение. Разумное. Как говорят у русских: до свидания.
     – И тебе не хворать...
     – Что? О чём Вы?
     – До свидания, на некоем диалекте.
     Адмирал обиделся и вышел из помещения.
   
     В моём мозгу раздалось Викино:
     – Аплодирую, Серёжка! С адмиралом ты разделался, что надо!
     – Как там Маша?
     – Отвечу стихом: "Наша Маша становится всё краше". Успокоился? Тогда слушай мою печальную повесть. Давным-давно, может двести, а, может и триста лет назад, когда мне было шестнадцать, я была молоденькой и глупенькой...
     – А сейчас ты старенькая и умненькая...
     – Не перебивай, а то замолчу!
     – Нем, как рыба.
     – Мы с тобой только начали нашу семейную жизнь. Я была от тебя без ума, вот и совершила безумный поступок. Ревновала тебя даже к фонарному столбу. И заколдовала. Наложила на тебя заговор, чтобы тебе нравилось только моё тело и ничьё больше. И успокоилась. Знала, что теперь никакая суперпуперкрасавица тебя не соблазнит. Спать ты сможешь только со мной.
     – А что, я давал повод?..
     – Нет, не давал. Но ты очень нравишься женщинам, на Базе многие девчонки в тебя влюблены, и в постель к тебе прыгнет любая, с превеликой охотой. А так я была уверена, что никакие ноги от ушей, никакие аппетитные попки, никакие грудки никакого размера, тебя не волнуют.
     Когда на горизонте появилась Сабля, было бы смешно тебя к ней ревновать. Даже, когда ты поцеловал её в хронокапсуле, я была спокойна. А вот когда она пришла на мой день рождения в "Виктори" в вечернем платье, скрывавшем недостатки её фигуры, в твоих глазах промелькнул интерес к ней, как к женщине. Ведь личико у неё очень даже... со вкусом всё безупречно и порода в ней сказывается.
     И я решила заглянуть в будущее Саблиной. Причём, по максимуму, сразу на двенадцать лет вперёд. То, что я там увидела, меня ошарашило. И я решила, что это – ложное видение будущего. Но через день отпросилась у тебя на Землю. Конечно, к папе с мамой я тоже зашла. Но моей главной целью был визит с Машиной фотокарточкой к бабушке Ане. Она по фотографии умеет предсказать судьбу человека. Бабушка Аня и подтвердила, что моё видение будущего Сабли – истинное, а не ложное. Я ничего не сказала ни Маше, ни тебе. А зря. Хотя, иногда вырывалось из меня... Помнишь, у Маши на кухне?
     – Угум.
     – На космодроме я ей правду сказала. А в "Виктори", когда наше капитанство обмывали, увидела, какими глазами Маша на тебя посмотрела, ну и ... Сорвала зло на хамоватой девице. А сегодня утром Ита меня за моё умалчивание обругала: "Немедленно расскажи всё Сергею. Иначе, вы распадётесь на отдельные составляющие". Я испугалась. Но тут ксаты тебя в плен взяли, короче, только сейчас выпало поговорить.
     У Иты я спросила: " Что же мне делать?". Она ответила: "Ты без Сергея жить не можешь. И она без него жить не может. Значит, одна из вас должна умереть". Как заору: "Нет, только не это!!!". Ита говорит: "Тогда есть только один выход: ваше единое целое должно состоять не из двух, а из трёх частей. Кстати, так вы сможете втроём выйти из города ксантов. Ведь Сергей может войти в защитное поле, а Маша – нет, потому что единым целым вы ещё не стали". Это всё Ита мне сказала, когда я шла к городу и уже знала, что Маша там. Извини, сумбурно всё говорю, в голове просто каша.
     – Так что такое ты видела в Машином будущем?
     – Семейную фотографию в интерьере. Сидит на стуле Маша, сижу я. Машу сзади обнимает за шею девочка, другая девочка стоит с Машей рядом. Меня тоже обнимает за шею девочка, а рядом со мной стоит мальчик. Перед стульями сидят на полу два мальчика-близнеца. А между мной и Машей сидишь ты – отец наших шестерых детей. Двоих моих и четырёх Машиных.
     – Во, блин!– присвистнул я.– Вот почему у Маши на дне рождения, когда вы пели дуэтом,..
     – Именно. Я уже знала, что детей будет шестеро.
     – Ещё одна непонятка разъяснилась. Но не все. Четверо Машиных детей. Ты, что, сняла с меня заклятие?
     – Нет. Это заклятие не снимается. Так что и я, и Маша можем быть спокойны – третьей женщины у тебя не появится и мусульманин из тебя не получится. Обычный,– хихикнула,– двоеженец.
     – Тогда, коим образом?..
     – Ну, ты же слышал в блоке "D" разговор между академиком и адмиралом про матрицу. Ничего не понял?
     – Да понял. Хотят Маше сделать более красивое тело. Хотя плохо себе представляю, каким макаром...
     – Нам и не понять, мы не учёные. Ты не понял главного. Матрицу сделали с изображения, записанного в твоей мыслеграмме.
     – Ты хочешь сказать....
     – Что скопировали моё тело. Теперь наши тела будут абсолютно идентичны и заклятие на Машу распространяться не будет. Нас будет отличать только один маленький ньюансик: у Маши волосы каштановые, а у меня – рыжие. Значит на лобке и подмышками, соответственно... И ещё одна вещь тебя поразит...
     – Я и так весь поражён. Какая вещь?
     – Знаешь такую поговорку: "За деревьями леса не видно"?
     – Конечно.
     – Это означает, что какая-то деталь отвлекает нас от правильного видения вещей.
     – Да, понимаю я!..
     – У меня и у Кати очень и очень похожие тела. Это мне Эстер сказала. Но из-за моих рыжих волос и зелёных глаз ты этого не замечал. Точно так же из-за маленького росточка и худосочности Маши, ты не замечал, что лицо у неё похоже на... И волосы, и глаза у них одного цвета.
     – Слушай, а ведь и вправду!..
     – Но ты не думай, она только внешне будет очень похожа на Катю. Они разные по характеру и темпераменту.
     – Маша более холодная?
     – Ты же её целовал. Об неё обжечься можно...
     – Маша темпераментнее Кати?
     – Боюсь, что темпераментнее и меня... Ты забываешь, что я тебя полюбила, будучи маленькой девочкой, и заполучила в шестнадцать лет. А Маша столько лет копила в себе страсть и нежность, что сейчас это из неё хлынет неудержимым потоком.
     Я глуповато ухмыльнулся:
     – Наконец-то мой звериный инстинкт насытится.
     – Ещё как! Не ухмыляйся, погоди, мы тебя ещё до бессознательного состояния доведём.
     – Ой, боюсь, боюсь!
     – Жалко, не могу тебе дать пинок или подзатыльник. О, как время-то за разговором пролетело. Через пятнадцать минут – финал-апофеоз.
     – Н-да, уж. Напряг какой-то.
     – Прекрати. Помнишь, как на автовокзале в Новгороде, когда ты вздыхал, что мне только шестнадцать лет, что я тебе сказала?
     – Не ханжествуй и не занудствуй. Я – половинка твоя.
     – Правильно. Только теперь пока половинка. Всё насчёт "пока" понял?
     – Не совсем дурак. Хотя, частично есть.
     – Молодец. Самокритика – вещь полезная. Учти, Маша после формовки будет очень слабая. Ты, уж...
     – Яволь, мин хенераль.
     – Я пока вам мешать не буду. Надо место для ночлега поискать. Поспать-то придётся. Но перед сном вас навещу,– и смолкла.
   
     Коренастая лардесса в белом халате вкатила в помещение больничную каталку. Точь в точь, как в нашем госпитале на Базе. Оставив каталку посреди комнаты, лардесса вышла в коридор, где её дожидались ларды-охранники. Дверь закрыли. Я подошёл к каталке. Знакомое Машино лицо с закрытыми глазами. Точно, как похожа на Катю! И обнажённое тело, каждый миллиметр которого я знал. Вот и крошечное пятнышко родинки на левом плече. И даже немногочисленные веснушки на груди скопировали. Я так люблю их целовать у Вики.
     Маша открыла глаза и слабым голосом прошептала:
     – Серёженька, слава Богу, ты рядом. Что со мной?
     – Всё в полном порядке,– преувеличенно бодро сказал я,– только вся каким-то жёлтым гелем перемазана. Сейчас воду включу, и мы его смоем.
     Когда отрегулировал душ и вернулся к каталке, Маша пыталась сесть, но это у неё не получалось.
     – Что со мной?– заплакала она.
     – Всё хорошо. Не плачь, малышка моя,– и торопливыми поцелуями осушал слёзы на её лице,– любимая моя роднулечка, кисонька моя пушистенькая...
     – Какой сладкий сон,– сквозь слёзы улыбнулась Маша,– не хочу просыпаться.
     – И спи себе. Только обними меня руками за шею.
     Легко подхватил её на руки и понёс в ванну. Аккуратно поставил. Маша продолжала держаться руками за мою шею. Я тоже залез в ванну.
     – Стоять на ногах сможешь? Или лучше тебя посадить?
     – Смогу, только ноги почему-то дрожат. Сейчас попробую энергию ци призвать. Совсем ослабла.
   
     Ни мочалки, ни губки не было. Я нажимал мизинцем правой руки кнопку на стене и из краника, торчащего из стены, в мою подставленную ладонь лилось что-то вроде жидкого мыла. Левой рукой я держал душ на гибком шланге, а правой смывал гель. Гель смывался легко, так как не успел засохнуть. Маша держалась обеими руками за мои плечи. Как я не вглядывался, но не видел ни шрама, ни другой какой-либо отметины в месте соединения головы с шеей. Не с тоненькой, "цыплячьей" шейкой, из-за которой Машу дразнили Головастиком, а с длинной и стройной, как у Вики. Вот ведь, чёртовы ксанты, умеют же!..
     Отмыл от геля шею, плечи, руки, приговаривая:
     – Сейчас помоем мою маленькую девочку, помоем мою заюшку, помоем мою малышку...
     Маша блаженно улыбалась, стоя с закрытыми глазами. Но вот я дошёл до того, что лучше всего было называть древнеславянским словом: перси. Ослепительной белизны, без единой родинки или веснушки (веснушки были чуть пониже ключиц), идеально правильной формы. Соски, без всяких пупырышек и волосинок. Их нельзя было назвать крошечными, им лучше всего подходило определение: небольшие. Эдакие гладкие пятнышки, с милым бугорком посередине.
     Едва я стал смывать гель с этих упругих, высоких полушарий, как соски тотчас поднялись, став чуть покрупнее.
     Маша сразу открыла глаза.
     – Постой, погоди, что это?– Посмотрела вниз,– О, Господи! Это что такое?!
     Боковая стена возле ванны была зеркальной, и я повернул Машу лицом к зеркалу.
     – Это ты, Машенька.
     – Боже! Нет, это – сон! Серёжа, ущипни меня, чтобы я проснулась.
     – Со всем моим удовольствием,– и ущипнул за упругую, круглую попку так, что Маша взвизгнула.
     – Полегче не мог! Значит, не сплю. Господи, ещё бы я не знала это тело! Сколько раз видела в душе на полигоне. Это самое прекрасное тело, которое я только встречала в своей жизни! Каждый раз, при виде его, я истекала слюной от зависти. Вичка! Вичка! Ты меня слышишь!
     – Ну, что ты орёшь, как пострадавшая?
     – Спасибо тебе, любимая, за такое тело! Вичка, Виченька! Это же просто... Ой, люблю тебя до смерти!
     – Машенька, это же не я тебе дала такое тело, а ксанты.
     – А кто его сделал таким? Это же твои упражнения с луком сделали грудь такой. Ты в душе наклонишься, а грудь остаётся той же формы, что и у стоящей. Ни одна красавица Базы с грудями, отвисающими до пола, таким похвастаться не может. А попка не отвислая,– Маша повернулась к зеркалу спиной, не отрывая взгляда от себя,– не продолговатые ягодицы, а кругленькие, без малейших следов целлюлита. Животик, ой, какой чудный! Сказка, а не тело!!!
     – Всё равно, это не моя заслуга. Мама с папой, мать-природа, Серёжка...
     – А я-то тут при чём?
     – Кто меня в такой идеальной форме поддерживает? И на полигоне, и в постели.
     Маша упорно стояла на своём:
     – Виченька, тебе за это спасибо. Я тебя больше жизни люблю!
     – И больше Серёжки?
     – Ну-у-у, так нечестно, провокаторша...
     – Когда я маленькая была, меня мама так всё время провоцировала: "Серёжу любишь больше, чем меня?". Я отвечала: " Тебя очень-очень люблю, а Серёжу на самую чуточку больше".
     – Вот тебе и ответ на твой вопрос. Я тебя очень-очень люблю, а Серёжу на две чуточки больше.
     – Это, что, ты его больше любишь, чем я?
     – Ну, так получается.
     – Ты-ы-ы!!!
     Я, тем временем, отмыл от геля Машину спину и то, что пониже спины. И не мог удержаться: оставил на белоснежных ягодицах два красных пятна. После первого поцелуя Маша громко охнула, после второго – застонала.
     – Серёжа, всё, дальше я сама вымоюсь.
     – Здрассте, приплыли. Имеет право муж помыть свою жену?
     – Я тебе ещё не жена...
     – Это – очень – даже – легко – исправить,– сказала Вика, делая между словами паузы.
     Лицо Маши стало ярко-пунцовым.
     – Ой, Машенька, какая прелесть! Ты так мило краснеешь. Можно подумать, что ты...
     Маша оборвала её:
     – Вот именно. Сколько раз собиралась отдаться какому-нибудь пьяному десантнику, которому уже наплевать, с кем в постель завалиться, да всё как-то не решалась. А когда Серёжу полюбила, поняла, что так и останусь старой девой. На космодроме ты меня ошарашила. Но Паша был с Валей, Трэш – с Мудровской, Гросс – с Тарье. А я – седьмая лишняя. В самом горячечном сне не могла предположить...
     – Я же говорила тебе, что семь – счастливое число. А вот Серёжке счастье без всякой нумерологии досталось. Все жёны – девственницы.
     – Ну, девственности-то меня лишили,– заметила смущённо Маша.
     – Физически, но не морально. У тебя же мужчин не было. У Кати, первой Серёжиной жены, такая же фигня была. Наличие девственной плевы ещё ни о чём не говорит. Бывают и девственницы развратными сучками. Кстати, ты на Катю очень лицом похожа, а теперь ещё и фигурой. Почти её копия.
     – И Серёжа меня за эту похожесть полюбил?
     – Успокойся, не за похожесть. У тебя и характер твой собственный, и полюбил он тебя, когда у тебя ещё такой фигуры не было.
     – Тогда, конечно,– ответила Маша.
     – Девушки, я не мешаю вашей беседе?– мысленно изрёк я, стараясь, чтобы мою мысль восприняла и Маша. И мне это удалось.
     – Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою жёнушку, мы заболтались,– простенала Маша мысленно и мы все рассмеялись.
     – Вот он, фатум без прикрас,– сказал я.
     – Вика, значит, на моём дне рождения, ты знала?..
     – Да.
     – И на космодроме знала, чьей женой я стану?
     – Да.
     – Но, как же...
     – Маша, а ты сама-то как думаешь, легко ли мне было?
     Маша вздохнула:
     – Виченька, у меня нет таких слов, их ещё не придумали. Я перед тобой в неоплатном долгу. Я бы так не смогла... Ты же с помощью колдовства...
     – Ни в каком ты не в долгу. Это вправду фатум, судьба. Должно нас быть трое.
     – Вот теперь я поняла, почему не вы у меня есть, а я – у вас.
     – Значит, подросла,– засмеялась Вика.
     – Да, уж подросла, сантиметров на тридцать сразу,– хихикнула Маша,– твоё предсказание начинает сбываться. Я – счастливая девушка.
     – Это – очень – даже – легко – исправить,– повторилась Вика.
     – Я стану несчастной?
     – Ты станешь женщиной.
     И Маша опять покраснела:
     – Теоретически-то я всё понимаю, но между теорией и практикой...
     – Как женщина, имеющая некоторый опыт, и знающая Серёжку, я хочу тебе дать... Не знаю, как это назвать. Советы? Советчиков в любовных делах, обычно посылают матерно. Правила? На любовном ложе правил нет. Законы? Совсем смешно. Ну, пусть это называется – пункты. Всего три пункта. Первый. На телах нет никаких запретных зон. Всё тело – зона любви. Я, например, могу легонько подуть Серёжке в ноздрю – он при этом так смешно морщится. Или засунуть кончик языка ему в ухо. Люблю тискать его ягодицы. Правда, когда он их напряжёт, они становятся каменными. Тогда я жалобно прошу: "Вике попку надо...". Серёжка любит уткнуться носом в мою подмышку или полизать свод стопы. Покусать мои пятки или мочки ушей погрызть. Поэтому серьги мне противопоказаны. Ты их, кстати, тоже не носишь. Короче, не маленькая, и так поняла про то, про что я не упоминала.
     Пункт второй. Вы, оба – равноправные партнёры в любовных утехах. Мне одна дура на Базе жаловалась: "Мой муж меня не удовлетворяет, я не испытываю оргазма. Ты же Ведьма, наколдуй мне что-нибудь". Спрашиваю её: "А ты-то его удовлетворяешь?". "Ну, да,– говорит,– он же кончает...".
  "Кончить можно и в дырку в заборе и в собственный кулак". "Так ты мне не поможешь?". "Кроме тебя самой, тебе никто не поможет. Шевели мозгами и шевелись в постели". "Это как?". Вот такие идиотки бывают. Давай волю своей фантазии, а она у тебя богатая. Фантазия направит твои руки и ноги, и язычок, и губки, и всё остальное на путь истинный.
     Пункт третий. В постели нет слов: "Стыдно, не надо, нельзя". Ничего не стыдно, всё надо, всё можно. Даже в критические дни, при соблюдении определённых правил. Это потом объясню, наедине. И, вообще, в постели словам не место. Тела и души разговаривают языком ласк. Болтать на всякие темы можно до или после. Но не во время. Нет полного запрета на слова, но, чем их меньше - тем лучше. Серёжка не просит меня перевернуться на животик, я сама чувствую, что ему этого хочется. Не сразу мы такого взаимопонимания достигли, но со временем это приходит.
     Ну, а если после всего ты его спросишь: "Тебе хорошо со мной было?" или "Тебе понравилось?"... Хотя, нет, слава Богу, ты не такая. Вот, собственно, и всё.
     – Я буду выполнять все три пункта,– тоном прилежной ученицы промолвила Маша.
     – Вот сейчас ты нагнёшься, чтобы домыть ноги до конца...
     – Я присесть хотела...
     – Нет, ты нагнёшься! А я, так и быть, закрою глаза.
     Я взял Машу за плечи и повернул к себе спиной. Встал на колени, положил ладони на Машины выпуклые тугие бёдра и почувствовал, что тело её бьёт крупная дрожь. Она низко наклонилась, смывая гель с икр и ступней. И, когда я потянулся к ней губами, не стала отстраняться, а, наоборот, подалась мне навстречу. Губки были такими же огненно-жаркими, как и губы
на лице. Маша всхлипнула и громко прошептала: "Пожалуйста, ещё!".
     В этот раз поцелуй был более долгим, и Маша уже не просто дрожала, а содрогалась всем телом. Я заставил себя оторваться от неё и встал. Маша торопливо домыла ноги, радостно выкрикнув: "Всё!". Мы оба стояли лицами к зеркалу, и я видел на лице у Маши улыбку. Нет, ничуть не смущённую, а задорную и загадочную. Что называется: Джоконда отдыхает.
     – Смотрю я на ваши улыбающиеся лица и понимаю, что зачёт сдан,– возник в мозгу голос Вики.
     – Серёжин поцелуй в капсуле превратил меня из лягушки в царевну, а этот поцелуй – из царевны – в богиню. В Венеру,– радостно изрекла Маша.
     – Ты, значит, богиня, а я...
     – И ты - богиня любви. Афродита.
     – Во, попал в римско-греческий миф,– засмеялся я.
     – Ладно, ребятки, я ложусь спать. Не собираюсь наблюдать вашу первую брачную ночь, дабы вас не смущать. Бай-бай.
     Мы дружно сказали Вике:
     – Спокойной ночи, любимая.
     – Впервые меня любимой назвали хором. Всё. Сплю.
   
     Я вылез из ванны, собираясь вынуть оттуда Машу. И увидел, что все капли воды на её теле высохли. Это и не удивительно – от неё веяло жаром.
     – Серёжа, ты не удивляйся,– поняла моё изумление Маша.– Вот такое свойство моего организма – когда я волнуюсь, температура тела значительно повышается. А в спокойном состоянии я обычная, тёплая. Но я научилась при помощи аутотренинга регулировать температуру. Если тебе не нравится, могу стать тёплой, даже прохладной.
     – Нет, оставайся сама собой. Я не хочу, чтобы твои мысли были заняты регулировкой температуры.
    – Конечно. Им надлежит быть занятыми только тобой. Неси меня скорее на ложе, а то мне тебя жалко.
     – Почему жалко?
     – Потому, что он уже так долго...- и, не подобрав слов, показала пальчиком.
     Да, такая длительная эрекция восхитит адмирала. А в том, что где-то в помещении стоит камера слежения, сомневаться не приходилось. И насрать на этих ксантов!!! Ведь огромные карие глазищи переполнены любовью.
   
     Машины руки сомкнулись на моей шее огненным кольцом. Я понёс Машу через комнату, и на моих руках тело её содрогалось, как при поцелуе в ванне.
     – Вода высохла, но между ног всё мокро,– простонала Маша и от этого стона, я сам содрогнулся от страсти,– не надо никаких прелюдий, входи в меня сразу.– И замолчала, только дышала тяжело и часто.
     Мы не легли, мы рухнули на ложе. С Викой – сказка, с Машей – огненная феерия.
     Катя была бушующим морем с белопенными вздымающимися валами. В глубинах которого я тонул.
     Вика – полноводная река с быстрым течением, бурными порогами, коварными водоворотами и бездонными омутами. Но и с тихими заводями.
     С Машей – вся комната пылала пожаром. И в этом всепожирающем пламени Машенька извивалась мифической ящеркой-саламандрой. Я стал птицей-фениксом, который тоже не горит в огне. Маша обвила меня руками и ногами, принимая в себя, и раскрылась подо мной, охватывая меня сжигающим своим телом. Словно проваливаюсь в жерло действующего вулкана. Сгорим! Сгорим!
   
     Во время оргазма, который наступил почти сразу, Маша плакала. Слёзы лились из широко открытых глаз, высыхая на горящих ярким румянцем щёках. Я сначала даже испугался и чуть не спросил: "Что случилось? Я тебе больно сделал?". Но хватило ума промолчать. Плача, Маша залепетала, всхлипывая: "Твоя, твоя... Счастье моё... Ещё, ещё... Хочу тебя... Любимый мой..."
     И на пике оргазма, выгнувшись дугой, протяжно простонала: "Серёженька-а-а-а!!!". Да так, что я, при всём своём желании не мог сдержать свой оргазм. И, что было сил, вдавил выгнувшуюся Машу в ложе. Совершенно безотчётно, спонтанно из моей груди вырвался стон: "Машенька!".
     И мы стали единым целым в горящем костре.
   
      Ползли часы, тянулись дни, шли недели, бежали месяцы, неслись года, летели века, мелькали тысячелетия. Ни взрыв атомной бомбы, ни вспышка сверхновой, ни гибель цивилизаций и галактик, ни конец Вселенной – ничто  не могло оторвать меня и Машу друг от друга.
   
     Во время одной из коротких передышек, мы увидели, что на столе стоят тарелки с едой и высокие стаканы с каким-то напитком. Переглянулись и расхохотались.
     – Представляю, какие лица были у охраны и разносчика пищи,– смеялся я.
     Маша чуть смутилась:
     – Нас ведь записывают на камеру?
     – Стопроцентно. Тебя это напрягает?
     Она задумалась на секунду, потом махнула рукой:
     – Плевать. Ты – рядом. И всё. Всё!
     – Есть хочешь?
     – Нет. Пить очень хочу.
     – А я с прошедшего утра ничего не ел,– сказал, подавая Маше стакан с напитком.
     – Так поешь. Надо же силы восстанавливать. Я-то обедала. Здесь ведь не знаешь, день или ночь. Определяюсь по питанию: вот завтрак принесли, вот – обед, вот – ужин. После ужина можно спать до завтрака.
     В тарелках было что-то похожее на салат из морских водорослей. Обычные вилки. Попробовал. Не оливье, но с голодухи съесть можно.
     – Ты и мою порцию съедай,– сказала Маша.
     – Но тебе ведь тоже надо силы восстанавливать.
     – Обойдусь. У меня же есть огненный пломбирчик. А там сплошной белок.
     – Это что значит: огненный пломбирчик?
     – Пломбирчик - потому, что его очень приятно лизать языком. А огненный потому, что когда его лижу, я загораюсь. Сплошной белок – это твоя сперма. Кому как, а мне – вкусненько.
     – Маша, ты совсем недавно краснела при упоминании о сексе...
     – Это было миллион лет назад. Теперь я – твоя женщина. И этим всё сказано,– Маша допила свой напиток,– не очень вкусно, но пить-то хочется.
     – Ещё хочешь?
     – Хочу, но тебе не останется.
     – Пей. У меня есть чем напиться, если что. Такой кисловато-сладенький напиток. Вон, всё ложе им залито.
     Маша опять чуть смутилась. Она пару раз испытала струйный оргазм, причём, довольно сильный. До сих пор всё покрытие на ложе было мокрым. Я увидел, что покрытие держится на четырёх пластинчатых зажимах. Отжав их по очереди, перевернул покрытие на сухую сторону, оно, похоже, было непромокаемым. Ложе снова было сухим.
     Маша опорожнила второй стакан, я доел вторую порцию салата.
     – При такой жизни, а она будет продолжаться, нам надо менять свой рацион. Надеюсь, то, что ксанты записывают, они не складывают на полку, а просматривают и прослушивают,– и на ксантском языке проорал:– нам требуется много питьевой воды и много сытной пищи, например, рыбы.
     – Ты знаешь язык ксантов?– удивилась Маша.
     Я вкратце поведал ей, как мы сражались с ксатами на Инии и как изучили ксантский язык.
     – Здорово,– восхитилась Маша,– вы вдвоём, значит, всыпали им по первое число!
     – Ну, не столько мы, сколько Клинок. А уж, что он натворил на Атиа...– и рассказал про праздник в честь богини Иси.
     Глаза Маши сияли.
     – Какие вы всё-таки молодцы!..
     Договорить не успела. Дверь в помещение открылась, вошли два ларда. Один нёс большой кувшин и два чистых стакана. У второго на подносе были четыре тарелки с большими кусками рыбы. Они поставили питьё и еду на стол, забрали грязную посуду. Я сказал им на лардском языке, чтобы принесли два-три чистых покрытия на ложе. Через десять минут в комнату внесли рулон из трёх покрытий, перетянутый какой-то верёвкой. Но верёвку развязали и унесли с собой, наученные опытом, что в руках землян верёвка – это оружие. Глупые. И кувшин – оружие. И тарелка – оружие. А уж пару вилок в два горла воткнуть сам бог Марс велел.
     – Серёжа, с тобой нигде не пропадёшь,– похвалила меня Маша.
     – Или мы не из десанта?– Подмигнул я ей.
     Рыба была вкусной, и было её много. Очистив по тарелке, остальное решили оставить на потом. В кувшине был не напиток, а чистая вода, правда, с чуть неприятным привкусом. Всё-таки, опреснители у ксантов не очень хорошие.
     Доев рыбу, Маша хитро на меня посмотрела:
     – Но на десерт-то можно пломбирчик?
     – Угадай с трёх раз...
     – Значит, можно. Ура!
     – Осталось ещё два раза.
     Машина полная нижняя губа, оттопырившись, выдвинулась вперёд. Господи, до чего похожи!..
     – Жадина-говядина-большая шоколадина, пломбирчика пожалел Машеньке...
     – Остался один раз.
     – Ни да, ни нет. Что же тогда?
     – Чейндж. Тебе – пломбирчик, мне – твои каштановые локоны.
     Маша провела ладонью по ёжику на голове:
     – Так я же стриже... ой, вот ты про что...
     Щёки залил маков цвет. Истинное целомудрие – его не разыграешь. Если вспомнить то, что мы совсем недавно проделывали на ложе, это тем более удивительно.
     – Поза называется "69".
     – Да, знаю я! В теории я всё знаю.
     – Через пару дней будешь знать на практике.
     – Прекрати, развратник! Чему учишь честную девушку?!.
     Ну, раз шутит, значит, ложной скромностью не страдает.
     Маша поставила пустой стакан на стол.
     – Фу, обпилась. Маше пи-пи надо.
     – Дойдёшь до унитаза?
     – Можешь донести.
     И не ханжа, слава Богу. Впрочем, ведь и через двенадцать лет она будет моей женой. А двенадцать лет я с ханжой не проживу.
     Усадил Машу на унитаз и, когда зажурчала струйка, нажал на слив воды.
     – Хулиган! Брызги на меня летят!
     – Через пять минут будешь сухая.
     – Мыться будем?
     – А смысл? Сейчас я всю тебя языком вылижу.
     – А я – тебя. Неси скорее обратно.
     Пламя заполыхало.
   
     Проснувшись, я ничуть не удивился, что Маша спит точь в точь... Нога закинута на меня, рука лежит на моей груди. Тело, и вправду, не горячее, а тёплое, даже чуть прохладное, так как в комнате жарковато.
     Удивился другому: вдруг услышал Вику. Она не передавала мне свои мысли, думала, что мы ещё спим. Просто шла по дну океана и тихонько напевала себе под нос:
   "Иду я за Серёжей,
   Моей противной рожей.
   Он мне всего дороже,
   Люблю его до дрожи.
   Прости меня, о, Боже,
   Люблю и Машу тоже."
   Я улыбнулся. И тотчас Маша спросила:
     – Чему улыбаешься?
     Она не могла видеть моего лица – лежала, уткнувшись в моё плечо. Интересно, как это у них получается, у женщин – не видят, а знают? Я повторил ей тихим-тихим шёпотом Викину песенку и мы расхохотались.
     Вика вошла в наши мысли возмущённая:
     – Вам кто разрешил мою секретную песню подслушивать?! Всё, поворачиваю обратно.
     – Виченька, чесслово, больше не будем,– взмолились хором.
     – Ладно, прощаю. Это вам мой подарок на свадьбу. Каков муж, такие у нас, Машенька, и свадьбы.
     – Золотой муж.
     – Значит, первая брачная ночь удалась на славу?
     Маша сделала лицо наивной деревенской дурочки и кокетливо-слащавым голоском спросила:
     – Пупсичек, тебе хорошо со мной было? Тебе понравилось?
     – Пять с плюсом, Машенька,– засмеялась Вика.
     Маша и я встали на колени лицами друг к другу. Маша прижала оба кулачка один к другому, я обхватил эти кулачки своими ладонями и мы подняли руки вверх. Из этого огромного псевдокулака торчали четыре больших пальца.
     – Во!– сказали в один голос.
     – Вы это не репетировали?– спросила Вика.
     – Как-то само собой получилось,– ответила Маша.
     – Выходит, что вы стали единым целым.
     – До единого целого нам тебя не хватает,– откликнулась Маша.
     – Я иду, ребятушки. Всего три часика поспала и топаю дальше. Да и вы не больше спали. Пару раз заглядывала к вам и тут же стыдливо отводила глаза.
     – Привыкай потихоньку...
     – Хорошо. Но потихоньку. Потому, как я же – живой человек. И при виде вас мне хочется быть рядом, а не за полтыщи километров вдали.
   
     Маша и я успели сходить в туалет и помыться под душем (порознь, только порознь, во избежание...), когда принесли завтрак.
     – О, не только каша,– обрадовалась Маша.
     Кроме двух тарелок с кашей и двух стаканов с соком, принесли полный кувшин с водой и большое блюдо с рыбой. Когда два ларда забирали пустой кувшин и тарелки из-под рыбы, я сказал им, чтобы до обеда не беспокоили. Они послушно поклонились и вышли. Мы позавтракали кашей и соком. Маша помыла в ванне тарелки и стаканы. Затем села на стул. Колени плотно сжаты, руки лежат на коленях. На лице – выражение благонравной пансионерки из монастыря.
     Я знал, что за прошедшую ночь Маша преобразилась. Все её комплексы сгинули. Она стала сама собой – не Головастиком, не кривоногой худышкой и даже не Саблей. Она стала Машенькой. И сейчас передо мной сидел хитрый бесёнок – ничуть не хуже Вики. От такой позы и такого выражения лица, следует чего-то ждать. И...
     – Мася хотит малёзеное,– тоненьким детским голоском пролопотала она.
     – Не хотит, а хочет,– поправил я.
     – Хоцет малёзеное.
     – Где он тебе возьмёт мороженое?– изумилась Вика.
     – Масе надо малёзеное. Мася узе галяцая и мокляя.
     – Всё, Виченька. Конец сеанса связи. Надо ублажать капризную малышку...
     – Поняла. Не краснеет, значит, больше?
     – Ещё иногда случается,– вздохнула Маша, и они засмеялись.
     – Я пока с Итой побеседую.
   
     Занимался пожар.
   
     Вика появилась, когда я и Маша озаботились физподготовкой. Решили, что физическую форму надо поддерживать всегда. И в плену. Точнее, а в плену – особенно.
     Отжавшись сто раз от пола, я растягивался на шпагате. Маша стояла возле привинченного к полу стула, используя его как балетный станок, и рассказывала мне, размахивая руками и ногами:
     – Бабушка повела меня в балетную школу. Там ужаснулись моей фигуре, но, попробуй, откажи внучке знаменитой балерины Вяземской. Говорят бабушке: "Вы же понимаете, что внучку Вашу на сцену никто не выпустит?"
    "Пусть так,– говорит бабушка,– но она должна знать, что такое батман и плие. Она должна уметь хорошо танцевать". И я выучилась. При выпуске из школы, мне сказали: " Вы замечательно танцуете, но с Вашей внешностью..." Интересно, что бы они сказали теперь?
     – Хочешь в балет?
     – Нет, не хочу. Хочу рожать тебе детей и воспитывать их. Быть твоей женой – это самое прекрасное занятие на свете.
     – Спасибо, Машенька!
   
     – Молодцы, не ленитесь, не валяетесь, как тюлени на лежбище...
     – О, Виченька! Всё идёшь? Передохни хоть немножко.
     – Дойду, передохну. Я передохнУ, а ксанты передОхнут. Кстати, Маша, пришлось из-за тебя снять с себя трусики. Прицепила к рюкзачку, сохнут на ходу.
     – Почему из-за меня?
     – Заглянула к вам, прикинув, что вы уже давно должны отдыхать. И нарвалась на момент твоего сквиртинга. И тут же по ногам потекло. Да, думаю, и Мася мокляя и Вицька мокляя. Только у Маси малёзеное есть.
     – Ничего, скоро и у тебя будет.
     – Ой, скорее бы. Я по вам соскучилась очень. Видеть-то вижу, но ведь не потрогать... Машенька, ты не обидишься, если я с Серёжкой тет-а-тет поговорю?
     – На обиженных воду возят. Это же твоё право. Ты такая же его жена, как и я. Только ты – со стажем, а я – новоиспечённая.
     – Знаешь, Серёжка,– начала Вика,– я увидела тебя и Машу во время... И поняла, что у меня с тобой это совсем по-другому. Я боюсь, что стану для тебя давним другом, боевым товарищем, и только иногда ты будешь снисходить до постели.
     – Стоп. Включи, пожалуйста, Машу в наш разговор.
     – Но, Серёжа...
     – Виченька, я тебя прошу. Иначе получится большая глупость.
     – Хорошо, Маша нас слышит.
     – Так вот, любимые и родные мои женщины. Я понимаю, что вас будет напрягать необычность нашей семьи. Одной семьи, а не двух семей, где на каждую женщину по полмужика. Ещё только первый день существования нашего семейства, а "тёрки" уже начались. Давайте сделаем так: Вика вытащит нас из города ксантов, мы сядем и в деталях, и подробностях обсудим, как будем жить дальше. А то сейчас Вика нас видит, а мы её – нет. И Маша ещё не научилась, как следует, мысленно разговаривать. Ждать осталось не так уж долго, потерпим. И на все тет-а-теты накладываю вето. За исключением того, когда вы обсуждаете между собой чисто женские дела. Вика, если тебе не хочется видеть, чем мы занимаемся на ложе, мы тебя будем заранее оповещать, чтобы ты какое-то время в нашу комнату не заглядывала. Вообще-то, с удивлением обнаружил, что в чём-то ты ещё совсем маленькая девочка. Так и хочется погладить тебя по рыженькой головушке и сказать: "Малыш, подожди немного и я всё тебе разъясню".
  Вкратце всё. Dixi.
     – Может, нам пока мораторий объявить?– Спросила Маша.
     – Ты пять дней продержишься? Я – нет. Просто тебя изнасилую.
     – Ты, что, Иванов, совсем там, в плену, чокнулся?– Поинтересовалась Вика,- что такую ахинею несёшь про изнасилование?!
     – Я от тебя чокнусь, счастье моё!
     – Вот и поговорили тихо, ласково, по-семейному,– сказала Маша, и мы все втроём рассмеялись, разряжая обстановку.
     – Пойду я, прогуляюсь к адмиралу, погляжу, чем он дышит. Раньше, чем через два часа не появлюсь.
   
     – Машенька, иди ко мне.
     – Сначала в ванну, я вся потная.
     – Вот именно. Я и хочу тебя потную.
     – Это изврат.
     – Почему? На ложе ты ведь тоже потеешь. Здесь такой же здоровый пот из здорового тела. Ты вся солёненькая.
     – Как вяленая вобла?
     – Машенька, не говори глупости. Я же после тебя не пью пиво. Вику я облизываю потную.
     – Ой, я вспомнила, как ты ей в "Виктори" ногу целовал. Я так тогда ей завидовала.
   
     Это было года два назад. Спецназ гулял в "Виктори". Вика сказала мне:
     – Серёжка, хватит тебе уже джина с тоником!
     Я покорно согласился и кто-то из спецназовцев хихикнул: "А Счастливчик-то – подкаблучник!". Я парировал: " Не подкаблучник, а подпяточник. Я у неё не под каблуком, а под пяткой". "А какая разница?"
     – Разница такая, что пыльный и грязный каблук целовать не будешь, а вот пятку – с удовольствием.
     – Да, уж, прямо?!
     – И прямо, и криво. Вика – ножку!
   Вика под столом расстегнула босоножку, сняла беленький носочек, и, чуть отодвинув стул, водрузила босую ногу передо мной. Я взял её ступню обеими ладонями, приподнял вверх, что при Викиной растяжке труда не составило и поцеловал розовую гладкую пятку. Лизнул свод стопы, заставив Вику хихикнуть. По очереди поцеловал подушечку каждого из пальцев и ещё раз – пятку.
     – Вот это да!– Восхищено сказала Алла Мудровская.
     – Нога же потная,– не сдавался мой оппонент из "Гронмора".
     – Во-первых, ноги у моей жены не потеют. Во-вторых, запах пота любимой женщины для меня приятней любых духов. Это запах здорового, чистого женского тела.
     – Один-ноль, в пользу Иванова,– резюмировала Валя Зорина и её поддержали. Вика сидела гордая и счастливая.
   
   – Теперь завидовать не будешь,– сказал я, укладывая Машу на ложе. Взял руками её ноги за щиколотки и поцеловал одну пятку, потом – другую. Перецеловал все пальцы на ногах, которые становились всё горячее.
     – А теперь – необходимое и достаточное условие,– промолвил, разводя пятки в стороны.
     – Люблю,– успела шепнуть Маша, прежде чем все слова оказались под замком.
   
     Машины руки и ноги пламенными кольцами прижали меня к пылающей Маше. Расплавляясь в раскалённой магме Машиного тела, сквозь пелену жара, слышал всхлипывания: "Мой, мой... Сладость моя... Никому не отдам... Бери меня, бери... Родной... И сорвалась в стон: "Серё-ё-ёженька!!!".
     В стоне слились безграничная нежность и безудержная страсть, бескрайняя любовь и бесконечное счастье, безмерное блаженство и беспредельная радость. От этого стона сердце моё, сжавшись в маленький тугой комок, в бешеном ритме пыталось проломить грудную клетку, прежде, чем разорваться на куски. Стон вёл за собой в бездну острого наслаждения, близкого к безумию. Не было сил этому противиться, так как стон заполнил всё моё существо. И вся Вселенная взорвалась в ответном стоне:
     – МАШЕНЬКА!!!
   
   
                Глава IX

                Конец города ксантов.
   
     Адмирал заявился к нам на пятый день. Вике оставалось идти чуть более суток. У меня на размышления оставалось ещё два дня отведённого срока. Но, видимо, деятельная адмиральская натура требовала каких-то действий.
     Мы завтракали за столом. Маша сидела у меня на коленях и я кормил её кашей с ложечки. Маша капризничала и кашу есть не хотела.
     – Машенька, ешь кашу, а то получишь по попке.
     – По попке хочу,– Маша энергично покивала,– кашу не хочу,– отрицательно помотала головой.
     – Не будешь есть кашу, отдам тебя злому дядьке с нашлёпками на плечах.
     – Дядя – бяка,– заявила Маша,– я ему хлебальник задними лапками начищу, а передними – отполирую. Он ласты и склеит.
     – Вроде бы, русский язык, но ничего не понимаю,– пробормотал адмирал.
     – Шли бы вы себе, ваше превосходительство, а то ребёнка кормить мешаете.
     – Слышь, гунявый, чеши лесом, прямо к бесу, за своим за интересом. По чавке ведь схлопочешь,– и добавила затейливую тираду, из которой в печати можно привести только кусочек: "Живого ерша тебе в задницу...".
     – И чему тебя только в детском садике учат? Давай ложечку за маму Вику, ложечку за папу Серёжу.
     Видя, что его игнорируют, адмирал надулся спесиво и заявил:
     – Я пришёл поговорить с Вами о Вашей спутнице, с которой Вы прибыли на эту планету. Ни на одном острове её в данный момент нет. И, я полагаю, она каким-то образом хочет вас освободить. Наша аппаратура улавливает активный мыслеобмен между городом и акваторией океана. К сожалению, она расположена далеко от вашего помещения и не может записать поступающие мысли. Поэтому завтра мы установим у вас в помещении аппаратуру для записи мыслей. Я думаю, что таким способом вы общаетесь с вашей спутницей. Предложите ей сдаться, пока не поздно. А то ведь при попытке проникнуть в город она может пострадать и даже погибнуть.
     Маша приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но я мгновенно засунул ей туда ложку с кашей. Маша возмущённо замычала, потом быстро проглотила кашу и снова попыталась открыть рот.
      Всю тарелку запихаю,– пригрозил я ей,– хватит матюгаться.
     А адмиралу сказал:
     – Ставьте аппаратуру – это ваше право. Ловите мою спутницу – это ваше право. Только у нас тоже кое-какие права имеются. И вскоре о них вам будет в подробностях изложено.
     – Угрожаете?
     – Зачем? Угрожать – удел слабых. Сильные обходятся без угроз. Скажем так: ставлю в известность.
     – А если я Вас и Вашу женщину разведу в разные комнаты?
     Я отвлёкся от Маши и от каши, и Машенька не преминула этим воспользоваться:
     – Я тебя тогда, старый хрен, самого разведу по разным комнатам.
     – Как это возможно?– удивился адмирал
     – Очень просто. Голова – в одной комнате, а жопа – в другой.
     – Господи, что бы сказала, услыхав тебя, знаменитая балерина Вяземская?
     – Сказала бы: "Молодец, внучка. С быдлом надо говорить на их языке, а то не поймут".
     – Господин адмирал, до объявления моего решения по вопросу эвакуации ксантов с планеты, осталось ещё два дня. Надеюсь, вы дадите нам прожить их спокойно.
     – Гм. Возможно.
     – За этой пустопорожней болтовнёй, каша совсем остыла. Ребёнок остался голодным.
     – Рыбка есть,– заявила Маша.
     – Каша-то полезнее.
     – Рыбка вкуснее. И в ней фосфор.
     – Хочешь светиться по ночам?
     – Да. Буду твоей ночной звёздочкой. Но согласна обменять рыбку на пломбирчик.
     Адмирал повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Замок щёлкнул, и вновь мы взаперти.
   
     – Ребята, у меня для вас два радостных известия и одно интересное,– вступила в разговор Вика.
     – Излагай.
     – Первое и главное. Я доберусь быстрее, чем рассчитывала. Перешла на бег трусцой. Только когда совсем запыхаюсь, иду быстрым шагом. Хочется оказаться у вас пораньше, адмирала как наскипидарили в кое-каком месте.
  Не дай Бог, начнёт что-нибудь измышлять сдуру. Кстати, вот и интересное известие: флот ксардов прибудет не через шесть недель, а вдвое быстрее. Ксант хочет нас обдурить, задержать прибытие наших крейсеров и вывезти вас с планеты вместе с жителями города. Он же не в курсе наших возможностей и полагает, что тузы у него на руках. А мы их покроем козырями из трёх "К".
     Второе радостное известие: я теперь точно знаю, где в городе находится ваша комната. Потому, как у меня есть очень и очень подробный план города. Угадайте, где я его слямзила?
     – У адмирала стырила,– сказала Маша мысленно.
     – У военных, конечно, хороший план города, но не очень подробный.
     – Давай, попробую я угадать. Скорее всего, у коммунальщиков. Нет, вода и канализация есть не в каждом помещении. Зато, везде есть свет. Следовательно – у электриков, у энергетиков.
     – Конечно, ты – Начальник разведки, тебе по должности положено... Но мог бы и сдаться, сделать женщине приятное.
     – Прибегай скорее, я тебе более приятное сделаю.
     – Бегу, бегу.
     – А у меня тоже есть интересное известие,– вдруг заявила Маша,– собиралась сказать, да адмирал помешал.
     – Слушаем внимательно.
     – Сегодня утром, проснувшись, я почувствовала, что во мне зародилась жизнь.
     Я усадил Машу на другой стул, встал перед ней на колени и стал поочерёдно целовать её ладошки. Маша уже знала, что это означает: "Сильно-сильно люблю" и просияла. А Вика засмеялась.
     – Чего хохочешь?– обиделась Маша.
     – Не хохочу, а смеюсь. У тебя ведь завтра день рождения. У Серёжки появилась тенденция: на день рождения дарить детей.
     – То есть, ты хочешь сказать?..– спросил я.
     – Я обещала, что в двадцать лет. Не могу же я тебя обмануть. Уже пять дней, как беременна.
     – Виченька! Солнышко моё! Мысленно целую твои ладошки, стоя перед тобой на коленях. Точнее, стою перед Машей и целую за вас обеих.
     – Виченька, поздравляю! Как замечательно, что у нас будут дети!– воскликнула Маша,– хочу подарить Серёже сына.
     Вика хихикнула:
     – Сына первой подарю я. У тебя родятся две девочки. Но не близнецы, а двойняшки. Близнецами будут мальчики. А я второй раз рожать не буду, у меня сейчас полный комплект - девочка и мальчик.
     – Всё-то ты знаешь... Постой, у меня будет четверо детей?
     – Да.
     – Вот оно что. Когда мы пели дуэтом, ты сказала, что не пять, а шесть будет детей. Ты тогда уже знала?
     – Знала, знала. И знала, что их отцом будет Серёжка. И знала, что ты будешь выглядеть совсем иначе.
     – А почему не сказала нам?
     – Прости, Машенька, но по глупости. Ревновала я очень. И стресс у меня был сильный, когда узнала. Но ведь от судьбы не уйдёшь. Всё произошло и без моих росказней.
     – Ладно, девочки, сказал я примиряюще,– мы все вместе, мы – одна семья, и мы любим друг друга. А за деток – спасибище вам преагромаднейшее. Вы меня несказанно осчастливили.
     – Я вот только не знаю...– робко сказала Маша,– я ведь очень сильно нагреваюсь во время оное. Не повредит это детям?
     – Конечно, я не акушер-гинеколог,– ответствовала Вика,– но дети у тебя вполне здоровые будут через двенадцать лет. Они, наверное, у тебя огнеупорные. Впрочем, погодите, я посоветуюсь с Итой, она просмотрит твоё ближайшее будущее. Я в него уже заглянуть не могу.
     – Вика, так и ты с Машей?..
     – Я Машу полюбила за её любовь к тебе и за твою любовь к ней. Короче, она мне теперь родная.
     – Спасибо, Виченька!
     – Не на чем. Заслужила ты. И я постараюсь заслужить.
     – Виченька, да для меня роднее тебя только Серёжа!
     – А надо, чтобы не роднее, а так же. Вот вы для меня теперь оба равноценны.
   
     Когда Вика отлучилась для беседы с Итой, Маша мысленно спросила меня:
     – Серёжа, а что такое три "ка"?
     – Три "К" - это Камень, Клинок, Кулон. Три артефакта, которыми мы владеем. Клинок ты видела на полигоне.
   
     Тогда я практиковался в отдаче приказов Клинку. Увидев сияющий белым светом меч, Саблина, выполнявшая фехтовальные упражнения с палашом, восхищённо присвистнула.
     – Красивый меч. Может, сразимся,– с тоном некоторого превосходства. Надо было её проучить.
     – Да, ради Бога.
   Вращая палаш мельницей, и выписывая восьмёрки, и перебрасывая оружие из руки в руку, Маша пыталась нанести удар. Клинок не пел боевую песню, а тихо похихикивал, парируя все Машины попытки. Потом, насытившись игрой, срезал лезвие палаша у самой гарды. Маша осталась лишь с рукоятью палаша в руке.
     – Дай, пожалуйста, посмотреть твой меч,– попросила Маша.
     – Да, ради Бога,– и протянул ей Клинок.
     Хлоп! У Маши в руке был маленький кинжальчик. Саблина недоуменно посмотрела на меня.
     – В таком виде его удобнее носить. Если я надавлю на красный камень на эфесе – это опять будет меч. Нажму на зелёный – опять кинжальчик.
   Маша надавила на красный камень и ничего, естественно, не произошло.
     – Ведь русским языком объяснил: я должен надавить на камень, а не ты.
     Отобрал у Маши кинжальчик и извлёк Клинок.
     – Он слушается только меня. Или Вику.
   – Ручной, что ли?
   – Заколдованный. Называется Клинок смерти.
   
     Так вот, Клинок ты видела. Камень – это Повелитель камней. Он может управлять горами, скалами и всем, что сделано из камня. И коротко рассказал Маше, как у меня появился Камень.
     Ну, а Кулон – это Кулон. Он создаёт специфическое защитное поле, но не силовое, там какой-то другой принцип действия, скорее всего – магический. Находясь под защитой этого поля можешь не бояться даже взрыва атомной бомбы рядом. Более подробно о Кулоне знает Вика. Она сразу схватила артефакт и мне в руки пока дать не успела. Нам его подарила Ита совсем недавно, после битвы на Атиа.
     Маша не переставала восхищаться:
     – Я с вами как в сказке живу. Всё Вике завидовала, что она такой волшебной жизнью живёт. А теперь сама в волшебной жизни очутилась. Серёжа, всё собиралась спросить: помнишь, Вика с тобой наедине пыталась побеседовать? Может, это она про детей тебе сказать хотела?
     – Нет, там совсем другое...
     – У неё проблемы?
     – У неё не может быть проблем. У тебя не может быть проблем. У меня не может. Проблемы могут быть только у нас. Наши. Проблемы, дети, любовь, счастье – всё наше.
     – Понимаю. То есть, мы – единое целое.
     – Пока не совсем. Я и ты – единое целое. Вика и я – единое целое. Но ты и Вика – пока нет. Понимаешь, ты должна полюбить её не так, что: "Ой, Виченька, спасибо тебе за прекрасное тело", а глубоко и всерьёз. Она же сказала, что мы теперь для неё равноценны. Вика прошла через муки ревности, через обиду, что уже не единственная. И, если после всего этого она говорит, что любит тебя так же сильно, как и меня, значит...
     – Хорошо, я должна подумать над этим.
     – Пожалуйста, подумай хорошенько. Для меня и Вики это очень важно.
     – Пойдём на ложе. Лёжа лучше думается.
     Она улеглась, я прижался лицом к её животу и тихо прошептал:
     – Здравствуйте, доченьки. Я – ваш папа. Я люблю вас и вашу маму. Растите здоровенькими, как папа и умненькими, как мама.
     Маша улыбалась счастливой улыбкой, в которой уже засветилась гордость материнства.
     – А как Вика назовёт своих детей?
     – Наших детей...
     – Ох, прости, оговорилась.
     – Дочка – Катя. Сын – Серёжа.
     – Катя – это в честь твоей погибшей жены?
     – Да. Сначала Вика носила двойное имя – Виктория-Екатерина. И я рассказал Маше, как Катина душа шестнадцать лет обитала в теле Вики.
     – Ты и Вика – словно принц и принцесса из сказки. А я какая-то вся заурядная. Только и умею, что саблей махать.
     – Не прибедняйся, Саблина, я этого не люблю. Была бы ты заурядная...
     – Но, ведь сначала не полюбил, а просто пожалел.
     – А что, вокруг мало женщин и девушек, нуждающихся в жалости? Пожалел же только тебя.
     – Всё, всё. Ты прав. Больше не буду, чесслово.
     Я засмеялся: – Научилась чессловить?
     – Ага.
   
     Когда появилась Вика, голова моя лежала на Машиных бёдрах у самого живота. Шелковистые волосы приятно щекотали щёку. Маша гладила мою макушку и вслух тихонько напевала:
     "И была на целом свете тишина,
     И плыла по небу рыжая луна.
     И зайчоночка волчица родила,
     И волчоночка зайчиха родила..."
     Вика дослушала песню до конца.
     – Какая чудесная песня! Про нас с тобой. Чур, я – волчица.
     – Ладно, согласна быть зайчихой. Зато, сынок, точнее, сынки, будут волчата.
     – Эй, хитрая! А у меня, значит – зайчонок?
     – Так по песне выходит.
     – Серёжка, Машенька меня обдурила! Говорит, что сын у нас будет трусливый, как заяц!
     – Ябеда солёная, на горшке варёная.
     – Девочки, не болтайте глупости. Что Ита сказала?
     – Сказала, что можно. Детки и вправду огнеупорные.
     – Спасибо, Виченька,– обрадовалась Маша и тут же озабоченно спросила:
     – Вичка, а твоим детям не повредит, что их мама не спит нормально, а бегает по ночам по дну океана?
     – У тебя – огнеупорные, а у меня – бегоустойчивые.
     – Короче, дети у нас уникальные.
     – Имена дочкам не придумала?
     – Я хотела бы одну назвать Александрой, в честь папы и мамы. А вторую – Викой. Но это уж как Серёжа решит.
     – Нет. Одно имя выбрала ты, второе – выбираю я.
     – Хорошо.
     – Это будет трио: Маша, Саша и ...
     – Машенька, Сашенька, Дашенька,– отгадала Вика.
     – Нечестно. Ты мои мысли подслушала.
     – Вовсе нет. Просто на язык так и просится. И очень красиво получается.
     – А можно мне будет одного из сыновей Серёжей назвать,– попросила Маша.
     – Это три Сергея в одной семье,– попытался возразить я, но Машу поддержала Вика:
     – Ну, и что? Серёжа старший, Серёжа большой и Серёжа маленький. Мы же так любим это имя, хотя оно того и не заслуживает (не удержалась от "шпильки").
 
     Утром следующего дня мне и Маше не дали поспать вволю. К нам пришли восемь лардов с баллончиками, все в респираторах. Шокеров при них не было. Они уповали на газ, а зря.   
     – Самка идти с нами. Самец сидеть.
     – Хрен вам,– сказал я на лардском и поднял вверх средний палец. Конечно, сказал не хрен, а слово, обозначающее мужской половой орган. А жест у лардов обозначал то же самое, что и у нас,- без меня она никуда не пойдёт.
     Маше велел:
     – Если пустят газ, задержи дыхание, я тебе кину респиратор, приложи сразу к лицу.
     Маша кивнула. А в комнату уже входили ксанты, которые несли аппаратуру для записи мыслей, чтобы установить её в помещении. На них респираторов не было и ларды теперь газом воспользоваться не могли. Старший из лардов достал из кармана что-то похожее на уоки-токи, и принялся докладывать обстановку на ксантском языке. Наконец, сказал в рацию: "Слушаюсь", и приказал нам:
     – Идти оба.
   
     Предчувствие приближающего боя меня ни разу не обманывало. Поэтому я сделал несколько приседаний и поворотов корпуса, разминая мышцы после сна. Ларды недоумённо смотрели на меня. Массируя на ходу мышцы рук и пальцы, я вышел в коридор. Маша шла за мной, тоже разминаясь в движении.
     В коридоре нас настигли Викины мысли:
     – Ребята, я вхожу в город. Минные поля прошла по карте, заградительные стальные сети Клинок порезал, как картофельную ботву.
     Вас ведут в блок "D". Старому козлу всё неймётся. Иду прямо туда. Скоро буду. Ведите себя смирно и благоразумно.
     – Там посмотрим, по обстановке.
     В блоке "D" были знакомые все лица: адмирал, академик, ксант-приборист. На вошедшую Машу академик сразу направил что-то вроде телекамеры. Через несколько секунд защитное стекло опустилось. Я услышал, как приборист сказал академику и адмиралу:
     – Да, две особи женского пола.
     – Жаль, лучше бы были мальчики,– буркнул адмирал, и я понял, что речь идёт о наших детях.
     – Я предлагаю один зародыш оставить в теле самки, чтобы наблюдать за его развитием, а второй – выращивать искусственно,– сказал академик адмиралу и тот согласно кивнул головой.
     Я тотчас перевёл для Маши на русский язык эти слова академика.
     – Серёженька, это что же, наших девочек хотят...– побелевшими губами прошептала Маша.
     – Не волнуйся, любимая. Сейчас всё уладим,– и поцеловал горячую Машину ладошку.
     Молниеносно сдёрнул с двоих ближайших лардов респираторы и ткнул один Маше в лицо, прижимая к своему лицу другой. При этом ударами ног влепил обоих лардов в стену. Маша, мгновенно накинув резинку респиратора себе на затылок, подключилась к избиению охранников. Уложили всех восьмерых лардов, причём били мы их смертельными ударами: в яремную вену, в кадык, в переносицу, проламывая её.
     – Серёжка, я бегу к вам,– кричала Вика. Но меня уже было не остановить. Какая-то неведомая сила заполняла меня и это была отнюдь не энергия ци, которую учила призывать Маша. Сила эта струилась не сверху, а со всех сторон. Чувствовал, что становлюсь не могучим , а всемогущим.
     – Вы посягнули на самое святое – на наших детей,– громко изрёк я на русском языке и приборист торопливо включил автопереводчик, хотя адмирал и так прекрасно понимал меня.
     Дальнейшие слова произносил словно и не я, потому что не шевелил губами, только приоткрыл рот. Суровый и звучный голос шёл из глубины моего нутра и был это даже не голос, а глас:
     – Мерзкие твари, вы превысили меру терпения Божьего! Настал час расплаты! Я – гнев Господень!!! – И пошёл к стеклу, ощущая, как трещит пол под моими тяжёлыми шагами.
     Адмирал, что есть сил давил кнопку на пульте, так как респиратор я отбросил. Но газ не шёл. То ли опустел резервуар с газом, то ли засорились отверстия в стене, то ли это было соизволение Божье. Академик непрерывно стучал по большой красной кнопке, но ничего не происходило. Из-за двери доносился Викин голос и отнюдь не мысленно, а вслух:
     – И откуда вас, козлов, столько?! Кромсай их, Клиночек, пусти им зелёнку!
     Я подошёл к стеклу и стукнул по нему кулаком. Стекло выдержало, но всё покрылось сетью мельчайших трещин, из-за которых стало непрозрачным, словно матовым. Отступив на шаг назад, я ударил по стеклу пяткой, и оно водопадом из мелких стеклянных крошек обрушилось на ксантов. Приборист зажмурил глаза, а адмирал и академик закрыли лица руками.
     Без малейших усилий я запрыгнул на стол-пульт и нанёс удар ногой академику под подбородок. Неожиданно легко, голова его отделилась от тощей шеи и, как футбольный мяч, улетела в угол. Из разорванных сосудов фонтанами била бледно-розовая кровь, забрызгивая адмирала. Затем тело рухнуло на пол.
     Адмирал стоял в полном ступоре и даже не пытался вынуть кортик, висевший в ножнах у него на бедре.
     – За гнусные замыслы, порочащие честь мундира, ты разжалован из адмиралов в покойники. Это наше право.
     – Нет!– Плаксиво успел выкрикнуть он, прежде, чем я повернул его голову на 360 градусов. Супергибкость шейных позвонков отсутствовала, и они прохрустели отходную адмиралу. Он плохо любил жизнь, неправильно. Вот она его и покинула.
     Нажал я на пульте кнопку открытия дверей и в дверном проёме появилась Вика. В беленькой футболке, как всегда, без рисунка, в шортиках, с рюкзачком за спиной. В одной руке – Клинок смерти, в другой – пистолет.
     – Виченька,– Маша бросилась к Вике, обняла её и заплакала.
     – Не плачь, Машенька,– с дрожью в голосе сказала Вика и заплакала тоже. Всего второй раз в жизни я видел плачущую Вику.
     – Девочки мои, не плачьте, пожалуйста, всё закончилось хорошо,– умоляющим тоном попросил я, спрыгивая со стола и подходя к обеим.
     – Мы – от счастья,– улыбнулись они, вытирая слёзы друг другу. Вика уже спрятала пистолет в кобуру на поясе.
     – Здравствуй, Малыш,– сказал я Вике, становясь перед ней на колени. Вика отдала Маше Клинок и протянула мне обе ладошки.
     Клинок испустил вспышку ярко-белого света и мурлыкнул счастливо.
     – Доволен, что в нужные руки попал,– засмеялась Вика.
     Я поцеловал её в ладошки по очереди, вытащил и поднял вверх футболку из шортов. Прижался губами к Викиному обнажённому животу и сказал:
     – Здравствуйте, детки. Я – ваш папа. Я очень люблю вас и вашу маму,– и два раза поцеловал живот.
     Вика улыбалась точь-в-точь, как Маша – счастливо и гордо.
     Притянул к себе Машу, и, поцеловав её в живот два раза, произнёс:
     – Доброе утро, мои доченьки. Оно, правда, выдалось несколько хлопотным, но теперь порядок полный.
     Оторвавшись от Маши, получил подзатыльник от Вики:
     – Ты – хулиган и балбес. Чего ты тут безобразничал?
     – Эй-эй, не при детях!..
     Они обе расхохотались. Потом Вика сказала:
     – Надо ликвидировать дискомфорт,– скинула рюкзачок, стянула с себя футболку, сняла шорты вместе с трусиками и засунула одежду в рюкзак.
     – Хотела выкинуть, но как я предстану на Инии перед своими подчинёнными? Теперь мы все одеты одинаково. Точнее, раздеты одинаково.
     За дверью мелькали ксаты с шокерами, но защитное поле Кулона не подпускало их к двери. Защитное поле... И Маша, в руке которой белым светом мерцает Клинок...
     – Машенька, Виченька, вы теперь?..
     – А ты сомневался в нас? Давай ему напинаем.
     – Эй-эй, не при детях!
     – Вот, жук хитрый. Что ж, теперь тебя и тронуть нельзя?
     – Можно. Но не при детях.
     – Детки, закройте глазки и заткните ушки. Мы вашего папу лупить будем.
     – Это мама Вика оговорилась, детки,– вступила Маша,– не лупить, а любить.
     – А мама Маша у нас – добрая самаритянка.
     – Добрая, не добрая, но любимого мужа лупить не хочу, а вот ксатов,– и Клинок запел боевую песню. Маша выпрыгнула в коридор, где сновали ксаты и располосовала одного вдоль, а другого – поперёк. Вика тоже выглянула в коридор и тотчас же прыгнула к Маше. Затрещал автомат и пули, как горох, застучали в поле Кулона, осыпаясь на пол. (Похоже, кто-то из лардов научился пользоваться земным оружием. Автомат мог принадлежать гронморам или кому-то из грударовцев.) Клинок вырвался из Машиной руки и сияющим диском полетел в глубину коридора, куда Вика уже успела послать пару пуль из пистолета.
     Я поднял с пола Викин рюкзачок и подошёл к своим жёнам.
     – Девочки, игры закончились, приступаем к операции по ликвидации города ксантов. Ведьма, адмирал был главным в городе?
     – Вообще-то, считается, что городом руководит Совет Шести, но фактически, главным, действительно, был адмирал.
     – То есть в его кабинете есть селектор, вещающий на весь город?
     – Да.
     – Тогда веди нас в кабинет адмирала. Только пистолет дай на секундочку.
     Взяв у Вики пистолет, застрелил ксанта-прибориста и захлопнул дверь в блок "D". Совсем нам ни к чему, чтобы ксант поднял шум раньше времени. О гибели адмирала знали мы трое, этого и достаточно.
     Маша призвала Клинок, подошла к краю поля, высунула из поля руку и Клинок лёг в её ладонь. Маша улыбнулась, как ребёнок, получивший свою любимую игрушку.
     – Клиночек мой славненький!
     Мы с Викой понимающе переглянулись. Дошли до лифта, поднялись на второй уровень. Шли мы плотной группой, но Вика, с картой в руке, чуть впереди. Проходя мимо лаборатории "В" с трудом подавил желание туда заглянуть. Не до личной мести, да и не до развлечений. Дело – прежде всего.
     Кабинет был огромным. Стоял длинный стол со стульями по обеим сторонам – для совещаний. Большой стол с креслом, навроде компьютерного, с какими-то приборами, с селектором и микрофоном, подключённым к нему. С монитором и клавиатурой компьютера. На одной стене висела карта полушарий Океании, на другой – огромная панель, поделённая на сектора, отслеживаемые видеокамерами. Тут и гавань с подводными лодками, и наше с Машей помещение, где уже установили аппаратуру для записи наших мыслей (Ха-ха). Казармы ксатов, казармы лардов и прочая, прочая, прочая.
     Вика уселась в адмиральское кресло, сняла с шеи Кулон и протянула мне:
     – Радиус установлен на три метра. Поставь у двери стул, посади на него Саблю и повесь ей на шею Кулон. И никто не сможет войти в кабинет.
     Разумно. Так я и сделал. Мы были на задании, так что, одев Маше Кулон, только ей подмигнул и улыбнулся. Она, улыбнувшись в ответ, на мгновение высунула между губ кончик языка и сразу же его спрятала. Так показывала язык Катя, так его показывает Вика, не высовывая изо рта на всю длину.
     Я вернулся к Вике. Она, закрыв глаза, что-то шептала. Открыла глаза через несколько секунд:
     – С селектором разобралась. Подожди чуток, заодно сразу и компьютер освою.
     Терпеливо подождал, пока она колдовала. Вскоре экран монитора засветился. Вика ввела пароль и подняла на меня глаза:
     – Жду указаний, командир.
     – Для начала, объяви по городу, чтобы все ксанты прошли в свои жилые помещения и сидели там безвылазно.
     – Секундочку.
     Ещё что-то пошептала, нажала на селекторе клавишу и сказала в микрофон не своим глубоким и красивым голосом, а сухим, бесстрастным, в котором был металл:
     – Внимание! Всем ксантам проследовать в свои жилые помещения. Повторяю: всем ксантам проследовать в свои жилые помещения. Находиться в них вплоть до особого распоряжения адмирала.
     Я показал ей большой палец. Она пожала плечами – это же так легко.
     – Теперь надо загнать в казармы ксатов и лардов.
     Вика отдала два приказа по селектору, один на ксатском языке, другой – на лардском, всё тем же металлическим голосом. На мониторах огромной панели было видно, что казармы заполняются ксатами и лардами. Офицеры были там же.
     – Молодчина. Теперь мне нужны ТТД их подлодок (тактико-технические данные). Меня интересует наличие транспортно-десантных подлодок.
     – Имеются таковые. Сухого типа вмещают в себя сто вооружённых солдат. Мокрого типа – до шестидесяти.
     – Сколько и тех, и других?
     – Сухих всего пять. Мокрых – двенадцать.
     – Есть данные, сколько в городе лардесс и лардских детей?
     – Сейчас посмотрю. Да, вот: сто семьдесят шесть лардесс и двести сорок девять детей. Дети учитываются до двенадцати лет. Далее мальчиков переводят на казарменное положение и обучают военному делу. Девочек отдают в дома терпимости для нужд армии, пока не забеременеют.
     – Сколько в городе ксатских самок и ксатских детей?
     – Этих немного, они живут, в основном, в своих колониях в океане. Но всё же здесь четыреста тридцать самок и двести семь детёнышей.
     – Отлично. Все поместятся в подлодки.
     – Ты хочешь вывезти их из города?
     – Да. Они ни в чём не виноваты и могут вернуться к своему народу. Сколько подлодок сейчас в походе?
     – Посмотрим. Две. Обе с ксатским спецназом.
     – Когда вернутся на базу?
     – Одна недавно только вышла, другая ещё идёт к месту высадки, вернётся на базу через одиннадцать часов.
     – Столько ждать мы не можем.
     – Можно ввести в компьютер специальные кодовые слова и подлодки самоуничтожаются вместе с экипажем. Так погибли все наши гронморы. Они захватили подлодку и ушли в океан. Их взорвали.
     – Сейчас мы за них отомстим. Вводи кодовые слова.
     – Так. Подлодка №17. Кодовое слово: верт. Вводим.
     На экране монитора силуэт подлодки под номером семнадцать мигнул и погас. Вика продолжала:
     – Объект ликвидирован. Чудесно. Для второй подлодки кодовое слово... О, как здорово! Вводим русское слово: бенц. Бенц! Подлодки номер тридцать два не стало.
     Мы хохотнули. Я сказал:
     – Можно было бы вызвать командиров подлодок в кабинет адмирала, но что они скажут, обнаружив в кабинете трёх обнажённых землян?
     – Да, уж. Придётся передавать приказ через комп. Каждому капитану на его личный компьютер.
     – Ксанты среди капитанов есть?
     – На транспортно-десантных подлодках нет. Хотя командует соединением ТДПЛ ксант.
     – Пущай дома посидит. Одна сухая подлодка должна доставить мальчиков старше трёх лет на остров Трин – самый большой мужской остров. Остальные четыре доставляют лардесс, девочек и маленьких мальчиков на Атиа. После выгрузки пассажиров, лодки следует уничтожить. Экипажи из ксатов пусть добираются до ближайшей ксатской колонии. Никакого оружия с собой не брать. Ничего с подлодок не забирать. Облеки это в форму приказа от адмирала.
     Теперь с мокрыми. Эти доставляют самок и детёнышей по разным колониям, после чего лодку отводят от колонии и подрывают. Может капитан это сделать?
     – Может.
     – Экипажи подлодок доплывают до колонии. Из самцов ксатов, обитающих в городе, только эти все экипажи и останутся в живых
     – Мне надо немножко времени, чтобы чётко сформулировать приказы.
     – Ради Бога,– и хотел направиться к Маше.
     – Эй,– окликнула Вика и показала мне кукиш,– сядь и контролируй меня. С Машей будешь любезничать позже.
     Я смутился. Вика была права. Всё, что смог сделать – показал ей язык "лопатой".
     – Эх, сейчас бы язычок заливной из "Виктори",– вздохнула Вика, барабаня по клавишам компьютера.
     – Война, Малыш...
     – Оно, конечно. Капитаны начинают подтверждать получение приказа, собирают экипажи.
     – Передавай по селектору лардессам и ксаткам, чтобы брали детей и шли на базу подлодок.
     Через экраны мониторов я следил за тем, как идёт посадка на подводные лодки. Вика просматривала файлы на компьютере. Стоп! Это что такое? Среди лардских детей возвышались две тощие фигуры в серых балахонах.
     – Ведьма, две ксантки в гавани!
     Вика молниеносно оценила ситуацию, нажала кнопку на селекторе и под сводами грота, где находилась база подлодок, загремел её стальной голос, преисполненный злобы:
     – Почему ксанты в гавани?!
     – Мы – надзирательницы за лардскими детьми и должны везде их сопровождать,– скрипучим голосом через уоки-токи провещала одна из ксанток.
     – Значит, приказ адмирала: всем ксантам находиться в своих жилых помещениях, вас не касается?!. Немедленно покинуть гавань! Пять суток карцера каждой! Слушаюсь, господин адмирал. Десять суток карцера! Марш в свои помещения! За вами придут!.
     Подобрав балахоны, ксантки бегом бросились к выходу с базы.
     Посадка пассажиров закончилась, но экипажи подлодок строем стояли на пирсах, во главе с капитанами.
       – Ах, да,– досадливо бросила Вика и нажала на селекторе клавишу. В гавани загремел бравурный марш. Под этот марш команды проследовали по лодкам. Отдавались швартовы, задраивались люки и подлодки, одна за другой, медленно начали отваливать от пирсов.
   
   Когда последняя подлодка, на выходе из грота, погрузилась, Вика вдруг улыбнулась и показала мне глазами на Машу. Та смирнёхонько сидела на стуле, извлекала Клинок и снова его прятала. Увидев наши улыбки, смутилась, потом тоже заулыбалась.
   Вика вынула из адмиральского компьютера небольшую коробочку накопителя и положила её в рюкзачок. Я уже нагревал в руке Повелителя камней. Отдал приказ и прямо из адмиральского кабинета появился кратчайший путь по наклонному тоннелю к выходу из города. Вика взяла у Маши Кулон, одела себе на шею, повесила мне на плечо свой рюкзачок, и мы, держась за руки, стали втроём подниматься по тоннелю.
     – Секундочку, сейчас сориентируюсь, где мы вышли,– Вика достала из кармашка рюкзака карту. Предыдущую карту с планом города ксантов она выбросила в тоннеле.
     – Лучше всего нам отойти за минные поля и сетевые заграждения,– подсказал я.
     – Сейчас-сейчас. Так, идём влево, открываю выход в океан,- Вика нажала большую кнопку на стене. Толстые стальные ворота поползли вверх, и в тоннель с рёвом устремилась вода. Если бы не поле Кулона, нас бы просто унесло в тоннель потоком воды, так как тоннель уничтожил шлюзовую камеру, через которую и осуществлялся выход наружу. Повелитель камней закрыл тоннель позади нас и вода перестала поступать. Теперь вокруг нас была вода везде, кроме защитного поля. Вика установила радиус поля в два метра и предупредила нас:
     – Руки-ноги за границу поля не высовывать. Держаться всем за руки. Выходим из города и опять движемся влево, вдоль скалы.
     Мы очутились на открытом пространстве. Над головой – толща воды в семьдесят метров. Перестань действовать Кулон – и нам троим сразу каюк. Страшновато, с непривычки. Солнечный свет сюда не пробивается. Вика включила мощный фонарь и повела нас, освещая дорогу впереди. Прожектор, над входом в город, освещал только узкое пространство перед воротами. А внутри купола, созданного полем, было светло, под ногами всё видно. Но за пределы поля свет не проникал, поэтому приходилось пользоваться фонарём.
     Шли мы недолго, десять минут.
     – Здесь я заходила,– сказала Вика,– вот проход в сетях, и через минное поле здесь широкий проход, около пяти метров.
     Ещё пятнадцать минут и все преграды позади. Я обернулся лицом к городу ксантов и отдал приказ Повелителю камней, которого нёс в руке. Вокруг нас взбурлила вода, но я велел Камню делать всё плавно и неспешно, поэтому вселенского катаклизма не произошло. Постепенно гасли прожектора над воротами. Одна за другой стали взрываться мины на минных полях. Горный массив, где находился город ксантов, становился всё ниже, уменьшаясь в размерах, потому что все пещеры, тоннели и гроты становились монолитными скалами.
     – Всё, Машенька, нет больше твоей матрицы, нет записей видео из нашей комнаты, нет сканов наших мозгов. Ничего, кроме камня больше нет на том месте, где был город ксантов. Пришёл ему конец,– сказал я,– и всем ксантам тоже пришёл конец.
     – А как же дети?!– Ахнула Маша.
     – Лардов и ксатов мы вывезли, а ксантские дети – вырожденцы, без права на жизнь. Ксанты должны были исчезнуть с лица этой планеты все до единого. Звёздный флот с Ксардии, не получая пеленга, вряд ли отыщет в просторах космоса Океанию. Скорее всего, повернёт обратно. Ни к чему ксардам знать о наличии планеты Земля. Раньше мы с ними не сталкивались, а теперь, если что, будем наготове. По Ксардии всё в компе было?– Спросил я Вику.
     – Угу.
     – Вот и отлично. Ну, что, девочки, а теперь – домой. Домой хочу!
   
   
                Глава Х
   
                Сюр на дне океанском.
   
     – Домой хочу!– сказал я и увидел перед своим носом Викин большой палец. Естественно, просунутый между указательным и средним пальцами. Жёнушку мою хлебом не корми, дай кому-нибудь кукиш показать. А уж мне – с особым наслаждением.
     – Домой он хочет. А фигушку с мАкушкой не хочешь? Кто обещал сразу же, как выберемся из города, зачитать нам семейный кодекс? Вот и расскажи нам про наш Домострой. Кто из нас будет с тебя сапоги снимать и ноги тебе мыть, а кто – кальян раскуривать и мух отгонять. Огласите наши женские права и обязанности. А также ваши мужские...
     – Ошиблись родители, имя тебе выбирая. Не Викторией тебя надо было назвать, а Дульсинеей. За твои бесконечные дули с маком.
     – Тоже мне, дон из Ламанчи выискался,– сказала Вика и я увидел, что нижняя губа у неё задрожала. То, что произошло далее, меня ошеломило. Из зелёных огромных глаз полились крупные слёзы. Плача, Вика всхлипывала:
     – Я к нему бежала, бежала, ночами не спала. Деток уговаривала: "Потерпите, маленькие мои, скоро к папе прибежим". А папа меня Дулей называет. Всё детям про тебя расскажу, что ты их обманул и вовсе меня не любишь.
     Я застыл, куда там жене Лота... Маша бросилась к Вике, обняла её:
     – Ну, что ты, чудесная наша, плачешь? Нельзя нам плакать, детки расстроятся. Ты устала, не спала, силы у тебя на пределе. Сейчас Серёжа тебя на ручки возьмёт, убаюкает. Тебе хоть чуть-чуть поспать надо. Серёжа на ручки возьмёт! Шевелись!
     Подскочив к Вике, подхватил её на руки. Но не так, как носят женщин на руках, а как матери носят младенцев, лицом и грудью ко мне. И понёс, покачивая, выискивая место, где её можно уложить поспать. Маша шла рядом, гладила Викину макушку и тихонько напевала:
   "Котя- котинька-коток,
   Котя - серенький хвосток,
   Приди, котя, ночевать,
   Нашу Виченьку качать.
   Уж как я тебе, коту,
   За работу заплачу:
   Дам кувшинчик пирога,
   И кусочек молока".
     – Неплявильно поёшь,– сонно пробормотала Вика,– кусынцик молока и кусоцек пиляга.
     Никогда раньше не замечал за Викой привычки ломать язык, сюсюкая. Она с самого малолетства начала разговаривать правильно. А уж рычала, как маленький трактор: "Сер-р-рьёжа!". От Маши нахваталась?
     – Меня бабушка научила сразу по-взрослому говорить. И буквы "р" , и "ч", и "ш" я хорошо выговаривала. Без всякого логопеда. Просто, нам с Викой хочется поиграть в твоих маленьких девочек... Устали мы быть сильными, крепкими, могучими...- передала мне Маша мысленно.
   
     Через сотню шагов я наткнулся на то, что искал – покров из мягких морских водорослей. Они не были мокрыми, и в этом было ещё одно из чудесных свойств Кулона – мы шли по океанскому дну, но песок под ногами был не влажным, а сухим. Вот и водоросли, оказавшись в поле Кулона, мгновенно высохли.
     Бережно опустил Вику на это мягкое ложе.
     – Вике ножку надо,– устало простонала она.
     Прилёг рядом с ней, она тотчас же закинула на меня ногу и тихонько засопела, облегчённо вздохнув. С другого моего бока улеглась Маша и тоже закинула ногу на меня. На моей груди лежала Викина рука и Маша положила свою ладонь на Викину. Была Маша немножко горячей, но я почувствовал, что температура её тела падает, оно становилось просто тёплым.
     Закрыл глаза и вдруг понял, что, если засну, а Вика и Маша поменяются местами, то, не открывая глаз, не смогу определить: кто с какого бока лежит. "А тебе это так важно?"- спросил сам себя. И ответил самому себе: "Конечно, нет".
   
     Проснулся оттого, что Вика легонько покусывала моё плечо. Увидев, что я открыл глаза, прошептала мне на ухо:
     – Хочу тебя. Очень-очень. Мы же впервые так надолго расставались. Я истосковалась,– и откатилась от меня, переворачиваясь на спину и отодвигаясь в сторону примерно на метр.
     Как можно более осторожно и медленно сдвинулся к Вике, освобождаясь от Машиного тела. Маша глубоко вздохнула и почмокала во сне губами.
     Я стал покрывать поцелуями тяжело задышавшую Вику, стоя на коленях между её ног. Дошёл до розовой пятки, перешёл на другую пятку и начал двигаться по внутренней стороне бедра к конечной точке своего путешествия по любимому телу.
     Знакомая волна жара обдала меня и поверх Викиного бедра легло такое же белое и гладкое бедро. Оторвал губы от нежной кожи, поднял голову. Маша не легла сверху на Вику, а подсунула ладони ей под плечи и, оперлась на локти, нависая над Викой. Обе соприкасались только сосками, да лобок прижимался к лобку.
     Опираясь на кулаки выпрямленных рук, я мог, слегка приподнявшись, войти в Машу, а прогнувшись чуть назад и вниз – в Вику.
   Слёзы из Машиных глаз, которые раньше высыхали на её щёках, теперь горячими каплями падали на Викино лицо.
     – Солнышко моё рыженькое, ненаглядная моя, любимая моя девочка,- всхлипывала Маша. Но, содрогаясь, простонала, как всегда: "Серёженька-а-а!".
     – Виченька!– прорычал я Маше на ушко, поскольку в этот момент изливался в Викино лоно.
     – Машенька-а-а!– страстно простонала Вика, оставляя на белоснежной коже Машиной спины восемь кровавых царапин от ногтей. Когда я вновь вошёл в Машу, она вдруг закричала и впилась зубами в Викино плечо. Все три тела ходили ходуном. Мне стоило неимоверных усилий удержаться от желания стиснуть их обеих в объятиях, навалившись на них сверху. Сказка соединилась с огненной феерией и стала сказочной огненной феерией. Или огненной фееричной сказкой.
   
     Маша, откинувшись на спину, лежала рядышком с Викой. Я стоял над ними на коленях, между моих ног лежали Викино левое тёплое бедро и Машино правое горячее. С полузакрытыми глазами, они улыбались довольными улыбками. Как обе волшебно хороши!
     Первой нарушила молчание Вика:
     – Вижу, вижу, зверюга, что тебе мало. У Машеньки сегодня день рождения, подари ей в подарок огненный пломбирчик.
     – Это было довольно необычно, но мне понравилось,– вступила в разговор Маша.– Хотя я и не лесби, и не би, никогда меня к женщинам не тянуло. Но когда наши с Викой груди соприкасались, это доставляло мне наслаждение. А тебе, Серёжа, как наш бутерброд?
     – И котлетка горячая вкусная и булочка под ней аппетитная.
     – Тогда я бы хотела, чтобы подарок на день рождения вы мне дарили оба. Виченька, включай свою фантазию и давай доводить этого дикого зверя до состояния тихой домашней зверюшки.
   
     Через три часа я лежал на спине между моими жёнами, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
     – Ладно уж, не будем доводить тебя до полного нервного истощения,- примирительно сказала Вика.– Насытился?
     – А-а-ага,– полушёпотом.
     Вика и Маша вздёрнули вверх сжатые кулаки:
     – Да, мы сделали это!
     Вскочили на ноги, бодрые и свежие. Эдак они и вправду доведут меня до бессознательного состояния. С трудом сдерживаясь, чтобы по-стариковски не закряхтеть, поднялся на ноги.
     – Я тебя люблю, Машенька!
     – И я тебя люблю, Виченька!
     Поцелуй их был так долог, что я не выдержал и ревниво буркнул:
     – Опять лесбиянством занялись...
     Они переглянулись, счастливо рассмеялись, и, взявшись за руки, принялись кружиться. Благо, пятиметровый диаметр купола это позволял. Маша напевала:
   "А мы - две лесбиюшки.
   Мы - две весёлых хрюшки..."
     Вика тралялякала, подпевая ей. Они были удивительно изящны и грациозны. Две танцующие обнажённые богини.
     Остановились. Вика показала на меня пальцем:
     – Смотри-ка, весёлая хрюшка, а наш неугомонный кабанчик опять нас хочет.
     – И как же быть? Ведь мы же лесби...
     – Давай, мы будем не лесби, а бисексуалки.
     Опять закружились. Маша запела:
     "Мы были лесбиюшки.
     Теперь мы – би-подружки.
     И нашего Серёжку
     Мы любим понемножку..."
     – Стоп. Почему понемножку?– спросила Вика.
     – Ну, это для рифмы. Не петь же мне вместо "понемножку" –     "понарошку". Мы же его не понарошку любим.
     – Но и не понемножку.
     – Ты же не глотаешь мороженное целиком, а по кусочку, понемножку.
     – Нет, хочу мороженное целиком. А ты можешь понемножку начинать целовать его в макушку,– Вика хихикнула и наклонилась ко мне. Маша ухватила её за плечи.
     – Эй, эй! Я привела неудачное сравнение про мороженное! Это и мой пломбирчик! Нахалка ты, Ведьма!
     – Сама ты Сабля турецкая!
     – Почему турецкая?
     – Потому, что кривая...
     – Я прямая, как шпага. Сама ты кривая, кикимора болотная.
     Не поверишь, что пять минут назад клялись во взаимной любви. Хорошо, что обе совсем коротко острижены, а то сейчас бы таскали друг дружку за волосья.
     – Девочки, кончайте ссориться. Не могу же я себе ещё один пришить...
     Маша захлопала в ладоши и рассудительно сказала:
     – А это идея. Сейчас любые органы пересаживают.
     Вика вздохнула:
     – С донорством проблема. Где ещё такой вкусненький возьмёшь?
     Я тоже вздохнул:
     – Раньше надо мной одна издевалась, а теперь - двое.
     – А как ты хотел, дружок? За всё надо платить. У тебя две такие женщины... У некоторых и одной нет.
     – Не у некоторых, а ни у кого,– поправила Вику Маша.
     – Вот, ви-дишь, ни у ко-го!– суровым, назидательным тоном проскандировала Вика.
     Обе захохотали и повисли у меня на шее, покрывая моё лицо поцелуями.
     – Серёженька, любимый наш!
     – Серёженька, единственный наш, драгоценный!
     – А между собой мы и не ссорились. Мы же в шутку и любя. И тебя мы любим больше всего и всех на свете.
     – Ну, вы, Ивановы, и даёте...
     Они стали серьёзными.
     – Обе Ивановы?
     Я кивнул.
     – И на обеих женишься?
     – Уже женился,– я провёл ладонями по чуть выпуклым (пока) животам,– вон, у каждой в животике по паре обручальных колец...
     – Серёжа,– немножко робко сказала Маша,– а можно я возьму себе фамилию не Иванова? Ивановой пусть будет Вика. А у меня будет фамилия, которая говорит о том, что я – твоя.
     – Я догадалась, какая,– запрыгала Вика.
     – А я не догадался,– пришлось честно признаться.
     – Ванька был неправ, когда сказал, что женщины от любви глупеют. Мужчины тоже глупеют. Но, это радует. Значит, любишь. Звучит-то неплохо – Серёжина Маша. Фамилия Серёгина тоже неплоха, но ты же не называешь его ни Серёгой, ни Серёжкой. Сказывается дворянское воспитание.
     – Да, именно Серёжина Мария Александровна. А насчёт дворянства тоже хочу сказать: я – последний представитель нашей ветви рода Вяземских и рода Саблиных. Я бы очень хотела, чтобы роды эти не угасли совсем. И обращаюсь к тебе, Серёжа, с просьбой, чтобы ты разрешил мне дать одному нашему мальчику фамилию Вяземский, а второму – Саблин. А дочки пусть будут Ивановы. Такая получится многофамильная семья.
     – Серёжка, давай я дам нашему сыночку фамилию Поллак. А то род Лимонадного Джо угаснет. Он, хрыч старый, всё никак не женится, смеётся, что не может второй Ведьмы найти.
     – Виченька, не шути так надо мной. Я тоже беременная и очень устала быть в плену. Так что, вполне могу разрыдаться,– серьёзно сказала Маша.
     – Девочки, я уже проникся тем, что теперь над вами нельзя подшучивать, ёрничать и разыгрывать вас, ввиду вашего особого положения. Но и вы друг друга старайтесь не обижать.
     Насчёт фамилий могу сказать: носите любую фамилию, мне важно, чтобы вы были моими, а под какой фамилией – мне всё равно. Я не тщеславен, фамилией своей не кичусь, хотя это самая знаменитая фамилия России. И раз уж у нас пошёл серьёзный разговор, хочу выполнить Викин приказ и рассказать вам об устройстве нашего семейства, его законах, правилах и запретах.
     – Ого! Мы – сплошное внимание,– сказали обе моих жены хором.
     – Правило первое и самое главное. Оно же и главный запрет. Никогда не спрашивайте меня, кого из вас я люблю больше. И не выясняйте этот вопрос между собой. Для меня вы абсолютно равноценны. Вика равно Маша. Маша равно Вика. С точностью до ноля, без всякой запятой после него. Не имеет значения ни больший стаж замужества Вики, ни то, что она спасла нас из плена. Машу люблю точно так же, как Вику. Точка на этой теме и жирный крест.
     Тема следующая. Не путайте с предыдущей темой, это две разные вещи. Речь не о том, кого больше люблю, а о приоритетах в нашем семействе.
     Маша старше Вики, но Вику я считаю, как бы это выразить, старшей женой, что ли.
     – Господин назначил меня любимой женой,– завопила Вика и мы, все трое, дружно рассмеялись. Фильм "Белое солнце пустыни" был вечен.
     – Дело в том, что здесь, как раз, играет роль стаж замужества Вики. И ещё немалую роль играет то, что она сильнее Маши. Умом вы равны, хотя и по разному. Телами идентичны. Сексуальностью равны, как и умом, по разному. Но Маша более слабая, более женственная, наверное.
     – Это что, я – мужеподобная?!– возмутилась Вика.
     – Ой, Виченька, не цепляйся к неотточенным формулировкам. Я не готовил заранее эту тронную речь, говорю не с листа. Ты сильнее Маши своим колдовством. У тебя намного больше боевых выходов и обширнее личное кладбище. То есть, ты лучше знаешь цену жизни и смерти. Ты не менее женственная, ты – более мужественная. Я сформулировал неправильно. Маша не более женственная, она мягче, чем ты.
     – Знаешь, Вичка, я хоть и старше тебя на четыре года, но рядом с тобой чувствую себя младшей подругой, младшей сестрой.
     – Хорошо, я согласна относиться к Маше как к младшей сестре, оберегать и защищать её.
     – Ну, слава Богу, пришли к общему знаменателю мои половинки,– облегчённо вздохнул я.
     – Если я – твоя половинка, и Маша – твоя половинка, то тебя самого в тебе не осталось.
     – Да, одна половина меня отошла к тебе, вторая – к Маше.
     – Нет уж, так ты перестаёшь быть самим собой, растворяясь в нас.
     – Я этого и хочу.
     – Нет, давай будешь состоять на одну вторую из самого себя, на одну четвёртую – из меня, на одну четвёртую – из Маши. Маша будет наполовину сама собой, на четвертинку – мной, на четверть – тобой. Аналогично и я буду в себе заключать по одной четвёртой от тебя и Маши.
     – Но потом у нас родятся дети. Они же будут входить в наше единое целое?
     – Разумеется.
     – И тогда мы разделимся на какие-то восьмые, а то и шестнадцатые доли?
     – Господи, Серёжа, да я согласна быть одной стотысячной долей, лишь бы твоей,– сказала Маша.
     – Короче, к чертям собачьим все эти дроби и проценты. Мы, ведь, как бы, единый организм?
     – Да,– ответили обе слитно.
     – И что, начнём выяснять, кто из нас – печень, кто – желудок, кто – сердце, а кто, пардон – ещё кое-что?
     Дружно расхохотались.
     – И вправду, чего усложнять жизнь? Это у меня от бессонной ночи замудрствования начались.
     – Может, ещё поспим?
     – Дулю тебе с маком! Вещай дальше про грядущий быт и светлое будущее.
     – А что быт? Жить будем пока в нашем доме на Новгородчине. Спальня будет общей, потому, как у нас неплохо получается втроём... Не хочу ночью скакать из спальни в спальню. Нам изготовят большую широкую кровать на заказ. И поставим в спальне такое же ложе, как было у нас с Машей в камере. С таким же, примерно, покрытием. Очень даже удобно на нём кувыркаться.
     Но наш старый дом нам станет мал, когда родятся дети. Точнее, когда они подрастут. С домом придётся что-то решать.
     Да, кстати, со службы вы обе уволитесь. Хватит играть в войнушку. Будете растить деток.
     – Я тебя одного...– начала Вика, но я её перебил:
     – Я тоже уйду в отставку. Выслуга лет у меня полная и более чем.
     – Ура! Ура! Ура! Ты всегда будешь с нами!!!
     – Всегда-всегда.
     – Отлично! А что с домом придумаем?
     – Я дал в управление Гамильтону тридцать миллионов кредов. Он, как и обещал, сделал из них семьдесят пять. Оставлю у Гамильтона миллионов двадцать, надо же детям наследство после себя оставить. А на пятьдесят пять миллионов купим небольшую усадьбу.
     – Почему небольшую?– спросила Маша.
     – Потому, что гектар земли на планете Земля сейчас стоит сто миллионов кредов. Так что моих денег едва хватит на полгектара.
     – Но ты можешь воспользоваться моими деньгами. Ты ведь мой муж и деньги у нас теперь общие.
     – Машенька, твои драгоценности - это фамильная реликвия. Они неприкосновенны.
     – Естественно. Речь идёт не о брюликах, а о моих вкладах в банках. Если гектар земли стоит сто миллионов, мы вполне можем себе позволить купить имение гектаров в сто. Или в двести. Пусть будет парк, сад, озеро, стрельбище, конюшня с лошадьми.
     – Э-э-э,– челюсть у меня была отвисшей. Глядя на мой обалделый вид, Вика заливисто захохотала:
     – Это ты удачно подженился, Иванов. Даром, что ли, Счастливчик? Ах, Машенька, какие у тебя пушистые реснички! А какие прелестные миллиардики в банке!
     – Р-р-р,– сказал я Вике, а Машу спросил: – Так ты миллиардерша?
     – Я же говорила, что являюсь последним представителем двух старинных дворянских родов. Гамильтон в списке миллиардеров стоит на десяток фамилий ниже меня.
     – Слов нет, одни междометия!
     – Серёженька, ты свои миллионы сам заработал, потом и кровью оплатил.
  А мне всё по наследству досталось. Я очень боялась, что на мне из-за денег женятся, и хранила в тайне сведения о моих богатствах. Даже в личном деле в штабе Десанта о них ничего не говорится. И в списке миллиардеров я значусь, как "Мисс из России".
     – Ты же не в курсе, Машенька, что Серёжка теперь не "Грону-хроно" возглавляет, а разведку Корпорации. Начальник разведки знает и то, что
  в личных делах не значится. Узнал про твои миллиардики и решил за тобой приударить. Вдруг чего и выгорит. И выгорело.
     – Виктория Вениаминовна,– сказал я.
     – Всё. Молчу. Точнее, признаюсь, что ляпнула дурость. Не хочу детей без отца растить.
     – Почему без отца?– спросила Маша.
     – Тебе Серёжка, по-видимому, не объяснял. Если он назвал тебя девичьей фамилией, значит, сердится на тебя.
     – Точно, называл он меня недавно Саблиной, когда сердился, уж и не помню на что.
     – Вот. Если назовёт Марией, значит, очень сердится. А уж, если Марией Александровной повеличает, то до развода – один шаг.
     – Ого! Это ты в шаге от развода?
     – Угу. И срочно припадаю к стопам нашего повелителя, моля его о прощении.
     – Я вместе с тобой припадаю, чтобы он тебя простил. Серёжа, я никогда и никому не поверю, что ты меня из-за денег полюбил. Не сердись на Виченьку, ты и сам иногда неудачно шутишь.
     – Женский союз в нашей семье чреват угнетением малочисленного мужского населения. Долой матриархат!
     Мои жёны зацеловали меня всего:
     – Ты – наш царь, король, император. Ты – наш идол! Да здравствует патриархат! Слава нашему повелителю!
     – Ой, лисоньки хитрые. Ну, ладно Вичка-то, но ведь ты, Машенька не рыжая...
     – Беру пример со старшей сестрички-лисички.
     – Послушайте, мы к дому-то сегодня двигаться будем? Или так и останемся на дне, пока вконец не оголодаем? Я уже есть хочу.
     – Если сейчас пойдём направо, через двадцать километров дойдём до шельфа. Там кое-где глубины достигают от метра до полутора. Выйдем на поверхность, и я с помощью колдовства перенесу нас на Инию. Вызываем капсулу с крейсера и рвём на орбиту.
     – Двадцать километров – это не двадцать метров. Надо идти. Веди нас, Вичка Сусанина!
   
     Идти пришлось всё время по наклонной поверхности, поднимающейся вверх. Через пару часов решил сделать привал. Я легко бы отмахал эти двадцать километров, но помнил о том, что обе мои женщины "в положении". Поэтому предложил передохнуть. Улёгся на песок, подложив Викин рюкзачок себе под голову. Тотчас же на одно моё плечо легла рыжеволосая голова, на другое - с каштановыми волосами. Два тугих точёных бедра придавили к песку мои ноги. К бокам моим прижались... М-м-м! Восторг!
     – На чужой планете лежу на дне океана между двумя прелестными обнажёнными женщинами, которых люблю до безумия. Сюрреализм!
     – Сюр на дне океанском,– засмеялись Вика и Маша.
   
                Глава XI
   
                Последний выход в поле.
   
     – Полк, равняйсь! Смирно! – Бравый полковник Генрих Шульц, звякая многочисленными наградами, остановился напротив Питера Лемке.
     – Господин генерал! Отдельный особый полк спецназ по Вашему приказанию построен.
     Петер Лемке не любил громкоголосие и сам всегда разговаривал негромко. Поэтому микрофон взял адъютант командира Базы.
     – Приказ по вооружённым силам Корпорации. За особые заслуги присвоить капитану Серёжиной Марии Александровне звание майора досрочно. Наградить майора Серёжину Марию Александровну золотым ПЗК.
     Получив из рук Лемке майорские погоны и коробочку с наградой, Маша отчеканила стандартное: "Служу Корпорации!" и вернулась в строй. Лицо её было спокойным по случаю торжественной обстановки. Хотя вся База уже привыкла к тому, что Маша Серёжина, она же Сабля, всегда улыбается и сияет от счастья. Как привыкли к её новой фамилии, новой внешности, новому статусу.
     Адъютант продолжил:
     – За выполнение специального задания капитану Ивановой Виктории Вениаминовне присвоить звание подполковник. Наградить подполковника Иванову Викторию Вениаминовну платиновым ПЗК с бриллиантами. По желанию награждаемого, награждение производится не в штаб-квартире Корпорации, а перед строем полка.
     Полк восторженно загудел. Ещё бы! Для награждаемого платиновым ПЗК, в штаб-квартире Корпорации устраивался званый вечер с "шишками" из директората, с концертом, с шикарным столом, с подарками награждённому. Сейчас же было решено получить награду в кругу боевых друзей. Ай, да Ведьма, ай, да сукина дочь!!!
     Вика, держа в одной руке подполковничьи погоны, положенные на здоровенную коробку с орденом, другой рукой взяла у адъютанта микрофон. Над плацем раздалось:
     – Весь полк, кроме заступающих в наряды и караулы, приглашается в "Виктори". Кому не хватит места в залах – Шарль обещал поставить столы на улице, под тентами.
     Без всякой команды полк троекратно выдохнул из мощных тренированных глоток: "Ура!".
     Вика повернулась к Лемке, начштаба Базы, адъютанту:
     – Штаб будет отмечать завтра, вместе со всей Базой.
     – Я же бывший спецназовец,– попытал счастья адъютант, но "обломался".
     – Сегодня приглашены не бывшие, а настоящие. Вот, Начальник разведки тоже спецназ бывший, поэтому его никто и не зовёт.
   
     Шарль Боневиль купил соседствующее с "Виктори" здание, соединил его, после полной перестройки, небольшой широкой галереей со старым залом и теперь в "Виктори" было два огромных зала. В старом зале меня и окликнули:
     – Эй, Иванов, я же сказала, что тебя никто не зовёт.
     – Пришлось прийти незваным.
     – Незваный гость - хуже татарина.
     – Но не хуже Виктории Петровой.
     – Смотри, пожалуюсь деткам, что обижаешь.
     – Я им уже мысленно пожаловался и они хором мысленно сказали, что мама не права.
     – Ох, ладно, вон, возле Чанга есть свободный стул. Возле меня и Маши всё занято.
     – Ну-ну. Посмотрим, что вы вечером перед сном запоёте,– и уселся за стол возле командира группы "Грона-хроно" подполковника Чанга Сена.
   
     – Вот, ты, как всегда, кстати,– обрадовался Сен,– зайди, пожалуйста, завтра утречком ко мне в кабинет. Днём и вечером я на полигоне.
     – Хорошо, Чанг, обязательно зайду. Сразу же, после визита к Лемке.
     – Не считаешь, что тебя обошли наградой? Могли бы второй платиновый за Океанию дать...
     – Чанг, у тебя ведь тоже этих побрякушек немеряно, ты им цену знаешь. Это Ведьме интересно поиграться, она женщина и совсем ещё молодая. А нам, старым волкам...
     – Ты прав, разумеется.
   
     Следующим утром я вошёл в крохотную комнатушку, где с трудом помещался письменный стол и три стула. Её-то подполковник Сен и именовал своим кабинетом. В самом углу приткнулся маленький холодильник, поэтому на столе стояли два запотевших бокала с тоником и плававшими в нём кусочками льда.
     – Значит, на заслуженный отдых решил уйти?– с ходу спросил меня Чанг.
     – Блин, я рапорт на стол Лемке положил всего полчаса назад.
     – Адъютант не только чтит былое спецназовское прошлое, но и трепло изрядное, благо это не военная тайна. Через час вся База будет знать, что Счастливчик подал в отставку. Шуму будет!.. Кто на твоё место?
     – Эдди Корриган. Воет, что в штаб-квартире не прижился, гибкость позвоночника не та.
     – Этот потянет, он толковый.
     – И я так думаю. Выкладывай про своё дело.
     – Ты не хотел бы в поле сходить? Так сказать, "его прощальный поклон". Оформим, естественно, уже, как вольнонаёмного привлечённого специалиста со всеми вытекающими денежными выплатами.
     – Да, деньги-то не волнуют...
     – С каких пор? Алмазную жилу нашёл?
     – Алмазную, но не жилу, а жену.
     – Слышал краем уха, что ты теперь двоеженец. Говорят, что когда вы втроём вечером идёте по местному Бродвею, наши самцы истекают слюной. Так, Сабля, что, богата?
     – Слегка. Давай к сути.
     – Вторая мировая. Концлагерь в Германии. Вытащить оттуда двоих ребятишек. Один – будущий великий математик. Русский. Иван Шалаев. Должен погибнуть в газовой камере. Второй – при бомбёжке Дрездена. Сын начальника концлагеря. Ганс Биллер. Будущий великий композитор и художник.
     Капсула шестиместная. Джо Поллак – пулемётчиком, Вова Ерохин – снайпер, Слава Зенкович – сапёр. Ты – командир группы. Я бы и сам сходил, японцы ведь у немцев в союзниках были. Но много мороки с самурайским мундиром, с переводчиком. Короче, сложная легенда. А так – четыре бравых гитлеровца являются в концлагерь и... У Славы баварский диалект и чисто арийская внешность. Ты и Ерохин – типичные берлинцы. И Лимонадному Джо Ведьма наколдовала прекрасный гамбургский выговор.
     (Лимонадный Джо только, что не молился на Вику. Из-за незнания языков его хотели отчислить из "Гроны-хроно". Вика поколдовала и Джо стал отлично владеть немецким и русским языками со знанием сленга, идиом и ругани.)
     Мундиры и оружие вам приготовлены возле места высадки. Карты и документы получите. День на выработку плана и обсуждение, на согласование действий. Завтра вечером – выход. Про согласие не спрашиваю. Вижу, как глаза загорелись. Вторая мировая – твой конёк.
     – Во всём мире настоящие солдаты – немцы и русские. Ещё финны хороши, но там принцип: "Не тронь меня, и я тебя не трону".
     – А американцы?
     – Фу! Таких, как Лимонадный Джо – единицы. А прочие без пипифакса и передвижных борделей воевать не могут. И трёхразовое питание им подавай. Только немцы и русские воюют "без дураков", ибо прирождённые вояки.
     – Пожалуй, я с тобой соглашусь. Собирай свою команду, получайте снаряжение, устраивайте личные дела, потом – мозговой штурм. Завтра – штурм огневой. Но лучше всё сделать по-тихому.
     – Эт точно.
   
     Однако по-тихому не получалось.
     – Ты что обещал? Ты какие клятвы давал?– Вика точно копировала жену таможенника Верещагина.
     – Виченька, я не мог отказать Чангу. Со мной же Лимонадный Джо идёт...
     – Да хоть Пепсикольный Майкл! Вон в полку сколько немцев! Больше послать некого?
     – Эти немцы умеют сутками сидеть по горло в болоте, проламывать черепа кулаками и прочая. А в рейд идут двое русских, белорус и американец. Тут не только знание немецкого необходимо, но и знание военной истории, опыт хронорейдов.
     – Всё равно, откажись.
     – Не могу. Я – солдат.
     – Ты уже не солдат. Ты – муж двух жён и будущий отец четверых, нет, шестерых детей. Ты – лицо гражданское.
     – Меня и посылают, как вольнонаёмного специалиста.
     – Ага. Командиром группы. Серёжка...
     – Ну, что мы спорим попусту, любимая. Я должен вернуться и я вернусь. Предсказание Ядвиги ещё не сбылось до конца.
     – Оно не стопроцентное. Ядвига Машу не увидела.
     – Но Маша же ещё от меня должна сыновей зачать...
     – А вдруг и моё не стопроцентное. Я буду волноваться, а детям это вредно.
     – Детям вредно знать, что их отец не исполнил свой долг.
     – Маша, ты-то чего молчишь?
     – Что говорить? Серёжа прав,– и шепнула что-то Вике на ушко.
     – Нет, он гад и сволочь, манкирующий своими мужниными обязанностями,– продолжала возмущаться Вика. Но я хорошо её знал и крошечную нотку притворства уловил.
     Послал со своего КПК(карманного портативного компьютера) сообщение Петеру Лемке, готовя его к грядущему событию. И не ошибся.
   
     Утром следующего дня в кабинет командира Базы вошла Вика. Она была в форменной рубашке с погонами подполковника и в форменной юбке.
     – Доброе утро, Петер. Я вчера подала рапорт об отставке. Теперь прошу придержать его и не давать хода. Вернусь из хронорейда – перепишу.
     За дверью кабинета послышался Машин голос:
     – Я вас вместе с вашей спецназовской подготовкой засуну в одно место, Уилсон. Сказать, в какое? Просто из уважения к командиру Базы не хочу делать из его адъютанта калеку.
     – Пропустите её, Боб,– сказал негромко Лемке по внутренней связи.
     Маша была в парадной форме, при орденах.
     – Так вот, прекрасные дамы, велено вас не пускать ни в какие рейды.
     – Это Иванов, что ли велел?
     – Нет, не он.
     – Кто же тогда??!
     – Вас, Виктория, не велят пускать Екатерина и Сергей Сергеевич. А Вас, Мария – Дарья и Александра.
     – Вот, значит, что было в сообщении...
     – Именно. Вы можете поручиться, что вашим детям не повредят хронопереходы?
     – Ну, не знаю,– неуверенно сказала Вика,– через одиннадцать лет они будут выглядеть вполне здоровыми.
     – А через пятнадцать? А как хронопортал повлияет на их психику? Исследований на этот счёт пока нет.
     – Тогда Иванова не отправляйте в хронорейд.
     – А вот это не удастся. На него заготовлена форма и документы, под него заточена легенда. Он уже в деле.
   
     – Иванов, домой можешь не являться,– передала мне мысленно Вика.
     – Совсем?
     Она чуть помедлила, размышляя:
     – Ты должен приползти на коленях, громко моля о прощении.
     – Яволь!
     – Фашист недобитый!
     – Натюрлих, майне либе кляйне.
     – Ненавижу, мерзавец, скотина, ублюдок, подонок!!!
     – Оригинальный вид любви – крыть своего любимого на чём свет стоит,– съязвила Маша, для которой общение со мной и Викой не проходило даром. И добавила мысленно:
     – Серёженька, и я тебя люблю, негодяй ты такой и разэдакий.
     – Спасибо, нежные и чуткие вы мои. Ваши слова пролились бальзамом на мою душу. Но у нас тут совет идёт, мысли заняты. До вечера. Целую.
   
     Перед тем, как я вошёл в капсулу, обе моих жены расцеловали меня горячо и очень нежно.
     – Мы тебя у хронопорта дождёмся,– шепнула Вика,– по местному времени всего часа два-три пройдёт.
     Маша добавила: – Пять девочек и мальчик ждут тебя. Возвращайся. Удачи всем нам.
     – Люблю вас,– и шагнул в капсулу. Ребята терпеливо ждали, пока со мной попрощаются. Никто не шутил. Охотников шутить над Саблей и Ведьмой давно в спецназе не было.
   
     Тайник с одеждой и оружием нашли быстро. Стали облачаться и вооружаться. По "Парабеллуму" с запасной обоймой каждому - это само собой. Славе и Лимонадному Джо досталась форма полевой жандармерии. Не удалось раздобыть четыре эсэсовских мундира. Зенкович взял себе снайперку Ерохина, поскольку шарфюрер СС со снайперской винтовкой - нонсенс. Я и Вова Ерохин повесили на плечо по "шмайсеру". Вова, будучи лишь шарфюрером, засунул запасной магазин за голенище сапога. Но гауптштурмфюреру такого не положено по статусу. И я спрятал свой запасной рожок в солдатский ранец, который пришлось навьючить на себя Славе. В ранце лежали ручные гранаты и две запасные ленты к пулемёту
МГ-42. Обер-фельдфебель полевой жандармерии не мог себе позволить обмотаться пулемётными лентами, как матрос гражданской войны. А вот МГ-42-й на плече - причуда здоровенного жандарма. Джо был влюблён в этот пулемёт, предпочитая его даже многоствольному авиационнику.
     Раскидали ветки, которыми был замаскирован "кюбельваген". Расселись по своим местам, согласно диспозиции. Вова Ерохин плавно тронул машину с места. Немного потряслись по ухабам, выехали на шоссе.
     Дождавшись глубокой ночи, спокойно проехали в концлагерь. Документы на компьютере изготавливались безукоризненно, вид имели слегка потёртый, не новый. Фото, печати - не придерёшься. План концлагеря имели подробнейший и сразу подъехали к дому коменданта. Часовой возле дома явно скучал, до конца смены ему оставалось немного. "Жандармы" остались в машине, а я и Ерохин, предъявив бумаги часовому, вошли в дом. И началась невезуха.
   
     Жена коменданта не спала в столь поздний час. Сидела под абажуром и раскладывала на столе пасьянс. Да и херр комендант куда-то собрался – был в мундире, с "Вальтером" в кобуре. Есть такая категория идиотов, проявляющих служебное рвение в ночное время, когда спать полагается. Впрочем, возможно, он собрался в публичный дом, который основал на территории лагеря. Биллера можно было понять, глядя на его жену, заплывшую жиром – что вдоль, что поперёк.
     Отсалютовав коменданту, я протянул ему мастерски изготовленное предписание. Из него следовало, что заключённого Ивана Шалаева, номер такой-то, необходимо передать в руки гауптштурмфюрера Гашке для дальнейшего препровождения в Берлин.
     – А почему ночью?– подозрительно спросил комендант.
     – Рассчитывали приехать к вечеру, но в дороге поломалась машина. Пока чинили, настала ночь. Не дожидаться же утра. Нам ещё назад ехать.
     – В чьё распоряжение отправляется заключённый?– продолжал допытываться комендант.
     – На предписании печать IV отдела РСХА. (Нюх у него, что ли, у Биллера этого? Что ж, и такой вариант был предусмотрен.)
     – Я должен позвонить в Берлин,– сказал Биллер. Я кашлянул.
     – Дьяволу ты позвонишь в аду,– негромко произнёс Вова, ребром ладони разбивая коменданту кадык, а кулаком другой руки проламывая ему переносицу.
     Фрау Биллер открыла рот и застыла. На неё смотрели два автоматных дула.
     – Нет, нет, не стреляйте,– зарыдала комендантша. Толстые её щёки заблестели от слёз. Вот, корова жирная!
     – Молчать, а то убью,– тихо сказал я и приказал Ерохину: – Отведи её в спальню и упакуй.
     – Ви есть русски!– ахнула фрау.
     – Ком,– толкнул её дулом автомата Ерохин.
   Я взял труп Биллера за ноги и поволок в спальню. Закинул на роскошную кровать с балдахином, стараясь не испачкаться в крови. Накрыл сверху толстенным пуховым одеялом.
     Вова уже скрутил фрау руки и ноги простынями, которые выудил из бельевого шкафа. В рот запихал наволочку.
     – Дыши носом,– приказал комендантше по-немецки.
   
     В действие вступал план "Б". Мы вышли из комендантского дома и не спеша направились к бараку номер семь. Эта неспешность давалась с большим трудом. Но пулемётчики на вышках и патрули с овчарками, ходившие между заборов из колючки, на нас не реагировали. Ну, идут два эсэсмана по своим делам. Пусть идут.
     Лагерь был хорошо освещён. А вот внутри барака горела лишь одна тусклая лампочка. В бараке царили тишина и вонь.
     – Капо!– рявкнул Ерохин. Из полумрака под свет лампочки выскочил плюгавый человечек с крысиным лицом. Всё правильно, такой и должен быть...
     – Иван Шалаев, заключённый номер 171394,– отчеканил по-русски, но с немецким акцентом Вова.
     – Он в ревир назначен на завтра,– подобострастно пролепетал капо. Ерохин перевёл на немецкий, и на немецком же добавил:
     – Ревир – скорее всего, газкамера.
     Успели, значит.
     – Я тебя самого отправлю и не в ревир, а в крематорий. Живьём. И не завтра, а сейчас. Шалаева сюда,– прорычал я на берлинском диалекте. Ерохин точно перевёл мои слова на русский язык.
     Капо бросился в глубину барака, там загомонили, завозились и под лампочку вытолкнули парнишку в полосатой робе. Лет ему было... Сколько лет может быть живому скелету со старческим лицом?
     – Забираем с собой.
     Ерохин перевёл.
     – А как я за него отчитываться буду?– спросил капо. Вова, к переводу этих слов, добавил от себя:
     – Надо бы ему плюху отвесить.
     Это запросто. За вонь в бараке, за полосатые скелеты, за всю ту ярость, что подспудно копилась.
     – Ферфлюхтер швайнехунд! – ругнулся я и приложил от всей души. Бил так, чтобы должность капо освободилась. Он отлетел в другой конец барака и распластался на полу. Я вырвал из кобуры "Парабеллум" и клацнул затвором. В бараке вновь воцарилась тишина.
     – Ком форвертс,– толкнул стволом Шалаева.
     – Прощай, Ваньша,– крикнул за моей спиной кто-то из обитателей барака.
     – Топай потихоньку, Ванюша,– шепнул я на ухо Шалаеву. В потухших глазах его вспыхнул огонёк, и он двинулся к выходу. Мы с Ерохиным, пятились спинами к двери. Вова держал руку на кобуре. Мало ли что...
     Вышли из барака, по-прежнему, не привлекая к себе внимания. Два эсэсовца ведут куда-то заключённого. Насквозь привычная для лагеря картина.
     Увидев, что мы вышли из-за угла барака, Лимонадный Джо занялся часовым. Угостил его сигаретой и стал рассказывать скабрёзные анекдоты, свесив ноги с "кюбельвагена". Зенкович, сидевший за рулём (на всякий случай), тоже отвлекал внимание часового, как мог.
     Вова Ерохин ускорил шаг, обогнав меня и Ивана. Кивнув часовому, заскочил в комендантский дом. Там он молнией метнулся в детскую. Из пластмассового шприц-тюбика влил в приоткрытый рот спящего маленького Ганса Биллера быстродействующее снотворное. Закутал малыша с головой в одеяло и взвалил тючок себе на плечо. Наступил ответственный момент.
   
     Хохочущий Лимонадный Джо соскочил с "кюбельвагена", обнял часового за плечи и стал что-то шептать ему на ухо. При этом повернул солдата спиной к комендантскому дому. Ерохин, неслышно прикрыв за собой дверь дома, одним тигриным прыжком оказался возле машины и сунул свою ношу на пол между передними и задними сидениями. Всё это время Зенкович держал руку на ключе замка зажигания. Адреналин "зашкаливало".
     Я и Шалаев подошли к машине. Зенкович, освобождая асу вождения Ерохину место за рулём, взял ничего не весящего Ивана подмышки и усадил на середину заднего сиденья. Сам сел рядом. Я плюхнулся рядом с Вовой, который повернул ключ. Мотор заурчал. Лимонадный Джо хлопнул часового по плечу, проорал: "Пока, дружище!", запрыгнул в машину по другую сторону от Шалаева. И Джо, и Слава держали ноги почти на весу, помня, кто лежит на полу в свёртке. Зато их мощные ноги свёрток этот напрочь закрывали. "Кюбельваген" описал полукруг, благо места для разворота было много, и рванул к выезду из лагеря.
     Шлагбаум нам подняли, но часовой подошёл к машине.
     – С вами заключённый...
     Я протянул ему фальшивое предписание на вывоз Шалаева в Берлин. Часовой пробежал глазами бумагу.
     – Здесь нет визы коменданта...
     Чёрт бы побрал немецкую педантичность!
     – Херр Биллер занят войной со своей супругой.
     Словно подтверждая мои слова, из комендантского дома раздался пронзительный женский вопль. Часовой ухмыльнулся и махнул рукой: "Проезжай".
     Вова вдавил педаль газа до упора и "кюбельваген" помчался прочь от лагеря по неширокой асфальтовой дороге. Мы уже выскочили на большое шоссе, когда вдали, еле слышная, завыла сирена.
     – Нож ей надо было в печень сунуть, суке толстой,– ругнулся Вова. Я виновато промолчал. Похоже, фрау умудрилась выпихнуть наволочку изо рта. Теперь вопрос упирался в то, как скоро за нами организуют погоню и насколько многочисленной она будет.
   
     Ерохин выжимал из таратайки всё, что мог. Проскочили мост. Тут мотор машины пару раз чихнул и смолк.
     – Абзац, бензин кончился,– и Вова длинно выматерился,– козлы из группы обеспечения бак залили полный, а канистру в запас не сунули. Как раз бы хватило до места домчать. Обсчитался кто-то.
     – Все из машины. Слава, тащишь Биллера, Джо – Шалаева.
     Мост остался в полукилометре позади. А впереди, на обочине шоссе, метрах в трёхстах от нас темнела туша танка. "Пантера" – определил я по силуэту. Подошли поближе. Стало видно, что четверо танкистов возятся с гусеницей, а пятый – скорее всего, командир танка, сидит, прислонившись к другой гусенице, и наигрывает на губной гармошке.
     – Чумазых глушим в ноль и по-тихому,– скомандовал я, жестами показав, кому кого убивать.
     Подошли вплотную, не внушая чувства опасности, хотя некоторое недоумение, наверняка, вызывал Джо, нёсший на одном плече пулемёт, а на другом – Шалаева. Сработали качественно, нанесено было всего шесть молниеносных ударов. Зенковичу чуть помешал Биллер на плече, Ерохину пришлось подправить. Трупы танкистов оттащили за танк, в кювет, чтобы их не было видно с шоссе.
     – Глаз – в башню заряжающим. Джо, Слава, двигайтесь к капсуле, как можно быстрее. По шоссе ещё два километра, потом – налево. Просёлком, полем и в рощу. Бегом марш!– и полез в танк на место наводчика. Ерохин по кличке Соколиный Глаз уже сидел на месте заряжающего. Хотя и был он отличным снайпером, но в стрельбе из орудия я его превосходил. "Пушкарь от бога" называл меня наш артиллерийский инструктор.
     – Вова, сначала заряжай осколочно-фугасный, потом сразу же – бронебойный.
     – Яволь! (Что называется: сознание переключается с трудом с одного языка на другой)
     Пока не появились немцы, я пошуровал в башне танка. Все автоматы мне были не к чему, а вот брезентовую сумку с магазинами к МР-38 и МР-40 прихвачу. Добавил туда же магазины, вынутые из автоматов экипажа. Патроны лишними не бывают.
     Ночная мгла рассеялась полностью, но солнца не было, утро выдалось пасмурным. Я смотрел в бинокулярный прицел на мост и размышлял: "Убили бы Биллершу, мог не пропустить часовой у шлагбаума. Грохнули бы часового – тревога поднялась бы чуть раньше. У шлагбаума в будочке ещё двое сидели. И не могу я женщин плачущих убивать. Сражавшихся против меня, да, доводилось. Хотя, был один случай. Шло ко мне белокурое ангельское создание с голубыми глазами, полными слёз: "Дяденька, не стреляйте, дяденька!". Я и снял палец со спускового крючка. Но стоявшая чуть позади и слева Вика, хладнокровно выстрелила ангелочку в голову. Тело рухнуло на землю, а из спрятанной за спину руки выпал "Дерринджер". От удара об землю оба ствола изрыгнули свинец, умчавшийся неизвестно куда. Вика легонько толкнула меня прикладом в бок: "Побежали, добренький. Хорошо, что рядом злобная, мерзкая Ведьма". И мы помчались дальше, сея смерть."
   
     Вот, наконец, и гансы подоспели. Колонна автомашин, возглавляемая танком T-IV, подъехала к мосту. Немецкий орднунг проявлялся на 100%. Сначала на мост въехали три мотоцикла с пулемётчиками. Следом тронулся танк. Всё как всегда.
     – Вова, ахтунг!– скомандовал я. Мы натянули немецкие шлёмофоны, чтобы не оглохнуть при выстрелах. На домик, в котором размещалась охрана моста, прицел орудия наведён заранее. К сожалению, домик был с нашей стороны реки. Хоть часовые и запасные второочерёдники, но пострелять могут. Могут и полезть со страху в атаку.
     Надавил на кнопку спуска на маховичке наводки. Орудие грохнуло, и дощатый домик снесло с края моста. От попадания бронебойного снаряда зачадил T-IV-й. Точно там, где я и рассчитывал – на середине моста.
     Ровная пулемётная строчка из МГ-42-го прошлась по мотоциклистам и пулемётчикам в колясках. Джо, щучий сын, отправил Зенковича с мальчишками, а сам остался.
     – Джо, едрит твою налево, догоняй Славку!– проорал я, высунувшись из башни и кидая ленту, вытащенную из танкового пулемёта. В крышку люка дзынькнула случайная пуля.
     – Глаз, два осколочных,– и всадил оба снаряда в машины, стоящие за танком.
     А вот теперь следовало уносить ноги. Река была совсем неширокой, и из-за неё нас легко было достать выстрелом из 88-мм пушки. И больше всего я боялся, что с какого-нибудь близлежащего аэродрома по наши души поднимут пару "мессеров" или "фоккеров". Вертушек, слава Богу, пока не было, но и самолёты - не подарок, не удерёшь. Но мысль об авиации никого из гитлеровцев не посетила.
   
     Крикнул: – Глаз, уходим!– Выпрыгнул из башни и рванул по шоссе с двумя "шмайсерами" и полной сумкой магазинов. Рядом ровно пыхкал, налаживая дыхание для бега, Вова Ерохин. На одном плече у него – снайперка, на другом – МР-40, прихваченный из танка. Отбежали километр, когда "Пантера" исчезла в пламени взрыва - взорвалась боеукладка. Похоже, или "Тигр", или "Ягдпанцер" стреляли из-за моста.
   
     Пока всё шло более-менее. Но вскоре мост расчистят, и погоня устремится за нами. Знать бы, сколько времени у нас в запасе... Вот и поворот с шоссе на просёлочную дорогу. Здесь мы догнали Лимонадного Джо. Всё-таки возраст давал ему себя знать. Пулемёт и пара запасных лент кое-что весили. На просёлке вдали маячил Зенкович, тащивший на каждом плече по мальчишке. Мы добежали до поля, догнав Славу. Все остановились у невысокого холма.
     – Двое тащат мальчишек в капсулу. Двое – прикрывают. До капсулы примерно полчаса хода. Если фрицы не появятся через полчаса, прикрытие начинает отход. Но не к капсуле, а на десять километров восточнее. Слава, Джо, возьмите на всякий случай по автомату и по запасному рожку. Добежите до капсулы – отправляйтесь. Затем капсулу возвращайте обратно, но на десять километров дальше к востоку.
     Снимайте сразу мундиры, чтобы осталось только автоматы бросить. Сапоги снять не забудьте – в них гвозди.
     – Командир, я останусь, а ты иди,– заявил Джо.
     – Из пулемёта ты лучше стреляешь, а я быстрее бегаю. Чтобы при отходе Вова тебя не дожидался. Там, возможно, всё секунды будут решать.
     – Тебя там две жены беременные ждут,– упрямился Джо.
     – Подождут. Снимай мундир, чёрт старый! За то, что остался у танка – четверо суток ареста. И сейчас за пререкания – трое. Итого – семь. Марш к капсуле!
     – Хорошо,– покорно согласился Джо,– но ты хотя бы каску Славкину одень. Я свою Глазу отдам.
   Зенкович протянул мне каску. Ерохин уже устраивал себе позицию на вершине холма. Сумку с магазинами и пару МР-40-х он прихватил с собой.
     Я нагнулся, чтобы поднять с земли запасные пулемётные ленты. И тут Лимонадный Джо аккуратно и точно приложил меня прикладом пулемёта по затылку, прикрытому каской. Я уткнулся носом в траву.
     – Допрёшь командира до капсулы. Не спрашиваю, а утверждаю. Тяжело будет всех на себе тащить, но других вариантов нет. Мы начнём отходить не через полчаса, а через час. Выполняй.
     – Есть,– ответил Слава. Имел он звание капитана, а Джо был всего лишь сержантом. Но все в "Грона-хроно" знали, что Джо – второй человек в группе, после Сена. И знал Слава, что главная задача предстоит ему, Зенковичу. Остаться на холме и пострелять – намного проще. Пусть и погибнуть. Но и это намного проще.
     – Я сам пойду,– сказал Иван,– губу закушу и побегу. Смогу, я тоже упрямый.
     – Давай, сынок,– ответил ему Джо, уже содравший с меня и каску, и мундир, и сапоги. Поднял ленты и пошёл на вершину холма.
   
     Слава взвалил меня на плечо. На другом плече у него был спящий Ганс Биллер.
     – Держись за меня,– сказал Слава Ивану и пошёл через поле быстрым размашистым шагом. Бежать не получалось. Запнёшься на бегу – хуже будет. Иван семенил мелкой трусцой, ухватившись за ремень Славкиного автомата.
   
     Ерохин и Джо, оставшись на холме, принялись оборудовать по две позиции каждый – основную и запасную.
     – Патронов-то к снайперке всего двадцать штук,– вздохнул Ерохин и ещё раз покрыл матом группу обеспечения.
     – Зато к "шмайсеру" в танке нехило разжились,– ответил на русском языке Джо, полюбивший этот язык больше, чем свой родной. И аккуратно уложил возле пулемёта четыре "колотушки" и запасной ствол к пулемёту.
   
     Пришёл в себя при хронопереходе. Слава сочувственно и виновато смотрел на меня. Видно было, что его бьёт дрожь от физического перенапряжения. Выложился "вчистую". Биллер продолжал спать, а ослабевший Шалаев потерял сознание. Когда капсула замерла на платформе хронопортала, Зенкович вынес на руках обоих мальчишек, тут же отдав Ивана врачам. Сам уселся прямо на пол, бездумно глядя перед собой.
     Маша и Вика бросились ко мне, но я остановил их жестом руки. Подбежав к пульту управления порталом, сказал руководителю научной группы:
     – Капсулу надо отправить туда же, но сместить на десять километров к востоку. И поскорее. Сразу же, как рассчитаете, отправляйте.
     Подскочил к стоявшей возле портала картонной коробке с динамитными шашками и спичками, забросил её в капсулу.
     – Девочки, там Глаз и Джо остались. Подождите, скоро вернусь.
     – Ждём,– ответили они. Вот ведь, молодцы. Не истерик, ни воплей.
     Я вошёл в капсулу. Следом за мной – Чанг в спортивном костюме. Протянул мне мои кроссовки:– Ты же босиком немного набегаешь.
     И закрыл за собой дверь капсулы изнутри. Принялся рассовывать по карманам шашки и коробки спичек. Я был в эсэсовских галифе на подтяжках (защёлки подтяжек – пластмассовые, "под металл"), в нательной рубашке из бязи. В карманы много шашек не напихаешь, и я стал класть их себе за пазуху.
     Капсула дрогнула. Поехали. При переходе, как всегда, корёжило. Но опыт не пропьёшь. И я успел вкратце обрисовать Чангу обстановку. Когда прибыли на место, я держал наготове две шашки, Чанг – спички. Однако, бог миловал, у капсулы никого нет. А стоит она возле какой-то немецкой фермы. Хорошо, хоть за забором. Мы осторожно прокрались во двор. Ни души. Я метнулся в дом. Чанг осматривал двор. Из дома, в котором никого не было, я вышел с двустволкой и патронташем. Правда, неясно было, что там за патроны, может, мелкая дробь. Чанг показал мне на сараи, стоявшие во дворе:
     – В одном – коровы, в другом – свиньи, в третьем – слышны женские голоса. Сарай на замок заперт.
     Стукнул по замку прикладом ружья. В руках у меня остались только стволы. Вот тебе и хвалёное немецкое качество! Но замок с двери сарая слетел. Распахнув дверь, увидели двух женщин. Они смотрели на меня со страхом. И то сказать, видок у меня был ещё тот – с набитой динамитом пазухой, в эсэсовских галифе и в кроссовках на босую ногу. Одеты были обе женщины в какое-то рваньё, обе худые и измождённые. Что тут гадать – остарбайтеры.
     – Хозяин где?– спросил я на русском языке.
     – Тут стрельба была неподалёку, поехал разузнавать. А нас в гараже запер.
     – Выходите.
     – Ой, вы что, русские?
     – Да уж не немецкие. Чанг, что-то не похож ты на рейхсдойча.
     – Господи, родненькие, да вы откуда?
     "От верблюда",– чуть не ляпнул я. Но невдалеке послышалось тарахтение мотора.
     – Посидите пока,– скомандовал женщинам и закрыл дверь сарая. Чанг спрятался за коровником, я притаился за гаражом.
     Вскоре во двор въехал небольшой грузовичок. Из кабины вылез невысокий толстяк. На ремне слева у него была кобура с "Вальтером", справа – винтовочный подсумок. Я показал Чангу один палец и провёл ребром ладони по горлу. Чангу в спортивном костюме было сподручнее. Толстяк подошёл к двери гаража и наклонился, чтобы поднять сбитый замок. Ох, уж эти штатские! У тебя во дворе кто-то похозяйничал, так хоть пистолет из кобуры вытащи.
     За спиной фермера неслышной тенью возник Чанг. Удар в прыжке ногой по печени был смертельным. Сало не спасло.
     Я вновь открыл дверь сарая. Чанг снял с убитого ремень и пошёл к машине. Женщины, выйдя из гаража, смотрели на убитого хозяина.
     – Ой, що то будэ,– прошептала та, что помоложе.
     – Приедет хозяйский сынок-эсэсовец и, если нас не пристрелит, то отправит в концлагерь,– сказала старшая.
     – Вон, за забором, слева, стоит зелёная кабинка. Подойдите к ней и ждите нас около неё. Вовнутрь не заходите, ничего не трогайте.
     Они покорно пошли к капсуле. Я направился к грузовичку. В кабине, как и следовало ожидать, стояла винтовка.
     – Садись,– сказал я Чангу,– рванём по шоссе. Может, повезёт и проскочим. Во всяком случае, где тут восток, где запад, я не знаю. А шоссе выведет куда надо.
     Чанг клацнул затвором винтовки, загоняя патрон в патронник, передёрнул затвор "Вальтера", пока я разворачивал машину. От фермы к шоссе шла хорошая асфальтовая дорога. Сколько прошло времени в этом мире, пока хронокапсула совершала свой путь туда-обратно, я не знал. Может, час-два; может, полдня. Но когда до поворота на "наш" просёлок оставалось всего ничего, резко затормозил. Потому что с просёлка на шоссе выехали три армейских грузовика. Один был битком набит солдатами, второй – битком набит трупами. В третьем ехало двое-трое фрицев. На нас внимания никто не обратил.
     Дождавшись, пока машины отъедут подальше, мы побежали по просёлку. И не зря. Ещё один армейский грузовик стоял на дороге. Возле его заднего борта лежали четыре трупа немецких овчарок и... Мундир шарфюрера. А вместо головы – кровавое месиво.
     Держа наготове "Вальтер", в полуприседе подкрался к кабине. В ней сидел, дремал шофёр в эсэсовском мундире. Стекло в дверце кабины было полностью опущено. Вскочив на подножку, рукоятью пистолета проломил шофёру переносицу. Открыл дверцу и труп вывалился из машины. Я прислонил его к переднему колесу в сидячее положение. Залез в кабину и снял с крючка за спинкой шофёрского сиденья "шмайсер". Передёрнул затвор. "Вальтер" сунул за пояс брюк сзади.
     – Эй, Курт, мы тут ещё одного русского нашли. Живой! Ребята его волокут. Ты нам борт задний открой, чтобы его запихнуть в кузов,– противоположная дверь кабины открылась. В неё заглянул эсэсовец. Ударом ноги в лицо, я сбросил его с подножки, а Чанг припечатал пяткой в область сердца. Сдёрнул с плеча эсэсовца МР-40-й, вытащил из-за голенища сапога запасной магазин.
   
     Четыре здоровенных эсэсовца тащили Лимонадного Джо. Двое за руки, один за ногу в сапоге, четвёртый – за штанину, поскольку левого сапога не было, как и части ноги. Ещё двое эсэсманов шли позади, переговариваясь между собой. Двумя короткими очередями в два-три патрона, мы уложили тех, что шли позади. Эсэсовцы бросили Джо, но за автоматы успели только схватиться. Четыре очереди – четыре трупа. На всякий случай всадил всем шестерым по пуле в голову из "Вальтера", который затем выбросил. Вдвоём мы подхватили Джо, дотащили до грузовика и уложили в кузов. Туда же положили тело Вовы Ерохина. Чанг залез в кузов. Я запрыгнул в кабину, завёл мотор и погнал грузовик прямо через поле к ферме. Остановился в паре метров от капсулы, развернувшись к ней задним бортом. Женщины стояли возле капсулы, в страхе закрыв лица руками. Выскочил из машины, бросился открывать задний борт.
     – Да то ж наш дядечка!– крикнула молодая остарбайтерша.
   
     Мы с Чангом спешили, как только могли. Содрали с Джо мундир, сапог. Покалеченная нога была перетянута жгутом из пулемётного ремня с металлическими скобами. Пока Чанг менял этот ремень на жгут из своей спортивной куртки, я стянул с тела Ерохина сапоги и мундир. Быстро осмотрел обоих женщин. Ни серёжек, ни колец, но на шнурках ботинок – металлические наконечники.
     – Ботинки долой!– приказал я им, взваливая Ерохина себе на плечо. Чанг точно так же поднял на себя Джо.
     Затолкнули женщин в капсулу, влезли сами. Тесновато, но не до жиру...
Я нажал на кнопку возврата. Вот и финал хренового хронорейда.
   
     Джо сразу же очутился на операционном столе. Ему переливали кровь, одновременно зашивая обрубок ноги, которую оторвало чуть ниже колена. Вика подключилась, хирург не возражал, и колено удалось спасти. Не стало только ступни и большей части голени.
     Обе женщины при хронопереходе потеряли сознание, как и Иван Шалаев. Сказывалось истощение организма, общая слабость. Но возле них принялась хлопотать Маша и две девушки из научной группы.
     Шалаев уже пришёл в себя, лежал на каталке, порываясь встать. Биллера возле хронопортала не было, похоже, унесли досыпать. Тело Вовы Ерохина, по прозвищу Соколиный Глаз, унесли спецназовцы. Хотя бы похороним по человечески.
     И только через час мы втроём вышли из огромного ангара, где находился хронопортал. С Чангом я попрощался до завтра, ещё предстояло сдать ему отчёт о моём последнем хронорейде.
     – Всё, девочки, клянусь детьми, что теперь – финиш. Больше от вас ни на шаг. Ну, не ревите же вы, вам нельзя. Я – вот он. Живой, здоровый. И люблю вас всё так же. Хотя, нет. После того, как заглянешь, смерти в глаза, начинаешь больше любить жизнь. А моя жизнь – это вы и детки.
     Они с двух сторон лупили меня крепкими, тренированными, маленькими кулачками.
     – Сволочь, гад, скотина, негодяй! Морда противная, собака, свинья, урод!! Подлец, хам, недоносок, дурак, дрянь эдакая!!! Идём скорее домой! Мы тебя хотим! Очень-очень.
   
                Глава XII
   
                Атака на холостяка.
   
     Утром следующего дня мы стояли у дверей госпиталя. Как всегда, втроём.
     – Чего ждём?– спросил я у жён.
     – Не чего, а кого.
     – Кого?
     – Миссис Поллак.
     – Джо не женат.
     – Это пока не женат...
     – Петрова и Саблина, пойду-ка я, схожу к подполковнику Сену с отчётом.
     – Ты же ещё не знаешь, как Ерохин погиб.
     – Потом додиктую.
     Дверь госпиталя открылась и, в сопровождении медсестры, на крыльцо вышел Ваня Шалаев в больничном халате.
     – Здравствуйте. Спасибо Вам большое, что с того света вытащили. А мне вот гулять разрешили. Сказали, что полезно.   
     – Конечно, полезно. Гуляй, Ванюша, скоро совсем поправишься и забудешь лагерь, как дурной сон. Учиться пойдёшь, другая жизнь начнётся.
     – Учиться я люблю. А лагерь... Разве такое забудешь? Правда, что из-за меня один из наших погиб?
     – Не из-за тебя, а за тебя. Теперь ты жить должен и за себя и за него.
     – Хорошо, я обещаю,– серьёзно сказал Ваня, и я знал, что этому пареньку можно верить.
     Медсестра, поддерживая Ваню под локоть, повела его в сад. Спецназовцы чаще других попадали в госпиталь, и стараниями полка спецназ был возле госпиталя посажен сад. Под тенистыми деревьями стояла беседка, возле которой по камням журчал искусственный ручей. Он вытекал из водопроводной трубы и сразу за пределами сада пропадал в канализации. Каждый день отделение спецназовцев приходило ухаживать за садом: подстригать кусты и газоны, следить за деревьями, чистить ручей. А вечером все выздоравливающие собирались в беседке и на лавочках у ручья. И славили полковника Шульца, хотя идея заложить сад принадлежала ещё Папе Доновану.
   
     Упоминание девичьих фамилий сработало.
     – Джо, ведь, кроме службы в "Грона-хроно" ещё и главный инструктор Базы по пулемётному делу.
     – Вот новость-то сообщили сногсшибательную.
     – Погодь ёрничать. У него в группе спецназа обучалась Анна Родионова. Кличка – Анка-пулемётчица.
     – Рассказывал он мне про неё. Говорил, что при виде пулемёта, девчонка визжит от восторга, а от MG-42 её за уши не оттащишь. С завязанными глазами разбирает и собирает любой пулемёт с той же скоростью, что и сам Джо. По секундомеру засекали. А в стрельбе чуть уступает Джо, но он говорит, что у неё просто опыта маловато.
     – Так вот, они полюбили друг друга, но Джо считает, что у них слишком большая разница в возрасте и пытается сохранять дистанцию. А Анка от любви чахнет и сохнет. Маша решила выступить в роли свахи, я присоединилась. Вот и невеста идёт.
     К нам подошла худенькая невысокая девушка. Круглолицая, курносая, лицо, в симпатичных веснушках, типично русское.
     – Здравствуйте. Простите, что запоздала, сдавала дежурство по группе.
     – Причина признана уважительной. Ну, что, пойдёмте к этому старому чёрту...
     – Вика, не называйте его при мне старым чёртом, пожалуйста,– попросила Анна.
     – Это я по привычке. Он же мой старый боевой товарищ.
     – А для меня он и товарищ боевой молодой, и чёрт – молодой.
     – Наш человек,– толкнула Вику в плечо Маша.
     – Стала бы я для не нашего стараться... Идёмте в госпиталь.
   
     – К Поллаку? К нему велено пускать только Викторию Иванову. Состояние очень тяжёлое.
     Я увидел, как побледнела Анна. Вика спокойно сказала:
     – Так я и есть Виктория Иванова.
     – Вас-то я знаю. Но, ведь вас – четверо.
     – Как четверо? Я одна. В какой палате Поллак?
     – Ну, конечно, одна. Я и сама вижу. В двенадцатой он.
     – Халат мне выдайте, пожалуйста.
     – Пожалуйста, халатик.
     – И ещё три.
     – Пожалуйста, ещё три,– сказала медсестра и вернулась на пост.
     Вика раздала каждому по халату и повела за собой. Маша показала ей большой палец. Вика хмыкнула:
     – Уж глазки-то отводить...
     Анна восторженно смотрела на Вику – впервые видела прославленную Ведьму в действии.
     Поднялись на второй этаж. У дверей двенадцатой палаты Вика сказала:
     – Анка, ты пока посиди здесь на стуле. Когда надо будет, я тебя позову.
     Анна послушно кивнула и уселась на стул. Но видно было, что нервничает. Даже при всей спецназовской подготовке.
     Втроём мы вошли в палату. Джо был в беспамятстве. Тяжело дышал, на лбу блестели капли пота. В забытьи ругался матом на русском языке.
     В видеокамеру с микрофоном, через которую наблюдали за палатой, Вика сказала:
     – Виктория Иванова. Со мной ассистентка и энергодонор.
     После чего велела Маше:
     – Машенька, закачивай в него ци, но маленькими порциями, потихоньку, как я тебя учила. Серёжка, тебе придётся отдать Джо часть своей энергии. Я свою отдавать не могу, деткам может повредить.
     – Да хоть всю забирай, для Джо не жалко.
     – Всю нельзя, ты тогда умрёшь,– серьёзно сказала Вика и начала колдовать.
   Я вдруг почувствовал слабость и адскую усталость. Но Джо перестал метаться и материться, дыхание стало ровным и тихим. Маша взяла с тумбочки салфетку и вытерла ему пот с лица. И снова простёрла над раненым обе руки, одну – ладонью вверх, другую – вниз.
     – Потерпи, любимый ещё чуть-чуть,– ласково обратилась ко мне Вика. Ощущал я себя, как после сорокакилометрового марш-броска по пустыне. Да ещё и на время. Зато Джо открыл глаза.
     – Сабля, тьфу, Маша, и ты колдуешь?– слабым голосом сказал он. Но сказал, а не прошептал.
     – Колдует Вика, а я так, чуть помогаю.
     – Спасибо, уже лучше. Чувствую, как силы прибавляются. Только вот ногу жжёт. Может, укольчик попросить?
     – Не надо тебе укольчик, уплывёшь. А тебе сейчас ясные мозги нужны. Во-первых, ты рассказать Серёжке должен, как вы с Ерохиным немцев задерживали. А ногу я тебе сейчас обезболю, для этого мне энергии не требуется,– строго сказала Вика.
     – Командир, ты чего такой?.. Ты же меня вытащил оттуда.
     – Чанг вытащил.
     – Ага. А ты возле капсулы сидел? Хоть мне-то не ври.
     Фрицы до нас долго добирались, потому что, похоже, аж от брошенной машины пустили по следу собак. Так что появились они перед нами растянутой цепочкой. Вова сразу овчарок перестрелял, чтобы по Славкиному следу не пошли. Потом начал офицеров выбивать, а я простую пехтуру короткими очередями косил. Много положили.
     Но тут у них машины подъехали и миномёты привезли. Стали они минами кидаться. Плюнул я на перегрев ствола и с одной ленты миномётные расчёты смёл. А время наше уже вышло. Кричу: "Глаз, уходить надо!". Он не отзывается. Подполз, а у него возле самой головы – две воронки от мин.
     Развернулся, чтобы с холма скатиться. Но немцы расчёты уже заменили. Тут мне в левую ногу и прилетело. С холма всё равно скатился. Ногу жгутом перетянул и к роще через поле пополз. Сколько полз – не знаю. Очнулся – в палате лежу.
     Вот и всё. Отпрыгался бобик. Ну, не везёт моей левой ноге. Спасибо, Ведьмочка, боли почти не чувствую.
     – Тело Ерохина мы вытащили, вчера его похоронили на нашем базовом кладбище. Его младшей сестре я оплачу полностью учёбу в хорошем колледже и положу на счёт миллион кредов. Только объясню девочке, что это ей не на косметику и тряпки, а её стартовый жизненный капитал,– рассказывал я Джо тихим голосом. На нормальный голос сил не было.
     – За тобой, командир, как за каменной стеной. Ты и родителям Эдисона помог, и родных гронморов и грударовцев, которые на Океании погибли, не забыл.
   
     В палату стремительно вошёл хирург. Окинул всех взглядом, спросил:
     – Снова чудеса творите?
     Обратился в микрофон: – Сестра, как состояние Поллака?
     – Температура – 36 и восемь, пульс и давление в норме,– раздалось из динамика.
     – И вправду чудеса. Утром, на обходе, я прописал ему пару литров антибиотиков. Теперь они, похоже, ни к чему. Придётся отменить.
     Вика подошла к хирургу и совсем тихо ему что-то сказала. Но хирург не понял, что тихо говорят, чтобы огласки не было. И разговаривал в полный голос: – Анна Родионова? Хорошо, я распоряжусь.
     Вика сказала ещё что-то. Хирург хмыкнул:
     – Круглосуточно? Ну, раз Вы утверждаете, что надо... Без пяти минут жена, говорите? Хорошо, скажу.
     Джо, словно сомнамбула, раскрыл рот. Потом закрыл и пару раз судорожно сглотнул.
     Хирург вышел из палаты так же стремительно, как и вошёл. Вика направилась к двери, но Маша её остановила:
     – Подожди, Виченька, я Гоше пару слов хочу сказать.
     – Какому Гоше?– всё так же тихо спросил я.
     – Русский аналог имени Джордж – Георгий. Если ещё точнее, то Егор. Но пусть будет Георгий. Ну, не Жорой же его звать, или Гогой? Значит, Гоша, раз уж в бреду матерится по-нашему. В общем, Гоша, вот тебе от нас два колечка. Тебе подойдёт или нет, не знаю, навскидку выбирали. Если что, к ювелиру обратись, он растянет. А Анечке я примеряла, ей впору. Сейчас она сюда войдёт, ты ей его и оденешь. И цветы не для тебя, а для неё от тебя. Тебе только груши, бананы и яблоки.
     И молчать, слова тебе пока не давали. Ты – сержант, а я – майор. Соблюдай субординацию. Это Вика твоя старая боевая подруга, а я с тобой всего в двух хронорейдах была. Так что, миндальничать не буду.
     Ежели ты, Гоша, к своему комплексу, что ты старше её на двадцать восемь лет прибавишь ещё комплекс, что ты безногий, то...
     Пока Маша произносила свою тираду, Вика подошла к аппаратуре наблюдения за палатой, что-то сказала медсестре в микрофон, после чего и микрофон, и видеокамеру выключила. А Маша продолжала вещать:
     – Анечка принадлежит к тем девушкам, которые, если полюбят, то один раз и на всю жизнь. И ей плевать и на твой возраст, и на то, что у тебя вместо части левой ноги будет биопротез. Колено-то у тебя целое, в нём всего пара маленьких осколков была. Вон, у Вики мама любит папу и с биопротезом.
     Короче говоря, Гоша, если ты девушке жизнь испортишь, то я тебе Клинком правую ногу отрублю и скормлю базовым собакам.
     – Нет,- помотал головой Джо,– вот, Ведьма может, а ты добрая.
     – Ладно, ты меня ещё плохо знаешь, но ногу тебе, конечно, рубить не буду. Просто перестану тебя уважать. А, если я перестану, то и Вика с Серёжей тоже. Если тебе наше уважение до лампочки, то давай, плачь: "Ой, Анечка, да я старый, да я безногий, да не порти свою жизнь молодую, да ты меня бросишь, когда я тебе надоем". Так ты собирался сопли со слюнями распускать?
     – Я же тяжелораненый, а ты мне, Маша, такое выговариваешь,– вздохнул Джо.
     – Тебе ведь миной не оторвало то, что между ног. Ты мужик или дерьмо? Вичка, зови Анечку. Посмотрю я, как он её встретит.
     Иногда благовоспитанная Маша была более резкой, чем Вика. Я к этому уже начинал привыкать. Вика шагнула к двери, но остановилась.
     – Серёженька, ты же у нас двужильный, если после вчерашнего хронорейда сумел ночью нас ублажать.
     Щёки у Маши слегка заалели. Вика могла прикинуться простушкой (будучи ох, какой не простой!). А Маше её многовековая дворянская порода не позволяла прилюдно обсуждать свою частную жизнь. При том, что с нами наедине Маша была абсолютно раскованной и большой проказницей.
     Вика попросила меня:
     – Вытащи тумбочку, которая между койками стоит (в палате стояли две кровати).
     Вздохнув, я поднялся со стула и выполнил Викину просьбу.
     – А теперь придвинь вторую кровать к кровати Джо. Не могут же твои беременные жёны двигать тяжёлые госпитальные койки.
     Зубы скрипели, но кровать я передвинул, поставив тумбочку с другой стороны передвинутой койки.
     – Умничка ты наш. Золотце ты наше,– и дальше продолжила уже тоном строгой воспитательницы детского сада:
     – Так вот, Джоша...
     Маша прыснула. Джо и я не смогли сдержать улыбки.
     – Ты зря улыбаешься. Не первый день меня знаешь, знаешь, на что я способна. Я – не добренькая Маша, ноги тебе рубить не буду. Всё понял?
     – Понял, понял. Слушаю и повинуюсь.
     – То-то же. Но я в тебя верю. Почему, это я уже при Ане скажу.
     Вика даже не стала выходить в коридор, а высунула за дверь руку и поманила пальцем. Тотчас дверь распахнулась и в палату влетела Анна.
    Вика придержала её, приобняв за плечи.
     – Мужа твоего мы привели в сознание, обезболили и немножко воспитнули. Дальше уж ты сама... С хирургом я договорилась, тебе разрешили здесь быть круглосуточно. Кровати мы сдвинули, конечно, не двуспальная постель, но всё-таки. Микрофон и видеокамера отключены, так что ручкам и губкам шаловливым запрета нет.
     Аня покраснела, куда там Маше. Даже веснушек на лице не стало видно. А Вика продолжала своим безапелляционным тоном (они, колдуньи, все такие, типа, мы – истина в последней инстанции):
     – Маша вам на свадьбу кольца подарила, а от меня тоже небольшой подарочек. Конечно, свадьба в госпитале – явление необычное. Но, вот у меня с Серёжкой, вообще свадьбы, как таковой, не было. Стали сразу жить, как муж и жена. У Маши с Серёжкой первая брачная ночь была в тюремной камере, в плену у нелюдей. Ещё и под камерами слежения и микрофонами. У вас хоть аппаратура выключена. Чем более необычным образом заключался брак – тем он крепче. А подарочек мой таков – я вам скажу, что детей у вас будет трое. Один мальчик и две девочки. Вот почему я в тебе, Джоша, и не сомневалась. В будущее твоё заглянула, а там ты – счастливый отец семейства Поллаков.
     – Родионовых,– поправил её Джо,– решил я фамилию жены взять.
     Аня вновь покраснела.
     – Ну, и правильно. И имя заодно смени. Акцента нерусского у тебя нет, я постаралась. Будешь Гошенька, сына Егорушкой назовёте. Егор Георгиевич Родионов - красиво. А попробуй-ка выговорить: Джорджинька – язык сломаешь.
     Все впятером расхохотались.
     – Фамилии вы, смотрю, меняете, как хотите. Одна я, как и положено правильной жене, выйдя замуж, сменила благозвучную и благородную фамилию Петрова на Иванову.
     Я показал ей кулак. Она мне – язык. Подумала секунду и кукишем повертела.
     – Потерпите чуток, сейчас болтать закончу, утомилась языком молоть. У нас уже вещи сложены. Завтра утром на гамильтоновском "Норфолке" мы улетаем с Базы на Землю. Но это большой секрет, чтобы пышных проводов не устраивали. Улетим по-тихому. У тебя, Гоша, за пару неделек всё подживёт, ещё пару недель будешь биопротез осваивать. У меня папка с биопротезом даже в баню ходит. Сжился. И ты привыкнешь. Через месяц на Базу придёт "Бавария-3". Берите билеты и прилетайте к нам в гости. Как добраться – я вам на КПК скину. Там и решим, как вам дальше жить. Есть у меня и Маши интересная задумка.
     Мы сейчас в штаб Базы пойдём, Серёжке надо Чангу отчёт о хронорейде сдать. Я там скажу, Анечка, что ты увольняешься с сегодняшнего дня. Рапорт задним числом напишешь, с Шульцем договорюсь.
     – Но...
     – Никаких "но". Наше бабье дело – детей рожать и воспитывать. Всё, ребята, наша война закончилась. Нет Счастливчика – есть Серёжка Иванов. Нет Лимонадного Джо – есть Гоша Родионов. Нет Ведьмы, Сабли, Анки-пулемётчицы. Есть Вика, Машенька, Анечка.
     Ну, давайте прощаться. До встречи на новгородской земле.
     Вика чмокнула в щёку Джо, расцеловалась с Анной. Маша, поцеловав Джо, подошла к Ане и во всеуслышание заявила:
     – Гоша, этот чёрт молодой, весь в комплексах, как Барбоска в блохах. Так что, Анечка, бери вашу интимную жизнь в свои маленькие руки. От тебя зависит сделать её яркой, насыщенной и интересной,– после чего поцеловала щёчку малинового цвета.
    Я крепко пожал здоровенную лапищу:
     – До встречи на Земле,– и хохотнул,– Джоша.
   
     – Удачи всем нам,– хором сказали все пятеро. И мы покинули палату.
   
   
                Глава XIII
   
                Суеверие.
   
   Ну, не может глава про счастье быть тринадцатой. Сразу после двенадцатой написать четырнадцатую? Тогда глав всё равно будет тринадцать. Поэтому, тринадцатая глава есть. Но она пустая, то есть ни о чём. Но она имеет место быть.
   
                Глава XIV
   
                Наше семейство, как единое целое.
   
      Три шпаги стальными молниями носились в воздухе, сверкая в солнечных лучах. Скрещивались со звоном и скрежетом и вновь мелькали, выискивая слабое место в обороне. Два противника теснили меня. На их стороне был боевой задор, молодая неутомимость и молодая же напористость. На моей стороне был опыт. Но один из них постоянно заходил со спины. Спасало только то, что более старшего, более опытного я держал лицом к солнцу, которое слепило его. Но от удара в спину приходилось всё время уходить вбок. А до бесконечности так продолжаться не могло. Мне пришлось прижаться спиной к дереву. Оно оказалось недостаточно толстым. Тот , что был сзади, ухватился рукой за ветку дерева, чуть подтянулся и ткнул меня шпагой в шею.
     Выронив шпагу, я упал лицом вниз на свежескошенную траву. Мой противник вытер свою шпагу о подол моей рубахи и, поставив ногу мне на спину, изрёк:
     – Горе побеждённому!
     Я махнул рукой, пытаясь зацепить опорную ногу. Увы, противник хорошо знал меня. Оттолкнувшись ногой от моей спины, сделал кульбит, в воздухе повернувшись на 180 градусов. И застыл в боевой позиции – ноги слегка согнуты, одна ступня перпендикулярно другой, шпага выставлена вперёд в полусогнутой руке.
     – Три с плюсом,– объявил я, поднимаясь с газона и отряхивая с себя остатки скошенной травы. Плохо Ваня убрал газон, надо будет ему попенять на это.
     – Неужели даже на четвёрку не тянем?– вздохнул тот, что был спереди, ковыряя наконечником, навинченным на остриё шпаги, свой ботинок.
     – Не порть обувку. Плюс причитается Котёнку, за финальный прыжок. А так – троечка. Во-первых, ты так и дрался лицом к солнцу, не сумел повернуть меня. В реальном бою, при таком раскладе, я бы сделал из тебя дуршлаг. Во-вторых, вы держались, по отношению ко мне, на прямой линии. А надо – как бы, по диагонали. То есть, ты должен перекрывать мне уход вперёд и влево, а Котёнок – назад и вправо.
     – Может, повторим?
     – Завтра. На сегодня достаточно. Сначала – в душ, потом отправляетесь стрелять. У Котёнка – стрельба из лука. У тебя, Сергей, стрельба из карабина. И не с двадцати пяти метров, как обычно, а с пятидесяти. Двадцать пять – это пистолетная дистанция. От стометровой отметки ползёшь по-пластунски до огневого рубежа. Проверять не буду, всё на твоей совести. После обеда – на коня, жирок подрастрясти. Вечером – топография. У тебя, Котёнок, после обеда будет домоводство с мамой Машей, а верховая езда – вечером. Гвоздичку, после езды, сама почистишь и накормишь. Ване некогда. Я его заставлю заново газон убирать, плохо убрал. Из лука пойдёшь стрелять в тир, нечего по деревьям мишени развешивать. Промахнёшься и засветишь кому-нибудь стрелой в глаз. Стрелять будешь не с пятнадцати шагов, а с двадцати пяти.
     – У меня лук на двадцать пять не достанет.
     – А хватит с подростковым баловаться, возьмёшь боевой.
     – Мне же его не натянуть будет.
     – Мама с тобой пойдёт, она поможет.
     – Правильно мама Вика говорит: "Справедливый, но строгий",– вздохнула Катя.
     – А про вас она говорит: "Хорошие, но ленивые". Шпаги в оружейку, и в душ.
   
     Когда мы подходили к дому, на крыльцо центрального входа вышли две девочки. У одной из них в руке была небольшая корзина, прикрытая полотном. Резво сбежав с крыльца, они объявили мне:
     – Папочка, мы к бабушке Ане. Даша ей пирожков напекла. Бабушка Аня Шарлевы пирожки не признаёт, говорит, что в них души нет, потому что их машина делала.
     – Лесом пойдёте?– спросил их Серёжа-большой.
     – Конечно. В обход, по дороге – далеко.
     – Не боитесь через лес ходить?
     – А чего нам бояться? Или кого? Мы и сами, кого хочешь, напугаем.
     Сашенька поставила корзинку и кувырнулась через голову назад. Перед нами стоял огромный волчище. Между здоровенных клыков высунут красный язык, с которого капает слюна. Глаза сверкают. Жуть!
     – Какая ты, Санечка, кровожадная,– молвила Дашенька,– а я буду зайчиком. Пушистеньким.
     И тоже совершила кувырок назад. Теперь посреди двора стоял на задних лапках зайчик. Рост у зайчика был метра четыре (это без ушей). Каждая передняя лапка – толщиной с мою ногу. Изо рта торчали два зуба, которыми можно было за один хряск перегрызть того же волка.
     – Гигантомания у тебя, Даша,– вздохнул волк и кувырнулся через голову вперёд, превращаясь опять в Сашеньку. Зайчику пришлось повернуться вбок, чтобы при кувырке не налететь на крыльцо. Улыбающаяся Даша отряхивала с себя траву.
     Нет, плохо наш садовник Иван почистил выстриженный газон. Какая-то недоработка в программе? Придётся робототехника вызывать, мы все в настройке андроидов не сильны.
     – К обеду-то вернётесь?– спросил я девочек.
     – Вряд ли. Нас бабушка Аня кашей накормит. И травам обучать будет. Так что, только к вечеру домой придём. Но, обязательно, к ужину.
     – Ладушки. Анне Григорьевне от меня передайте привет и пожелание здоровья.
     – Непременно,– и ускакали вприпрыжку по дорожке, ведущей к лесу.
   
     За двустворчатыми дверями центрального входа находился обширный холл, с двумя высокими окнами. Были ещё два входа – каждый в крыле здания, выстроенного покоем. Были и два чёрных хода с обратной стороны здания. Один шёл из кухни, через него в дом разгружали машины с продуктами и прочим, второй – из спортзала. Из холла вели две двери. Одна, постоянно нараспашку, направо, в детскую половину дома. Вторая – налево, во "взрослую" половину. В детской половине размещался большой спортзал, за ним душевые, каждая на три кабинки, девчоночья и мальчишеская. Дальше шли две ванные комнаты, по три ванны в каждой. Игровая комната была поделена на две части. Меньшая – для настольных игр, большая – для кубиков, конструкторов, кукол и машин. А уж потом – шесть спален, каждая с индивидуальным туалетом.
     Повернув налево, можно было попасть в гостиную, потом - в столовую на двадцать мест. За столовой была библиотека и немаленькая. Следом располагалась оружейная комната. Когда-то это была, как её называли дети, колыбельная. Когда они были маленькими, там стояли колыбельки. Сначала четыре, потом – две. Узенький, короткий коридорчик связывал колыбельную с нашей спальней, чтобы Вика или Маша могли ночью пройти к детям – покормить грудью, укрыть разметавшихся во сне.
     Но дети выросли, колыбельки убрали. Посоветовавшись, устроили там оружейную, перенеся её из подвала. По стенам было развешено холодное оружие: мечи, шпаги, непременные сабли, алебарды, топоры, луки, копья, дротики, пики и даже пара моргенштернов. В пирамиде стояли винтовки, карабины и с полдюжины автоматов различных модификаций. Пара ручных пулемётов и один станковый. Ящики с патронами, гранатами, гранатомётами и разовыми огнемётами. Взвод можно вооружить. Что поделаешь, любили мы оружие. Окна заложили кирпичом, двери поставили сейфовые, из толстого металла. Оружие чистили и смазывали все, не доверяя это слугам-андроидам.
     Ну, а дальше шла наша спаленка (мои жёны слово "спальня" категорически не признавали). Три одёжных шкафа, один бельевой. Два трельяжа, на них стояли духи, которыми Вика и Маша пользовались весьма разумно и умело. Были разложены всякие женские причиндалы. Хотя макияж женщины и не носили, но за собой следили.
     Ложе с покрытием из пенополиуретана мы скопировали у ксантов, сделав его только шире, чтобы троим места хватало. Венцом спаленки была кровать, сделанная по спецзаказу. Три на три метра. На ней совершенно терялись три подушки. Застилалась кровать простынями без единого шва, крепившимися по краям кнопками к матрацу. Вика и Маша кровать застилали вдвоём. И горничную Таню в "святая святых" убираться не пускали. Порядок сами наводили и поддерживали.
     Из спаленки три двери вели в туалеты, на которых, шутки ради, были прикреплены буквы Ж, М, Ж. Одна дверь – в бывшую колыбельную, теперь – оружейку. И одна – в ванную комнату. Там стояла огромная ванна, где мы втроём свободно помещались. Перегородкой был отделён душ на три рожка. Впрочем, мы, чаще всего, оказывались под одним.
   
     Я забрал у детей шпаги:– Сам положу, идите мыться.
   Они повернули направо, я – налево. Прошёл по неширокому коридору мимо гостиной, столовой, библиотеки. Двумя ключами открыл хитроумные массивные замки. Но дверь открылась только после того, как сканер считал мою сетчатку глаза. Воткнул шпаги в стойку для учебного оружия, запер оружейку и пошёл в библиотеку.
     В библиотеке находились четверо из моей семьи. За столом сидела Маша, изучая какой-то исторический манускрипт. А в кресле Вика читала вслух книгу. У неё в ногах сидели два пятилетних брата-близнеца – Серёжка-маленький и Вовка. Вика дошла почти до конца сказки:
  "...Царь слезами залился,
  Обнимает он царицу,
  И сынка, и молодицу,
  И садятся все за стол;
  И весёлый пир пошёл.
  А ткачиха с поварихой,
  С сватьей бабой Бабарихой
  Разбежались по углам;
  Их нашли насилу там.
  Тут во всём они признались,
  Повинились, разрыдались;
  Царь для радости такой
  Отпустил всех трёх домой."
     – Надо было их за ноги на берёзе повесить,– прервал чтение Серёжка-маленький.
     – Серёжа, а, если бы тебя за ноги на берёзе...– укорила его Маша.
     – Я же никому свинью не подкладывал. Ну, за ноги, может, и жестоко, но, хотя бы ремнём их выпорол.
  "День прошёл – царя Салтана
  Уложили спать вполпьяна.
  Я там был, мёд, пиво пил -
  И усы лишь обмочил. ",– дочитала Вика и подняла на меня вопросительно глаза.
     – Котёнок в душе.
     – Давай ключи от оружейки. Лук я ей сама выберу. Мальчики, идите в игровую, там вам по новому вездеходу стоит,– Вика поцеловала в щёчки обоих мальчуганов и они с радостными воплями умчались.
     Вика занималась с маленькими братьями больше всех. И Сашеньку с Дашенькой колдовству учила. Маша больше времени тратила на Катю и Серёжку-большого, который гордился тем, что самый старший из детей – родился на семь минут раньше Кати.
     Сашенька и Дашенька родились на неделю позже. Дети появлялись на свет ровно через девять месяцев, день в день. Оба Серёжки и Володя были моей копией. Сашенька походила и на Вику, чуть вздёрнутым носиком, и на Машу – каштановыми волосами. Катя, которую все звали Котёнком, была точной копией Маши. Но это ещё что... Дашенька родилась рыжеволосой, чуть курносенькой и с огромными зелёными глазищами – один в один маленькая Викунька Петрова.
     Я, увидев это чудо, долго смеялся над жёнами:
     – Ну, что, девочки мои, долесбиюшились?!– и получил с двух сторон по подзатыльнику. Вика в Дашеньке души не чаяла и даже упросила Машу дать ей покормить один разочек девочку грудью.
     Дашенька отвечала Вике взаимностью, да и оба близнеца любили Вику не меньше матери родной. А Катя обожала Машу. Все дети называли моих жён мамой Викой и мамой Машей, не деля их на родную мать и неродную.
     Да, забыл упомянуть: когда Вика попросилась покормить Дашу, Маша ей простодушно ответила: "Хорошо, а я, давай, Катюшу покормлю". И до двух лет кормила её грудью, поскольку Катя, после этого случая, признавала только Машино молоко. Вика, соответственно, принялась кормить Дашу, тоже до двух лет. Так что Сашенька и Котёнок были молочными сёстрами. Серёжа-большой и Даша - молочными братом и сестрой.
   
     Маша оттолкнула свой манускрипт:
     – Устала корпеть над пылью веков. В оранжерею надо сходить.
     Из библиотеки застеклённая галерея вела в оранжерею, где, в основном, росли цветы, но Маша, как биолог, выращивала несколько редких растений. Из спортзала шла такая же галерея в крытый бассейн, пятидесятиметровый, на шесть дорожек.
     – Машенька, а можно тебя на пару слов наедине?– вкрадчиво спросил я. Это была условная фраза и Вика обиженно оттопырила нижнюю губу.
     – Виченька, у Маши после обеда будет домоводство с Котёнком, я тебе тогда тоже наедине пару слов скажу,– и губа убралась на место.
     – Это всегда, пожалуйста,– Машенька сладострастно облизнула язычком свои полные сочные губы. Вика показала ей кулак, Маша в ответ показала кукиш.
     Отдав Вике ключи от оружейки, отправился с Машей в спаленку, на ходу, прямо в коридоре, расстёгивая ей пуговицы на блузке. Лифчиков мои жёны не носили. После периода кормления, Вика хотела колдовством восстановить обоим дородовое состояние. Но Маша согласилась на колдовство только частично. Грудь стала приводить в прежнюю форму массажем, специальной гимнастикой, обтиранием холодной водой, необходимым питанием и прочими процедурами. Вика, глядя на Машу, принялась за ней повторять. Этим она молча признала, что колдовские методы, конечно, хороши быстротой, тем не менее, лучше делать всё естественным путём.
     – Серёженька, окна же во двор выходят,– Маша оставалась Машей. Но, когда вошли в спаленку и закрыли за собой дверь на щеколду, скинула с себя одежду в мгновение ока.
     – Мне ещё в душ, я с детьми на шпагах бился.
     – Отлично, и я с тобой.
     Окна задёрнуты портьерами и в спаленке – полумрак. Только сияет белизной Машино тело. Как всегда, в таких случаях, раскалённое.
   
     В столовой собрались восемь человек. Саша и Даша отсутствовали. Помимо моего семейства, с нами всегда, кроме выходных дней, обедал наш управляющий имением. Мы решили не мелочиться и купили тысячу гектаров земли возле городка, в котором жили Петровы, где выросла Вика, и родились четверо из наших детей. Остальные двое родом были уже из этой усадьбы, которая строилась два года. Как и говорила Маша, в усадьбе было всё – и озеро, и стрельбище, и конюшня, и громадный парк. Почти всю работу в усадьбе выполняли роботы-андроиды. На какие-либо масштабные работы привлекали жителей городка, которые откликались охотно – платили мы щедро. Но хозяйственной жизнью усадьбы руководил управляющий.
     Каждое утро он приезжал из городка на электромобиле, привозя, заодно, свежее молоко, творог и сметану. Поставлять в усадьбу молочные продукты, парную телятину и свинину, овощи, считалось честью. Дело было не только в высокой плате. Жители городка относились к обитателям усадьбы с уважением и почётом. Потому, как Маша считала священным долгом богатого и знатного человека, заниматься благотворительностью. И помогала городу, чем могла.
     Поэтому спали мы спокойно, не было у нас в городке злопыхателей. Городские полицейские заезжали к нам только пострелять вволю на нашем стрельбище. И оград никаких на границах поместья не было. Кое-где были размещены таблички: "Здесь начинается усадьба Вяземских". Но жители называли одним словом, с большой буквы – Усадьба.
   
     Наш повар Шарль (в честь хозяина "Виктори" назвали) подал на первое консоме с пирожками.
     – Мы с Котёнком сегодня варим борщ. До завтра он настоится, и на первое борщ будет. Пампушек к нему нажарим. С чесноком.
     Мальчишки захлопали в ладоши.
     Я обратился к управляющему:
     – Гоша, Ванька газон после подстрижки плохо убрал. Всем, кто на газон падал, приходилось потом отряхиваться. Надо убрать заново.
     – Слушаюсь, командир. Он сейчас в саду возится, потом огород будет поливать (сад и огород размещались за домом). Но вечером обязательно траву уберёт. У него блок один забарахлил. Я там контактики почистил и подтянул. Больше такого не повторится.
     – А я уже робототехника хотел вызывать...
     – Я вскоре окончу дистанционные курсы робототехники, так что буду справляться сам.
     – Цены тебе нет, Гоша. Придётся жалование повысить.
     – Прекрати, командир. И так больше всех в городе зарабатываю. Плюс бесплатные обеды. Плюс дети у вас "пасутся" всё время.
     Действительно, он частенько привозил с собой из городка, во время каникул, своих дочерей-погодков – Машу и Вику. Они играли с нашими дочерями. Иногда с ними приезжал и маленький увалень Егорушка, которого все дети звали Медвежонком и любили тискать. Он урчал при этом, как игрушечный медведь.
     Но привозили его редко, так как из игровой комнаты потом вытаскивали со слезами. Маша прониклась этими рыданиями и в доме Родионовых появилась копия нашей игровой, точно с такими же игрушками. Теперь Егорушка приезжал только тогда, когда по Серёже-маленькому и Вове, как он говорил, соскучкивался.
     Жили Родионовы в том самом доме из семи комнат, где родились старшие наши дети. Пока строилась усадьба, Гоша и Аня жили у Петровых во флигеле. Ваня Петров, окончив консерваторию в Санкт-Петербурге, гастролировал со своим оркестром по всему миру и за его пределами. Видели его родители редко. Впрочем, у Оли и Вени Петровых счастья было, по их выражению, " по самые уши". Ведь дочка и зять вернулись с войны целыми и невредимыми. Машу сразу признали второй дочерью. А потом посыпались на них внуки и внучки. И Ане Родионовой Ольга помогала девочек нянчить. "Мне же только в радость",– говорила она.
     Петровы приезжали к нам и частенько оставались ночевать в большом гостевом флигеле. "Чтобы подольше внуков видеть". Там было четыре спальни, гостиная, столовая и кухня – полная автономия от большого дома.
     В маленький флигелёк на ночь уходили роботы-андроиды. Повар Шарль, садовник Ваня, горничная Таня и Индя.
     – Почему Индя?– спросил я детей, так прозвавших андроида.
     – Потому что он важный и надутый, как индюк. А когда мы его спросили про имя, он ответил: "Я – индекс 377М". Значит, Индя.
     Осенью к четырём андроидам присоединялись ещё двое – учителя для старших и младших детей. Во время летних каникул они проходили профилактику и переоснащение новыми программами. Но самым смешным было то, что Ваня и Таня считали себя супругами. Они отделились от прочих андроидов занавеской и укладывались спать вместе на двуспальную кровать. При том, что, как у всех андроидов, половых органов у них не было. Я хохотал:
     – Каких чудес не бывает? Вот, как наплодят нам андроидят!
     Повар Шарль был всегда весёлым и улыбчивым. Вылитый мсье Боневиль.
     – Даже у сабель и мечей есть душа,– говаривала Маша,– и у наших андроидов тоже их роботовы души есть.
   
     После обеда и непродолжительного отдыха, Маша и Катя отправились на кухню, учить Катю варить борщ. Гоша пошёл в свою столярку-слесарку – он был мастером на все руки. Сережа-большой ушёл на конюшню, седлать Пиона. Вове и Серёже-маленькому полагалось поспать. Вика их уложила и пришла ко мне в спаленку, которая была вся, включая двери и ванную комнату, звуконепроницаемой. Во времена давние, маленькая Катя, придя в библиотеку, спросила у Маши:
     – Отчего мама Вика там так кричит? Ей больно?– и забралась к Маше на колени. Маша не растерялась:
     – Ты же кричишь от радости, когда тебе новую куклу подарят?
     – Конечно.
     – Вот и она от радости кричит. Наверное, ей папа какой-то подарок подарил.
     – А-а-а,– понимающе протянула Катя.
     Сразу после этого, срочным порядком, в нашей спаленке установили мощнейшую звукоизоляцию. Теперь, даже стоя у самых дверей спаленки, невозможно услышать из неё ни звука.
     Днём мы кровать не трогали, расстилая её только вечером, когда все дети укладывались спать. В доме воцарялась тишина. А в нашей спаленке воцарялись вздохи, ахи-охи, стоны и крики.
     Днём же к нашим услугам было ложе. Вот и сейчас Вика лежала на нём, переводя дыхание, подперев голову рукой. Стоя перед Викой на коленях, жадно целовал её тело.
     – Сказочка моя ненаглядная,– и, не удержавшись, спросил:– ты никаких колдовских штучек со мной не проделываешь?
     – В каком смысле?– удивилась Вика.
     – В таком, что вы эти одиннадцать лет, а ты, так и все четырнадцать, остаётесь для меня всё такими же желанными, красивыми, короче, волшебно-сказочными. Только стали более зрелыми и... гм, сочными, что ли. И от этого ещё желаннее. При этом и ты в тридцать один год, и Маша в тридцать пять, выглядите намного моложе. И, ведь полагается мне, по всем канонам, охладевать потихоньку. А я вас с каждым годом хочу всё больше и больше. И уже ни дня без вас прожить не могу. Только и думаю, чтобы поскорее вечер настал.
     Вика улыбнулась счастливо, сверкнув зелёными глазами. Вскочила с ложа, и, как была, нагишом, подбежала к секретеру, стоявшему в дальнем углу комнаты. Открыла его, взяла что-то и побежала назад. Она бежала легко, как девочка, а я не мог ею налюбоваться. Так и хотелось крикнуть: "Остановись, мгновенье, ты прекрасно!". Стройная фигура без единой капли жира. Нет, у них с Машей не было рельефных мускулов. Рёбра не торчали, талии не были осиными. Были жёны мои приятно округлы во всех положенных местах. И подкожный жирок имелся. Я про лишнюю каплю жира говорю.
     Запрыгнув на ложе (Маша тоже и на ложе, и на кровать прыгала, а не заползала), Вика посмотрела на фотографию, которую держала в руке. Потом перевела внимательный взгляд на меня.
     – Нет, ты, конечно, немного изменился, но не так, чтобы очень,– протянула мне фотографию. Молодой, но весь седой, майор держал на коленях крошечную рыжеволосую девочку в жёлтой распашонке.
     – Да уж, вздохнул я,– всего-то восемнадцать годов пролетело.
     – Серёжка, тебе сорок два года. Для мужчины - возраст полного расцвета сил. Ты здоров, как буйвол. В отличной физической форме. Старые раны ещё пока не дают о себе знать.
     – Это пока.
     – Представляешь, лет через сорок пять, ты будешь с кряхтеньем заползать на кровать и шутя хлопать меня или Машу по дряблой, отвислой заднице: "Ну, что, давайте спать, старухи. Своё мы уже отрезвились".
     – Бр-р-р! Мрак какой! Как потенции лишусь, так сразу пулю в лоб себе пущу.
     – А кто будет внуков воспитывать?
     – Родители пускай и воспитывают.
     – Серёжка, а ты хотел бы навсегда остаться сорокадвухлетним?
     – Сие, увы, невозможно. А так, хотел бы, конечно. Уж не хочешь ли ты сказать, что сейчас произнесёшь: "Шурум-бурум" и я стану бессмертным, "вечно молодым, вечно пьяным".
     – Слушай, Иванов, если б не любила, я б тебя убила. Ты со мной четырнадцать лет прожил, и всё считаешь моё колдовство какой-то детской игрушкой. И то, что я во время хронорейдов тебя спасала при помощи колдовства. И то, что раны серьёзные залечивала. Ничего тебя не убеждает,– Вика злилась всерьёз.
     Я смутился:– Прости, солнышко, пошутил неудачно. Верю я в твоё колдовское могущество, верю.
     – Помнишь, ты мне на девятнадцать лет подарил рукопись "Записки средневекового алхимика"?
     – Ещё бы не помнить. На девятнадцатилетие – это была ерунда. А вот когда ты на своё английское совершеннолетие потребовала вторую часть этих записок – да, уж. Всю Землю на уши поставили. И Гамильтоны искали, и Шортер, и Корриган. А когда я узнал, сколько за эту вторую часть просят...
  Маша так спокойно три миллиарда отдала, а меня чуть жаба не задушила. И расстраивать тебя нельзя было – молоко пропадёт. Пришлось бы тогда Маше ещё и Серёжку с Дашенькой кормить. Маша, наверное, оценила такую перспективу и решила, что здоровье дороже денег.
     – Балбес ты, Серёжка! Да эта рукопись стоит дороже, чем всё наше поместье, с усадьбой вместе.
     – Ага-ага. Поместье с усадьбой обошлись нам в четырнадцать миллиардов. Так что рукопись, мы меньше, чем за четверть истинной цены купили.
     – Знаешь, Серёженька, не хочу я с тобой ругаться. После рождения детей я помягче стала, опять же папку ихнего люблю. Ты мне сегодня вечером скажешь, каких денег стоила эта рукопись.
   
     За ужином вся семья была в сборе. Котёнок известила всех, что мама Маша поехала с ней на Астре и научила скакать аллюром. Сашенька и Дашенька рассказывали, чему их за день обучила бабушка Аня. Маша и Вика планировали завтрашний день. Мальчишки ели молча. Я их приучил, что болтать за столом – женское дело. А они изо всех сил старались выглядеть мужчинами. Поели, сказали: "Спасибо" и отправились на детскую половину дома.
     Днём всегда с детьми был кто-то из взрослых. Поэтому, вечером дети нам особо не докучали. Девочки убрали со стола посуду, отнесли её на кухню (Шарль помоет). И пошли к дверям столовой.
     – Дашенька, ты мне сейчас нужна будешь,– сказала Вика.
     – Хорошо, мамочка,– с готовностью откликнулась Даша. И, пользуясь моментом, тотчас оказалась у Вики на коленях. Обвила руками шею и звонко чмокнула в щёку,– любимая моя.
     – Рыжие – бесстыжие,– не удержался я.
     – Ты ещё нас лесбиюшками назови,– строго изрекла Вика,– топай-ка, вместе с Машей, в библиотеку, мы сейчас туда придём.
   
     Маша и я прошли в библиотеку. Но там, забравшись с ногами в кресло, сидела Сашенька и читала книгу. Я мысленно сообщил об этом Вике и получил приказ проследовать в спальню. Пришлось нам в спаленку идти. Мы уселись на ложе рядышком. И только я собрался Машу обнять и поцеловать, как дверь отворилась, и вошли Вика с Дашей. Вика несла в руках металлический кувшинчик и небольшой кубок. Было похоже на то, что и кувшин, и кубок – золотые. Она поставила их на журнальный столик, стоявший возле ложа.
     Даша обежала глазами помещение. Детям в нашей спаленке бывать не доводилось, Даша была первой.
     – Так вот ты какой, цветочек аленький!– промолвила девочка, вызвав наши улыбки. Подошла к кровати:– Вам тут не тесно спать? Или вы тут и не спите? Для сна-то можно и поменьше кроватку.
     – Достойную дочь ты выкормила,– хихикнула Маша.
     – А кто её родил?– парировала Вика.
     – Моя дочь, моя. Признаю,– вторгся я в разговор.
     Даша улыбнулась:
     – Я не твоя, я – ваша. Все мы ваши дети.
     – Не туда нас повело,– Вика посерьёзнела,– наливай, Дашенька.
     Даша взяла кувшинчик и стала наливать из него в кубок какую-то тёмную жидкость. Не до краёв налила, но почти полный. Взяла кубок обеими руками и поднесла мне:
     – Выпей, папочка.
     И Вика, и Маша, и Даша внимательно и выжидающе смотрели на меня. Взяв кубок, я, по привычке старого пьяницы, понюхал: "А что это мне такого набулькали?". Ничем не пахло. Точнее, запах был незнакомый, но не сильный. Явно не алкоголь. Маша и Вика ничего к словам Даши не добавили.
    В полной тишине я поднёс кубок к губам и одним махом опорожнил его. Что-то довольно терпкое и чуть кислое. Судя по всему, какое-то колдовское зелье. Ну, да ничего. Сейчас мне всё объяснят. Я же выпил до дна эту непонятную смесь.
     – Всё выпил. Жду подробностей.
     – Видишь ли, Серёженька, мне отнюдь не тридцать один год, как ты думаешь. Мне всего двадцать шесть. И Маше не тридцать пять, а тридцать два года. Мы сначала это снадобье на себе испытали. Впрочем, рассказывать предстоит долго. Давай я сначала отнесу эту посуду. Она, кстати, из чистого золота, таково одно из условий применения напитка. Пойдём, Дашенька,– и они вдвоём удалились.
     – Давай-ка, Машенька, колись, почему это тебе на три года меньше, чем я думал.
     – Потому, что Вика сначала зелье это на себе испытала, потом – на мне.
     – Это я уже слышал. Ты суть изложи.
     – Суть в том, что ты теперь навсегда останешься сорокадвухлетним.
     – До самой смерти?
     – Любимый мой, ты специально дурачком прикидываешься, чтобы меня позлить? Какой смерти? Русским языком тебе сказали: навсегда.
     – Это что, я бессмертным стал?
     Маша вздохнула:– нет, с тобой невозможно разговаривать спокойно, Вичка права, что тебя лупит. Долго ещё будешь дурака изображать?
     – С дураков спрос меньше. И давайте переместимся для разговора или в гостиную, или в столовую. А то в спаленке у меня появляется желание...
     – Ну, пойдём в гостиную.
   
     В гостиную пришла и Вика.
     – Рассказывай, Серёжка, что ты уже знаешь, а я продолжу.
     – Золотые кувшинчик и кубок, а также рыжая и зеленоглазая Даша – это понятно. В средние века обожали антураж и атрибутику. Ещё этому алхимику непременно надо было, чтобы напиток подавала девственница, вот почему ты не сама, а Дашу привлекла. Стоит ли бессмертие четырнадцать миллиардов кредов? Это, возвращаясь к нашему дневному разговору, не знаю. Немножко неожиданно свалилось. Ещё, когда искали и покупали вторую часть записей, я понял, что там что-то важное. Но не думал, что такое. Впрочем, деньги не мои, а Машины.
     – Серёжа, ты невыносим! Сколько можно повторять: не Машины, а наши. Я бы не четырнадцать миллиардов за такое отдала, а все тридцать. В десять раз больше, чем на самом деле.
     – Видишь ли, Машенька, я ведь не знаю истинных размеров твоего состояния. Хорошо, хорошо, нашего состояния.
     – На данный момент у нас пятьдесят семь миллиардов. Но состояние растёт, проценты капают.
     – Вы ушли в сторону от темы бессмертия,– оборвала нас Вика,– я не сразу всё прочла, у меня не получалось, по многим причинам. И магической силы для этого не хватало. И зашифровано было всё особым образом. Когда мне первая часть только попала в руки, я сразу поняла, что там что-то таится.
     Но этот алхимик не просто заколдовал рукопись, а таким образом, чтобы секрет открылся не раньше, чем через тысячу лет. Он считал, что человечество, в его тогдашнем виде, бессмертия не достойно. Если вспомнить, что в средние века людей сажали на кол, живьём сжигали и поливали кипящим маслом, приходится с ним согласиться. Да и через тысячу лет я не уверена, что всё человечество достойно бессмертия. Пока, по крайней мере, я буду дарить его выборочно.
     С ингредиентами зелья очень сложно. В средние века с этим было проще. А сейчас, к примеру, медведей в дикой природе почти и не осталось. Вот нам троим, я женьшень покупала на аукционе. Бешеных денег стоит. Хотя Маша и снабдила меня платиновой картой, но комплекс-то у меня остался, что я самая нищая среди вас.
     – Что вы мне всё время деньгами этими в нос тычете. Я их не зарабатывала, не выпрашивала, не выигрывала,– голос у Маши дрожал. Вскочив с кресел, мы обняли Машу с двух сторон, целуя.
     – Маленькая наша, не вздумай плакать!
     – Любимая наша, ну их к чертям свинячьим, эти деньги!
     Когда Маша успокоилась, Вика продолжила:
     – Нам корешки достались в тайге найденные. А всем прочим будут выращенные. Оказалось, что у Гамильтона есть плантация, где женьшень выращивают. А я, всё же, стараюсь ни на шаг не отступать от указаний этого алхимика-чародея. Вот и кувшинчик вмещает в себя ровно две порции напитка. И кубок определённой ёмкости. И кубок с кувшинчиком сделаны точно так, как нарисовано в рукописи. И при приготовлении зелья не пользуюсь ни блендером, ни миксером, ни кофемолкой. Сама всё толку пестиком в ступке в мельчайшую пыль. Вода родниковая, с гор. Но, вот кто его знает, всё-таки планета у нас уже другая, хоть и почти копия той Земли. Так что, будьте готовы к тому, что...
     Я у себя никаких возрастных изменений за пять лет не заметила, только это срок-то небольшой. Лет через пятнадцать-двадцать будет стопроцентно ясно... И ждать дольше уже нельзя. Гамильтонам за пятьдесят перевалило. Гоша тоже немолод. Придётся им рискнуть. Хотя, чего там рисковать. Хуже не будет, вреда мне зелье никакого не принесло.
     Следующую порцию я готовлю для папы и мамы. Я с ними поговорила, они не против. Потом приедут из Англии Гамильтоны, Родионовы хоть под боком. Сначала хотела с Дашей слетать в Англию, но она не захотела дом покидать. Да и вы могли не отпустить, как Машу.
   
     Маша основное время отдавала воспитанию детей, но и на себя немного оставалось. Потому, как детям давали проявлять некоторую самостоятельность. Маша потихоньку занималась и биологией, и историей.
     Вот и решила съездить в археологическую экспедицию. Семейный совет, собравшийся в гостиной, вынес единодушный вердикт: "Держать, не пущать!". Даже Вова с Серёжкой-маленьким проголосовали. Было Маше объявлено: "Мы без тебя и дня не проживём!". Позже Маша признала, что мы были правы, она всё равно через два-три дня сбежала бы из экспедиции домой.
   
     – На Базу тоже не полетишь, по той же причине. Так что, к нам в гости заявится генерал Чанг Сен. Это уже семь порций, а готовятся они не быстро. Позже решим, кто ещё достоин бессмертия.
     – А дети наши?– спросил я.
     – Видишь ли, напиток не только дарит бессмертие, он как бы консервирует человека в том возрасте, когда зелье выпили. И что, Вовка и Серёжка навсегда останутся пятилетними? Напиток бессмертия надо пить, когда зрелого возраста достигнешь. Я вот смотрю на Вовку с Серёжкой, и ругаю себя, что рано приняла бессмертие. Надо было тебе ещё пару деток родить.
     – То есть...
     – Да, бессмертные становятся бесплодными. За всё надо платить. Маше я напиток поздно дала, потому, что ей надо было сыновей родить и грудью их выкормить. Мало ли как на молоко повлияет. Так что, пусть наши детки нам сначала внуков нарожают, а потом уж сами решают, становиться им бессмертными или нет.
     Все остальные дети сами будут свои браки заключать, а вот Дашеньке я жениха подыщу. Ничего, что колдовскими методами. Любить они друг друга будут. А нам рыженькая и зеленоглазая внучка нужна. Когда Даша родилась, я поняла, что это – знамение свыше. И начала вторую часть рукописи от тебя требовать. Вот такие пироги с котятами.
     – Кстати, о котятах. Мы болтаем, а мальчишек укладывать пора,– встрепенулась Маша.
   
     Прошли втроём в самую ближнюю спальню. Близнецы отказались спать в разных спальнях, поэтому одна детская спальня пустовала. Самая дальняя. Вика потребовала поставить так замок и сканер для глаз, чтобы туда, кроме неё никто не мог войти. Там и была её колдовская лаборатория. Слава Богу, ничего взрывоопасного Вика не делала.
     Сыновья прыгали на кроватях, уже в пижамах, и бросались друг в друга подушками. Нормальные дети. Увидев нас, рухнули на кровати. При этом у Серёжки не было подушки, а у Вовки их было две. Уложив Серёжку на подушку, мои жёны поцеловали его с двух сторон в обе щёки, потом поцеловали и Володю.
     – Сказка сегодня на папе.
     – Ура!– крикнули мальчики. Вика и Маша пожелали им спокойной ночи, и вышли из комнаты.
     Когда-то Вика прочитала на ночь маленьким близнецам сказку Андерсена о стойком оловянном солдатике. Ребята, услыхав грустный конец этой сказки, расплакались. Я сообщил им, что маленький кусочек олова, оставшийся от солдатика, после долгих странствий, оказался на игрушечной фабрике, и стал сердечком нового солдатика-десантника.
     Теперь мальчишкам можно было не грозить ремнём, не оставлять их без сладкого и не ставить в угол. Достаточно было сказать: "Вечером сказки не будет", и близнецы становились "шёлковыми". А мне приходилось почти каждый вечер становиться сказочником, сочиняя, как отважный десантник сражается с жабами и дождевыми червями, спасается от гигантского тигра, на поверку оказывающимся котёнком, или помогает раненому муравью добраться до муравейника. Не всё получалось складно, но мои благодарные слушатели не были строгими критиками.
     Рассказывая, дождался дружного сопения. Завтра придётся рассказывать с того места, на котором они заснули. Вышел на цыпочках в коридор, бесшумно закрыв дверь. В коридоре уже дожидались Маша с Викой. Пока я усыплял сказкой близнецов, пришла пора, ложиться спать старшим детям.
     Сначала шла Сашенькина комната. Она сидела в ночнушке на кровати и держала на ладони паучка. Все пауки в доме были Санечкиными (так её чаще звали) друзьями. Она обожала жуков, гусениц, бабочек. Рос будущий энтомолог. Гены мамы-биолога давали себя знать.
     Мы пожелали ей спокойной ночи, по очереди поцеловали и пошли к Даше. Та, вздохнув, заявила, что хочет такую же кровать, как у нас в спаленке.
     – У тебя и так двуспальная кровать. Куда тебе больше?– урезонила Маша.
     – Будет у тебя муж, он тебе такую кровать и купит,– пресекла вздохи Вика.
     – И мы будем с ним на ней кувыркаться?
     – Мысли старших подслушивать нехорошо. Я не для этого тебя мысли читать учила.
     – Да, я вот тоже подумала: кувырнусь я на кровати и превращусь в волка. Тут у мужа случится инфаркт.
     Слышала наши мысли, но восприняла по-детски, невинно. Только через пару лет собираются Вика с Машей начинать просвещать девочек насчёт секса. Маша и Вика поцеловали Дашу, а когда с поцелуем подошёл я, Дашенька обняла меня за шею и прошептала:
     – Как здорово, папка, что ты теперь тоже бессмертный.
     Пожелали ей спокойной ночи. Следующей была спальня Котёнка. Она уже сладко потягивалась в кровати.
     – Устала я за день,– пожаловалась нам. Поцеловав, пожелали, чтобы хорошо отдохнула, спокойной ночи и сладких снов.
     Серёжка-большой, наоборот, и не думал укладываться. С книжкой в кресле сидел. Хотел его обругать, но увидев, что читает он учебник по артиллерийской стрельбе, промолчал. Поцеловали, велели ложиться спать и ушли.
     Проходя во "взрослую" половину дома, оставили дверь открытой, на всякий случай. У каждого из детей была в комнате "тревожная" кнопка. Нажал её – в нашей спаленке начинает трезвонить громкий звонок и вспыхивать та лампочка, которая соответствует комнате, где подняли тревогу. Жёны пулями вылетают из спальни и несутся на детскую половину. А я бросаюсь открывать оружейку. Ничего, если тревога вызвана страшным сном или тем, что заболело горло, не поленюсь, закрою.
   
     Войдя в спаленку, закрыли дверь на щеколду. Раздевались так, как новобранцы по команде "Отбой". Дольше всех раздевался я, потому как не мог удержаться, чтобы не укусить или не поцеловать то одно, то другое белоснежное тело. Наконец, со смехом, втроём застряли в дверях ванной комнаты. Протиснувшись, влетели под душ и началось...
   
   
   Почти эпилог.
   
   Минуло одиннадцать лет. И выглядела Вика всё ещё на двадцать шесть лет. А Маша - на тридцать два года. Бессмертие ли это? Вика предупреждала, чтобы не обольщались особо. Вдруг, раз - и постареем до положенных лет. Лет через сто только можно быть точно уверенным, что это, если и не бессмертие, то значительное продление жизни.
   
   А в подчинении у командира Базы, бессмертного (теоретически) генерала Чанга Сена, вскоре появится сержант Сергей Сергеевич Иванов - отличный стрелок и замечательный рукопашник, прекрасный артиллерист и великолепный пулемётчик. До окончания офицерского училища осталось не так уж долго. Повелитель камней теперь находится у Серёжи-большого.
   
   
   Санечка уехала в Гималаи - там какие-то редкие жуки водятся. Диплом биолога тоже не за горами. Её жених не мог пережить расставание, соответственно, поехал в Гималаи с ней. Саша училась на первом курсе университета, когда по ней начал сохнуть четверокурсник с физмата, типичный "ботаник" и штафирка. Санечка - высокая девушка, как и все наши дочери, но физик был ещё выше. И худой, как щепка. При виде его, мне вспомнился адмирал ксантов.
   Он приехал к нам после того, как Саша окончила четвёртый курс. И пригласила Петра (редкое сейчас имя) погостить у нас с недельку. В награду за то, что он, все четыре года, был её верным воздыхателем. Петр считал, в социальном плане, Сашу обычной девушкой, она не выделялась среди сокурсниц. Увидев наше поместье, он честно признался, что вряд ли сможет обеспечить Сашеньке такой уровень жизненного комфорта. На что Маша ему заявила, что Санечке ничего не надо обеспечивать. У неё всё есть. И будущему мужу хватит.
   В это же самое время к нам явился редкий гость из Англии. Арчибальд Шеппард, наслушавшись рассказов отца об "этих удивительных русских", решил жениться на русской девушке. Котёнок с Дашенькой были уже посватаны и англичанин "нацелился" на Сашеньку. Узнав об этом, взволнованный Пётр влетел в библиотеку, где я читал книгу.
   - Сергей Владимирович, Вы можете меня обучить двум-трём смертельным ударам рукой или ногой?
   - Это ещё зачем? Кого убивать собрались? Это не так просто, человека убить.
   - А пусть эта английская свинья на Санечку не пялится! Не обучите, всё равно убью!
   - Позови-ка сюда Сашу,- сказал ему.
   Он выскочил, даже не заметив, что я с ним на "ты". Когда Петя втащил в библиотеку за руку упирающуюся Саню, я понял, что и силой этого физика Бог не обидел - Саша была девушка не слабая.
   - Вот что, дети мои, я благословляю ваш брак,- объявил им торжественно,- Санечка, Пётр оказался вовсе не тряпкой. Есть в нём честь и мужество.
   Петя подскочил ко мне, схватил обеими руками мою ладонь и принялся её трясти. Красная, как редиска, Санечка заявила, что сначала должна диплом получить. Пётр подхватил её на руки и закружил по библиотеке:
   - Я тебя хоть сто лет готов ждать!
   Пришлось мне покинуть библиотеку, а они там остались. Наверное, целоваться. Шеппарду я объяснил, как добраться до дома Родионовых, где две девушки на выданье и англичанин умчался. Вика, Маша и я долго хохотали.
   - Но от англичанина в нашей семье нам избавиться не удастся,- заметила Вика.
   
   Котёнок решила жизнь свою посвятить лошадям и конюшню, которая отстояла довольно далеко от дома, перестроили в конеферму. Все лошади у нас ранее были из Гамильтон-хауса и Говард-хауса. Теперь Котёнок разводила своих. Общалась с Гамильтонами, у которых разведением лошадей занимался Генри-младший. И, как-то, подойдя к Маше, спросила с самым невинным видом:
   - Мамочка, а ведь правда, Екатерина Гамильтон неплохо звучит?
   - Генри старше тебя на двенадцать лет.
   - А папа мамы Вики, на сколько лет старше? Я уж не говорю про дядю Гошу и тётю Аню Родионовых.
   Так что вскоре нам предстояло породниться с самыми знатными фамилиями Англии. Впрочем, Маша заявила, что Екатерина Вяземская - тоже не фунт изюма.
   - Ой-ой-ой. Голубая кровь у нас в жилах... Это каким же боком она Вяземская?- поинтересовался я.
   - Не боком, а грудью,- отрезала Маша,- я её выкормила. И все мои брюлики отойдут Котёночку. И Клинок будет её. Она саблей не хуже моего владеет. Помолчи, Серёженька, а то материться начну.
   - А как же жена Серёжки-маленького? Он-то истинный Вяземский.
   - Да накуплю я ей бриллиантов. Пусть новую коллекцию основывают.
   
   Вовка и Серёжка маленький учатся в Санкт-Петербурге. Когда, в ответ на какое-то моё справедливое замечание, десятилетний Володя ответил, что он русский барин и ему по статусу положено быть ленивым и вальяжным, я озверел.
   - Дворянских тупых недорослей пороли в людской или на конюшне. Людской у нас нет, только флигелёк для андроидов. На конюшню с тобой, оболтусом, не находишься, далековато. Так что, как и положено, опять же по старинной традиции, сдам тебя в военную службу.
   Серёжка-маленький, конечно, брата оставить не мог. Под стенания обеих матерей, я отправил сыновей в Кадетский корпус. С ними вместе поехал и Медвежонок - Егорушка Родионов. Ну, этот - военная косточка, весь в папу. Когда на стрельбище опустошал диск РПД (ручной пулемёт Дегтярёва) из отцовской коллекции, то аж верещал от восторга. Втроём всё же легче.
   И на вторых каникулах Вовка, попросив у меня прощения за своё прежнее плохое поведение, признал, что поступил я правильно - дома их мамы избаловали.
   - Ах, ты, жопа с ручкой,- возмутилась Вика,- не буду учить снайперской стрельбе.
   - Ну, мамочка,- с хитрющими физиономиями заканючили близнецы, заранее зная, что Вика долго на них не сердится. Хотя ещё неизвестно, выберут ли братья военную стезю. После окончания Кадетского корпуса им будет предоставлено право выбора. Может, и на "гражданку" уйдут.
   
   Кстати, старшая дочь Гамильтонов Екатерина, носила уже другую фамилию. Она окончила университет, выучившись на юриста. Но, как-то утром, в её адвокатскую контору явился молодой граф, рухнул на колени и стал умолять выйти за него замуж. Так что Катя стала графиней, они уехали в поместье мужа и жили там затворниками, сходя с ума друг от друга.
   Сам Гамильтон три десятилетия назад вышел из Корпорации и создал Картель. Сейчас он потихоньку отходил от дел, передавая бразды правления в руки своего старшего сына Сергея.
   Картель обскакал по объёмам производства и капиталам, и Корпорацию, и Трест, и Синдикат. Гамильтон сделал основную ставку на тяжёлую промышленность, на молодёжь и на социальные условия. В директорате Картеля были только богатые люди. Но и зарплата у топ-менеджеров была такой же, как у квалифицированного сталевара.
   Гамильтону принадлежали три планеты с кислородной атмосферой. На одной царил ад, несмотря на все усилия гамильтоновских экологов. Вся планета была покрыта домнами, мартенами и электропечами.
   Отработав две недели в этом аду, сталевары и доменщики улетали на два месяца на одну из двух других планет. Одна из них была вся застроена коттеджами для рабочих Картеля. На второй царил рай - сады, парки, заповедники. Пляжи и курорты с санаториями для служащих и рабочих. И всё это - бесплатно. Девизов в Картеле было два: "Кадры решают всё" и "Прибыль Картеля - ваша прибыль".
   В космосе носились бывшие патрульные катера, переоборудованные в геологоразведочные. Два пилота-штурмана, они же дипломированные геологи и два мощных геологоразведочных робота на борту каждого катера. Так что недостатка в полезных ископаемых Картель не испытывал. Молибден и вольфрам, никель и хром, железо и титан - всё находили эти бравые ребята, получавшие такую же зарплату, как топ-менеджеры Синдиката, к примеру. Плюс премии за ценные разведданные.
   Горняки у Гамильтона тоже неплохо зарабатывали. Верфи Гамильтона были завалены заказами. Правительство, забыв про Синдикат, строило крейсера, лайнеры и транспорта на верфях Картеля. Почти каждый станок или автоматическая линия выпускался Картелем. Средний возраст рабочих в Картеле составлял двадцать семь лет. Несколько колледжей, лицеев и университет ковали кадры для Картеля. Лучшие преподаватели получали баснословные зарплаты. Высококвалифицированные рабочие учили молодёжь.
   В общем, устроил Гамильтон коммунизм в одной отдельно взятой компании. "Зачем мне лично, эта прибыль? Есть я буду эти деньги, что ли",- говорил Гамильтон, получая такую же зарплату, как и все топ-менеджеры.
   Да, Базой Корпорации по-прежнему командует генерал Питер Лемке, поскольку он теперь не стареет. А генерал Чанг Сен командует вооружёнными силами и Базой Картеля.
   
   Сергей Гамильтон, уже начинавший полнеть, был финансистом и бизнесменом до мозга костей. Поэтому к выбору жены подошёл основательно, взвешивая все pro et contra. Остановил свой выбор на Энн Шортер. Энн походила на маму в молодости - такая же красивая куколка. Но папа держал её в строгости и повиновении. Сергей заехал к Шортерам, поговорил с Дональдом, собрался ехать домой, и тут у него не завелась машина. Шортер решил сам отвезти Сергея, но и его машина не работала. (Энн, благодаря обучению отца, прекрасно разбиралась в технике). Пришлось Сергею остаться заночевать у Шортеров. Ночью в его комнату проскользнула Энн. Утром они объявили Дону и Лиззи, что венчание будет через три дня. "Мама, это не секс-бомба, это секс-ядерный фугас",- смущённо признался Эстер Сергей. И сразу сбросил лишний вес.
   
   Эстер-младшая закончила военное училище. Успела немного повоевать, получила звание лейтенанта, но ушла в отставку, по той же причине, по какой ушли Маша и Вика. Подарила Эстер-старшей двоих внуков и внучку и они обе занялись воспитанием детей. Муж Эстер продолжал служить на Базе Картеля, прилетая домой только в отпуск. Иногда Эстер к нему на Базу летала, ведь лайнеры "Норфолк", "Йоркшир" и "Эссекс" принадлежали Картелю.
   
   Бабушка Аня не захотела становиться бессмертной.
   - Немощи уже одолевают меня. Что ж, я так с ними и дальше, без конца жить буду. Нет, уж, пора мне к Богу.
   На смертном одре она поведала Вике и Даше, что Дашу ждёт в дальнейшей жизни. На кладбище городка появился крест из лиственницы с надписью "Анна Григорьевна". Фамилии бабушки Ани никто не знал. Документов у неё никаких не было.
   Вика и Даша три дня ходили зарёванные. Саша, хоть и отошла давно от колдовских дел, тоже всплакнула. Потом жизнь взяла своё.
   
   Мужа Даше нашла Вика, как и обещала. Парень был видный, высокий и красивый. И отчаянный. Считался у Гамильтона лучшим геологоразведчиком и самым виртуозным пилотом. Бороздил просторы космоса, а, получив отпуск, нёсся, сломя голову, в Усадьбу. Влетал в дом с грохотом и с диким криком: "Дашенька, ты где?!!". И вихрь проносился по дому - это Даша бежала к мужу.
   В Дашиной спальне стояла теперь кровать, занимавшая почти всю комнату.
   - Дом вам построим, там и спальня будет больше. Тогда и закажете такую кровать, как у нас,- успокаивала Дашу Вика,- геологоразведчики у Генри на пенсию в тридцать пять лет выходят, ещё накувыркаетесь. Только в волка не превращайся.
   Даша смеялась, поглаживая свой живот:
   - Вот, доченьки, какая у вас бабушка шутница.
   С именами, правда, были проблемы. Во-первых, Дашиного мужа звали Сергеем.
   - Плюнь в окошко - попадёшь в Серёжку,- злилась Даша. И стала звать мужа Сергунькой или Серёгой. Ласково - Сереньким.
   Во-вторых, девочек она решила назвать Викой и Машей.
   - Есть же уже Вика и Маша у Родионовых,- пытались отговорить её обе мамы.
   - Это не мои Вика и Маша. Да и Вика у них в Англию уехала, теперь она Шеппард. Не перечьте беременной. А то превращу в капустные кочерыжки.
   - Маму Машу, может и превратишь. А я сама тебя в пенёк трухлявый превращу - ответила Вика. Даша заплакала:
   - Неужели ты свою доченьку в пенёк превратишь?
   Как водится, Маша и Вика кинулись её утешать:
   - Не плачь, девочкам вредно.
   - Да называй ты их как хочешь. Хоть Викой, хоть Розамундой.
   Слёзы мгновенно высохли, и Даша торжествующе захохотала:
   - Ура! Моя взяла!
   Вика вздохнула:
   - Ну, и подлая ты, Дашенька. Прямо, вылитая я, в молодости.
   Действительно, когда Даша подросла, издали её и Вику можно было принять за сестёр-близнецов. А скоро появится маленькая рыжая Вичка - их копия. Так предсказала бабушка Аня.
   Даша показывала Котёнку и Санечке язык:
   - А я самая первая рожу!
   Те не обижались, смеясь между собой, что это у Даши токсикоз беременности. Дом для Ивановых достраивали, мои внучки родятся уже в новом, большом, красивом доме, неподалёку от Усадьбы. Да-да, Дашин муж был не только моим тёзкой, но и однофамильцем.
   - Отлично, документы менять не надо,- радовалась Даша. А через три года у них родятся двое мальчиков. Санечка с Котёнком родят детей. И будем мы, все втроём, с внуками и внучками возиться.
   
   
   Совсем эпилог.
   
   Не могу знать точно, сколько лет жизни мне отпущено. Может, и вечность. Может, и нет. Но я не боюсь смерти, не раз смотрел ей в лицо. Останется после меня многочисленное потомство. Останется память о десантнике по кличке Счастливчик.
   Да, я убил многих. Но и спас многих.
  "Мне есть, в чём повиниться перед Богом.
   Мне есть, чем оправдаться перед ним."
   Я всю жизнь не в противоречии со своей совестью. Всегда действовал и действую сообразно своим понятиям о долге и чести. И за это щедро вознаграждён всем, что только может желать нормальный человек. Потому, что счастье моё полно и всеобъемлюще.
   Ибо каждому воздаёт Господь по делам его.