4. ...Это не сон...Все это правда, это истина...
При естественной подсветке снегом, в темноте вечера дома походили на замысловатые сундучки, где хранятся детские рождественские подарки-сладости. Скрипнула тяжелая деревянная дверь - в провинции нет железных дверей и кодовых замков,- легкий щелчок по выключателю, и подъезд наполнился мягким, теплым светом. Каменная широкая лестница, низкие ступени, чугунная кованная решетка, широкие перила - ничего современного. Чудо. Нашел его там, где не думал, не гадал найти. И это только начало. Неизвестно, что ждет за дверью квартиры номер пять, за дверью, украшенной латунной табличкой с надписью " Караваев В.Д." ?
Мелодично скрипнул замок, дверь тихонько отворилась.
Софья Власьевна зажгла свет в прихожей.
" Проходи..." - пригласила она Соколовского в уютную небольшую прихожую, с большим потемневшим зеркалом в бронзовой раме, над которым горел светильник на две лампы.
" Раздевайся, разувайся, - продолжала хозяйка, разматывая платок.- Чувствуй себя как дома. - остановилась, подумала, добавила. - У тебя наверняка роскошно было..."
" Что вы!- ответил Михаил, разуваясь.- Я в роскоши никогда не купался, с золотой посуды не ел. Серебряный сервиз только в музейной витрине видел."
Говоря это, он оставил на вешалке куртку, из рюкзака достал тапочки - домашние, наездившиеся с хозяином по городам и весям.
" Я верю тебе, милый,- Караваева мягко взяла гостя за руку.- Пойдем."
Они прошли по коридору большой квартиры.
" Здесь будешь ночевать,- Софья включила освещение в комнате. - Ничего страшного, что я все время на "ты "?
" Ничего страшного. Вы старше."
" И славно,- ласково ответила почтенная дама. - Располагайся. Это бывший кабинет мужа. Главное, здесь диван мягкий и сторона не подветренная, тепло, не продувает. Но - не буду мешать. Что понадобится - говори."
И тихо исчезла.
Домашняя уютная обстановка.Так, должно быть, жили сто лет назад, в добром смысле этих слов. Обжитой интерьер, видно, что здесь именно живут,не консервируют комнату как музей.Торшер под бордовым абажуром с бахромой, светлые обои с неброским цветочным рисунком, мебель, обитая тканью в тон. Окно занавешено двойными шторами : дневным прозрачным тюлем и тяжелыми ночными гардинами; на подоконнике цветы, не испугавшиеся холодов, в простых глиняных горшках; кресло-качалка возле окна, письменный стол, совсем не выглядящий массивным, на столешнице - письменный прибор, блокнот и старый будильник с круглым циферблатом. Высокий узкий книжный шкаф, за его стеклянными дверцами на полках - книги, безделушки, фотографии. Мужской кабинет давным-давно перешел в женские руки, под женское командование - в этом доме Софья царствует и правит. Женские руки дошли даже до дивана - его сдержанный коричневый цвет обивки разбавляли яркого, теплого оранжевого цвета подушки, а кресло было застелено покрывалом, расшитым крупными цветами, анютиными глазками.
Потрепанный рюкзак повис на лямках за спинкой кресла, рядом опустился свитер, застиранный, изрядно помотавшийся с Михаилом по изоляторам, автозакам, залам суда, пересылкам и колониям.
Бывший каторжанин с мировым именем опустился в кресло, закрыл глаза. Перед глазами пролетали вспышки - воспоминания , похожие на смонтированный репортаж о произошедшем за эти десять лет. Жутко. Неужели? Неужели все в прошлом ? И эта комната, эта квартира, полная старомодного бабушкиного уюта - не сон, а явь ? И этот город, заснеженные улицы, вокзал-комод, деревянные сиденья, тусклая люстра. Они тоже не приснились? Или, открыв глаза, он снова увидит соседей по камере, услышит " Михал Саныч, рассудите !" или " Саныч, будь другом, угости ...". Начнется новый день, ни чем не отличающийся от трех с половиной тысяч предыдущих.
Потянулся, дотронулся рукой до дверной ручки - холодная, рельефная, латунная. Отодвинул штору, коснулся стекла - холодное, наружное же стекло разрисовано инеем, узорами под хохлому. Значит, не сон. Значит, все правда, это истина.
На прикроватный, точнее, придиванный столик, около лампы лег футляр с очками , к массивному основанию светильника приткнулась фотография : на ней все домашние в сборе. Волнуются сейчас, наверняка, переживают. Для них ошеломительная, сногсшибательная новость, пришедшая под вечер, стала громом среди неба, пасмурного в декабрьскую московскую оттепель.
" Михаил... - в комнату вновь заглянула Софья. - Горячая вода и полотенце в твоем распоряжении."
" Спасибо..." - поблагодарил Соколовский, торопливо выбирая в стопе вещей белье. - Иду."
В гостиной хозяйка дома сидела на диване, держа в руках фарфоровую чашку с чаем.
" С легким паром,- доброжелательно сказала она вошедшему Михаилу, еще разгоряченно-распаренному после ванны, пусть и переодевшемуся. - Устраивайся."
Она специально не сказала "Садись", указывая на противоположный край дивана.
" Угощайся..." - указала на журнальный столик, где на подносе расположились заварочный чайник, чашка и вазочка с печеньем.
" Вы меня избалуете, Софья Власьевна !" - он пытался вежливо отказаться, ведь собирался только поблагодарить за полотенце, теплую воду и постельное белье. Не получится. Михаил Александрович попробовал домашнее печенье, одновременно вспоминая далекое прошлое, плюшки с корицей, приготовленные Марией Федоровной. Тогда Соколовский закусывал ими чай не за просмотром телевизора, а за рабочим столом, где засиживался глубоко за полночь.
" Не думай, я перед тобой не заискиваю. Я - от души, по доброте душевной все это делаю. Не в службу, а в дружбу.-Софья медленно отпила чаю. - Не могла я не пригласить на ночлег, раз комната свободная есть. А то бы оставался ,- она вновь заменила слово "сидел".- на холодных досках на станции. Чего хорошего, простыл бы, заболел, или в полицию забрали. Еще чего, выдумал : ночевать на вокзале ! Молодец, что согласился."
Поразительная дама ! В почтенном возрасте бодра, весела, деятельна !Разговорчива, мыслит ясно и даже крамольно. Молодчина она,ровесница прошлого века.
В квартире, занимающей целый этаж, одна деталь выбивалась из обстановки милого бабушкиного уюта, спрятанного за кремовыми шторами. Телевизор. Современная черная пластиковая коробка совсем не вязалась с интерьером. Сейчас он, правда, молчал - по понятным причинам включать его в присутствии Михаила Софья Караваева не стала.
"Два канала показывает, - говорила она, держа в правой руке пульт, столь же несовместимый с образом хозяйки этой квартиры.- Но я его не смотрю, чертов ящик. Так, для разнообразия включаю раз в неделю."
Как бы невзначай взглянула на часы :
" Без четверти девять... Детское время..."
" Угу, - кивнул Соколовский в ответ.- Пора спать. Спокойной ночи, Софья Власьевна."
"Спокойной ночи."
Самое время закрывать глаза, отправляться на боковую, особенно если день сегодняшний начался ни свет ни заря, в половине третьего ночи.
Торшер погас, бывший кабинет погрузился во мрак. Михаил Александрович провалился в сон.