Кто из нас в детстве не побывал хотя бы раз в пионерском лагере!? Я думаю, что среди моих ровесников таких найдется очень немного. Лагерь в наше время был чем-то само собой разумеющимся. На курорты детей вывозили далеко не все, у кого-то были бабушки в деревне, но лагерь – это же совсем другое. Это то, что сейчас назвали бы «организованный отдых». Лагеря были не только выездные, но и городские – «дневного пребывания». Я помню, с каким удовольствием мы туда ходили. Нас водили в кино, вывозили на экскурсии, иногда даже с ночевкой, учили чему-то во всяких кружках, и все это было как-то легко и весело. При этом родители могли спокойно проводить время на работе, не беспокоясь о детях.
А однажды, когда мне было лет 10, маме удалось пристроить меня в настоящий пионерский лагерь. Лагерь был ведомственный, от железной дороги, считался очень хорошим и попасть туда хотели все мои друзья. Детям железнодорожников было проще – путевки им выделялись каждый год и в сентябре, вернувшись в школу, мы с завистью слушали увлекательные рассказы о лагерной жизни.
Мои родители работали совсем в других ведомствах и лагеря, где мне удавалось провести 1 – 2 смены, были существенно проще. Как правило, располагались они в сельских школах. Из классов выносились, а то и просто ставились пирамидами вдоль стен парты. Ставились рядами узкие «солдатские» койки и обязательные тумбочки. В актовом или спортивном зале оборудовалась столовая, открывалась библиотека, собирался нехитрый спортивный инвентарь, во дворе вкапывался столб для флага, на парадный вход вывешивался транспарант с каким-нибудь нехитрым названием вроде «Журавленок» или «Ручеек» и летняя жизнь начиналась.
Воспитателями были всегда учителя из этой же школы, пионервожатыми старшеклассники или реже студенты младших курсов пединститута. Особым разнообразием жизнь в таком лагере не отличалась, зато там была вольница. Обязательными мероприятиями были подъем с пионерским горном, утренняя и вечерняя линейки, с подъемом или опусканием флага и обязательным пересчетом по головам и четырехразовая еда по расписанию. Горн всем нравился, за него даже была некоторая борьба, линейки не напрягали – не надо было стоять по стойке «смирно» и надевать какую-то специальную форму. Постояли шеренгой, сосчитались «по порядку номеров», подняли или наоборот опустили флаг под тот же горн и все. От еды, естественно, никто не страдал. Кормили в таких лагерях всегда вкусно и сытно, с добавкой. С колхозами и совхозами тогда был полный порядок. Молоко, всегда свежайшее, вкусное, лилось рекой, супы и борщи были густы и наваристы, поварихи щедры и приветливы. Они, наверное, считали, что детей сюда привезли на откорм и старались вовсю. В столовке всегда можно было перехватить душистого черного хлебушка (его привозили из деревенской пекарни, вкуснее хлеба просто не помню) с молочком, а то и пирожок или что-то еще вкусненькое. Ну а для детей, практически весь день проводивших время на воздухе, вкусным было все.
Время между обязательными мероприятиями мы проводили на реке. Деревенские речки были небольшими и неопасными. Купались сколько хотели, загорали сколько могли, 2 – 3 раза за смену меняя кожу, удили рыбу, ловили раков, бегали в поле за земляникой или малиной, это по сезону. И, надо сказать, усилиями поварих, благодаря чистому деревенскому воздуху и такой же реке, действительно, крепли и набирались здоровья.
Главным мероприятием всегда был родительский день. К нему готовились и ждали с нетерпением. Не потому, что сильно скучали - для этого просто не было времени, но увидеться хотелось, всегда было, что показать и рассказать, да еще и получить какой-нибудь гостинец. Потом еще 2-3 дня, конечно, если экономить, можно было брать лакомства с собой и угощать друг друга, или выменять что-нибудь интересное, например, огромную стрекозу с глазами навыкат или еще что-нибудь в том же роде.
В родительский день всегда был концерт «художественной самодеятельности». Уму непостижимо, когда успевали его готовить. Чаще всего особо и не готовили. Воспитатели просто спрашивали, кто что умеет, составляли программу, раз – другой проводили репетицию, отбирали лучшее и все. Что-нибудь умели все и концерты иногда даже затягивались. Мы с подружкой Наташкой в то время уже активно занимались в физкультурном кружке, позже преобразованном в спортивную школу, и всегда исполняли «акробатический этюд». Самыми забойными номерами были, конечно, пирамиды. Они единственные готовились и репетировались специально. Концерт почти всегда проходил на улице. Роль сцены обычно выполняло школьное крыльцо. Родители рассаживались во дворе на принесенных из столовой лавках, слушали и смотрели внимательно, хлопали в ладоши и радовались, что их чада свежи, загорелы, сыты и полны энергии.
Бывало, правда, вольница заходила слишком далеко. Помню случай, когда в родительский день изумленный отец вытащил из-под кровати сына сверток с ручными гранатами – пацаны нашли где-то в лесу целый склад и потихоньку перетаскивали его в лагерь. Надо сказать, что в 50 – 60 –е годы добра этого по лесам хватало. Ленинградская область и наш район в том числе были зоной активных боевых действий. Вездесущие мальчишки выискивали и находили всякое вооружение. Бывало, и подрывались и гибли. Конечно, связка боевых гранат в спальне пионерского лагеря была происшествием черезвычайным. Слава Богу, все обошлось, но скандал был крупный. Приезжали милиция и военные. Мальчишки указали место в лесу, дальше все было уже без нас. После этого случая вольница наша не то чтобы закончилась, но существенно поубавилась. Дело, правда, было в конце смены, поэтому особо никто и не печалился.
Запомнилось мне очень ярко одно лагерное мероприятие под названием «туристический поход». Куда был этот поход и с какой целью, я и тогда не понимала и сейчас понять не могу. Скорее всего, это было что-нибудь из разряда обязательных программ, предписанных откуда-то сверху и только портивших вполне налаженную лагерную жизнь. Тогда мы просто прошли лесом до какой-то старой деревни, 2 дня там пожили и вернулись в лагерь. Идти было километров 10. Дороги в лесу не было, шли какой-то еле заметной тропкой, попутно переправившись через небольшую речку и комариное болотце.
Снаряжения не было никакого, шли кто в чем. Мои ноги были обуты в синие спортивные тапки. За смену я слегка выросла, тапки поджимали и буквально на первых двух километрах на подошвах и пальцах вздулись белые водянистые волдыри. Босиком по лесу идти было еще хуже, чем в тапках, жаловаться некому и бесполезно. Короче, оставшаяся часть пути превратилась в сплошную муку. А еще были рюкзаки. Кто их укладывал, не знаю. Раздавали, не глядя. Мне поначалу досталась очень легкая поклажа с одеялами. Но потом я заметила, что моя подружка Наташка, такая же пигалица как и я, как-то странно покачивается и отстает все больше. Очень скоро все прояснилось. Наташкин рюкзак был доверху набит банками с тушенкой и весил, наверное, только чуть меньше, чем она сама. Вначале мы по-товарищески поменялись. Я забрала у подружки рюкзак, а она отдала мне сухие носки, как-то случайно оказавшиеся в кармане. Но очень скоро стало понятно, что и я далеко с такой поклажей не уйду. Пытались тащить рюкзак вдвоем за лямки, но ничего хорошего не выходило. Рюкзак или волочился по земле, или раскачивался и норовил сбить с ног. В конце концов кто-то из взрослых обратил внимание на наши муки и забрал непосильную поклажу. До деревни мы доплелись уже к вечеру. Кроме боли и усталости никаких эмоций не было. Свалившись на подстилку из свежего сена в какой-то пустой избе, мы с Наташкой, да и почти все дети, просто заснули мертвым сном. Ночью я как от толчка проснулась от странного чувства. Казалось, кто-то в упор, не отрываясь, смотрит на меня из темноты. Я пригляделась и увидела необычное – матово отражаясь в лунном свете, прямо на меня из темной деревянной рамки на стене смотрел лик Спасителя. Видение завораживало. Конечно, я и раньше видела иконы. Две висели у бабушки над кроватью, и в церковь на Серафимовском кладбище она водила меня с раннего детства. Но это всегда было днем, ночью я никогда раньше не встречалась глазами с ликами на образах. Было жутковато и как-то необычно.
Набежавшая тучка закрыла луну, видение исчезло и больше не возвраща-лось. Наверное, я просто случайно поймала момент, когда все совпало. Помаявшись еще какое-то время, я заснула, а проснувшись утром первым делом полезла в угол, чтобы разглядеть икону. Днем все оказалось по-другому и совсем не страшно. Икона была очень старой, темной в видавшем виды окладе. Только каким-то чудом уцелевший лик был светел и как-то странно притягивал взгляд. За доской у стены мы нашли старое пасхальное яйцо и засохшую веточку вербы. Позже нам сказали, что хозяйка дома, старенькая бабушка, зимой умерла. Дом теперь был колхозный и в него селили гостей вроде нас. Подружке Наташке я ничего не рассказала, но ночью, на всякий случай перелегла на другое место.
Оставшиеся два походных дня мы никуда не выходили – стертые ноги болели, в деревне, какой-то совершенно глухой, ничего интересного не было, в лес не тянуло. Обратно в лагерь нас отвезли на колхозной полуторке. Ехали весело, с ветерком и обязательными «Взвейтесь кострами». Смена скоро закончилась, мы разъехались по домам, а ночь в старом деревенском доме так и осталась самым сильным впечатлением того лета.
Но это все про наши местные лагеря. А тогда меня ждала поездка в тот далекий «настоящий» пионерский лагерь. Началось все как-то не очень гладко. Мамину знакомую, которая «достала» мне путевку, в чем-то заподозрили и мне было строго-настрого наказано, чтобы всю смену я называла ее тетей и, если спросят, говорила, что прихожусь ей племянницей («тетя» эта была учительницей и в лагерь ехала воспитателем). Я удивилась, но все запомнила и потом строго следовала инструкции.
Предвкушая поездку, я считала дни и мечтала о жизни в лагере как об удивительном приключении. Время как всегда в таких случаях тянулось медленно и от нетерпения можно было просто лопнуть.
И вот день отъезда, наконец, настал. Даже дорога в тот лагерь была совсем другой. В наши местные отвозили на автобусах. А туда надо было ехать целый день и целую ночь на настоящем поезде дальнего следования. Дальше Питера я к тому времени никуда не ездила, и поезд уже сам по себе был событием. Ехали «с питанием» - выданный на дорогу «сухой паек» и родительские харчи казались как-то особенно, по-дорожному, вкусными, ночевка на отвоеванной верхней полке необыкновенной, а ,главное, можно было всю дорогу смотреть в окно. Пейзаж разворачивался совсем другой, незнакомый. За окном вместо болотистой равнины и еловых посадок мелькали сосновые боры и пригорки. Названия станций поражали воображение и даже дома в деревнях имели какой-то другой, незнакомый фасон.
Наутро нас выгрузили на маленьком полустанке. Паровоз, прощально гуднув и пыхнув черным дымом, утащил вагоны дальше, а мы, толпа галдящих от возбуждения детей, остались среди солнца, сосен и радостного ожидания.
Нас построили по отрядам, и, очень быстро превратившись из галдящей толпы в подобие колонн, мы двинулись в лагерь по идущей посреди соснового бора мягкой песчаной дороге.
Лагерь, уже начиная с входных ворот, и, в самом деле, был совершенно не похож на все, что я видела до сих пор. Строгие ряды прямоугольных корпусов, вытянутый овал стадиона, спортивные и игровые площадки, клумбы и посадки – все было строго спланировано и не допускало даже мысли о нарушении заранее заведенного порядка. Все вместе было окружено высоким забором, подпиравшим с двух сторон огромные металлические ворота с названием лагеря наверху. Колонны вошли внутрь, похожий на пограничника сторож со скрипом закрыл ворота, и мне почему-то вдруг очень захотелось обратно в поезд.
Вся последующая лагерная жизнь оказалась сплошной чередой неприятных разочарований. Никаких приключений здесь не предвиделось, более того им просто не было места в строго расписанной повседневной жизни. И если в прежних поездках нас прежде всего хотели откормить и выгулять, то здесь главной целью было приучить к дисциплине и порядку.
Приучение начиналось с самого утра. После подъема и «принятия водных процедур» в уличных страшно неудобных умывальниках (в наших-то школьных лагерях всегда были водопровод и канализация, да и умываться по утрам мы не очень-то рвались, с лихвой компенсируя утреннюю лень купанием в реке), отряды строгим строем под непременное раз-два-три отправлялись на утреннюю линейку. После четких, строго регламентированных рапортов, которые отрабатывались заранее, опять же строем мы шли в столовую завтракать. Из-за большого количества детей столы накрывались заранее, еда успевала остыть и глотать холодную манную кашу с обязательным вареным яйцом «вкрутую» было откровенно невкусно. После завтрака, если погода была хорошая, нас водили купаться. Надо сказать, что сама по себе река была очень хороша. Широкая, небыстрая, с поросшими сосновым лесом берегами, удобным песчаным пляжем, плавно уходящим в глубину тоже песчаным дном, она просто манила к себе, приглашая насладиться купанием в чистой воде. Но и здесь порядок и дисциплина все портили. Процесс купания был просто смешным. Строго по 20 человек заходили в воду по свистку и также строго по свистку выходили через 8-10 минут. После жизни на вольнице, я вообще не понимала, что это за купание такое. Потом следовал обед и обязательный «тихий час». После чего строго по расписанию работали кружки и проводились «мероприятия». Заканчивался день таким же холодным как и завтрак ужином и вечерней линейкой.
В целом же вся лагерная жизнь сводилась к соревнованию между отрядами. Соревновались во всем – в хождении строем, в отдаче рапортов на линейке, в порядке и чистоте в корпусах и в любой другой мелочи. Были и спортивные и какие-то еще нелепые состязания, которые тоже проводились по плану и к которым готовились заранее. Среди них был такой пункт как попадание сосновой шишкой в ведро. На репетиции у меня вдруг получилось, и я оказалась в числе назначенных. Когда же пришло время соревнований, мои шишки упорно падали мимо, честь отряда по этой дисциплине я защитить не смогла и потом долго выслушивала упреки в свой адрес.
А еще были дежурства по кухне. Надо было мыть посуду, накрывать столы и чистить картошку. Картошки было какое-то страшное количество и чистить ее надо было экономно, тоненькой корочкой. Меня дома как-то делать это не заставляли, а уж экономить такое добро и в голову никому не приходило. Картошка была своя и всегда навалом. Очищенные шкурки шли курам, поросенку и собаке в суп, поэтому чистить тонко никто и не старался. Тут дело было другое и мне изрядно досталось за неправильные действия. При этом основным аргументов в длинной воспитательной беседе была фраза: «А если бы ты дома так сделала!!??» Ну не объяснять же в самом деле… Поэтому я стояла, молча опустив голову, и делала вид, что все осознала.
Родительского дня тоже не было. Лагерь был далеко от дома и к своим детям наезжали только железнодорожники, да и то, если случался попутный рейс. Из дома приходили письма и иногда посылки. Надо сказать, что здесь и тому и другому я совершенно искренне радовалась.
К закрытию смены готовили большой концерт. Подготовка начиналась практически с первого дня. По отрядам после проведения небольших хоровых, танцевальных и прочих проверок отбирали наиболее способных. Всю смену этих несчастных мучали репетициями, чтобы они могли блеснуть на закрытии, и опять же заработать очки для отряда. Справедливости ради надо сказать, что не всем это так уж было тяжко. Кто-то отдавался процессу вполне искренне и с удовольствием. Меня, как-то прознав про физкультурный кружок, попытались пристроить на акробатические этюды. Но то, что на вольнице у нас с Наташкой получалось легко и просто, здесь категорически не шло, и, махнув рукой, от меня отстали. Какое-то утешение я нашла в литературном кружке. Проведя в некотором роде разведку и убедившись, что читать на концерте стихи заставлять не будут, я обосновалась там на всю смену и не пожалела. Ничего особенного нас делать не заставляли, давали читать любые книги из библиотеки и, главное, не устраивали никаких соревнований.
Так и текла смена. Прекрасная река была близкой, но совершенно недоступной, от редкостного по красоте соснового леса отделял высокий забор, о столовке с вкусным хлебушком и молоком даже и не думалось.
В день закрытия, которого я ждала уже с откровенным нетерпением, после концерта, все номера которого мы уже сто раз видели на репетициях и знали почти наизусть, запалили огромный, похожий на стог сена кострище. Лагерь хором грянул «Взвейтесь кострами..», перешедшее в раскатистое «Ура-а-а!!!». И было непонятно, чему больше радуются дети – необыкновенно большому костру или концу смены.
Наутро, также строем, но уже без первоначального рвения, отряды отвели на станцию, рассадили по вагонам, и паровоз потащил нас домой. Дома на расспросы родителей я отвечала односложно, больше к их удивлению отмалчивалась, а потом сказала, что лагерь, конечно, хороший, но я туда больше не поеду. Собственно, это вообще была моя последняя пионерская поездка. В сентябре наш физкультурный кружок получил официальный статус школы спортивной гимнастики и летние поездки в пионерские лагеря сами собой заменились на обязательные спортивные сборы и соревнования. Беззаботное время закончилось. Началась совсем другая, порой очень непростая, но полная событий и эмоций спортивная жизнь. Пионерские лагеря еще какое-то время вспоминались, иногда в моменты усталости и спортивных неудач даже с сожалением, но это прошло. Из памяти стерлись события и имена, но остались навсегда запахи реки, леса и необыкновенно вкусного деревенского хлебушка. И иногда, закрыв глаза, я вижу глядящий на меня из далекого детства строгий лик Спасителя.