«Также, если лежат двое, то тепло им; а одному как согреться».
(Еккл. 4,11).
29.10.199…
Я – сучка? Наверное, сучка. Не люблю такие слова, но ничего приличного не подбирается. Интересно, что думает обо мне Танька? Как называет? Так же, если не хуже. Она всё видела, нет, не видела – подозревала. С самого начала до самого конца. Кошмар, настоящий кошмар. Зачем так несправедливо? Жутко несправедливо! Почему несправедливость настигает, когда так хорошо, так светло и чисто, когда кружится от счастья, ф а н т а с т и ч е с к и кружится от счастья голова?
«Приходит время, люди голову теряют, - в девятом классе пели квартетом с девчонками в школьной самодеятельности. - И это время называется весна». Пели со сцены в актовом зале на каком-то школьном вечере. Нет, не на каком-то. Красивое название - «Осенний бал». Стены украсили кленовыми листьями – красные, жёлтые, оранжевые и воздушные шарики… Танька тоже пела. Потом мы потеряли с ней голову. Почти одновременно. Каждая со своим. Тогда я точно потеряла голову, как же это называется, если сходишь с ума, не видя его, если хочешь быть единственно с ним? Рядом, вместе. Пожалуйста! Теперь рядом спят его кости и мышцы. Они меня трахнули. По-всякому. И спят.
«Приходит время, с юга птицы прилетают, Снеговые горы тают, и не до сна…» Долго не могла заснуть, и вместо того, чтобы думать о Нём, о Другом, которого уже никогда не будет рядом, нигде не будет в этой жизни, из которой Он ушёл две недели, всего две недели назад… пыталась вспомнить глагол. Пошлый глагол прошедшего времени. Тогда не было слова «трахаться». Какое же было слово? Не помню. Ещё почти забыла, каким был спящий справа. Смутно, стёрто, он сам с т ё р себя, теперь даже шутит зло.
- А страсть любовника сметёт тебя как грозы,
Как плуг прорежет он глубокие бразды, - кажется, не ошиблась - именно так.
Издевался. Когда потеряла голову во второй раз. Я старалась выглядеть равнодушной, очень старалась, но мне плохо врётся, появляется вдруг какая-то дурацкая шкодливая улыбка.
- Ты снова пишешь стихи?
- С чего бы? – усмехнулся он, недобро усмехнулся. - Бодлер. Шарль Бодлер, если тебе знакомо имя. При его жизни они были запрещены, как порнографические.
Дурочка, короче. Не знает ни строчки Бодлера, и кто он такой тоже не знает.
…Нет, помню – мне совершенно никто не был нужен, кроме него. Боже, как я ему верила! Ушла, убежала уверенность. Я бешено ревнивая! – бесилась из-за мелочей, когда с ним здоровались девицы - любая, где-нибудь в кино, на улице, в театре… Раскованные, уверенные в себе девицы. Ни одной страшненькой!
- Кто это?
- Из параллельной группы, - говорил он. Или. – Наш факультет.
От того самого английского слова. Фак-культет.
Приходит время… никто не ответит, отчего оно приходит, и была совсем даже не весна – лето кончалось, моё любимое время года всегда быстро заканчивается. Это лето вышло пустым, абсолютно пустым, безнадёжно унылым, каким-то бессмысленным в ссорах, раздражении, упрёках. Мне надоело состоять только из обид и злобы, надоело разбирать, кто прав, кто виноват. Устала страшно. И считать копейки тоже устала, а он злился, что заодно устала и от него.
В довершение привязалась старая песенка Марыли Родович, три дня не отставала, в голове крутилась. «Сядь в любой поезд, Будь ты как ветер, И не заботься ты о билете. Листик зелёный зажми ты в ладони, Прошлое больше тебя не догонит». Мне этот листик всегда беззащитностью нравился, доверчивостью что ли. Бросить бы всё к лешему, выкинуть из головы и сбежать. От настоящего.
…Поняла: устала не от безденежья, не от ссор, без них ни у кого не обходится, милые тоже бранятся, – устала от потери, взаимной пропажи «основной компоненты супружеской жизни» - так психолог по телевизору любовь называл.
Тут позвонили, очень кстати позвонили, не помню кто, - предложили собраться. Без всякой причины собраться, без даты, - просто повидаться классом. Отдушина. Поболтать, посмотреть какими стали взрослыми, как жизнь устроилась? Но главное - Он. Капля лета, мне достанется капля лета. Я знала, что увижу Его, Он издалека приедет, мне хотелось Его видеть, говорить, рассказать. Спустя сто лет. Целый век.
31.10.199…
Господи, как рада была Его видеть! Каким образом детское увлечение возникает тем, чего лишена? Спасательный круг. «Наша встреча – награда, Ты рядом опять…» Он это понял, понял сразу, оказывается, ещё есть мужчины, понимающие твои глаза; и говорил про мои глаза, и как эффектно выгляжу - лучше всех выгляжу. Много ли женщине надо? Много!
Чуть больше месяца прошло, когда...
- Милый от меня далеко, сердцу от любви нелегко, - ткнул он в телефонный счёт. – Однако, длительная прелюдия.
- Какая прелюдия? – спросила я тупо.
- Возбуждающая, - и скверно улыбнулся. - Возбуждает?
- Дурак!
- Отнюдь.
Почему я не умею, не научилась врать? Такая глупость! – забыть, что за междугородние разговоры приносят квитанции, где ужас, сколько наболтала. И попалась.
Мы не наговорились на том вечере, нам было мало друг друга, как жалко, что Он оказался в чужом городе, иначе... могло сложиться по-другому, совсем по-другому. А его можно называть как угодно, но не дураком. Только ум желательно реализовать на благо семьи, кому интересны умные неудачники? Исключительно себе.
…Нет, попалась я раньше, когда вернулась с той встречи, - ляпнула, что приезжал Серёжа, слетело с языка, у моего языка не получается промолчать.
- Чем занимается?
- Бизнесом.
- Туалетной бумажкой торгует?
- Чем? У него персональный водитель!
- Никакого противоречия, учитывая объёмы дефекации в государственном масштабе. Можно прилично заработать.
- Вот и заработай!
- Какашки - не мой профиль.
Ему н р а в и т с я говорить гадости, но надо было промолчать о бизнесе, деньги – больная тема. Не надо было говорить о Серёже, он его терпеть не может, – что-то у них произошло давно, ещё в школе, и он угадал, когда я вернулась, понял. Всё равно, теперь уже всё равно…
…Таньке хорошо, даже замечательно хорошо, – у неё муж, который чем-то прибыльно занимается и держит себя важно, а её держит за ручку, когда они идут по улице. Почти двадцать лет ходят за ручку, непреходящую любовь демонстрируют. Со стороны выглядит наигранно, несуразно. Даже на нашу встречу вместе с женой припёрся! Хотя… я ведь тоже предложила, - он отказался, совсем не из такта отказался, – ему неинтересно. У него свои интересы, друзья, мысли, в которые не посвящает, - личное достояние, другая отдельная жизнь, на которую наткнулась ещё в самые первые, в самые лучшие времена. Ограничение откровенности, территория, куда не пустят. У этой территории постоянная особенность: она увеличивается в размерах.
У меня тоже появилась другая жизнь, которая трудно пряталась, характер не переделаешь. Таньке проще, она скрытная, никогда не откроет душу, хоть просидели за одной партой с пятого класса. Может, она тоже сучка? Тайная? Нет, она не сумеет любить одного и спать с другим. Я - безнравственная. Как же говорили? Вступать в интимную связь? В половые отношения? Нет, слишком… научно или благозвучно. Переспать?
2.11.199…
Я боялась… нет, не сначала, позже.
- Поеду на похороны, - сказала я.
- Поезжай… - и больше ни слова.
В один момент Его оторвали от меня, убили. Авария, столкновение. Убил водитель, сволочь-водитель, гад! Ужас и пустота, мёртвая пустота, и никому не скажешь. Таньке? Зашла Танька, принесла деньги на венок от наших ребят и опять в мужнином сопровождении! Как же без него? Не получилось выговориться. Хотя вряд ли она поняла бы, даже в глаза ни разу не посмотрела, не спросила – как ты? Впору выть.
Испугалась перед отъездом самым, вдруг подумала, что он запретит возвращаться. Именно в этот тяжёлый миг. Страшно стало, что мне останется одиночество, холодное и окончательное. Я плакала - он смотрел. Спокойно, изучающе так смотрел. В поезде проплакала всю длинную дорогу, тысячу километров ревела, но он этого не видел. Уезжая, сказала глупость, спросила и испугалась.
- Ты Ему пожелал?
Грубо, очень грубо ответил, так нельзя говорить о погибшем.
- Сюда не возвращайся! – должен был сказать он. – Отправляйся к себе. И оставь ключи.
Что-то подобное. Не сказал. Взамен дал телефон приятеля в том городе, если возникнут «непредвиденные обстоятельства».
- Назовёшь себя – поможет.
Всегдашняя непредсказуемость, но сил удивиться не было.
- Спасибо.
На обратном пути думала о возвращении, казалось, что теперь – всё, конец, – мужики-собственники, особенно с таким самомнением и самолюбием как у него, - они не прощают.
- С вещами на выход! - скажет он. - На свободу с нечистой совестью!
Со своим глумливым чувством юмора. Ну да, пожалел в тяжёлый момент, поберёг по старой памяти. А теперь хватит, с него достаточно! Промолчал, ничего не спросил… Оставил. Зачем? Чтобы пихаться, дрючиться? Вот вспомнила! Сразу два слова. А похороны не помню. Почти не помню – туман; после поезда морда вся никуда негодная опухшая стала. Потом - гроб. Люди, очень много людей вокруг. Кажется, я кричала, что-то кричала, снова слёзы, и безразлично, что подумает Его жена, пусть видит надпись на венке, видит - её мужа любила другая. Несчастного толстого мужа, несчастного не из-за плохого здоровья, а из-за неё - жены. Её муж сказал, что всегда любил только меня, меня одну. С седьмого класса.
- Потом появился этот.
Его Он называл "этот", я не возражала, более того, называла так же. Этот успевает дрючиться не только со мной, во всяком случае, мне известны трое. Объектов сношения. Наверняка, не все. Даже далеко не все. Но мне хватит и троих.
10.11. 199…
Дожила! Оказывается, и поговорить не с кем, и воспоминания складываются, опять собираются в дневник. В школе вела дневник, очень искренние и наивные немного глупости. Нашла и о Нём – четыре строчки, всего три предложения, вспомнила Его пушистые ресницы. Эх, Серёжа, Серёженька… Слёз много, очень много, откуда во мне столько воды? Вот загадка учёным.
В последней тетради осталось одиннадцать чистых страниц, и я взялась за старое. Нет, в седьмом любви не было никакой, не успела созреть, образоваться из симпатии. Свалилась другая, настоящая и счастливая.
…Сломалось, потом сломалось. Не сразу. Накопилось из мелочей глупых, недоговорённостей, которые собрались до непонимания полного почти. На каждое «да» - своё «нет», злые глаза, и каждый прав. Такие вот близкие, родные люди…
- Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места им не сойти!
Нет бы - успокоить, согласиться, а не Киплинга цитировать.
Сколько раз! Сколько раз он приходил посреди ночи. В два, в три… С запахом водки, вина. Из кабака или ещё откуда-то. Совершенно незнакомый, чужой, ложился… падал рядом, утром вставал и уходил на работу. Всегда вовремя уходил. У него - чувство времени, с которым он не расстаётся, никуда и никогда не опаздывает, живёт со временем. Если назначит час возвращения - можно быть уверенной до минуты. Единственное, в чём. Уходил молча и зло. Нет, иногда кричал в ответ, когда кричала я. Я его тоже стирала своим поганым языком, выводила из себя по пустякам. Это легко - он вспыльчивый; хлопал дверью, пропадал из дома и возвращался среди ночи. К скандальной жене. Я тоже вспыльчивая и имею право на крик. Нет? А вам не звонил женский голос, анонимный женский голос? Не докладывал, кого на сегодняшний день имеет ваш муж?
"… Добрый и хороший. Может говорить такие милые глупости, которые можно слушать вечно и ещё пишет стихи. Он у меня высокий, красивый и страшно любит лежать, положив голову на колени, и я люблю его голову, могу сколько угодно дёргать его за уши, таскать за нос, гладить брови, целовать глаза и губы. А он может целоваться глазами, это - вообще феноменальная способность. Наверное, только он один на земном шаре практикует это. А в губы целует не очень хорошо… Только совсем немного раз целовал, когда я голову теряла. Наверное, потому что быстро проскочили этот период, период поцелуев. Вот чудно получается: два года – вроде бы небольшой срок, а зашли уже в такие дебри! Замечательные дебри. Я люблю вообще всего его, но целоваться тоже не умею, а обидно. Хотелось бы так его поцеловать, чтобы передать всю мою любовь".
Вымарались старые страницы, в душе вымарались. О нём были не три предложения - о нас двоих составилась толстая «общая» тетрадь в клеёнчатой коричневой обложке, которую странно, дико перечитывать, - будто про посторонних людей написано. Даже листать не хочется. Надо выбросить эту ерунду!
16.11.199…
Сколько раз я не дала?! Называется – женская верность. Женская глупость! Лезли, липли. Всегда! Переходила улицу - сигналили водители троллейбусов и показывали большой палец. И в двадцать, и в тридцать. «Девушка, вас подвезти?» - из легковых машин. Не красавица. Могла быть повыше, и ноги длиннее. Какая есть! Милая, симпатичная, наверное, сексуальная, если у него по-прежнему возникает желание. Спустя столько лет… А сиськи могли быть поменьше - они предназначались другой. Как там? «Когда раздавали мозги, она опоздала. Ей достались жопа и приключения», и свихнуться досталось почти в сорок - в тридцать девять. Тридцать девять звучат приятней. Как в ценниках - западает первая цифра. Б***ский возраст? Глупости, такой бывает натура, причём с юных лет. Не мой случай. Очевидно, у каждого существует собственный тип, у женщины – мужской, у мужчины – женский. Я – его тип, иначе, отчего он постоянно возвращается ко мне? От баб совершенно другого облика.
У меня тоже есть свой тип… был. Был Серёжа. Толстый? Что с того? Крупные мужчины вселяют уверенность, надёжность. Боже, какое несчастье! Так весело, так громко смеялся… Совсем недавно. Совсем недавно рассказывал, жаловался на неуютную, нескладную жизнь, так похожую на мою. «Знаю, ждёшь меня ты где-то, У любви во власти, Посреди цветов и лета, Посреди несчастья». Не счастья. Мы с Серёжкой жили каждый в своём не счастье, в отсутствии счастья, и потому надо писать раздельно, слитно - это другое, это - ужас, смерть.
…Ничего не осталось на память, только почти пустой флакончик «Опиума» - никогда у меня не было таких прекрасных духов, настоящих французских! - с ним я тоже попалась, на следующий день после свидания - плохо спрятала. Зачем он полез за чистой простынёй? Постель – моё занятие. Обнаружил… и рассмеялся.
- Заслуженная награда?
- Награда? – я сразу теряюсь, когда надо соврать, и что соврать? – вручили за высокие показатели в социалистическом соревновании? Социализма и в помине нету…
- Ответьте, если я не прав, но наперёд всё лживо! Бонапарт уже перешёл границу?
- Кто? Какую границу?
- Последнюю.
Взгляд, которым он ловит неправду, внимательно наблюдает. Он наблюдал за мной! Ставил опыт! Как с морской свинкой, с хомячком! Потом про Бонапарта вспомнила – Высоцкого песня. Высоцкого он наизусть знает, но продолжает слушать, – это входит в набор привычек, с которыми невозможно бороться, – он не реагирует на слова. Устраивает сквозняки и со своим теплообменом особенным разгуливает в одних трусах, когда я мёрзну. Выкурил вагон сигарет, выпил цистерну пива, водки и прочей дряни и две – кофе. Среди ночи ест на кухне, у него, видите ли, организм устроен иначе, не как у нормальных людей. Голый, между прочим. Сидит голый за столом и ест. Сколько раз заставала за этим свинским занятием.
- Имей уважение к пище!
Нудист какой-то.
- Мудист, - поправляет. - Нагими пришли в мир, нагими пожрём. Бутерброд хочешь?
Ещё слушает битлов, Пресли, Армстронга, Эллу Фитцджеральд, все эти свинги и синкопы за двадцать лет дырку в голове продолбили, а от черномазых вообще тошнит, и впечатление, что живём на разных планетах или вчера познакомились, – вкусы противоположные настолько.
- Выключи! Слушать невыносимо!
- Не нравится Элла - почитай Скотта. Та же фамилия, но они не родственники. К тому же, он - белый, - и протянул книгу. – Твоя тема.
Скотт Фитцджеральд, «Ночь нежна». Сплошные насмешки! Я заплакала, как-то само собой заплакала, совсем не для того, чтобы избежать дальнейших выяснений. По заказу не умею, не научилась.
- Плачь, – сказал. – Слёзы очищают. Заодно меньше пописаешь!
Идиот!
… Нет, ещё был маленький подарок – первый. Кассета «Woman in Love» - музыка приятная, и вообще приятно, - такой ласковый осторожный подарок, даже, наверное, с некоторой опаской – как воспримет название? Хорошо воспримет, потому что от Него. Вообще-то, не надо было после школы забрасывать английский, половину уже забыла.
Вот Юрия Антонова обожаю. Великолепный мелодист! И слова, такие понятные слова. Делать тогда ничего не хотелось. Стирка, ужин… Надоело! Целый час валялась возле магнитофона. Знала, Серёжа уже не позвонит - звонит по утрам, когда я т о ч н о одна, а сейчас он должен вернуться. Как же хорошо в квартире одной, без наблюдения. «Гляжусь в тебя, как в зеркало, до…»
- До семеизвержения! – сказал он, сняв с меня наушники.
Застукал.
12.01.199…
Я простила ему тех троих, от первой был шок буквально – конец света, подлость настоящая! Предал! Как смог? Не ушла. Почему? Сама не знаю… Привычка, ребёнок? Куда спряталась моя сумашедшая ревность? Или привычка заменяет и неустроенность, и исчезнувшую неизвестно куда к о м п о н е н т у? Поумнела? – вечной любви не бывает, она из придуманных книг. Умереть в один день, как те, что жили долго и счастливо? Не жила д о л г о счастливо. С одним коротко, с Другим не успела. Да, никогда и не быть вместе, даже если б жив остался... «Чтобы мы с тобой мечтали, А мечты все сбылись». Пустые мечты, но когда звучит Антонов, – вспоминаю о Нём, это – как опознавательный знак, что ли.
… Надо было устраиваться как он? Завести любовника? Или чтобы кто-нибудь завёл меня? Целая подборка вариантов, один ненормальный даже предлагал замуж – разведись, говорил. Нет, изменить из мести невозможно. То есть, наверное, можно, но не по мне - неправильно, даже мерзко, противно. Если бы имела такую способность, спала бы с его друзьями, которыми он дорожит, очень дорожит, и дружба мужская точно закончилась бы на бабе. Роскошная месть! Неполное вышло прощение, потому что застряло в душе, в сердце. Такая злая штука – память. Или я.
…Кому я не дала? Не мысленно согрешила, а так, чтоб совсем на черте, на рубеже, на границе? Тому красивому мальчику из Ленинграда, как его звали…? Игорь! Сколько мне было? Двадцать два, и два года женаты, и ещё три до того… тоже женаты, и детей ещё нет. Молодая женщина или девушка. С обручальным кольцом девушка и очень красивый мальчик, моложе немного, учился в кораблестроительном. Потрясающе целовался. Профиль – закачаешься! Длинные тёмные кудри, как у итальянцев, нет, тогда я ещё не встречала итальянцев, разве певцов по телевизору. Или грек. Очень античный грек. Обалдеть! И сколько хочешь, балдей, когда не знаешь слова «искушение», то есть, конечно, знаешь, но не вдумываешься в смысл, не имеешь понятия, как с ним бороться. Подстерегло. Наверное, любая может сдаться… отдаться б е з любви, попасться на внешнее впечатление, влечение, слова. И чтобы обстоятельства соответствующие, определённые условия.
…Что такое любовь? Не знаю. Нет, не так, совершенно не так! Я её испытала, дважды испытала, - повезло, некоторые о ней и понятия не имеют - живут соседями, друзьями или врагами. Не могу объяснить, дать определение. Одно для всех, чтобы просто - как арпеджио в до мажоре, как скрипичный ключ, восьмая нота. Не перекладывается чувство в точные, всё объясняющие слова, даже у великих писателей или поэтов не перекладывается, – когда-то я искала, высматривала: правильно, красиво, но у всех по разному. У всех разная любовь.
… Очень даже романтичные условия получились: вечера у моря, сосны, костёр. Приёмник ловил Румынию - постоянно итальянская эстрада звучала: амато, бона серра, аморе миа… Завораживающе красивый язык, не случайно музыкальные термины на итальянском, и берег дикий около Ласпи под высоченной отвесной скалой, мысом. Их палатки стояли метрах в ста от наших за россыпью громадных камней - хаос буквальный, прямо лунный пейзаж. Как-то так получилось, что у них - две пары и у нас тоже, а мы с ним вроде лишние. Такой юноша без девчонки? Оказалось - поссорились, расстались перед самым отъездом в Крым. Купались, загорали рядом, он всякие истории рассказывал и на моё колечко косился, а я на его красивые губы и пр.
Как-то вечером ленинградцы в гости пришли, принесли сухое вино, терпеть его не могу, но пила со всеми, и голова ошалела немного. Пели - у нас гитара была, потом танцевали под приёмник: под Челентано, Моранди, Рафаэллу Карра. Потом как-то все расползлись по палаткам, кроме нас. Остались на брёвнышке. Ночь, костёр затухал уже – пламя стало голубоватым, и небо южное, по-настоящему бархатное, и звёзд страшное количество. Обнял, шептал на ушко, какая я красивая… а красивая млела, как восьмиклассница. Потом прикоснулся губами к уху – на меня это действует почти смертельно, но зря не задержался! – перебрался к шее, к губам… Немного поупиралась, совсем немножко поупиралась – для виду. Интересно ведь – как с другим? Умопомрачительно целовался! Всё переворачивалось. Сверху донизу. Не фригидная же аноргазмичка какая-нибудь! Будь, что будет! Не сучка? «Через три дня приедет мой муж. Единственный любимый приедет, и как я его встречу? Как посмотрю в глаза?» - вот, что я подумала, когда меня хотели утянуть в палатку. Разбежался! Оттолкнула мальчика, в прямом смысле оттолкнула, и упал он с брёвнышка на спину. Неловко, тюфяком шлёпнулся, и до того смешно, что я и рассмеялась, расхохоталась. До неприличия громко, даже народ из палаток повылезал. Очень мальчик обиделся.
«Чтобы избежать искушений, надо им поддаться». От кого я это слышала?
17.10.200…
…Боже, как летит время! Десять лет, ровно десять лет, как разбился Серёжка. Вспоминаю его. Правда, воспоминаний крохотные частички набрались, и те рассыпаются. Тетрадь свою забросила, думала уже в руки не возьму.
- Ничего не было! Совершенно!
Какая шлея ему попала? С чего? Без повода. Вот лет пять назад повод был - снова подвернулся давний пузырёк «Опиума»! Просто наваждение. Совершенно пустой. Демонстративно выкинул в мусорное ведро!
- Что ты делаешь?
- Избавляю от некрофетишизма.
Уже были «Chanel», «Kenzo» и «Christian Dior», и «Armani»… Много чего уже у меня было. О, повелитель, ты так щедр! Я промолчала.
И вот… Странная ревность. Тогда подкалывал, посмеивался. Другой наорал бы или того хуже – оплеуху отвесил для вразумления! Нет же! Решила – забыл. Хотя иногда казалось, что затаилось в нём какое-то внутреннее злорадство: ну, любила кого-то, и где он? – я-то живой, ещё какой живой! Не забыл, память прекрасная, если касается его л и ч н о. И что он представлял, представляет до сих пор? При его сильно художественном воображении?
- Ты с ним спала?
Для мужчины – основной вопрос. Ведь ни разу не спросил, что важнее - душа или постель? Отвечу – душа, постель – дополнение, приятное… великолепное дополнение, когда соседняя душа жива и принадлежит не только хозяину. Я смоталась от него со своей по его примеру; зеркальная потеря душ, они сбежали друг от друга к новым со всем накопленным, самым лучшим, когда-то принадлежавшим только им обеим. И никакой тип здесь ни причём! Мой тип – он, это душе требуется пожаловаться, излиться, имеется у души своя физиология. Кому? Кто поймёт. Нет, это – не исповедь, что-то другое. Понял, смог понять Один.
- Ты с ним спала?
Даже если спала – так бы и призналась! Прям щас! Даже спустя столько лет. За год Он приезжал всего три, только три раза! Я видела его три раза. За целый год! Прошлись, погуляли по улице - нашей улице, где росли, ходили в школу… Самое подходящее место, чтобы общие воспоминания находить, и ещё в парк заглянули - тоже детство, посидели на скамейке. Видели нас общие знакомые, они всегда подворачиваются некстати, и наверняка сообщили ему, как мне - телефонные анонимы.
…Он перестал верить мне в тот замечательный возраст, который начинался с цифры «три» и сумма выглядела куда оптимистичней, чем теперь. Раньше знал, что не совру никогда, привык к м о е й правде. В Крыму, лишь приехал, рассказала про мальчика из Ленинграда, что едва устояла, и только благодаря его близкому приезду. Дура? Ну не могу иначе! Он и без слов понял неладное, на неладное с моей совестью у него чутьё собачье. Не упрекнул, глаза серьёзными стали, они раньше всегда весёлыми были.
- Всего неделю без меня… - как бы размышляя. - А если бы я ушёл на войну? Уехал на зимовку? В Антарктиду?
Потом сказал, что поплавает, и через полчаса вернулся весёлым, как ни в чём ни бывало. Наутро обнаружилось, что лагерь ленинградский исчез, хотя собирались они домой только через неделю. Что он с ними сделал?
- Ничего не было! Были Десять Заповедей.
И эту я соблюла… или не успела нарушить? Но он не понимает, что измена произошла, состоялась, я стала не его без всяких там коек, и пусть его донимают фантазии, как меня донимали факты.
…А наврала по-настоящему только однажды, заведомо наврала, лжесвидетельствовала. Один-единственный раз! Сказала, с девчонками встречаемся с работы - выпьем, потрепемся. Или надо объяснять, что приедет Серёжа, что отправимся куда-нибудь за город на целых пол-воскресенья – он приедет, бог знает откуда, ко м н е приедет, что устроим нечто вроде пикника?
Как раз год прошёл, Новый год для меня начался с той встречи одноклассников, и снова кончалось лето, листья уже желтели, вот-вот осень, дожди, холод. День выдался тихий, солнце тёплое, паутина летела. Сказал, что увидимся в следующий раз не скоро - месяца через три, не раньше, – дела, жена…
- Представляешь, - сказал Он, - мы могли не встретиться. До тебя не дозвонились бы. Ты, к примеру, уехала в отпуск. Или ещё какая-нибудь случайность…
- Нет, - ответила я, - случайностей не бывает. Чему суждено сбыться, обязательно произойдёт.
Произошло. Горе произошло.
Вернулась поздно, давно стемнело, было грустно и как-то безнадёжно. Жизнь от встречи до встречи тоже не жизнь.
21.03.200…
Дошло. Глупею, наверное Для него вопрос измены физической вторичен, если вообще не по фигу, а занимает другой – шкала предпочтений. Сравнили и отставили, кинули, как теперь говорят. По какой системе показателей он не добрал баллов? Как же! – самый умный, красивый и лучший проиграл. По большому счёту, единственный раз проиграл, вообще-то он из победителей. Которые без фанфар и барабанов. Он и меня заграбастал как-то незаметно, исподволь.
Я виновата перед ним, но лишь за тот вопрос, сгоряча вырвалось. Серёжа погиб из-за м е н я, по м о е й вине. Нет, не ко мне ехал, что было бы ужасней в сто, в тысячу раз! Остановили м е н я, вернули на предназначенное, з а к о н н о е место. Дорогой ценой? У Господа нет мёртвых, у него все живы, – знать бы раньше, было бы легче. В е л е н о жить на привычном месте, и в привычке дурного ничего нет, это – не быт, привязанность. К прожитому в м е с т е тоже. Он меня, конечно, привязал. Сквозняками, вагонами и цистернами в том числе. Пусть гуляет голым хоть круглые сутки, слушает музыку какую угодно, больше не посягну на его территорию. Благо мне, яко смирил мя еси. Но… никаких телефонных звонков!
…Закончилась старая тетрадь в коричневой обложке, пора завязывать с этим писательским делом. Перечитаю, что написала давным-давно, в семнадцать, - теперь уже смогу перечитать. А потом всё-таки выброшу! Довольно бередить время. Оно не лечит - стирает былое новым временем, за которым приходит следующее. Листик зелёный зажми ты в ладони…
Июль 2013.