В квартире №6 случилась радость. Мать – Елена Николаевна Вырина, уехавшая три года тому назад на далёкий север на заработки, наконец-то вернулась. Двое её детей, Вовка и Танюшка, школьники двенадцати и четырнадцати лет, были на седьмом небе от счастья. Мамка вернулась! Они устали от упрёков тётки Натальи, жившей тут же, в том, что она поит и кормит племянников.
Тёткины отчаянные монологи в последнее время были неизменны:
- Мам, ну разве это дело… У меня своё чадо на руках… И я тоже безмужняя, но дитя своё не бросала… А та курва мотается в своё удовольствие, а ты горбаться за неё… в резиновых сапогах попробуй, походи всю смену, двенадцать часов… ногти на ногах угробила под корень… грибок какой-то завёлся, а лечить, где денег взять? Врач говорит, десять тысяч надо… Я юбку себе не могу купить… Ищи ты её, мать, я больше так не могу…
И вот нашли, пусть с горем пополам, вот как бы знать, на радость иль беду?
Мама привезла детям подарки: сыну дешёвый пистолетик, а дочке незамысловатую куклёшку, от которой сильно разило химией. Брат с сестрой переглянулись, игрушки были явно не по возрасту. Но они и этому были рады, бабушкина пенсия на игрушки никак не рассчитана, а у тётки – свой ребёнок. А вообще-то они заслуживали большего: соседи хвалили ребят меж собой, всегда, мол, поздороваются, за мелочью какой в магазин сбегают, немощным помогут сумку на этаж поднять, пенсионеров – полподъезда. «Хорошие у тебя внуки, Васильевна, - говорили они бабушке – вот кабы Ленка нашлась бы…».
В своей нечаянной радости дети не заметили материной помятой физиономии и фальшивой улыбки. Они держали её за руки и слушали рассказ о северной жизни.
- Работала я в столовой… газовиков кормили… вахта по пятнадцать дней…
– Дак чо ж ты домой не не приезжала? – перебивала её бабушка. – Мужики, вон, из Уренгоя мотаются туды-сюды спецрейсом и денег не надо…
– Думала, подкоплю, потом приеду… подработку нашла…- врала Елена.
– Да где ж те деньги? – опять вмешивалась бабушка.
– Накопила сто тысяч…
– Сто тысяч?!? – заохала бабушка.
– Сто тысяч… но в банк не ложила… в город далеко ехать… мы на трассе жили… деньги в складе прятала… за облицовку прятала… а склад сгорел… тушили уже одни головешки… меня обвинили в халатности… свет не потушила, последняя я там была. Убытки на меня повесили… Вот, пока рассчиталась…
У бабушки навернулись слёзы.
– Дак чо ж ты не писала? Подмогли б чем… Слышь, Валь, беда у ней была, а мы чо думали… прости нас, Господи…
Она живо перекрестилась на одинокую иконку, висевшую в простенке между окон.
– Да чо было писать, мам, у вас вон сколько ртов на одну Валю…
Врала безбожно Елена, врала и в эту минуту, казалось, сама верила, что удастся ей зажить по-другому, по-новому, ну может быть завтра всё и начнётся… Она бросит пить, якшаться с мужиками и устроится на хорошую работу. Ведь ей нет и сорока…
Утром приветливо зашелестели листвой берёзки в ответ на её появление. Расчирикались забияки-воробьи навстречу, словно докладывая старой знакомой: жив твой город, жив! Елена шумно и глубоко вобрала в себя воздух, затем выдохнула, совершенно спьянев от нахлынувших воспоминаний и избытка кислорода. Нет, всё это враки, не заметила она берёзок, которые сажал её отец. Не слышала воробьиной перебранки, а вот Сашку, мужа бывшего, она помнила хорошо. Где он теперь? Первый раз, помнится, его посадили за пьяную драку на танцах, кастетом проломил парню череп. Лена тогда характер имела, к водке не притрагивалась, считая её напитком мужчин.
А с Сашкой пристрастилась не на шутку. Выпьет и такой кураж на неё находил, что сама диву давалась, откуда что и бралось. «Мы институтов не кончали» - бахвалилась она во хмелю отсутствием образования. Грубели формы, грубел язык, глаза теряли блеск природный. Иногда со стороны начинало казаться, что Бог попутал, и в тело женское вселил мужскую суть.
«Эх, был бы Сашка рядом, сейчас бы оторвались по полной» - подумала Елена, прерывая воспоминания. Дети вчера растрогали её, как преданно смотрели они в глаза, как щенята, ей Богу… «Ладно, пойду, прошвырнусь…»
У пивного ларька было людно. Радостные мужчины отходили восвояси с полиэтиленовым кулёчком в руках, он вмещал как раз желанные три литра.
Вечером Елена пришла домой пьяная. Бабушка принялась костерить её на чём свет стоит.
– Чо ж ты делаешь, зараза… я тебя чо, вот это искала полгода, чтобы на твою пьяную рожу смотреть… Ведь помру скоро… тебе детей надо ростить… когда ж ты ума наберёшься? Давай, Ленка, иди работай… Валя от нас отделяется… вчерась сказала… Ленку, мол, нашли, пусть сама своих детей кормит…
Делать нечего, пошла Елена Вырина, за норов и недюжинное внутреннее содержание прозванная Ленка - Вырви Глаз, убирать подъезды. А куда ещё возьмут без образования и с припухшей физиономией. Сунулась было в столовку строительного училища, на повара хотела, «корочки» были, но там вакантным было только место посудомойки. Она отказалась, на севере это занятие обрыдло, с утра до вечера чашки, ложки перед глазами мелькают, руки от воды как жабьи лапки, в пупырышках. Да и после смены покоя не было. Вахтовики - затейники теребят, чёрные, рыжие, разные, используют по назначению труженицу общепита.
По её просьбе работу дали поближе к дому, где всё просто и все, или почти все знакомы. Частенько приходила Елена с работы навеселе, общительная такая была, - всё её, любезную, кто-то зазывал и угощал, как она говорила, а потом вдруг оказывалось, что до получки денег не оставалось. Значит опять скандал, а у бабушки сердце больное…
Вовка добывал себе на карманные расходы тем, что собирал пустые бутылки, соревнуясь в ловкости с бичами. Те грозились его побить, ведь хлеб, паршивец, из под рук вырывал, но Вовка только смеялся в ответ на их угрозы. Попробуй догони! Бомжи знали, чей это сын, им с Ленкой связываться было не с руки, разборки учинит, с территории сгонят потом…
Зимой Вовка ходил в школу без тёплого пальто, в лёгкой осенней курточке, из старого-то вырос, а новое, увы… как говорила бабушка: у купилы – затупилось… Благо, школа рядом, в два прыжка одолевал, а морозы и тридцать бывали…
Танюшке было тяжелей, из угловатой девчонки она превращалась в симпатичную девушку. Грудь обретала рельефные формы, и мальчишки не преминули это заметить. Случалось, до синяков щипали невзначай и она не знала, как на это отвечать – кричать или молчать? Тут уж в драном либо в старом в школу не пойдёшь, засмеют. Одежду берегла, как могла: стирала на руках, не доверяя старой бабушкиной «Оке». Плакала девушка тайком от стыда за свою непутёвую мамашу. Соглашалась внутренне с бабушкиными словами, когда та роняла в сердцах: Ну вот, нашли на свою голову…
Держала бабушка оборону, вела хозяйство покуда была жива, очередной приступ унёс её в могилу… Кричала на дочь, когда та пропила деньги, отложенные детям на обувку, да так и стихла, словно поперхнулась ненужным словом: креста на тебе, Ленка, не…
Плакали дети у гроба бабушки больше всех, знали, наверное, ушла их Защита и Опора. Старушки-соседки не бросили в беде, снарядили в дальний путь, денег по квартирам собрали. И «Собес» на погребение денег выделил, проследили, чтоб Ленка не пропила, словом, всё как полагается.
Елена Николаевна, а попросту Ленка-уборщица, тут же привела в дом мужчину. Мужик, говорит, солидный, жильё имеет (с матерью живёт, бывшая жена выгнала из дому за беспробудное пьянство), и водку пить умеет, мол, пол-литра ему нипочём, качается, но не падает.
Рассудила вроде здраво женщина, четыре комнаты, места на всех хватит, чего бобылкой ходить. В одной комнате сестра Валя с дитём, в другой Таня с Вовкой (хотя по годам пора и врозь), в третьей – они с Валериком (нежно так мурлыкала: с Ва-ле-ри-ком…), а четвёртая – гостей принимать – порешила новоявленная хозяйка
Весело стало в квартире №6, стали заходить гости, выпить, закусить. Бывало, засиживались за полночь в хмельных бдениях, где разговоры о политике зачастую переходили на личности, на лицах которых потом оставались следы споров. Если было гостям совсем тяжко, хозяйка стелила тюфячок на пол, чтоб сладким был их сон дурманный.
И всё бы ничего, да сестре Вале этот расклад не пришёлся по нраву. Хотя Елена пыталась приобщить её к своему образу жизни. Нет, она и раньше не молчала, но зная дурной нрав старшей сестры, до революции дело пока не доводила. Но тут её словно прорвало:
– Ну, Ленка, взялась же ты на нашу голову… лучше б ты сгинула на своём севере… без тебя тихо жили… Это я – дура! Всё матери канючила – найди ты эту пропадущую… накаркала на свою голову… Чо за жизнь теперь с вами… как ни приду с работы, вы то в запое, то – в запой… Смотри, Елена, я уже к участковому ходила… добром дело не кончится… Если б не ты, наша мать ещё б жила…
Тут Валя, дав волю чувствам, зашлась слезами.
Елена удивлённо смотрела на сестру, и приготовилась было к атаке. «Ишь, разошлась тихоня… Сейчас я ей ввалю по первое число». Но тут случилось чудо. Валерик, сожитель-то Ленкин, вывернулся вдруг овчинкой наизнанку и заговорил неожиданно резвым голосом, как в сказке, ей- Богу:
– Валечка! Ты не суетись понапрасну… давай без ментов всё решим…тут я подумал вот чо… давай-ка мы тебе обмен-обманом сбацаем… Не боись, всё чин-чинарём… Про обман это я к слову, так што махнём не глядя… Мамашу мою сюда, в твою комнату, а тебе – её квартиру…
Лена, разинув рот, смотрела на сожителя. «Значит, мамашу свою он уже уломал на обмен, а мне ничо и не сказал… Вот же зараза… Хотя, когда было, три дня гужевали, и щас голова чугунком…».
– Если ты, Валечка, согласная на такой шахер-махер, то готовь бабки… Тыщ пятьдесят в рассрочку потянешь? – продолжал Валерий.
Валя от неожиданности задохнулась и поэтому медлила с ответом. Потом внезапно защебетала каким-то не своим голосом:
– А я – чо? Я –ничо… Я на всё согласная…
А у самой в голове переполох: все извилины на замок, лишь одна бьётся-колотится – как бы не передумали, пьянчуги несусветные. Ведь что это за жизнь с ними, на дверь замок пришлось вставлять и досками укреплять. Дитя своё хотелось хоть как-то оградить от их тлетворного влияния.
Не передумали, слава тебе, Господи!!!
Мамашу Валеркину перетащили вместе с добром местные бомжи за дармовую выпивку, обещанную Валеркой. Шкапчик заветный с бельём, на смерть приготовленным, да койка довоенная, ещё та, что на колёсиках; потускневшая иконка Божьей Матери с младенцем Иисусом на руках; ещё кой-чего из вещей и утвари. Вот и весь скарб за жизнь накопленный… Старый диван с высокой спинкой и откидными валиками по бокам был нетранспортабелен и его решили оставить. Кому надо, выкинут!
Какие книги раньше были в доме, немного, правда, десятка два-три, так сынок любезный всё вынес из дома, на зелье променял… «Предприниматель», - горько шутила старуха. Сейчас, вот, обмен этот затеял, она, конечно же, упиралась, но немощь старости подкрадывалась с каждым днём, а сын пугал домом престарелых… Пообещал в комнату телевизор поставить, старый только звуком баловал…
Была у сына выгода в этом обмене, небольшая, правда, но стабильная – материна пенсия…
Валя отдала им деньги сразу, прямо Валерию в руки, чтоб потом не ходил, не трезвонил под дверью, выпрашивая на бутылку. Люди подсказали взять у Валеркиной матери расписку, а то потом откажутся напрочь, когда пропьют. Было у ней в заначке десять тысяч, остальные взяла в банке. Чуть ли не на колени пришлось падать, чтоб только дали… «Поймите, ради Бога, как с пьяницами жить с маленьким дитём… уйдёшь из дома, а у них там пьянство и разврат…». А они, менеджеры-то банковские, вежливые такие, говорят: «У вас зарплата маленькая, мужа нет и иждивенец к тому-же..». К заведующей пришлось идти, увещевать и жалиться, и плакать, и ждать… Обошлось, дали всё-таки сорок пять тысяч на два года под 18% годовых…
И пошла у них жизнь, в шестой-то квартире, не жизнь – малина, четыре фамилии на пятерых, да комнаты четыре… Дети быстро съехали в учёбе на двойки-тройки, обстановочка благоприятная - дым коромыслом круглые сутки. Вовка пристрастился винцо допивать из брошенных на столе стаканов, вовсю уже курил с пацанами на задворках и потихоньку прогуливал школу. Матери было всё равно, куда он ушёл, когда пришел…
Таня ещё держалась, в школу ходила регулярно, хотя иногда тоже пила вино с братом. Приятно кружилась голова, нападала какая-то весёлость, и уходили прочь мысли о завтрашнем дне…
Грех караулил её за углом, нет, неправильно, он жил вместе с ней в одной квартире. Однажды мамаша подсунула её под разбитного татарина-вахтовика, с которым хороводилась ещё на севере. На рынке встретила его случайно и в долг взяла тысячу. А отдавать-то с чего, всё на горючее переводили, и бабкину пенсию, и Ленкин заработок.
Старуха жила впроголодь, питалась остатками еды, плакала по ночам, но дороги назад не было.
Пришёл человек за долгом, тысяча тебе не рубль, возврата требует.
– Заходи, Марат, чо-нибудь придумаем, - сказала Елена и проводила гостя в кухню. – Посиди, я сейчас.
Сына дома не было, дочь сидела на диване и листала какой-то учебник.
– Пойдём, Танюшка, посидишь с нами, - позвала она дочь.
– Я есть хочу, мам… - отозвалась дочь.
– Пойдём, там картошка с селёдкой оставалась…
На столе лежала колбаса, принесённая гостем, и початая бутылка вина.
– Дочка, что ли? – кивнул Марат на Таню. – Взрослая девушка… Наливай, Ленка, за знакомство…
Елена налила дочке полный стакан, остатки разлила в два других.
– Выпей, дочка, хуже не будет…
– Ты чо, мам, мне физику ещё учить.
– Успеешь , со своей физикой, выпей…
Таня поначалу отказывалась, а потом любопытство и сам факт разрешения сделали своё чёрное дело. Да и дядька так плотоядно глядел на девушку… Потом пришёл Валерка… бегали ещё за вином… Таню разморило от выпитого, а дядька принялся щупать её за груди… её бросило в жар… как он смеет при матери… а мать хмельно улыбалась и подмигивала…
Марат мамаше долг простил и ещё, уходя, дал тысячу… «Справная у тебя дочка, Лена, - сказал он на прощание.
И пошло дитя на растопырку, как газета «Правда» - на распыл… Мать приводила желающих к дочке, те платили водкой или деньгами. Ей с Валеркой теперь работать не надо, бросила мать работу, а Танюшке… а ей всего пятнадцать с хвостиком… Ей понравилось быть взрослой, в школу мать не гонит, потому что она теперь – женщина. Только Вовка - паршивец портит всю малину, говорит, ты что теперь, проститутка…
Один раз вышел у ней конфуз, когда в квартиру постучали малолетки и предложили за неё тысячу за двоих. Она выглянула в глазок и обомлела: то был Генка по прозвищу Бык, по которому она сохла в 8 классе. Второго парня она видела впервые. «Теперь вся школа узнает, чем я занимаюсь,» - мелькнуло у ней в голове, и она юркнула назад в свою комнату.
Мать быстро разрулила момент.
– Танюшка, я уже деньги взяла, готовься…
– Мам, я не могу, это же Генка из 10»Б»…
– Ну и чо… я навела уже справки, они тебя не знают… давай… давай… Потом сходишь в магазин… пожрать возьмёшь и вина… К Анне подойдёшь… она даст…
Валеркина мать пробовала было вякнуть:
– Лена, ты что творишь? Тебе дочку не жаль… проститутку из неё сделала… она ж дитя неразумное… Бог тебе этого не простит…
Сынок родимый после этих слов так её отметелил, что старушка совсем умом тронулась. Бил мать кулаками и приговаривал: Не твоё собачье дело… И жизнь для неё теперь кончилась. Выбежит, бывало, на снег в одних носках, без обувки, поднимет вверх руки и бормочет незнамо что. Соседка баба Шура сказала тогда, что это она Богу жалится на сына греховодника. Недолго прожила старушка после побоев, прибрал её Господь к себе, не в силах, видимо, терпеть издевательство над невинной душою…
А сынок отсидел за избиение матери пятнадцать суток и дальше себе гуляет. Пользуется плодами падчерициного труда и денного, и нощного, влюблённые, они такие, часов не наблюдают… Взбрыкнуло что в голову, и айда, пошёл…
А Валя живёт по-соседству и жизни радуется. Замки новые вставила, иконку в храме купила и повесила в красный угол. Дочка спрашивает её удивлённо:
– Мам, ты что, в Бога стала верить?
– Поверишь тут с ними поневоле, - отвечала мать, - Вырастешь, поймёшь, из какого болота мы чудом выбрались… Валеркина мать , вон, тоже померла… Небось, не от хорошей жизни…
Когда документы на квартиру выправила, то не удержалась и заказала здравицу сестре с Валеркой… пусть живут… как знают, прости их, неразумных, Господи… ибо не ведают, что творят… Племянников только очень жаль, пропадут ребята ни за грош…
Когда долг за квартиру №6 достиг пятизначных цифр, счастливую семейку по решению суда переселили в другое место, где дом пониже и квартира пожиже. А эту, многострадальную, продали важному торговцу.
Кого долги ждут, кому деньги карман жгут, так и ходят рука об руку: чо да ничо. Они на самом деле ближе, чем нам кажется.
Вот так закончилась грустная история квартиры №6, но в истории её обитателей ставить точку оказалось ещё рано.
Разницу в цене, за вычетом долга и пени, вернули бывшим хозяевам. На обзаведение оно бы и сгодилось, но не тут-то было. Спустили всё подчистую очень быстро. Татьяне отпуск с содержанием нечаянный выпал. Но она почему-то не особенно радовалась, ведь какой-никакой, а всё-таки флирт, развлечение, новые лица, да и удовольствие с довольствием.
Пока были деньги, дом был полон старых друзей-собутыльников. Вот деньги кончились, друзья ходить устали, пять остановок ехать, ближний что ли свет…
Валерка на новом месте приживался плохо. У местных бомжей и выпивох были свои устоявшиеся компании. И, наверное, поэтому он приходил иногда с синяками и ссадинами на раздобревшем от пьянства лице. Валерка, он такой, как выпьет, то заводится сполоборота, пыхтит и пыжится, да я, да в рот кило мазута…
Однажды за неосторожное слово, брошенное на пьяную голову, его немного подрезали, шкуру на животе попортили ножичком. Проникающее ранение брюшной полости заработал невзначай. Правда, за что именно, он не помнил, хотя догадывался, знал свою натуру. «Наверное, опять бахвалился, молодость вспоминал, - подумал Валерий, - Ладно, в больницу не пойду, само заживёт».
Елена перевязала его, как умела, и весь день они пробавлялись винцом. Валерку немного тошнило, но он не придавал этому никакого значения. А когда у сожителя к вечеру поднялась температура, то Лена добыла водки. Водочка, она всё прочистит, всех микробов убъёт..
Когда Елена на следующий день очнулась от пьяного угара, то Валерий был уже мёртв. Она подошла к нему и толкнула в бок.
– Хорош придуриваться… похмелиться надо найти, - но Валерка безмолвствовал. Он уже был по ту сторону пропасти. Она подошла, нагнулась ближе, увидела заострившийся нос и скулы и пробормотала недовольно:
– Помер што ли… блин… теперь самой придётся идти…
На новом месте ЖЭУ тоже не дремало. За хроническую неуплату их вновь переселили, но уже в дощатый барак-засыпуху. При каждом переселении семья таяла, теперь их осталось всего трое. Домик был послевоенной застройки, на краю города, у кладбища. Люд был разношёрстный и разнополый и соответствовал месту на все сто.
Наша Таня… нет, она и здесь не осталась без работы. Просто, наша Таня громко… собралась с мыслями и решила сделать переворот. Девушка оказалась с понятием в смысле экономики, опыта набралась, захотела сама на себя работать. Вот дождалась она, когда мать протрезвеет, и говорит ей:
– Ты, мам, вот что, кормись и пей теперь сама, как знаешь… надоело мне на вас мантулить, молодой организм надсаживать… Вовка тоже хорош, шляется черти где, а жрать домой идёт… Надоели вы мне! Если б не вы, выучилась бы на кого… а вы… а вы… в б***и меня записали…
Елена от негодования и обиды хотела закричать, но неожиданно зашлась в кашле. Курит как паровоз, пьёт, откуда голосу взяться. Кашляла до слёз, пока кашляла, злость на дочку и выветрилась.
– Ты што, Тань… хочешь, чтобы я на старости лет работать пошла…
– Мам… ты про чо? Тебе 42 года… Какая старость… Вон на стройку с Вовкой идите работать… Я объявление видела…
Елена ещё что-то говорила про больные почки, что стреляют по ночам, про вены на ногах, но Таня её уже не слышала и не слушала.
–Пить поменьше надо… Я всё сказала.
Мамаша ещё поохала, поплакала, да делать нечего, пошла к соседям-цыганам наниматься. Слышала от людей, что те не только водкой торгуют, может и в ней какая нужда имеется.
Пожалели цыгане соседку, доверили дело простое, у рынка стоять, их сыну Роману помогать.
– Подойдут к тебе люди, скажут, я от Романа… отдашь им пакетик, а деньги возьмёшь… Роман будет неподалёку, но ты его будто не знаешь… Ясно?
– Да чего неясного… - отвечала обрадованная Елена, - Роза… а сколько мне платить будешь?
– Работа непыльная, до обеда только… двести рублей тебе хватит, думаю…
Елена недовольно поморщила лоб.
– На пиво хоть накинь, имей совесть…
– Ладно, - смилостивилась цыганка. – Двести пятьдесят… и больше не проси… да смотри, если кипеш какой будет, менты там… мол, ничего не знаю, просили передать… кто, что, ничего не знаю… Усекла?
На новой работе Елене понравилось. Сидит себе на лавочке у магазина, рядом рынок, народ туда-сюда шастает. Она воздухом дышит, жизни радуется, а вроде как на работе. Роман, сын хозяйский, клиентов шлёт, её дело пакетик маленький с зельем передать, и деньги взять. Сам-то боится нарваться на подставу, но момент какой улучит, подбежит к ней и шипит словно змея: Ленка… деньги… быстро…
Но однажды за выручкой никто не подошёл. Елена повертела головой по сторонам, нет Романа. Не знала Елена, что за последним клиентом был хвост «обноновский», и Роман это прочувствовал, и дал тягу.
Ещё оглянулась и решила идти домой. А тут, как на грех, подружка старая подвернулась, на кладбище идёт, нос повесила, глаза на мокром месте, а в пакете бутылка.
– Ой, Ленка, тоска зелёная… Мамашу недавно схоронила… девять дней сегодня… давай помянем с тобой… раз уж встретились. – говорит она.
Опростали бутылку под воспоминания молодости, шлея под хвост попала, душа добавки требует…
– Я же теперь у кладбища живу, - щебетала пьяная Елена. – Будешь навещать мать, заходи…
Очнулась Елена - прекрасная на лавке, а подружки и след простыл. Хвать по карманам, а денег тоже нет. То ли пропили, то ли подружка обобрала…
Протёрла глаза, да делать нечего, надо идти с повинной, под чёрные цыганские очи. Та её встретила с порога в штыки, костерила на чём свет стоит. И мы знаем, что не зря, а потом… Ударила в гневе по лицу и в грудь отчаянно толкнула со словами:
– Я тебе поверила, старое корыто… с голода не дала подохнуть… а ты…
Елена с пьяных глаз от толчка на ногах не удержалась, и затылком ударилась об железку у порога, о которую обувь от грязи чистят. Глаза от удара закатились, носом пошла кровь… Цыганка стояла, широко раскрыв глаза, потом быстро завертела головой по сторонам. Свидетелей не было...
Так как алкоголя в крови Елены было больше чем самой крови, то на него всё и списали…
Татьяна теперь живёт одна. Работает по тому же графику: день-ночь, сутки прочь. Лампа настольная горит на подоконнике всю ночь напролёт, приглашает на огонёк путников запоздалых. Вовку - брата недавно посадили, ларёк с пацанами ограбили: взяли вино, консервы, конфеты, сигареты. Кушать - то хочется! Три года парню дали, а пока сидел и ждал ответа на «касатку» (кассационная жалоба), ему ещё одно дело повесили, и сидеть теперь придётся все пять. Следователь попался дотошный…
Хорошие были ребята, пока мамы не было рядом…
Август 2009 г.