Скандал в птичнике

Михаил Захарович Шаповалов
Ничто не предвещало грозу в этот тихий вечер, но она разразилась, и где – в  деревенском птичнике, где всё лето дружно жили куры и гуси.
Набегавшись вдоволь за день по двору, куры усаживались на насест, болтая лениво о том, о сём перед длинной ночью. Ночи теперь делались всё длинней и длинней, а звёзды сквозь дыру в крыше, всё ярче. Ведь был уже давно октябрь.
– Ну вот, скоро и зима, – пророчески сказал красногрудый петух. Он последним уселся на длинную палку, служившую насестом, и по-хозяйски оглядел свое пёстрое семейство. – Того гляди, мороз цапнет за гребень, – продолжил он свою речь. – Ну, я-то мороза, допустим, не боюсь, не первый год зимую, а вот молодёжь не раз гребень обморозит.
Тут одной курице, задремавшей прежде всех, приснился аппетитный дождевой червяк. Будто б она отыскала его в старой навозной куче. Во сне курица стала его глотать, но червяк оказался вовсе не червяком, а длинным ужом, которым перепуганная курица подавилась и с криком тут же свалилась с насеста. Она упала на голову молодой серой гусыне, дремавшей в углу на соломенной подстилке, и та закатила большой скандал. Так что всполошился весь птичник.
– Эти глупые куры вечно что-нибудь отчебучат, – сказал недовольный гусак. – Где они воспитывались?! Похоже, в диких джунглях.
– От глупца и слышу, – заявил раздражённо петух. Он был главой семейства и не мог просто так снести явное оскорбление. Тем более всего куриного племени.
Молодая гусыня, на чью голову упала спросонья курица, тоже подлила масла в огонь.
– Всем известно – курица не птица, – сказала она язвительно. И добавила: –  Гусь,  заметьте, свинье не товарищ.
– Если мы не птицы, то вы и подавно, – вступила в разговор курица, виновница перепалки. – Вы сами, скажу я вам, больше похожи на лягушек. У вас, сударыня, ноги перепончатые.
– И от гусей вечно болотом воняет, – добавил сердито петух. – В приличном обществе с вами бы не стали и водиться!
Такого оскорбления уже не мог снести гусак, он поднялся на ноги и, жестикулируя  крыльями, как настоящий артист, произнёс довольно грубо: 
– Ваше место – навозная куча! Сударь! – обратился он раздражённо к петуху. – Я с вами не хочу разговаривать! Вы ни на что не годны! Только на суп. Всё, закончим этот разговор!
Петух побагровел до кончиков гребня, хоть это и не было видно в сумерках, но можно было догадаться по голосу. Он раскипятился вовсю.    
– Ко-ко-ко! – заикаясь от гнева, произнёс он. – Как вы смеете меня так низко оскорблять! Да вы знаете, что я не какой-то там бройлер, а петух старинной породы. Не чета вам, беспородным гусям. Я-то, к вашему сведению, как раз хоть на что-то, да  годен. Всем известно, что пока утром я не прокукарекаю, и солнце не встанет. Впрочем, догадываюсь, всему миру это известно, но только не вам, – добавил он гордо.
– Как бы не так, – прошипел гусак. – Ты просто хвастун!
– Я,  хвастун?! – закричал оскорблённый петух. – Ну что ж, завтра утром я не буду кукарекать, и вы все увидите, что солнце не встанет как обычно. Завтра вы поймёте, что я вовсе не хвастун, а умный, благородный петух.
И он замолк, всем своим видом давая понять, что не намерен больше вести пустой разговор с глупцами.
Утро обитатели птичника ожидали с нетерпением и тревогой, оно выдалось хмурым и холодным. Небо сплошь было закрыто чёрными осенними тучами, отчего в птичнике было намного темнее обычного. 
Петух с важным видом сидел на насесте, показывая, что в это утро по его желанию произойдёт на земле нечто грандиозное, отчего весь мир, по крайней мере, должен восхититься им.
– Как же мы будем жить без солнца? – прокудахтала старая чёрная курица, самая слабонервная. – На улице темно, и зёрнышка не увидишь. Мы все с голоду умрём.
– Ничего не знаю, – сказал петух твёрдо. – Пусть этот гусак извинится, и не только передо мной.
– Нельзя же из-за пустякового скандала совершать безрассудные поступки, – сказала перепуганная гусыня, одна из виновниц скандала. – В конце концов, солнце принадлежит всем.
– Как смотреть, – язвительно произнёс сверху петух. – Но сегодня вы его не увидите. Я умею держать слово. Впрочем, вы можете прокукарекать сами, я с удовольствием послушаю вас. Подозреваю, что из этого получится.
Тогда одна из гусынь, доселе не подававшая голоса, сказала, обращаясь к гусаку:
– Что ж, мы так и будем сидеть в темноте? Может быть, стоит уважить просьбу общества и извиниться перед петухом?
Раздосадованный и униженный гусак вынужден был смирить гордыню.
– Г-га, г-га, – откашлявшись, начал он свою речь. – Уважаемый петух, – сказал он, придавая голосу нотки раскаяния, – прошу извинить меня за несколько сумбурные выражения чувств. Нам стоит помириться, ведь у нас один общий дом.
И гусь патетически обвёл крылом вокруг себя, показывая на птичник.    
Никто из обитателей птичника, кроме петуха не заметил, как посветлело вокруг. У петуха зародились смутные подозрения насчёт своего могущества и он, чтобы не оказаться в дураках, решил поскорее примириться с гусаком. Он тотчас же принял извинения и решил поскорее прокукарекать, что он делал каждое утро на глазах всех обитателей. Петух так заторопился, что прокукарекал не «ку-ка-ре-ку», а «ки-ка-ре-ку», что показывало его волнение. Впрочем, этого никто не заметил.
– Вот и хорошо, – с облегчением вздохнули куры и гуси.
Скоро и вправду взошло солнце. И небо очистилось от туч. Петух ходил по двору с гордо поднятой головой, можно было подумать, что он снёс золотое яйцо.
Гусь со своим семейством со стыда весь день не показывался во дворе. До самой темноты гуси плескались в холодном замерзающем пруду. Кажется, они и впрямь думали, что солнце всходит по команде петуха. Хотя и довольно спесивого.
Хорошо, что никто в округе не узнал об этом происшествии, иначе б они долго смеялись над глупым гусаком и не менее глупым и самодовольным петухом. Если же вы когда-нибудь увидите, как скандалят куры с гусями, вспомните эту забавную историю – не повторилась ли она вновь?


рис. Е.А. Красновой