Мяч

Струнин Александр
     Свалка там есть. Европейцы и китайцы не поймут. На несколько километров туда свозили отбросы от лесопилки. За годы накопилось метра три с половиной в высоту. Кучу домов можно было построить из этих отбросов. Что делать - Россия. Мы там норы строили, несколько метров подземного царства. А ночевали все же в шалаше рядом со свалкой, в лесу. На сосне всегда висел глядун, чтобы оповестить, если вдруг родители пожалуют. Да и было нас там человечков тридцать, дворовые пацаны да девчонки, отданные на воспитание природе, пока родители зарабатывали на хлеб. И не было тогда ничего такого, из-за чего сейчас детей не пускают одних на улицу, без присмотра, заставляя их сидеть за железными дверьми и возят только на машинах. Вот мы и приютились на свалке. В шалаше у каждого был свой угол, выстланный еловыми ветками. Шалаш мы тоже построили огромный, похожий на свалку, в нее он и уходил тайным ходом. У нас, с Федькой, тоже был свой угол. Соловьи, конечно, не насвистывали, поэтому ночью было жутко, попробуйте переночевать в тайге (она у нас звалась просто -"лес"). Спасало от лесных чудищ подростковое братство, когда ночью мы прижимались друг к дружке.
     Родители не особенно волновались, если весь поселок был пуст от нашего гама. Мобильников тогда не было, да что там, был один телефон на весь поселок. Все знали - дети на Свалке.
     Родители у всех были разные, в основном, работали на лесопилке (потом она сгорела). Нам с Федькой повезло. Мамка работала учительницей в поселковой восьмилетке, а папка был легендой, он плавал. Моряки называют это "ходил", но тут уместней - плавал. Когда его судно пришвартовывалось к нашей лесопилке, вся местная ребетня жевала зарубежную жвачку. Мы даже очередность устраивали. Одну пачку в месяц жевал чуть ли не весь поселок (вернее его младшая часть) поочередно, передавая драгоценный товар изо рта в рот. А так, обычно, жевали пек (это такая дрянь черная, которая оставалась от печки на колесах от какого-то дерьма, которым щели в домах замазывали, чтобы зимой не замерзнуть).
     Было у нас в поселке и футбольное поле. Ну не все же ребятам на свалке жить! И на этом поле был столб. Мы там Масленицу справляли всем поселком, тогда столб превращался в карусель. Мужики подвешивали веревки с сиденьями (так, бревнышки, клали) и раскручивали. Видно, подшибник на макушке пристроили. Зимой столб убирался, а площадка преврашалась в каток (в коробку). Пожарники воду не жалели. Ее кругом было много. Справа - Двина, слева Кривяк. И везде - лес в бонах (но я увлекаюсь, залезая в Голубого лебедя, в роман то бишь).
     Пришло судно, мы с Федькой встречали папку. А нас не подпускали. Он с борта выбросил нам пачку зарубежной жвачки, но нам было не до нее. Мы отца не видели полгода, и насмотреться не могли с причала. Просто стояли, два чуда, открыв рты и смотрели на него и на огромное судно.
     Первый день мы с него не сползали, с папки. А он еще такой подарок привез, просто блеск! Мяч на нипеле с насосом, у нас то были только со шнуровкой, полная дрянь - сразу намокали и становились гирями. Как мы с Федькой его хранили! Пинали только сами, в стенку сарая.
     А один раз пошли играть с пацанами в футбол, на коробку. Играли до одиннадцати вечера. Мамка позвала домой. Федька забрал мяч, нашу подростковую драгоценность, у пацанов, как они его не просили оставить.
     С тех пор поселковые пацаны нам устроили бойкот. И правильно сделали! Мячика пожалели, дураки! Существование в поселке для нас с Федькой стало просто невыносимым! Мы потом даже сами навязывали им этот мячик, только чтобы простили. Не тут-то было! Подростковая месть - сама безжалостность!
     Мы уже совсем выдохлись... от этого гнета! Ну правда, на улицу нельзя было выйти, нас отовсюду клеймили подростковыми бранными словами. А папка, взял и перевез нас в Архангельск, нам там дали квартиру.
     Мы уезжали. Сидя в кузове грузовика, среди мебели, мы отчаянно думали:"Неужели никто не придет нас проводить?" Знали, конечно, все. Никто не пришел. Федька держал в руках мячик. Когда машина тронулась, его словно подменили. Он встал и выпнул мяч в сторону коробки. От бессилия и отчаяния.
     Так до сих пор и стоит между нами и той поселковой детворой этот мячик...