( Предрождественская сказка, что сложилась апрельской зимой. - МАМ)
Западный край неба окрасился красно-золотыми тонами заката, с противоположной стороны наступали сумерки, растекалась их темно-синяя цветовая гамма. Вечер походил не на своих декабрьских собратьев, тонущих в закатной вате облаков, скорее, был похож на позднюю московскую осень, что накануне первого серьезного снегопада.
На Николаевский вокзал прибыл поезд." Мурманск - Москва... Нумерация вагонов..."
Уже открыты двери, коридор купейного вагона непривычно пуст; звучит дежурное искреннее " До свидания..." проводницы. Прямоугольник дверного проема, две ступеньки - и Москва.
Удивительно! В этот час здесь нет ни души : не собирает пассажиров хваленный его величества экспресс, не готовятся уходить к невским берегам, подобно биатлонистам с раздельного старта, предпраздничные дополнительные поезда. Там, за перегородкой, осталась вечерняя суета пригородной станции, а здесь - тишина. И пускает потихоньку клубы дыма, согревается коротенький составчик из пяти вагонов синего цвета. Что ж, доброй дороги, друг, к чудским берегам, привет тебе от соседа - карьялайнена.
В зале ожидания - никаких толп, встречающих, провожающих и уезжающих, только вот, примостились, расселись на ступенях мраморной лестницы, словно воробьи под крышей, школьники - старшеклассники : должно быть, уезжают на каникулы в Новгородскую землю.
Интерьеры, украшенные гирляндами, огоньками, целый лес искусственных елок, казались пассажиру арктического поезда абсолютно лишними, бездушной ярмаркой тщеславия, пустой яркой блестящей и шуршащей оберткой для бесполезного подарка.
По залу, освещенному десятками, если не сотнями, ламп и люстр, шел одинокий высокий мужчина в потрепанной форменной куртке железнодорожника, армейских ботинках, спортивных брюках. Взглянул на свое отражение в зеркальной поверхности рекламного стенда : ничего подобного,в Москву приехал ссыльный каторжник, а никакой не магнат. Главное, бритая голова прикрыта шапкой. И - очки ! Ах да, очки ! - он невольно улыбнулся, вспомнив случай на карельской станции. Глядишь, и здесь какая-нибудь тетушка по ним вычислит?
На улице скоро поймал такси. Водитель, дяденька предпенсионного возраста, явно провинциальный интеллигент , согласился довезти относительно дешево.
" Куда едем ?" - спросил вежливо, устраиваясь за руль.
" В Звенигород, - ответил пассажир. - Дорогу потом покажу."
Не говорить же про лицей-интернат " Звенигородский" !
Вот это будет сюрприз. Только тихо, не шуметь, тяжело не шагать, не греметь и не звенеть. Капитоново, улица Солнечная, дом пять. Калитка не заперта. Что за беспечность ! Тысячу раз повторял, твердил родителям об осторожности ! Бесшумно прошел по дорожке, замощенной битым кирпичом, поднялся на крыльцо, знакомые три ступеньки - сооружал когда-то сам. Посмотрел наверх : высокое, черное небо, усыпанное редкими звездами, обрамлено верхушками сосен. Вокруг тишина и чернота, бесснежный декабрь. Из зимы приехал в осень.
Во всех окнах первого этажа дома горит свет; с кухни, через форточку тянется, струится аромат еды : что-то готовят, а вернее, пекут, добавив непременную корицу. Неописуемо-чудесный запах домашней выпечки. Или все это снится ?
Позвонил в дверь.
Долго не открывали.
" Да с вами погладить некогда !" - раздался в прихожей женский голос, сопровождаемый звуком шагов.
Звякнула задвижка, щелкнул замок. Открыла седая пожилая дама.Мама.
И обомлела. От неожиданности и восторга одновременно. Застыла на месте как вкопанная.
" Мишка ! - через мгновенье чуть не завопила Мария Федоровна, бросилась к нему на шею. - Мишка, родной ты мой ... Ну, как ты, мой хороший ?"
" Мама , все хорошо... Все закончилось..."
Любимый единственный сын вернулся домой. И сейчас просто обнимал маму.
" Маша ! - слышались голос и шаги из глубины комнат. - Кто там еще на ночь глядя ?"
Это отец, Александр Яковлевич.
" Саша ! - радостно отвечала жена. - У нас праздник ! Мишка приехал !"
" Не привозила я тебе такую,- говорила Мария Федоровна, убирая на вешалку куртку, разглядела нашивку на рукаве. - Карельская дорога... Ну что, железнодорожник ?"
" Обменял тюремную куртку на эту,- объяснял Михаил Соколовский. - И с простыми машинистами разговаривал."
" Надеюсь, состава ты не водил ? - присоединился Александр Яковлевич. - Известно же, что Соколовский всегда лезет, все пробует сам."
" Что ты, папа...- ответил Михаил, проходя в комнату. - В кабину не поднимался."
" Михаил Александрович , вы бы хоть сообщили, когда приедете,-Александр Соколовский пытался упрекнуть сына хоть в чем-то. - Мы тут испереживались. Говорят, освободился, а от тебя ни звука !"
" Нас уже репортеры достали ! - поддерживала Мария Федоровна.- Когда да когда встречать, приезжать интервью записывать ? Телефон оборвали, он от звонков раскалился. Я четыре дня работала твоим пресс-секретарем."
" Ну, во-первых, в Воймеге не было связи...- оправдывался Михаил. - Во-вторых, поезд там останавливается раз в неделю, билета не достанешь. Вот и прожил я там еще три дня."
Разговаривали, разговаривали, разговаривали, наговориться не могли, теперь этому ничто не мешало, остались в прошлом стекла, телефонные трубки, охранники и решетки . Так шумно, радостно-шумно, в доме на капитоновской Солнечной улице не было давно. И если б не позднее время, девятый час вечера, то сбежались бы все соседи - посмотреть, лично убедиться в том, что сын Марии Соколовской действительно на свободе, бодр, правда, несколько шокирован случившимся за минувшие четыре дня.
Аромат дома не спутаешь ни с чем после каменных мешков, карандашных коробок, вагонов с одним окном, карцеров, фургонов. У него нет четкой формулы, понятной профессиональному химику : здесь сочетаются, сплетаются запах дерева, необработанных бревен, из которых сложены стены, запах свежесваренного кофе, доносящийся с кухни, и такие мелочи, нотки вроде аромата духов, которыми надушен платок модницы - мамы. И, конечно же, хвоя, живая елка, принесенная заранее, стоящая в гостиной в большом ведре с песком. Не только запах, саунд-трек у счастья тоже есть : на плите зашумел, закипая, чайник; за окнами по улице проехала, шурша по колее, машина, водитель радостно посигналил кому-то; в комнате тихо бормочет телевизор.
Он вдруг понял, что это и есть самое настоящее счастье, которое не купишь ни за какие мифические, баснословные, "нефтяные" деньги; но счастье, за которое он заплатил сполна - "Матросской Тишиной", Краснознаменском, Воймегой.
Вдалеке, на кухне закипал чайник, там же раздавались хлопотливо-радостные возгласы Марии Федоровны; в другой комнате, слышно, возился с чем-то Александр Яковлевич. Телефон свободен, в нагрудном кармане байковой рубашки приехал сюда листочек с адресом и номером телефона, исписанными округлым женским почерком.
Трубку долго не брали. После третьего гудка раздалось тихое, знакомое "Да, алло."
"Здравствуй, - сказал, улыбаясь, далекой собеседнице Михаил Соколовский.- Я доехал. Передавай Карелии привет."