Итак, начался новый этап моей жизни в Куйбышеве. Со станции Кинель я добралась на пригородном поезде в 5 часов 30 мин. утра домой, где жили мои родители с моей сестрой Ирой.
Брат добровольцем в 1941г. пошел в армию. До этого в 17 лет он работал токарем на авиационном заводе и имел бронь. Его направили на учебу в Ташкентское военное училище, которое он закончил в 1942 г. младшим лейтенантом и был направлен на фронт. Он проездом был 2а часа дома, пока их эшелон стоял в Куйбышеве, а он выпрыгнул на ходу с поезда на ст. Безымянка, где мы жили. С боями он дошел до Кенигсберга, но об этом я расскажу позднее.
Сестру Иринку (так я её называла) досрочно в 41 году выпустили с 4го курса Куйбышевского Политехнического института – химический факультет. Нужны были инженеры – химики на оборонных заводах. За день до моего приезда они отмечали у нас дома всей группой свой выпуск, о войне они имели самое отвлеченное понятие из газетных сообщений. Когда я появилась все ещё спали. Первой проснулась мама, она спросонья меня не узналаи (у нас с сестрой были одинаковые платья из маркизета) Мама спросила: «Ира, ты что так рано проснулась?», но когда я назвалась и расплакалась, в доме начался переполох. Я была вся грязная, более 2х недель без бани, в жару и в паровозной копоти. Я как уехала из Ленинграда в одном летнем платье, так всю дорогу (16 суток) я не переодевалась. Лето было очень жарким во всех смыслах этого слова.
Вымывшись, переодевшись и отоспавшись я стала рассказывать о своем путешествии из Ленинграда в Куйбышев. Немного отдохнув, я стала думать, куда пойти работать. У папы с мамой были продуктовые карточки служащих, у бабушки Мани иждивенческая, которые не всегда отоваривались.
По предложению нашей соседки Киселевой, работавшей бухгалтером в Управлении особого строительства НКВД, я направилась в это управление поступать на работу, т.к. это ведомство наиболее хорошо оплачивалось и паек давали хороший. Меня сразу же приняли на работу на должность старшего инспектора в учетно – распределительный отдел (УРО). В скором времени УРО расформировали, в так называемые УРЧ и отправили нас в зоны, где содержались заключенные под стражей, т.е. в лагеря. Уйти с этой работы я не смогла, Лагерь, в который я попала на работу, находился в 3-х километрах от моего дома. Часто приходилось ходить пешком, иногда подвозили на бричке оперуполномоченные. Один из них Петр Дробинин был в меня влюблен и часто гарцевал на лошади возле моего дома. Представьте себе девушку 19 лет отроду, знавшую только студенческую среду, оказавшуюся в лагере с контингентом от воров, уголовников до бандитов, а также заключенных по 58 статье, т.е. политзаключенных. В мою обязанность по работе входило следить за сроками освобождения заключенных и подготавливать документы для освободившихся из под стражи.
Моими помощниками были расконвоированные заключенные – нарядчики, которые выводили зеков на работу, а также на освобождение. Меня избрали секретарем комсомольской организации среди вольнонаемных. В нашу обязанность входили дежурства на кухне, а мне, как комсорга посещение бараков с беседами о войне и международном положении. Я сходила в барак со старшим нарядчиком первый и последний раз. Заключенные в бараке вели себя вызывающе, развязано, говорили всякие непристойности я быстро ретировалась оттуда. Я заявила своему комсомольскому начальству, что больше в барак не пойду ни при каких обстоятельствах, за что получила устный выговор.
В 1942г. сестра подарила мне красивое платье из крепжоржета темно зеленого цвета. Оно очень шло мне к лицу и косой клеш делал мою фигуру очень стройной , так что я часто получала по этому поводу комплименты.И угораздило же меня надеть его один раз на работу. Вот тут –то я столкнулась с оборотной стороной жизни. Одна из заключенных упросила меня дать ей это платье якобы для выступления в самодеятельности. Я по доброте душевной дала ей его. Больше я его не видела, т.к. она тут же заявила, что она у меня ничего не брала.
Представляете, мое расстройство и из – за платья и из-за подлости людской. Ведь я совсем раздетая приехала из Ленинграда и родители мои не имели средств, чтобы меня прилично одеть, хотя оба и работали учителями, но получали мизерную зарплату. Было пролито много слез.
Это обстоятельство еще больше утвердило меня в желании освободиться от этой работы. Случай такого бесцеремонного воровства очень насторожил меня и я больше ни в какие разговоры с заключенными не вступала и все время была начеку, боясь какой нибудь провокации. Поэтому, когда я однажды, открыв ящик стола, обнаружила пачку денег, я, как ошпаренная, побежала заявлять об этом оперуполномоченным. Они составили акт и забрали эти деньги. Как выяснилось потом из намеков одного из старших нарядчиков по фамилии Абрамов, сочувствуя мне, положил эти деньги после кражи платья, видя мое расстройство.
Вообще-то это был очень приличный молодой человек. До заключения он был учителем, вступился за одну девушку, которую избивал сын секретаря райкома или горкома, точно не помню. Его осудили за хулиганство на 5 лет лишения свободы. Через 2 года за отличное поведение он был расконвоирован и стал старшим нарядчиком.
Был в лагере еще один нарядчик А Кулешов. За что он сидел я не помню, но и в лагере он вел себя не очень хорошо: напивался пьяный, дебоширил. Я очень боялась его, особенно, когда нужно было дежурить в своем подразделении ночью.
В 1942 я сделала попытку уволиться с этой работы, но начальник лагеря - некий Герман, сказал мне, что уволить меня не может, т.к я, якобы, приравнена к военнообязанным.
Хочу немного рассказать о характере моей работы в качестве старшего инспектора учетно-распределительной части особого строительства НКВД.
В мои обязанности входил контроль за сроками освобождения заключенных и оформление документов на освобождение. За опоздание с этими процедурами можно было получить строгое взыскание и даже могли отдать под суд.
В основном освобождались заключенные за бытовые и уголовные преступления. Среди осужденных по 58 статье («враги народа») освобождались только актированные инвалиды.
В лагере было много осужденных узбеков, таджиков. Они хорошо работали на земляных работах, но отличались тем, что копили деньги, и поэтому часто продавали свои пайки. Это иногда приводило к тому, что от истощения они умирали прямо в воротах, когда их выводили на освобождение.
Освобождались досрочно, с отправкой на фронт, бывшие военные и работники наркомата внутренних дел. Больше всего меня поразил случай освобождения знакомого нашей семьи мужа маминой подруги учительницы Нины Александровны Германович.
Он был осужден тройкой по 58 статье на 5 лет лишения свободы 5 лет поражения в правах в 1938 г. за антисоветский разговор. В 1942 г., когда его освободили досрочно, как актированного инвалида ему было 45 лет. У него были выбиты все зубы и выглядел он 80-ти летним стариком.
После освобождения ему не разрешили жить с семьей (женой и сыном) и отправили в деревню за 100 км от г. Куйбышева.
В 1946 году в день выборов в Верховный Совет СССР ему не разрешили голосовать, т.к был осужден с поражением в правах. Не выдержав всех издевательств и унижений он покончил жизнь самоубийством.
До революции 1917 г. 15-летним юношей Павел Германович уехал из Белоруссии в Америку искать счастья, т.к родители его жили в страшной бедности. Там он работал сначала подмастерьем, а затем портным. Когда же произошла революция, он вернулся в Россию. Учился, закончил институт и работал в Самаре в 1936-38 годах на заводе им. Масленникова начальником цеха. Когда же перед войной наша страна стала налаживать отношения с Германией и в Россию приехал Риббентроп, он в разговоре со своим заместителем сказал, что лучше было бы налаживать отношения с Америкой, чем с фашистской Германией.
Его заместитель сразу же донес на него в НКВД, за что Павел был осужден тройкой по 58 статье на длительный срок.
Его били при допросах, т.к он не мог понять своей вины, а затем переносил издевательства и побои от заключенных за бытовые преступления и уголовников, которые отбирали у наго все, что могла приносить ему его жена.
Вся эта категория заключенных (бандитов и уголовников) отличалась жестокостью. Они умудрялись, отлынивая от работы, получать хороший стол и паек.
Кормили заключенных неплохо, 1 стол это лучший в нем и 1е и 2е блюда мясные. Мы, вольнонаемные, во время войны о такой еде могли только мечтать. Иногда руководство лагеря выдавало нам по литру колхозного молока. Молоко, правда, было очень хорошее, такое молоко я пила только в детстве у бабушки в деревне.
Однажды, пока я везла молоко до дома, сверху из сливок сбилось масло. В лагере был киоск, где заключенные могли купить кое-какие продукты, но нам, вольнонаемным, строго было запрещено заходить в этот киоск, и что либо покупать т.к мы давали подписку не вступать ни в какие отношения с заключенными.
В сентябре 1941 г. моя сестра уже работала на химическом заводе в г. Чапаевске (пригород Куйбышева). Она получала приличный паек по карточке и чем могла, помогала нашей семье. Брат с фронта тоже высылал маме свой аттестат и материально поддерживал нас. Вся моя одежда осталась в Ленинграде, и сестра перешила мне часть своего гардероба.
Кроме описанной работы у меня была общественная нагрузка, – я была приписана к штабу гражданской обороны и была обязана по первому сигналу воздушной тревоги являться на пункт гражданской обороны.
Немец в 1942 г. рвался к г. Куйбышеву, куда было вывезено все правительство и ряд государственных учреждений. Пару раз объявлялась воздушная тревога.
Хочу рассказать в связи с этим об одном трагическом случае.
Воздушная тревога была объявлена летом 42 года ночью, и я побежала из дома на пункт через огороды, которые были на моем пути. В одном месте я наткнулась на человека, который, что-то воровал на огороде. Он отпрыгнул от меня, а я в ужасе понеслась к пункту Г.О. Туда я прибежала вся трясущаяся от страха. Наутро я узнала, что хозяева этих огородов забили этого воришку до смерти. Вот вам русский вариант суда Линча.
В начале 1943 г. на мое счастье в наш лагерь был назначен новый начальник полковник НКВД Павлов, который видимо, был понижен в должности иначе бы он в лагерь не попал.
На вид это был сдержанный, суровый, но интелегентный человек. Он знакомился со всеми вольнонаемными работниками лагеря, после чего он вызвал меня к себе и сказал, что мне здесь не место.
Я сразу же с этим согласилась и мы стали думать, каким образом можно будет мне уволиться. Он меня спросил: «не смогу ли я продолжить учебу в институте?». Я ответила, что я должна переговорить с родителями и сестрой.Как я уже писала выше сестра Ира, в это время работала на химическом заводе в г Чапаевске, в цехе начальником смены. Родители не возражали, чтобы я училась дальше, а сестра согласилась мне помогать материально.
Я, не откладывая дело в долгий ящик, отправилась в Куйбышевский авиационный институт узнавать примут ли меня на 3й курс.
Дело было в июле месяце. Мне в приемной комиссии сказали, что примут на 3й курс, если я сдам два экзамена: немецкий и теорию авиации, т.к. этого предмета на 2ом курсе не было. Остаток лета я готовилась к этим экзаменам.
По немецкому языку мне вызвалась помочь зав. Кафедрой. Расплачивалась я с ней натурой (картофелем, тыквой, пшеном). Нужно отметить, что все военные годы я успешно занималась посадкой картофеля на 2х участках, примерно в 3х км от дома, сеяла просо в 30 км от дома и даже сажала тыкву, дыни и арбузы. Надо сказать, что эти культуры дозревшими я не снимала, так как их всегда воровали. Однажды на прополке проса в солнечный жаркий день, а так сожгла себе спину, что еле доехала домой на пригородном поезде. Во-первых, меня поднялась температура, а во-вторых, до спины нельзя было дотронуться. Все соседи сбежались, чтобы как-то помочь моему горю, кто мазал спину простоквашей, кто одеколоном советовал протереть, но неделю я проболела.
Очень запомнился мне один случай, связанный с уборкой картофеля: я выкопала и везла на тележке 3 мешка картошки. Метров за 200 до моего дома проходили железнодорожные пути, а переезда через них не было. Перевезти через них груженую тележку я никак не могла. Мне пришлось снять мешки и по одному перетаскивать их на другую сторону. Идущие мимо трое мужчин, вместо того, чтобы мне помочь, язвительно засмеявшись заметили: «что лошадь не вывезет – девушка перенесет на своих руках».
Я обозлилась до слез и подумала: «до чего же низка культура у наших мужчин».
Я сдала оба экзамена на «хорошо» и меня приняли на 3й курс моторостроительного факультета Куйбышевского авиационного института (КУАИ). 1 октября 1943г, когда я уехала на первое занятие в институт, нашу семью постигло огромное несчастье: был смертельно ранен на охоте мой отец.