6 Странная картина

Галина Польняк
Егору и роща, и старинный дом всегда казались загадочными и таинственными. В доме всюду были развешаны картины. Особенно его привлекала одна, самая большая…
Когда поднимаешься на второй этаж по резной деревянной лестнице, держась за перила, твой взгляд останавливается на большой картине в тёмной раме. Эта картина была столь же древней как дом. Егору всегда казалось, что сделай он шаг, и будешь стоять на лужайке перед домом, залитым солнечным светом.

На этой картине дом был выкрашен светло-зеленой краской. Колонны на входе, перила, терраса и балкон светились золотистой охрой. На окнах светлые занавески и зеленые шторы, почти в тон дома. На солнечной лужайке разноцветные пятна цветников. Видно, как на террасе пьют чай, и пузатый самовар пускает в небо солнечные зайчики. На балконе девушка в светлом платье рисует за мольбертом.

Огромный дуб раскинул свои могучие ветви, бросая тень на угол дома.
Егор любит старый дом и картину. Осенью слышно как падают желуди, стуча по крыше и веранде. Веранда тянется вдоль фасада. Летом она увита вьющимся вьюнком белого и розового цвета. Под дубом устроены качели. Егор любит качаться на этих качелях.
 
Качаешься, запрокинув голову к небу, а по нему плывут белые облака, и дуб стремительно несется взад-вперед. Кажется, ещё мгновение и ты как птица взлетишь в глубокую синь и растаешь в облаке, или превратишься в облако и отправишься путешествовать по свету.

Егор хорошо запомнил одну осень. В тот год в старом доме собралась замечательная компания молодежи. А у бабушки гостила дальняя приятельница. Стоял конец октября, было прекрасное второе бабье лето.

Днем все бродили по лесу, собирали рыжики и грузди. Один молодой человек подстрелил трех уток. Было решено приготовить замечательный ужин: «утки в черносливе». Девушки потушили грибы в сметане, обжарили картофель, наготовили разных салатов. Дед достал из кладовой свою любимую наливку из черной рябины.

В тот вечер долго пелись романсы под гитару и пианино. Бабушкина приятельница была очень довольна, что в своё время отправила пианино в этот старый дом.
- Пианино должно звучать, а не стоять мертвым грузом у неё в зале, - сказала она, после того как бабушка спела грустную старую престарую песню их молодости: «здесь под небом чужим я как гость нежеланный, слышу крик журавлей улетающих в даль. Сердце бьется в груди, слышу крик каравана…».

У бабушки прекрасный голос - меццо сопрано. Старушки взгрустнули, и гостья рассказала историю домового, который жил в их старом доме.

- В конце двадцатых годов прошлого века у нас за городом был двухэтажный деревянный дом. В нём жила наша семья – отец, мать, трое взрослых уже сыновей и три дочери. Я была самой младшей в семье, но хорошо помню эту историю.

Все мы трудились от зари до зари, поэтому по тем временам были люди состоятельные. Мы имели трех лошадей, пять коров, небольшую маслодельню, продукцию которой продавали в городе. Ничего не угрожало нашему благополучию.

Когда умирала наша прабабушка, она просила не обижать домового он, если что, говорила она, всегда вам поможет. Вот мой отец по праздникам и оставлял домовому стакан вина и кусок пирога.

Но однажды на втором этаже дома в переднем углу за иконами послышался какой-то странный стук. Словно кто-то сильно стучал палкой по деревянной стене. Сняли иконы, посмотрели: никого. Снаружи дома тоже, а стук всё не унимается.

- Не иначе нечистая завелась, - решил хозяин дома.
- Папа пригласил священника. Тот прочитал молитвы, окропил стены и углы святой водой. Однако удары не только не прекратились, но стали еще сильнее. Особенно громко они раздавались по ночам. Тогда от них казалось, содрогался весь дом. Мы девочки не спали по ночам, становилось жутко. Отец каждую ночь ставил домовому разные блюда, но с тех пор они оставались не тронутыми.

- Любопытно, но этот таинственный стук раздавался лишь тогда, когда хотя бы один человек из нашей семьи оставался в доме. Стоило только нам всем уйти, как наступала тишина, - рассказывала кухарка.

Жить в доме стало невозможно. Отец сломал дом. Продал его на дрова. Распродал скот, хозяйственный инвентарь. Мы купили жилье в центре города и пригласили нашего домового последовать за нами. Отец пошел работать на стройку, братья на завод. Старшая сестра стала работать учительницей. Средняя за братьями тоже поступила на завод, а я всю жизнь проработала медсестрой вместе с Граней. Так ведь дорогая, - обратилась она к бабушке.

Только много лет спустя осознали мы, что домовой спас нам жизнь. При коллективизации у нас бы отобрали все и могли сослать в Сибирь. Этот домовой достался моему отцу от своего отца. Все в нашей семье были трудолюбивы и сдержаны на язык, никогда не бранились, много читали. Братья прошли всю Отечественную войну, получили ранения и ордена и вернулись домой. Отец умер, когда ему было 103 года.

- Я слышала, Граня, что ваш дом тоже окружает какая-то тайна, - спросила Настасья Петровна мою бабушку.
- Бабушка, бабушка расскажи, - стал просить я.

- Тайны никакой нет. Основатель этого дома, мой прадед нарисовал этот дом. Да вы все видели картину в большой тёмной раме. Она висит на стене, над лестницей, ведущей на второй этаж. Раньше мало кто обращал на неё свое внимание. Дом на ней выглядит новым и очень красивым. Вот только когда делали камин и небольшой ремонт её поставили в гостиной. Тогда стало заметно, что одна часть дома яркая светлая, а другая тёмная. Словно туча бросила тень на вторую половину дома.
Картину реставрировали, но прошло совсем немного времени, и она снова потемнела.

Как-то перебирая старые фотографии, я обнаружила акварельный рисунок. Двое детей за столом делают уроки. У них за спиной стоит молоденькая учительница, под столом лежит пушистый кот светлой окраски. Я перевернула рисунок, а там полустертая надпись. 1812 год Аврора и Даниил пропали без вести.

Я вспомнила, что двое детей основателя дома Рукавишниковы Аврора и Даниил вместе с учительницей и котом внезапно исчезли. Поиски ни к чему не привели. Долго ещё всем детям запрещалось плавать в пруду и уходить в лес без лесничего. Потом много лет в этом доме никто не жил. Хозяева уехали в город. Только мой отец решил снова обосноваться в этом доме. Никаких других случаев в доме не происходило.

Егора клонит ко сну. По стеклам стучит осенний дождь. Слышно как дуб роняет свои желуди. Они стучат по крыше и по веранде. Кто-то приносит еще свечей в старых бронзовых подсвечниках.

Беседа продолжается. Теперь рассказывает дед:
- Как-то раз ещё мальчишкой отправился я с друзьями за малиной. После уборки сена, во второй половине дня мы обошли несколько малинников, набрали малины, полевых цветов и зашагали домой. Я решил заночевать у приятеля. Хозяйка накормила нас окрошкой, шанежками, напоила квасом.

Захватив подушки и одеяла, полезли по большой лестнице на сеновал. Там было много свежего сена. Пахло ромашкой, Иван-чаем, мятой, полынью. Мы улеглись, долго шептались. Сон первым сморил Никиту, а мне не спалось от дневных впечатлений, усталости и духоты. Уже восток окрасился розовой полосой, когда я задремал.

Сколько спал, не помню. Только проснулся я оттого, что кто-то бегал по сеновалу и вовсю смеялся, как бы играя в кошки-мышки. И это продолжалось довольно долго. Я лежал тихо и вот увидел хозяйского кота. За ним катился большой клубок шерсти с косолапыми ножками с головой и умными круглыми глазами.

Этот пушистик хватал кота за хвост. Коту, наверное, это очень нравилось, он подёргивал хвостом и как-то странно и звонко мурлыкал. Ещё долго были слышны разные шорохи, урчание кота и веселый смех. Потом все стихло, и я заснул основательно.

Утром хозяйка за чаем спросила меня, как мне спалось на новом месте. Я рассказал ей, кого видел перед рассветом.

- Так ты видел домового, - сказала хозяйка.
Я ответил, что видел.
- Спать тебе не давал кот Яшка и домовой. Они дружат. Вот и играли сегодня на сеновале. Я тоже раз только видела домового летом издалека с котом в огороде.

И она описала его.
- С Яшкой они не разлучные друзья, правда иногда дерутся. Тогда кот уходит в дом и долго и прячется, а зимой оба дома. Только домовой не показывается людям. В этот раз он подумал, что ты спишь, по-этому ты и увидел его.

Закипел самовар. В гостиную вошла девушка с подносом, сплетенным из ржаной соломы. Имя у девушки было очень интересное - Заряна. На подносе лежало хрустящее печенье. Она только что его испекла к вечернему чаю. Савва помог накрыть на стол.

В гостиной было много плетеных кресел и табуреток из лозы. Все разместились за двумя маленькими столиками так же сплетенными из лозы. По стеклам продолжали стекать струйки дождя. В камин подбросили ещё дров. Никому не хотелось уходить спать.

- Теперь я расскажу одну небольшую историю, - в разговор вступает Савва.
Если он смотрит на Заряну, у него на щеках вспыхивает румянец. Егору видно, что девушка нравится парню. Поэтому он, наверное, хочет, чтобы его слушали.


- Мне было шесть лет, - начинает Савва, - летом я гостил у бабушки.
Ещё до восхода солнца мы пошли с ней по землянику. Из дома вышли рано-рано, едва только тонкая розовая  ленточка восхода виднелась на горизонте.

Рассвет торжественно гасил звезды, открывая путь солнцу. Первые лучи дневного светила прорезали небосвод и серебрили край тонкой лодочки хрустального месяца. Над лугом стелились белые клочья тумана. Его таинственное молоко накрывало всё вокруг. Лишь острые верхушки елей, словно мачты кораблей неслышно плыли в белом море тумана.
 
За лугом был березняк с осинами, елями и редкими сосенками. Бузина перебралась на пригорок и заросла ежевикой, Иван-чаем и крапивой.

Мы спустились вниз в густой туман. Он холодил и мелкими каплями оседал на одежде, траве, кустах. Было зябко.
В низине весной рокотал ручей, гнал талый снег. Сейчас путь его обозначала намытая красная глина.

Было так тихо-тихо, что я боялся кашлянуть, чтобы не нарушить хрустально-хрупкую тишину. Под ногами шуршала живучая росистая трава. Воздух, свежий, как утро мира, тягуче наполнял лёгкие.

Иногда я низко пригибался, чтобы пролезть под пушистыми сосновыми лапами. С иголок на меня сыпалась студёная роса. Я вздрагивал и зябко ёжился. Бабушка вытирала росу платком и приговаривала, что от росы и от дождя дети растут большими и здоровыми.

Потом мы незаметно вышли из тумана, и вдруг навстречу из-за кромки леса плеснулось что-то яркое, радостное, заискрилось, заиграло в каждом листе, в каждой травинке сотнями бриллиантовых капель.

Из небесной сини, приветствуя это явление, раздались ликующие звуки. И на эту золотую зарю откликнулась, плеснулась песня птицы.  Птица стряхнула росу, искрящуюся на солнце сотнями разноцветных радуг, прямо над моей головой.

Моё сердце на миг замерло от восторга... 

Птица запела звонким чистым голосом, словно и не спала, словно ждала этого чарующего мига, словно всё это время была на чеку: тить-тить, ти-ти-ррр-ри!

- Что это бабушка, - спросил я шепотом.
- Это зорькина песня. Птичка зорька утро встречает, всех птиц об этом оповещает.

И, правда на голос зорьки - зорянки ответило несколько голосов и пошло, и пошло!
 
Со всех сторон: с неба, с земли, скустов и листьев, с берёз и елей на нас сыпалась сверкающая роса, и разливался многоголосый птичий хор. Голосов было много, один звонче другого, а вот песня зорянки слышалась яснее других.

- Зорька поёт! - на душе было радостно, как в светлый праздник пасхи, когда летит над землёй колокольный звон.

- Зорька поёт, значит, утро встает.
Зорька за собой солнце ведёт, - сказала бабушка, и мы спешили навстречу утру, и солнцу, и яркому летнему дню.

Нас провожали птичьи голоса. В росистой траве алели огоньки земляники. Я наклонился, взял одну, ещё мокрую от росы, и осторожно положил её в рот. Руки мои запахли лесом, травой и земляникой...

Савва умолк. Было так тихо, что Заряна подумала, все слушатели уснули. Она засмущалась и воскликнула:
- Савва! Ты так красиво рассказал про землянику и утро в росе, наверное, все забыли, что за окном осень и дождь. Мы окунулись в туман и росу, почувствовали запах леса и земляники и услышали зорькину песню.

- Меня зовут Заряна - встречающая утро.
Ещё долго молодежь пьет чай в гостиной с земляничным вареньем. Кто-то тихонько трогает струны гитары. За окном стучит мелкий осенний дождь.


Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2014/04/11/679