Одиночка

Галина Балабанова
Одиночка

 Два года прошло с тех пор, как я стал жить один, вернее не стал, а продолжил. Когда Вита ушла от меня, я понял, что всегда был одинок и нелюбим ни одной из своих многочисленных женщин.

Стена, которую я возводил всю жизнь, пытаясь оградить себя от стрессов и от ошибок, рухнула, и я, как в кино, увидел своё неприглядное будущее: одинокая старость, туго набитый кошелёк и пустота – вот результат моей правильной и чётко спланированной жизни.

 Неужели за этим я пришёл в этот мир? Конечно же, нет. Тогда почему со мной это произошло? Ведь я трудился всю жизнь, зарабатывал копеечку на безбедную старость, старался быть порядочным, честным, соответствовал социуму, не пил, не курил, занимался йогой и спортом... а оказался никому не нужным старым глупцом, скупым рыцарем, который копейки никому не ссудил, не потребовав чего-то взамен: от женщин – восхищения и любви, от детей – преклонения и благодарности, от друзей и родственников – уважения и почтения.

 В тот день, когда Вита ушла от меня, я не спал всю ночь. Горечь, обида, недосказанность, воспоминания, как вороны, кружили надо мной, не давая сомкнуть глаз. Я вскакивал с постели, сновал из комнаты в кухню, из кухни в ванную комнату и обратно. И так миллион раз. И только к утру, окончательно вымотавшись,  ненадолго заснул. Сон, который я увидел в то дождливое утро, стал отправной точкой моей новой жизни.

 Учитывая тот факт, что сны я не вижу более 20 лет, это было подобно разряду молнии в солнечный день. Вита не раз говорила мне, что отсутствие снов напрямую связано с медитацией. Якобы,  медитируя, я вытравил из себя всё, что только можно вытравить из человека: воспоминания, чувства, эмоции… то есть всё, из чего состоит жизнь. А мой метод по стиранию из жизни ненужных людей, который я разработал самостоятельно, она не просто не одобряла, а категорически не принимала, и я не понимал, почему. Ведь это так удобно стереть из памяти человека, который принес тебе боль. Всего несколько сеансов и ты свободен, как птица. Нет человека, нет проблем.

 В общем, рассуждения Виты насчет моего метода страшно злили меня, я обрывал её на полуслове, называл неблагодарной и дулся как мышь на крупу, не забывая напоминать, что этим самым способом не раз помогал ей выйти из депрессивного состояния.

 Правда, заставить Виту медитировать, применяя мою методику, было непросто. Она считала, что справляться с проблемами надо самостоятельно – через страдания и душевную боль, и что только так можно вынести уроки для будущей жизни. Ей было проще биться головой о стенку, чем пользоваться проверенным и безболезненным методом.

Я же считал, что истязать себя нерационально и глупо, и после долгих и настойчивых  разъяснений уговорил ее испробовать свой уникальный метод. Усадил на стул, завязал глаза, объяснил, что к чему, и как надо делать.

 Вита внимательно слушала меня, кивала головой и делала всё, как было положено. Но я видел, каких усилий ей стоило переломить себя, и в какой-то момент даже почувствовал протест, вырывающийся из её бунтарской души. Но эти мелочи меня не интересовали. Я победил! Глупец… Сломать женщину в трудный момент её жизни – какая большая заслуга! Но дело было сделано и я торжествовал.

После трёх сеансов Вита ожила и снова зачирикала птичкой. Правда «подсадить» её, а Вита именно так и говорила – подсадить, на свой безболезненный и действенный способ я так и не смог. Пару раз мы ещё проделывали такие эксперименты, но в итоге она категорически отказалась издеваться над собой и решала свои проблемы привычным для неё способом: читала, писала стихи, плакала и втихушку покуривала на балконе.
 
От привычки курить в квартире я её со временем отучил, хотя в начале наших отношений сам бегал в ларёк за сигаретами. Вот такой я хитрец. Не правда ли, созвучно со словом подлец? Да и курила Вита, честно говоря, понарошку, так сказать, не затягиваясь, а в последнее время делала мне это назло. Но я не хотел признавать этого. Никто не может делать мне что-то назло!

 Сейчас, когда я смотрю на нашу историю со стороны, могу честно сказать, что Вита, в отличие от меня, никогда не наезжала на меня без веской причины. Я же с садистским удовольствием подкалывал её, унижал, нарочно задевал за больное. Она не имела права быть сильнее меня! Я старше ее! Я опытней! Я мудрей! В конце концов, я – мужчина!

 Когда я погружался в медитативный транс и выходил из него, как выражалась Вита, с окаменевшим лицом и абсолютно чужим человеком, она смотрела на меня с такой жалостью, что мне хотелось разорвать её на куски. Я откровенно не понимал, что её не устраивает в моих утренних и вечерних сеансах, и злился, глядя в её кошачьи крапчатые глаза, под которыми чувствовал себя как под прицелом. И чтобы не быть расстрелянным, тоже «стрелял», стараясь попасть прямо в сердце. Но она была стойким солдатиком и никогда не умирала у меня на глазах. Она погибала вдали от меня и вдали от меня возрождалась.

– Ты боишься жизни, как четырнадцатилетний мальчишка, – в минуты откровений говорила она, и губы её тряслись от обиды. – Ну, скажи, почему? Кто тебя напугал?
Но я не хотел слушать её. Уходил в свою комнату, закрывался и медитировал с ещё большим энтузиазмом.

«Да кто она такая, чтобы учить меня?! Такого продуманного, безгрешного, мудрого! Вот опять завела свою песнь про день сурка. Не знаю я никакого сурка и знать не хочу!»

 Но Виту не так просто было переломить. Она продолжала бороться за наши отношения,  приобщала к современной культуре, знакомила с «новомодными» книгами и журналами, и  даже читала мне вслух. Я слушал её, но из вредности и экономии продолжал покупать единственную газету, которую читал уже больше двадцати лет, хотя с нетерпением ждал, когда она притащит в дом очередное творение современного автора, чтобы с пренебрежением швырнуть его на диван. «Ваш разрекламированный автор, может, чего-то и стоит, но классику ничем не заменишь. И вообще, всё хорошее я уже перечитал». 

 Вита делала вид, что не слышит меня, и с упорством осла продолжала гнуть свою линию. Я слушал ее и снисходительно улыбался. Незаметно чтение вслух вошло в привычку. Я позволял ей это делать и иногда даже сам просил почитать. Вита была счастлива. Что ж, на такую победу я, пожалуй, согласен. Женщин иногда надо поощрять.

 После того, как Вита ушла от меня, я понял, что жизнь моя пошла под откос и первый раз в жизни посмотрел на себя со стороны: глазами родственников, которых держал на расстоянии, опасаясь за свой драгоценный покой; возлюбленных, на которых смотрел как на обслугу; коллег по работе, с которыми общался только после сеансов медитации, дабы не быть изобличенным в собственной несостоятельности и не наложить перед ними в штаны.

 У меня было четыре жены – красивые, умные, образованные женщины. Самые лучшие и статусные. Других я не рассматривал и не выбирал. И все они ушли от меня – легко и без сожаления. Будто убежали из плена: с радостью, удовольствием и облегчением, радуясь тому, что наконец избавились от расчетливого сухаря. Сломя голову убегали они на вольные хлеба и при этом чуть ли не вопили от радости. Или, как говорила Вита, разбегались от меня как тараканы.

 Жаль, что я признаюсь себе в этом только сейчас, когда начинать заново поздно и нет ни сил, ни желания. Да и такую, как Вита, я уже не найду… и от этого становится больно и горько.

 Сейчас я это понимаю как никогда, но каждый день уговариваю себя, что ничего ещё не закончено и Вита вернётся ко мне. Перебесится и вернётся, как это бывало не раз.

Сколько раз она уходила от меня, хлопая дверью, рыдала, но проходило время, и она возвращалась – улыбчивая, любящая и каждый раз новая. Наверное, думала, что я изменился. Но я знал, что она придёт, и меняться не собирался. Становился ещё более надменным и сухим и с ещё большей жестокостью подминал её под себя. Глупец! Разве я не знал, что от сломанной ветки – только опавшие листья...

 С того дня прошло много месяцев, но я всё ещё надеюсь на чудо: на её непредсказуемый характер, отходчивое сердце и добрую душу.

 А впереди новый день – длинный, пустой и тоскливый. Какой же я идиот! Почему позволил ей уйти от меня? Почему не удержал? Не схватил за руку? Не закрыл дверь на ключ? Не вымолил прощения за свои немужские поступки?

 Если бы меня спросили, хотел бы я по-другому прожить свою жизнь, я бы сказал: «Конечно!» И было бы у меня как минимум двое детей, дом, цветущий сад, внуки и любимая женщина. И я бы с удовольствием старился вместе с ней, подавал ей стакан воды, холил, лелеял и слушал её веселую трескотню, а не сидел бы сычом на диване.
Но... оставим мечты в стороне и вернемся к тому дню, когда я увидел сон.

***

 Сон был цветным и таким осязаемым, что на какое-то мгновенье мне показалось, что это происходит со мной наяву.

 Итак, я – корабль, большой и красивый, из серого камня. Я плыву, разбивая носом льдины, и вижу на одной из них женщину. - Купите цветок своей женщине, - говорит она, протягивая мне розу.

 Я делаю вид, что не слышу ее. Зачем тратить деньги впустую? Мы во льдах, и роза тут же завянет.

Женщина исчезает из вида, а навстречу мне плывёт ледяной плот, на котором сидят несколько человек в рабочей одежде. Они протягивают мне игрушечный домик с надписью ДАЧА на крыше, будку с собакой, рыжего котёнка и маленькую девочку, на юбочке у которой написано «Внучка».

– Бери, недорого отдадим! – кричат они. – Ты же предлагал Вите построить дом!

 Я заглядываю в трюм, забитый деньгами, и представляю, как уменьшится его содержимое, если я всё это куплю.

– Всего три купюры! – подначивают строители. – Бери, а то ещё кому-нибудь отдадим!

 Я оглядываюсь на лодочку, в которой плывет Вита. Она проводит рукой по воде и делает вид, что её это не интересует. Во всяком случае, я так думаю, потому что мне удобно так думать.

– Да нам и так хорошо! – кричу я и облегчённо вздыхаю, радуясь тому, что удалось сохранить капитал.

 Мужик передает дом весёлому дядьке в панаме. Тот с радостью берет дом, внучку, котёнка и будку с собакой и под бравурную музыку уплывает за горизонт.

 Я издаю надрывный гудок и плыву дальше, царапая о льдины бока, но мне не больно, я ведь из камня.

 Навстречу мне плывёт маленькая, прозрачная льдинка. На ней лежит прелестная шубка,на которой написано:"Подарки любимым". Но меня это не касается. Мы с Витой договорились, что ни шуб, ни колец я ей не дарю. Цветы на день рождения и восьмое марта – пожалуйста, духи тоже, остальное – простите, я не Рокфеллер. Хотя денег в трюме хватило бы и на машину, и на домик, и на колечко, и на шубку, и на чёрный день осталось бы столько же. Но зачем тратиться зря? Меня и так всё устраивает.
 
 Правда, однажды Вита всё-таки вынудила меня поступиться своими принципами. Взяла и купила себе на день рождения колечко и попросила, чтобы я ей его подарил. Она, видите ли, захотела внимания. Колечко было недорогое, но меня это страшно взбесило. Разумеется, я вернул ей деньги, ровно три тысячи двести семьдесят пять рублей, ни больше, не меньше. Вот такой я щедрый и замечательный человек.

 Плыву дальше. Впереди айсберг. Я разворачиваюсь и натыкаюсь ещё на одну льдину. На ней лежит мой старший брат. В глазах тоска, щёки покрыты инеем. Он вытаскивает из-за пазухи телефон, набирает мой номер. Но я не могу взять трубку, у меня её  нет. Канат, зацепившись за айсберг, тянет меня назад. На канате написано: РАВНОДУШИЕ. Я понимаю, что эта надпись – призыв к моей совести. Ведь я никогда не беру в путешествие телефон, чтобы меня не тревожили и, ложась спать, тоже отключаю его. Зачем себя беспокоить?

 Лодочка, на которой плывет Вита, с грохотом бьётся о борт. Вита смотрит на меня полными отчаяния и ненависти глазами и протягивает мне мобильник: «Возьми, поговори с братом. Ему нужна твоя помощь».

– Ещё чего! – я резко разворачиваюсь и врезаюсь носом в огромную льдину. Лодочка накреняется... но я не хочу знать, что с ней произошло, потому что я всегда прав. Я каменный, я – корабль!

***

 Проснулся я в холодном поту, на полу. За окном шла обычная жизнь: пели птицы, звенели, перекликаясь, трамваи, и влюблённый парень пел под окном, неумело бренча на гитаре:

 Я тебя обратно не зову,
 Но уже как будто не живу.
 Умирает душа вечерами.
 Вспоминать труднее, чем забыть!
 А любить – не значит рядом быть.
 Вот и порвана нить между нами.

 С того дня, когда Вита ушла от меня, прошёл год. Вита так и не вернулась ко мне. Но я всё ещё жду и надеюсь, что она придёт, хотя делаю вид, что не жду. Перебираю старые фотографии, воспоминаю счастливые дни. Изредка встречаюсь с женщинами, но слов любви им не говорю, потому что все они принадлежат Вите – единственной женщине, которую я любил и продолжаю любить до сих пор.
 
«Эпилог?» 
 На самом деле, дорогие  читатели, все было совершенно не так, как представил нам автор в рассказе. И те мысли, которые он вложил в уста герою, всего лишь его фантазии. Ведь наш герой - классический эгоист. А эгоисты, как известно, не умеют ни любить, ни раскаиваться, ни сострадать, ни тем более испытывать чувство вины.

 А реальный финал был такой. Наш герой всеми путями пытался наладить отношения с Витой, но не для того, чтобы попросить прощения, а для того, чтобы нести ответный удар. "Непогрешимый" был так зол на "любимую", что был готов отгрызть собственную руку, лишь бы остаться в этой войне победителем.

 Инструментом для отмщения он выбрал молодую блондинку, которая должна была вызвать ревность у Виты. Но судьба и на этот раз отвернулась от нашего продумана. Блондинка оказалась опытной и быстро раскусила его гнилую натуру. Непогрешимый не ожидал такого поворота событий и впал в транс, но от мести не отказался. Вита, устав от его притязаний, включилась в предложенную игру, правда не в той роли, которую уготовил ей мститель, и в конечном итоге, одержала полную и безоговорочную победу.

Непогрешимый не мог смириться с очередным поражением и бросился на поиски новой жертвы, которую очень быстро нашел и так же быстро потерял, как и всех своих женщин.