На фотографии - мой папа, Виктор Васильевич Попович. Фотография сделана в 1928 году, в год моего рождения.
ГАЛЯ
Воскресный день. Мы завтракаем в столовой всей семьей. Мне четыре года. Я сижу на книгах: высокого стула, как и новой кровати, мне не купили. Книги по русскому и всемирному искусству, но сижу я на них не из-за содержания, а из-за толщины. Сначала посидеть, а потом посмотреть картинки. Папа сообщает, что Леня женится. Его будущая жена живет в Москве, зовут её Галя. Я сижу, молчу, а беззвучные слезы скатываются по щекам. Взрослые удивлены, допытываются, в чём дело. Я сама не знаю в чём, но объясняю, что испугалась, что Леня уедет в Москву.
Опять все вместе сидим за столом, уже с Галей. Первое знакомство. Галя достает салфетку с надписью «Жорж Борман». Салфетка белая, камчатная. До бумажных салфеток ещё жить полвека. Я разворачиваю. Там кекс, и то хорошо, но это не всё. Мне дают нож для фруктов, эти ножи небольшие и тупые. Я разрезаю кекс, в кексе запечена свинка из белого мрамора. Я с ней долго не расстаюсь. По-прежнему я много времени провожу с Леней и Галей и всей семьей.
ПАПА
Интерес ко мне у папы возрастал с годами и всё креп и креп. Общие дела перед праздниками, которые мы все любили. Снимали и мыли люстры – две старинные хрустальные и абажур на цепях из русской бронзы, бронзу чистили, а шелковую тряпку меняли. Чистили рамы и холст картин. Картины все «русской» школы. Картины покупались под руководством Грабаря, у которого в студенческие годы папа подрабатывал. Помню «Стога сена» Левитана. Ещё «Малоросскую девушку» Поленова – портрет девушки в голубом платье с высокой прической на фоне цветущих подсолнухов. «Женщина в цилиндре» Бенуа и другие. Все картины пропали в блокаду.
Папа идет к Удаленковым по своим делам, меня берет с собой. Этого предвидеть я никак не могла, что их квартира находится на первом этаже Мраморного дворца. Квартира абсолютно пустая. Пьем чай из обыкновенных чашек, на столе, покрытом клеенкой. Высокие потолки. Окна до потолка… и в окне в правом углу весь проем занимает грот, на уступах которого размещены горшки с зелеными растениями, рядом стоит стремянка для возможности ухода за растениями. В такой дворец можно было бы поставить любые скульптуры и повесить любые картины, но ничего не было.
Папа:
«Ненаселенные здания быстрее разрушаются».
Удаленков вместе с Грабарем занимался национализацией культурных ценностей. Он переживал за каждый камень, который разрушался в Ленинграде. Жену его звали Конкордия. Сам Удаленков учился с папой на одном курсе и тоже был инженером-архитектором.
МУЗЕИ
Посещение музеев не сопровождается объяснениями – сама смотри. Я счастлива, что меня взяли. Потом я начинаю использовать имеющиеся в доме карандаши, кисти, краски. Идем с папой в Эрмитаж к его любимым «голландцам» и «фламандцам». Идем на Мойку в Музей минерологи. Музей размещается в «Фонтанном доме». Больше рассматриваем залы. Но есть и очень красивые камни.
Папа:
«После музеев идем в «Норд»
В кафе «Норд» на стенах и на столиках везде белые медведи, как на фантиках конфет «Мишка на севере». Здесь папа неизменно мне заказывает «Суфле-сюрприз»: мороженое, запеченное между бисквитом и безе, сюрпризы всегда разные фрукты или ягоды. Суфле приносят на металлической тарелке, с четырех сторон поджигают сахар, смоченный в спирте, чтобы запечь безе. Однажды мы приходим и не находим в меню «суфле». Оказывается, его заменили словом «омлет», считая, что так будет по-русски.
ИСКУССТВО
Папа и мама любили разное. Папа никогда не ходил в музыкальные театры, а мама была первой красавицей класса, пела и танцевала. Папа был крупный, в гимназии занимался гимнастикой, но не танцами. Мама огорчалась, что он не умел и не хотел учиться танцевать, говорила, что медведь ему на ухо наступил.
ШУБА
Меня устраивало мое зимнее пальто, но не бабушку.
«Дитятю не одевают»
Папа тут же купил в комиссионном старый беличий жакет, и старая скорнячиха собрала мне шубу до пяток и еще на ватине. Мама вывела меня в этой шубе в магазин, а кругом трамвайные линии. При переходе линии я споткнулась на рельсах и рухнула поперек линии. Шуба меня сковала. Кондукторша звонила без перерыва. Мама громко обвиняла меня в моем «косолапом происхождении». Нас спас милиционер, он выволок меня с линии, схватив за воротник.
РУСЛАН И ЛЮДМИЛА
Первое посещение Мариинского театра было неудачным. Мне четыре года, платье красивое, но у всех девочек банты, только у меня нет. Сидим мы по контрамарке в Царской ложе. Спектакль опера «Руслан и Людмила». Ошибкой было, что никто мне не прочел перед спектаклем Пушкина… Я очень переживала, не понимая всех событий, громко спрашивала, и нас вывели.
МАШИНЫ
Первая машина фирмы «Коль».
Папа говорил:
«Подарок брату Ники от брата Вили».
У машины огромный кузов и узенький мотор, рессоры сбоку, как у старинной кареты.
Машина имеет четыре скорости, перевод скоростей осуществляется рычагом, расположенном поверх руля, заводится ручкой спереди и только ручкой. Машина глохнет, в основном, на перекрестках. Выходит шофер – пожилой Яша, с ручкой. Подходит милиционер. Если Яше не удается завести машину с трех крутков, выходит папа. Папа крутит, все дрожит, завели, покатили. Но есть в Ленинграде и другие машины – такси «Линкольн», длинные, черные, на капоте гончая.
Папа:
«Прокатимся!»
Ну, конечно же, прокатимся. И обязательно по набережным Невы. Ход мягкий, в сидении утопаешь. Машина взлетает на горбатых мостиках через впадающие в Неву каналы.
После «Коля» была более компактная машина иностранной марки: черная, с никелированной дамой на капоте с распущенными волосами, без ног. Таких деревянных устанавливали на носах кораблей. Следующей машиной был «Газик», везде проходимый железный конь.
Перед самой войной папа получил «Эмку» с выставки достижений народного хозяйства, она была окрашена серебристой краской. Все машины тогда были черными, и папу без конца штрафовали милиционеры. Эта машина впоследствии прошла всю войну, но это уже другая история.
Посещение музейных пригородов Ленинграда в нашей семье занимало большое место и не только летом, но и зимой. Машина не отапливалась, найти какое-нибудь пропитание было трудно, но зато мы видели Петергофский дворец в снегу.
Загадочные слова «под крестом» и «под гербом» становятся понятными, длинный фасад с одной стороны завершается пятиглавой церковью, а с другой стороны корпусом «под гербом».
Папа:
«Поищем пропитания».
Кругом ни огня, ни души. Выезжаем на шоссе по направлению к городу. У дороги мелькнул огонек. Столовая. После долгих переговоров нам приносят жидкую яичницу, размазанную по тарелкам с надписью «нарпит» и горячий чай со вчерашней заваркой.
СТАРЫЕ КВАРТИРЫ
Мамина сестра живет в бывшем «доходном доме», где сдавались не целиком квартиры, а комнаты. У тети большая комната с окнами на улицу. Все стены увешаны ее портретами: она балерина. Она актриса драматического театра. Она просто красавица. Самое интересное в ее комнате – это сундук с гербом российских императоров, купленный на распродаже, в нем шелковые тряпки, тюль, бисер. Искусственный жемчуг. Детям разрешают забираться в сундук, и мы там сидим часами. На детских праздниках у меня самые красивые костюмы. Тетка меня любит, сама выбирает, что подойдет для костюма. Мама красит материал в нужный цвет. Бабушка шьет и вышивает бисером.
Папа:
«Идем к балерине Ивановой»
Передняя тесная. В комнату ведут ступеньки вниз. И сразу портрет во весь рост, ее выносят на блюде, это балет «Египетские ночи», она, конечно, Клеопатра. Иванова рассказывает, что она из династии балерин и в роду ее были итальянки. Ее муж работает с моим папой, она его зовет «Шурилка» и жалуется «Он не дает мне кушать после спектакля».
Наш дом. Над нашей квартирой живет семья Ерохиных, Ерохин – «красный профессор», его жену все зовут « профессорша» – немного насмешливо из-за ее хозяйственных способностей. Я без всяких препятствий могу ходить к ним играть с их детьми, а играть есть с чем. Квартира Ерохиных «деленная», она отделена от самой нарядной квартиры в доме, которая имеет большой зал со светлым паркетом с рисунком. Ерохиным досталась господская спальня со старинным огромным умывальником из белого мрамора с большим зеркалом и блестящими металлическими тазиками. К водопроводу он не подключен. Ну и замечательно. Принести воду с кухни: влить, потом вылить… Кроме того, умывальник имел много ящиков, в которые можно было положить, а потом вынуть… «Профессорша» целый день ходила в халате, и на нас никакого внимания не обращала внимания.
По черной лестнице я возвращалась домой.
Бабушка:
«Кормили? Ну, конечно, нет».
В нашем доме моих гостей кормили. Бабушка заказала мне в Туле маленький самовар. Папа купил сервиз из небольших чашек разного цвета в горошек. В самовар наливали какао, и мои гости пили за маленьким столиком.
На праздники специально никого не приглашали, но я могла привести со двора сколько угодно народа.
Когда мы въехали в наш дом, ему уже было сто лет. Но у нас была настоящая ванная комната, с круглой колонкой. Топили один раз в неделю и все мылись.
Иногда нас приглашали в гости, где у каждого члена семьи было свое определенное место, во главе стола сидел хозяин. Стол покрыт хрустящей белой скатертью, суп в суповой вазе. На стенах темные картины как в Эрмитаже.
Папа говорил:
«Смотри на уходящую культуру».
Трест, где папа работает, находится на канале Грибоедова. Мы идем в комиссионный покупать мебель для его кабинета. Комиссионные переполнены превосходной мебелью, но не для современной жизни. Папа редкий покупатель. Выбирает гарнитур с огромным письменным столом и круглым столом для заседаний.
ДАЧА
Большое, очень глубокое озеро по-фински – Хипиярве. Наш поселок состоит из трех дач, расположенных на высоком холме над озером. Это место нашла жена Николая Алексеевича, управляющего строительным трестом, где работал папа.
По другую сторону озера финская деревня Хитолово и железная дорога. На машине можно приехать по гатевой дороге, проложенной через болото.
Машина «Коль» вмещает трех высоких и объемных мужчин, они сидят на заднем сидении. Наружные рессоры под их весом прогибаются. Рессоры у машины как в каретах – снаружи. Погружают «невесомых» маму и меня и поехали, по городу, по шоссе, по грунтовой дороге и въезжаем на гатевую. Кругом болото с коричневой водой, чахлые деревья, в основном ольха. Машину покачивает – поперечные бревна уходят вглубь под тяжестью машины.
Наши три дома стоят далеко друг от друга. Где можно было поставить, там и закладывали фундамент. Кругом вода и большие валуны. Наши дачи одинаковые, построенные по одному проекту. Проект делал Леня, а строили рабочие, которых нанимал папа.
Дома двухэтажные с балкончиками и террасами, обшиты вагонкой, крыша серебристая – покрыта дранкой. Дача имеет два входа – через террасу и через кухню, санузел помещен в доме. Около дома – ледник. Справа от нашего дома лестница из восьмидесяти ступеней ведет к причалу, у мостков лодка на двенадцать человек. Гостей, приехавших из города, нужно было перевезти через озеро.
Кричали:
«Лодку, лодку».
Наш дом был ближе всего к причалу и гости, в основном, были к нам. Мы с мамой бежали по лестнице, иногда под дождем, чтобы встретить дорогих гостей.
С правой стороны находился и наш «пляж». Спуск в воду был пологий и не сразу глубоко, как в других местах озера. Купались в любую погоду: холодно, не холодно, дождь, не дождь. И нужно было иметь громкий голос и крепкие нервы, чтобы выгнать меня из воды.
Когда приезжает Леня, то мужчины или встают в пять часов утра и неводом ловят рыбу, или плавают на лодке по озеру и прыгают из лодки в воду.
Папа:
«Поедешь с нами?»
Я не верю своим ушам. На ходу надеваю сарафан. Солнце светит. Мы на середине озера. Я сижу на носу в красных трусиках с карманом спереди. Красота.
Папа:
«Свалишься в воду, слезь с носа.»
Я начинаю спорить.
«Ах так!»
Леня выпрыгивает из лодки. Папа хватает меня поперек живота и вниз головой бросает в воду. Вода выталкивает меня на поверхность. Леня подхватывает. С этого момента я научилась плавать.
Наше озеро не единственное, оно входит в цепь озер, видно когда-то были протоки между озерами, но сейчас их нет, поэтому у нас водится только три сорта рыбы: плотва, окунь и щуки. В рыбный день все заняты. Мужчины закидывают бредень и вытаскивают рыбу, сортируют, складывают в ведра и поднимают вверх. Улов считается по количеству пойманных щук. Перед дачей из кирпичей складывают печь. Женщины чистят рыбу. Всем процессом приготовления рыбы руководит Ханна, жена шофера Яши. Щук Ханна готовит целиком: фарширует. Из остатков делают фрикадельки. Папа заведует ухой – делают «тройную уху» – три раза запускают в тряпочках новую рыбу. И вот все готово. Ставят столы и скамейки, все рассаживаются.
«Ханна. Садитесь за стол, хватит суетиться».
Мужчины выпивают за здоровье поварихи. Она сияет.
Еще одно коллективное мероприятие – мой день рождения. С утра мне дарят подарки, в основном книги, замечательные книги для детей: трехтомник Пушкина, Гоголя, Лермонтова и т.д. дети празднуют отдельно от взрослых. Нам дают по глубокой тарелке не супа, не ухи, а полную тарелку домашнего мороженного, с крупными ягодами клубники. Откуда взяли?
На нашем участке растет малина и желтая и красная. На более сухой части полуострова – черника, брусника, на болоте – морошка. В августе начинаем делать заготовки на зиму. Из черники варим варенье и раскладываем по банкам. Бруснику складываем в большие белые корзины из щепы, каждой корзине должно быть 16 кг. Малинник у самого дома – ешь сколько влезет. Около «пляжа» есть участок, где растет высокая трава и полевые цветы – цикорий, иван-чай, медуница. Свой дом украшаем букетами.
В будние дни, когда на дачах только женщины, дети и две собаки – лайки Чичка и Лиска, переправляемся на лодке на другую сторону озера и идем в деревню Хитолово. У финнов нет лодок, продают только яички, по-фински – «муни». Нас всегда сопровождает Чичка. Лиску, как щенка, не берут. Но однажды случилось непредвиденное. При очередной переправе, Чичка первая заскочила в лодку. Мы отъехали от причала, а Лиска скулила и металась по берегу и вдруг она кинулась в воду. Все замерли. Лиска ушла под воду, выплыла, опять ушла под воду - выплыла и поплыла уверенно по-собачьи. Доплыла до лодки, вскочила в самую середину и начала отряхиваться, обдавая всех водой.
Дача была у нас только три года. В 36 году началась очередная кампания по разделу имущества. На папу и Николая Алексеевича нарисовали карикатуру в газете: как они оба пьют чай, а сзади стоит человек с бревном. Папа и Николай Алексеевич все сразу поняли и отписали свои дачи тресту. Дачи достались рабочим.
(продолжение следует)