Я получаю каверзный ответ,
Не задавая нужного вопроса….
Вл. Высоцкий
Дважды два – четыре (это ль всем известно в целом мире?)
Каждый, кто когда-нибудь решал математические задачи, обычно сверял свои результаты с ответами в конце учебника. Задача решена правильно – полученное значение совпадает. Не совпадает – ищи ошибку. Изредка, правда, бывали случаи, когда задача решена правильно, но ответ указан не тот. Обычно, это была опечатка и если ученик или студент настаивал на своей правоте, то это особенно ценилось преподавателем. Иногда такое поведение становилось даже мерилом знания математики, потому как был простой способ «решить» задачу – подогнать под ответ.
Данная работа не является ни доказательством «учителю» своей правоты, ни подгонкой результата, тем более что и «ответа» в конце учебника, как оказалось, не имеется. Но это явная гуманитарная за-дача, которая либо имеет, либо не имеет решения. И в математике случалось подобное. Скажем, ко-гда в процессе решения нужно было извлечь квадратный корень из отрицательного числа. Обычно тогда говорилось, что данное уравнение или задача не имеет действительных корней или решений. Но здесь явно не тот случай, и ответа нет по другой причине. Ведь кто-то же пасквиль и «Гавриилиа-ду» написал? Поэтому ответа не получается лишь по причине нашего невежества: нет формул, по ко-торым мы можем что-либо вычислить. Но для чего тогда нужно применять математику, а не исполь-зовать только лишь гуманитарные методы? И вообще, как-то же находят ответы литературоведы или лингвисты в своих задачах и почему за это должны браться посторонние, по их мнению: они же не стремятся решать по-своему задачи математики. К примеру, имеется бассейн с водой или река, по которой плывет корабль. И ведь тоже можно спросить: а почему вы считаете, что вода должна течь по трубе – вдруг она прохудилась, или вообще в бассейн забыли налить воду, а река пересохла или обмелела, так что корабль никуда и никогда не доплывет…?
Если исходить из того, что в основе всего может лежать демагогия, то, действительно, каждый дол-жен заниматься своим делом. Но ведь и у математиков и представителей технических специальных может появиться справедливый вопрос насчет того: кто, что и когда написал или не написал? Как и что было в прошлом на самом деле, и они имеют полное право усомниться в объяснениях тех, кто даже не может решить элементарную задачу и начинает вешать лапшу, пытаясь скрыть свое матема-тическое и логическое невежество? А в том, что для решения вполне конкретной задачи – определе-ния причин гибели А.С. Пушкина во многом используется отнюдь не логика, а чистой воды демаго-гия, стало понятно автору этих строк после общения с Т.Щербаковой и Е.Н. Егоровой.
Щербакова, к примеру, по поводу определения того, кто написал «Гавриилиаду» («Г») заявила, что эта задача никогда не будет решена: «Но, углубляясь в них, все же понимаешь: тайны авторства "Гавриилиады", как и тайна пресловутого "диплома" едва ли будут раскрыты…». Но если лишь эти элементарные факты нельзя прояснить, то, как тогда можно надеяться на правильность нахождения причин гибели самого поэта, что является уже гораздо более сложной задачей? И если не существует подлинных писем и материалов, из которых становится ясно: что сказал Пушкин царю или кого тот мог подозревать в написании этой поэмы, то не являются ли все эти рассуждения чистой воды до-мыслами и гаданиями на кофейной гуще?
Щербакова скептически относиться к исследованию ритмики и значений АИ, которые несут в себе именно независимый ни от чьего мнения характер литературного произведения и считает, по-видимому, что смелое и необычное предположение не может быть ложным или ошибочным.
Перечислим основные постулаты, что лежат в основе работы Татьяны Щербаковой.
1. Пушкин вроде бы не написал «Г». Ее мог написать кто-то другой, но «это никогда не будет никем угадано». Но почему-то после расследования данного факта специальной комиссией и самим царем, Толстые и Горчаковы возненавидели именно Пушкина. (В чем виноват А.С., если он не писал «Г», да еще и перед Толстыми с Горчаковым? - А если бы он признался, то они бы его «возлюбили»?).
2. Никаких свидетельств, что Пушкин признался царю в авторстве - нет. Но Толстой составил отчет по делу, где Пушкин будто бы признался: «Хотя затем была сделана грязная спекуляция зятем Тол-стого, состряпавшего поддельное письмо о показаниях Пушкина царю»…. «Он это написал - это ЕГО записка с изложением письменного ответа Пушкина царю. И она до сих пор есть в архиве. Но Николай вроде бы порвал эту записку Пушкина и сказал, что мертвых к ответу призывать не следу-ет. Мертвым к тому времени был князь Горчаков. Почему зять Толстого был заинтересован в ав-торстве Пушкина, а не Горчакова? Потому что Толстые и Горчаковы были ближайшими родст-венниками, и дело могло принять дурной оборот против них. Толстые просто озверели против Пуш-кина после этой истории. Лев Толстой, чья бабушка была Горчакова, ненавидел Пушкина и не скры-вал этого. Вы представьте только: мать, дочь Горчаковой, рожала Льва Толстого в страшных му-ках именно в то время, когда шло следствие по авторству Гавриилиады». И этот документ вроде бы есть. Но его будто бы порвал царь, т.е. его на самом деле нет? Напоминаем и о письме, якобы Пуш-кина, о котором сообщено в энциклопедии, и которое было будто бы украдено кем-то, но увиденное до этого Ходасевичем.
3. Расследование началось в 1828 году, т.е. спустя три года после восстания Декабристов, а поэма была якобы написана Пушкиным (или не написана) то ли в 1821, то ли 1817 году. Пушкин очень бо-ялся расследования, потому как его могли за это повесить, и об этом явно свидетельствует то, что он написал Е.Н. Ушаковой в ее альбом:
«В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен,—
Вы ж вздохнете ль обо мне.
Если буду я повешен?»
16 мая 1827
Таким образом, Пушкин за год до начала следствия, уже боялся, что его могут повесить за «Г», кото-рую он не писал: «Да, Пушкин был смертельно напуган, в связи с чем и написал это стихотворение. Да, Гавриилиада попала к нему в лицее, где вместе с ним учился Александр Горчаков, родственник князя, поэта-клерикала. Он тоже писал стихи, как и Кюхельбекер, как и все, кто учился вместе с Пушкиным».
4. Определить, кто написал «Г», по мнению Щербаковой еще и трудно по той причине, что у всех по-этов той поры, обучавшихся в лицее, был один учитель – Н.Ф. Кошанский, который настолько хоро-шо преподавал поэтику, что отличить одного ученика от другого было практически невозможно: «И еще раз о Кошанском. Обучаясь у него, можно было стать и ранним Пушкиным, и поздним Кюхель-бекером. Все лицеисты обязаны были писать стихи. И пятистопным ямбом - в первую очередь. Это входило в программу обучения». Т.е. Пушкина можно было спутать с кем-то другим!
5. Вначале, читая Щербакову, можно было понять, что она имеет в виду Александра Горчакова - бу-дущего дипломата, а исследования проводились мною и Е.Н. Егоровой в отношении Дмитрия Горча-кова, поэта и родственника Горчакова – лицеиста, которого, кстати, Кошанский не обучал поэзии, т.к. Дмитрий в лицее не учился. Об этом было сообщено Щербаковой, и она неожиданно именно в нем признал автора «Г», т.е. «неразрешимая загадка» внезапно разрешилась. И попутно ею было сообще-но еще несколько любопытных фактов. Вот этот пост полностью:
«Прочитала. Признаюсь - впервые. Ну что сказать - один к одному - "Гавриилиада". То есть, тема, стиль, приемы художественные, использование образов священных животных. Удивляюсь до край-ности - о чем там было спорить? И тени сомнения у меня нет по поводу авторства князя Горчако-ва. Недаром так метались Горчаковы и Толстые. А что касается технических приемов измерения размера, то это не показатель. У любого автора есть самые разные размеры, ритмы, рифмы, ко-торые зачастую вообще не совпадают. Кстати, после смерти Пушкина столько было приписано ему стихотворений, что и сегодня споры идут. Даже по поводу сказки о попе. Ведь Жуковский ее опубликовал после смерти Пушкина. Через шесть лет, кажется. Кто подтвердит авторство? Так и осталось за Пушкиным. А "Конек-горбунок" Ершовский - один к одному - Пушкин. А все-таки чис-лится за Ершовым. Слепушкину Пушкин еще помогал, там тоже можно найти что-то. В общем-то, дело даже не в точном авторстве, поскольку поэму, ходившую в списках много лет, могли пра-вить и переписывать. Дело в том, какой исторический оборот это приняло в связи со следствием. И какие были последствия. на мой взгляд, для Пушкина они были просто катастрофическими. Ведь и Бобринские были близкие родня Горчаковым. И Софи Бобринская активно участвовала в травле по-эта незадолго до его смерти. Вот в чем дело-то».
Читая вначале работу Т.Щербаковой, а затем ее отклики на мои замечания, неожиданно почувствовал себя зрителем в театре, где на сцене шло представление из эпохи 19 века. Из партера я любовался да-мами в нарядах с криналинами, мужчин в смокингах, цилиндрах, с тростями, слушал изящные диа-логи. Потом заглянул за кулисы и увидал некрашеные листы фанеры, концы тряпок, что обтягивали декорации, полураздетых актеров, которые тайком покуривали или даже пили горькую, смеясь, они делали неприличные жесты и манили меня пальцем поучаствовать в представлении. Видимо, неод-нократно услышанная фамилия - Толстой, было причиной того, что в голове неумолимо крутилось: «Все смешалось в доме Облонских…».
Как спасение воспринял ответ на свой пост от Е.Н. Егоровой. Но и оттуда пришли неутешительные вести. Елена Николаевна настолько заинтересовалась данным вопросом, что стала исследовать рит-мику и других пушкинских произведений: «Домик в Коломне», «Кавказский пленник», «Сказка о по-пе…», «Братья-разбойники». В результате, я почувствовал себя тем самым незадачливым учеником, допустившим оплошность в вычислениях. Ритмика «Братьев разбойников» (что б им пусто было!) напрочь разрушила стройную теорию факторов и инвариантов, доказывающих, по моему мнению, непричастность Пушкина к написанию «Гавриилиады». Со слабой надеждой я взялся за расчеты и был сражен окончательно: ее Ф(И,В) почти сравнялись с этими нехорошими «Братьями…». Приговор Е.Н. Егоровой был следующий:
«И ещё думаю, что Пушкин на досуге в Кишинёве, сидя под арестом у Инзова, как раз и причёсывал коллективное сочинение, чтобы было менее корявым и тяжеловесным. Если Вяземский в основном писал поначалу, так у него основа ритма весьма прихрамывала (только 8 процентов строк со всеми 5 ударениями - это колченогий ритм). Пушкин дело поправил и вышло терпимо - 16% всё-таки. А у Пушкина со всеми ударениями в 4-стопном ямбе и хорее тоже около 23-26% строк, на редкость стабильно. Переписал и Вяземскому передал с кем-то (не с почтой, конечно). Как дело о Гавриилиде открыли, так П.А. забеспокоился, написал в имение, чтоб нашли и уничтожили список. А до того, в начале 1820-х, поди читал знакомым на потеху и переписывать давал. Светские мужики вообще-то в большинстве развратники были».
И хотя страшного ничего не произошло: авторство только А.С. Пушкина все равно не подтвержда-лось, но, расстроенный, я чуть было не последовал призывам полупьяных актеров на сцене за кули-сами – поучаствовать в их «представлении».
Выручил все тот же Пушкин. Причем тот, с которого почти всегда начинается знакомство в младших классах. Нет, конечно, знакомство начинается еще раньше со сказок, да еще и с замечательными кар-тинками. «Царь Салтан», «Руслан и Людмила», ученый кот на цепи приходят, как правило, рано, а в школе учат наизусть: «Румяной зарею покрылся восток, В селе за рекою потух огонек…». Любовь к Пушкину оказалась настолько сильной, что случайно в одной из толстых книг уже без всяких карти-нок было найдено продолжение к «Румяной заре». Память была очень хорошей, стишок был запом-нен полностью, за что я жестоко поплатился. Старшие балбесы, которые до тех пор не слишком-то почитали Пушкина, воспылали любовью к нему настолько, что частенько, поймав меня, заставляли в укромном месте стишок декламировать полностью, в отличие от нашей доброй первой учительни-цы, которой было достаточно нескольких строк про начало дня вослед за появившимся солнцем. Су-дя по жадным глазам старшеклассников, гений Пушкина ими был признан безоговорочно. Сейчас, конечно, все забылось, что это очень странно, потому как прочие стихи А.С. врезались на всю жизнь, и только «…что скрыто до время у всех милых дам, за что из Эдема, был изгнан Адам…» сидели в сознании намертво.
Нужно заметить, что гораздо позже это стихотворение еще раз был прочитано в Полотняном Заводе, куда мы с небольшой компанией ездили осмотреть очередное географическое место, связанное с Пушкиным. Из беседки, именуемой «Пушкинской», открывался вид на пологую долину реки Сухо-древ, и на горизонте действительно было расположено небольшое селение, в котором и впрямь то за-горался, то гас маленький огонек. Рядом с беседкой стоял фанерный щит, с упомянутым стишком, и это нужно было понимать так, что именно в данном месте и были написаны всем известные строки. Прочитать продолжение своим попутчикам по поводу Адама и Эдема я не решился, т.к. многое уже было подзабыто, но именно тогда мне показалось подозрительной такая литературно-географическая привязка, подтвержденная лишь далекой деревней на горизонте да электрическим фонарем на ее улице. И вот теперь, призвав ресурс Интернета, я решил этот стишок прочитать еще раз, чтобы убе-диться и в развратности «светских мужиков» и самого Александра Сергеевича или же, наоборот, в его полной непричастности к данному предположению.
Оказалось, что стишок этот именуется «Вишня», и некоторые исследователи убеждены, что Пушкин к нему не имеет отношение. Еще стало известно, что будто бы он был написан в 1815 году, когда А.С. было 16 лет, а посетил он Полотняный Завод в 1830 и 1836 году. Так что фанерный щит со стишком оказался на поверку полной туфтой, хотя в беседке посреди парка, что ныне превратился почти в лес, поэт возможно и побывал. Еще оказалось, что стишок этот «подправил» в 1857 году не-кий Л.Н. Модзалевский, и с тех пор он стал печататься в детских хрестоматиях как пушкинский.
Кроме того, я воспользовался советом Щербаковой – не применять математику и прочие негумани-тарные теории, а просто взять и прочитать эту самую «Вишню». Оказалось, что если бы А.С. написал эти стишки, то он должен был наблюдать идиллическую картину России начала 19 века. С пастуш-кАми и пастУшками, пасущимися вместе с кудрявыми барашками на изумрудных лужках. У пастУ-шек имелись корсеты и фартучки, а лужки были обрамлены зарослями сортовой вишни, на которых пастУшкам, спешащим на рынок, можно было нет-нет, да и полакомиться отборной ягодой. Ну, и иногда повиснув на сучке, привлечь внимание юного пастушкА для развития сюжета, что не реши-лись печатать в детских хрестоматиях. Обрадовавшись, что ничего теперь не нужно считать и пере-считывать, а можно лишь небрежно скользить взором по строчкам, якобы рожденных Пушкиным, решил расширить область «научного» исследования. Для этого положил рядом «Гавриилиаду», «Вишню» и еще одну поэму, которую многие приписывают Пушкину – «Царь Никита», потому как эти все поэтические творения имеют одну очень похожую тему. Как бы это более правильно выра-зиться? Про Эдем и Адама. - Во! Тщательно прочитав все упомянутое, понял, что нужно срочно воз-вращаться в математику, ибо нависла угроза переориентации. - В смысле, безвозвратного ухода в гуманитарию. Такая «наука» могла напрочь отбить охоту возиться со всякой цифирью (что б ей пусто было!). Но, по-видимому, права пословица: «Горбатого могила исправит». Посему вернемся к своим «баранам», вернее «козлам», т.е. начнем считать, анализировать и постараемся понять, а что же про-исходит с факторами у одного и того же автора, в частности у А.С. Пушкина.
Ранее уже говорилось, что Ф(И) можно считать фактором «восторженности». Когда поэт или писа-тель начинает о чем-либо вдохновенно писать, то количество «И» у него непроизвольно повышается. Скорее всего, в общей эпюре факторов следует выделять отдельные статичные факторы, и некоторые динамичные. Т.е. те, что очень зависят от риторики и, следовательно, от темы повествования. Безус-ловно, все это требует тщательного и более расширенного исследования, но и полученные результа-ты позволяют делать вполне определенные выводы. Скорее всего именно этим объясняется такое увеличение Ф(И) у А.С.Пушкина. Причем, это не только наблюдается в его ранних произведениях, где всегда присутствует повышенная восторженность, но уже и в зрелых поэмах и стихах.
Возьмем три известных стихотворения, написанные уже зрелым автором: «Бесы», «Зимнее утро» и «Памятник». Предварительно попробуем их описать именно с этой точки зрения. Первое – это впе-чатления автора, слушающего ночью звуки непогоды и картина образов, что рождаются в его созна-нии. Здесь «восторженность» должна полностью отсутствовать. Во втором – уже совсем другое дело. Это раннее утро, солнце, блистающий снег. Отрадная и радостная картина. Как можно не восторгать-ся такими видами? И в «Памятнике» тоже должен быть проявиться пафос. Поэт в нем смело заявляет о своем великом предназначении. Посмотрим, как это выглядит математически. Причем, не будем вычислять всю линейку факторов, ограничимся лишь тремя основными: Ф(И); Ф(В); Ф(НЕ).
П / Ф % Ф(И) Ф(В) Ф(НЕ) N слов
«Бесы» 0,9 (2) 3,3 (7) 0,5 (1) 211
«Зимнее утро» 5,0 (6) 1,7 (2) 0,8 (1) 121
«Памятник» 8,9 (11) 3,3 (4) 4,1 (5) 123
Полагаю, для тех, кто разобрался с понятием «Фактор» здесь все ясно. В «Бесах» очень низкий Ф(И), а Ф(В) – обычный, пушкинский, так же как и Ф(НЕ). В «Зимнем утре» восторженность бьет через край и поэтому резко повышается Ф(И). Это происходит совершенно естественно, так как автора пе-реполняют чувства при виде чудесной природы. Понижение Ф(В) здесь, скорее всего, нужно объяс-нить просто малым объемом текста – всего 121 слово, здесь каждое «В» сильно влияет на результат. Пушкин просто «не успел» выйти на свой обычный стиль. А в «Памятнике» наблюдается очень инте-ресный эффект. Ф(В) остается обычным и просто взлетает Ф(И). Конечно, это происходит от значи-тельного пафоса стихотворения. Но в отличии описания природы, здесь разговор идет о самом поэте. И поэтому почти на порядок повышается Ф(НЕ) – чтобы компенсировать восторженность, иначе это будет выглядеть как откровенное хвастовство. Таким образом, становится ясно, что формальный ме-тод описания произведения может характеризовать не только отдельного конкретного автора эпю-рой факторов АИ, но даже и отражать тему и характер произведения. По-видимому, это и отметила в своем исследовании Е.Н. Егорова. Следует добавить, что, конечно же, стилистика любого автора ме-няется со временем. В юности для любого поэта и писателя характерна восторженность и значит бо-лее высокий, чем в зрелости - Ф(И). У А.С. Пушкина, похоже, можно выделить резкое изменение сти-листики, произошедшей после его ссылки в Михайловское. Именно там, на Псковщине, «созрел» великий и любимый нами русский поэт. А так же в юности у любого автора может наблюдаться влияние его предшественников и кумиров, ибо в основе обучения всегда заложено подражательство в начальной стадии развития.
Поблагодарим Е.Н. Егорову и Т. Щербакову за гуманитарную «встряску» и попробуем сформулиро-вать выводы из данных рассуждений связанных не только с математикой, логикой, но и с личным взглядом на конкретные литературные произведения.
Читая А.С. Пушкина, не могу представить, что кто-то бы еще мог так четко и кратко излагать свои мысли. Писал, как дышал. Ничего лишнего. Произведения наполнены простым, но очень глубоким смыслом и очень тонким и неповторимым юмором. Как можно не улыбнуться, представив Царя Сал-тана «позадь забора» подслушивающего под окном разговор простых сестриц? Почти везде – «второе дно», т.е. спустя какое-то время известные строки вдруг видишь совсем в другом свете. Изображения как бы стереоскопическое и объемное. А рифмы будто бы отточены строго в размер, для того чтобы вложить именно в твою душу и сердце. Глядя на окружающий мир, и думать и видеть начинаешь по-пушкински. Мороз и солнце…, мгла на небе …, затопленная печь…., - все ясно, четко и других слов уже будто и не надо подбирать. И «скользкие темы» у Пушкина описаны как-то трогательно и невин-но. В «Царе Никите» про ЭТО вдруг забываешь начисто. Ведьма, которая собрала шкатулку и, хотя ходу до перекуса ганца было – добрые сутки, вдруг, откуда ни возьмись, она явилась на дороге, ко-гда «птички» разлетелись? Но не требуется никаких разъяснений, потому как все понятно и без лиш-них слов. Взялась и взялась. Как в сказке. А как этот обормот- гонец их назад вернул? - Смешно и не-винно. Сравниваешь с «Вишней», - уму не постижимо, - как можно было эту пошлятину приписать Пушкину? Да, и «Гавриилиада» тоже недалеко ушла. Очень детально, многословно, пошловато, - ну, не Пушкин, это и все!
Мог ли поэт участвовать в ее написании? Думаю, не мог. Некогда ему было в чужих замыслах ковы-ряться. Мог ли он подправить поэму? Мог, возможно, но только лишь убрал некоторые несуразно-сти и неточности. Но когда это было? И стал бы он чужие безбожные строки подправлять? И почему весь сыр-бор разгорелся в 1828 году? Что-то здесь не вяжется с традиционными объяснениями, а вся-ких домыслов и несуществующих «документов» столько, что похоже все на спланированную акцию по дискредитации поэта. Обратите внимание, все происходит именно в то время, когда он как исто-риограф заменил собой ушедшего Н.М. Карамзина. Но, не получилось. Видимо, поэтому и озлоби-лись участники данного действа, что замысел не удался. А Пушкин преспокойно выскользнул из-под обстрела, да еще и женился вскоре на молодой красавице Наталье Гончаровой.
Подведу черту. Скорее всего, автором «Гавриилиады» был все-таки Вяземский. И написал он ее не в юности, в Лицее, а уже во второй половине 20-х годов 19 века и старался при этом изо всех сил похо-дить на Пушкина. Возможно, это было специально сделано для дискредитации Александра Сергееви-ча и являлось попыткой представить уже зрелого великого поэта как безбожника.