Серыми тучами небо плакало с нашей разлукою.
Теперь вести мне речи только с мечтой безрукою.
И в даль свою укрываясь, ты не спеши ругать меня.
Прости, что теперь проляжет и мой путь без тебя.
Нет жизни больше без тебя!
Ни неба, ни земли... Прошу, прости меня,
Что нет теперь ни звёзд, ни солнечного дня,
Что без тебя не слышно птиц и нету сна.
Нет жизни больше без тебя!
Не расцветут сады, не озарит заря,
И в мае не гулять в сиреневых краях,
Прости, что этот мир решил забрать меня.
Нет жизни больше без тебя!
Но не забудет о любви к тебе моя душа.
Я буду рисовать себе твою любовь в глазах.
Ты только не ругай и не забудь меня.
«Тридцать семь дней в пути... Вот и Иркутск», – говорил в мыслях Алексей. Он сидел в повозке один, не как остальные осуждённые, отправляющиеся в путь группами из четырёх человек. Как ни казалось ему это странным, всё же весь его одинокий и безмолвный путь продолжался именно так, и сопровождал его ничего не объясняющий жандарм.
Сколько ни глядел Алексей вниз и ни оставался в своих размышлениях или воспоминаниях, он поднял взгляд на приближающийся берег... К пристани причалил плашкоут, на котором стояла их повозка, и её вывезли на берег. Жандарм тут же просил торопить коней, и те погнали скорее дальше. Очень скоро повозку остановили у полиции, где с Алексея были сняты цепи, а его самого отвезли к дому председателя.
Раздавшийся шёпот позади заставил Алексея на мгновение оглянуться и заметить собравшуюся толпу народа. Люди молчаливо следили за его прибытием и время от времени перешёптывались. Их глаза горели сочувствием. Кто-то из толпы даже встал в стойку смирно и отдал честь. Алексей почувствовал поддержку с их стороны, но тут его проводили дальше, и вскоре он стоял уже перед вышедшим к нему председателем...
– Мне сообщили и о вашем прибытии, князь, – объявил тут же он и встал перед Алексеем с добродушной улыбкой. – Николай Петрович Горлов, председатель Иркутского правления.
– Да, Николай Петрович, я слышал о вас от Сперанского и Батенькова, – кивнул Алексей, вспоминая то из недолгой своей службы у Сперанского.
– И я о вас от тех же! – радостно сообщил Николай Петрович. – Я знаю, что могу доверять вам, а посему предупрежу сразу, что кандалы я с первых партий осуждённых тоже снял и даю им больше отдыха, пока приходится ждать дальнейшего отправления. Я отправил их пока на винокуренные и солеваренные заводы, а не в рудники. Вы будете отправлены тоже к ним,... к вашим товарищам.
– Зачем вы докладываете мне всё это? – не понимал Алексей, стараясь стоять прямо, но усталость души и тела выдавали себя. – Проверяете, способен ли предать?
– Вы устали, – покачал головой тот и тут же приказал проводить Алексея в дом одного купца, у которого уже поселили на время некоторых из прибывших осуждённых.
Ни с кем пока Алексей не общался. Его изморённый вид побудил жильцов лишь проводить отдыхать. С этого дня всё протекало тихо, в тёплой дружеской обстановке, с хорошим ужином и поддержкой приходящих жителей.
Рано утром Алексея доставили на завод, где он тут же встретился с некоторыми из тех, кто был, как и он, осуждён на каторгу за восстание. Им разрешали больше времени проводить вместе, беседовать, рассказывать о себе. Понимая благосклонность всех вокруг, поддерживающих и словом, и духом, Алексей стал чувствовать себя немного лучше, но когда приходила ночь, мысли о родных краях и дорогих людях мучили больше...
Лето пробежало, ведя за собою осень и дополнительных осуждённых, которым тоже пришлось останавливаться в Иркутске до следующей отправки. И всем им была оказана поддержка: местные люди давали втайне и деньги, и книги, утешали как могли.
Каждый надеялся на получение хоть какой-нибудь весточки из родных краев. Вскоре узнали и о том, что вот-вот прибудет супруга одного из осуждённых, выехавшая на следующий же день после отправки мужа на каторгу... Это была Екатерина Ивановна Трубецкая.
Услышав такую весть, Алексею стало и радостно, и мучительно. Он углубился в воспоминания о своей возлюбленной, и эти воспоминания давили на душу разрывающей тоской. Алексей понимал, что и любимой сейчас тяжело, но не приедет она к нему, как супруга Трубецкого. И даже осенний ветер нёс за собой слёзы наступившей осени...
Неспешными шагами приближалась осень и в родные края, завлекая переживания лета и не отпуская боль страдающих душ. Смело зашагал сентябрь. Сильнее подули его ветра. Стали они приносить дополнительный холод тем, кого и так уже знобило от жестокой судьбы.
И совсем не мало ещё тёплых дней, но дожди говорили о приближающемся конце такого тепла. Они лили сильнее и били золотые верхушки деревьев, которые устало покачивались, как цветы, травы вокруг... А те будто устали подниматься высоко и стараться порадовать хоть кого-нибудь... Отдых требовали, покой...
Замечая поникающую природу, птицы тоже собирались в стаи. Они кучковались, вились в небе, прощались с ласковыми лучами летнего солнышка и улетали к тёплым краям. Они кружились, раздавая последние песни над лесами, лугами, где ещё пока не отцвели ни лекарственные травы, ни разноцветье нежных цветов...
Прослезившись колыхающимся на лёгком ветру ромашкам и василькам, Милана медленно гуляла по краю луга, отдаляясь к гуще леса. Возле неё, в таком же грустном молчании, шла Ирина с мешочком в руках. Укутанные в тепло платков, они плелись через лес, что хрустел под ногами множеством веток и шишек.
Совсем скоро подруги вышли к пенькам, вокруг которых красовалось поле брусничных ягод. Ирина склонилась к одной из ягод и сорвала. Испробовав её, она скорчилась от кислоты и закивала:
– Хороши...
– Надо набрать на варенье, – сказала Милана и присела на лежащий рядом ствол. – Фух, устала...
– Да, – согласилась Ирина, тут же принявшись набирать ягоды в мешочек. – Будет, чем отёки тебе снимать, когда время подойдёт.
– Я с собой возьму, – улыбнулась мечтательно Милана.
Услышав это, Ирина прекратила собирать ягоды и опустила мешочек на землю. Она нежно улыбнулась подруге и села рядом.
– Даже не думай туда собираться, – крепко обняла Ирина её за плечи. – Вот выпустят Дмитрия Васильевича, поможет вернуть твоего Алексея.
– Не дождаться мне, кумушка, – мотала головой Милана. – Сердце изнывает, мочи нет. Мучается он там на каторге, а за что?
– Завтра попостимся, загадаем желание на улетающих птиц, – успокаивающе молвила Ирина и подмигнула с ласковой улыбкой. – И всё желаемое исполнится.
– Не до шуток мне... Как могла я сомневаться в нём? Если бы Дмитрий тебе не рассказал про эту даму, я бы так и не поверила, – пожала плечами Милана и села поглаживать животик. – Малыш наш, мы вернём твоего папеньку, а ты расти нам сыном на радость.
– Сыном?! – удивилась Ирина и хихикнула.
– Да, я уверена, это мальчик, – нежно сказала Милана. – И имя ему дам Алешеньки... Красивым будет, как мой Алёшенька.
– Ой, скоро и у Ольги такое счастье будет, – мечтательно улыбнулась Ирина. – Красивым было их венчание.
– Вот выйдет Дмитрий Васильевич, тоже обвенчаетесь красиво, – улыбнулась Милана, на что Ирина смущённо опустила взгляд:
– Если не передумает,... став свободным.
– Дурочка, – махнула рукой Милана и отправилась к мешочку тоже наполнять его брусничными ягодами.
– А давай ещё рябиновых веток соберём? – предложила Ирина, завидев перед глазами колыхающиеся на ветру ветки рябины, которые провисали от тяжёлых гроздей. – Сплетём крест на завтрашний праздник. Пускай нечисть отгоняет.
– Давай, – согласилась Милана.
Набрав полный мешочек брусники и сорвав несколько веток рябины, подруги медленно поплелись обратно. Они прошли к лугу и направились к стоящему неподалёку имению...
– Знаешь, я всё думаю, повезло же мне, что пригрозила им скандалом. Верующими оказались, побоялись они бога гневить, что успенский пост, разрешили мне снова увидеть Дмитрия Васильевича, – ласково вымолвила имя Ирина. – И так и пропускают, как его невесту.
– Да, будто и бог помог, – тихо сказала Милана. – За что только бог Алексея моего на каторгу отправил.
– Так не он же отправил, – удивлённо взглянула Ирина. – Ты смотри, не сомневайся!
– Постараюсь, – согласилась Милана, и они вошли в дом, вокруг которого никого не было видно, словно все спрятались куда-то.
В самом доме тоже царила тишина. Бой часов раздался лишь через некоторое время, когда подруги отнесли всё, что набрали в лесу, на кухню...
– Вот, варенья наварим, – улыбнулась довольная повариха. – Я ещё Данилку завтра пошлю собрать побольше!
– Что ты, Гликерия, – испуганно замахала руками Ирина. – Завтра же никак нельзя! День лешего же!
– Ой, – спохватилась та. – Забыла, забыла. Точно же, вот! Совсем счёт дням потеряла. Тоже испереживалась я... А барыня-то так и не выходит, всё плачут, – шепнула она им. – Даже подумать боюсь, что может убить её каторга сына.
– Не говори глупостей, – раздался голос вошедшего хозяина.
– Николай Сергеевич, барин, – тут же выпрямилась Гликерия. – Уж больно жалко барыню. Убиваться-то грех.
– Всё будет хорошо, – сел он к столу и подпёр голову кулаком. – Погуляли?
– Да, барин... Вот, брусники принесли, – указала на мешочек Ирина и смолкла, заметив, что он хочет сказать что-то важное и, как видно по его недовольному лицу, неприятное.
Он стал взволнованно потирать руки, но продолжил:
– Милана, – опустив на миг взгляд, он всё же вернул его к встревоженным глазам Миланы. – Приезжал сюда некий граф... О тебе справлялся, пока ты в лесу гуляла.
– Граф?! – удивилась та.
– Павел Николаевич Краусе...
– Ой, это же он тебя домой тогда привёз с того выступления во дворце, на руках внёс, – напоминала Ирина подруге.
– Знаю, – отмахнулась Милана.
– Он вернётся в другой день и намерен просить твоей руки, – от этого сообщения Николая Сергеевича Милана пошатнулась.
Подхватившая подруга и Гликерия уставились в шоке на поднявшегося барина.
– Ты подумай, – продолжил он, но видно было нежелание. – Ребёнку будущее дашь, имя, титул, нуждаться ни в чём не будете.
– Что вы такое говорите, Николай Сергеевич, – поразилась Милана. – Я не пойду ни за него, ни за другого. Алексея ждать буду!
– Подумай, – проговорил он и ушёл.
Бросилась Милана тут же прочь. Она умчалась в спальню, где пока жила, и кинулась рыдать в подушку. Ничего и никого ей не хотелось слушать. Сердце, душа, вся она разрывалась будто на части, но понимала и страдала в горе от того, что никак не быть сейчас рядом с любимым. Как никогда она рвалась теперь к нему под крики зловещей судьбы, которую предрекали каждые секунды часов, что безустанно продолжали своё движение...
– Да, – вымолвил Николай Сергеевич, отступив от закрытой двери, откуда доносилось рыдание Миланы.
– Николя, не позволяй этому случиться, – произнесла за его спиной тревожная супруга.
Не ожидая столкнуться с нею, он оглянулся. Её глаза были горды и строги. Она молчала и ждала ответа.
– Нет, матушка, – замотал Николай Сергеевич головой. – Он не родится незаконнорождённым, не останется и без матери, если она собралась за Алексеем в Сибирь! – выдал Николай Сергеевич, упрямо поддерживая свои убеждения. – Никуда не пущу.
– Это же будет наш внук, – прослезилась супруга. – Я не хочу терять и его!
– Здесь не только дело во внуке, моя дорогая, – закончил свою речь он и поспешно ушёл прочь, оставив супругу в своих размышлениях и догадках, уже её пугающих...
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/04/16/1536