Посвящается всем одесситам,
родившимся возле Чёрного моря и любящим свой город.
Часть 1.
Давно Семён не был в Одессе. Решил поехать неожиданно: щемило сердце при мысли, что дни и годы мелькают, а память о море и солнышке, как в детстве, не даёт покоя. Наконец не выдержал, в два дня оформил отпуск, обнял жену, сел в самолёт и вот - Одесса, мой город родной!
Город показался милее, чем раньше. Среди яркого солнца и моря, весёлых людей и особой южной магии вдруг лёгкая грусть накатывала на Семёна волной. Когда он много лет назад покидал Одессу после очень средней школы, чтобы поступить в столичный институт, отъезд смахивал на бегство. Родной и чуждый, как казалось, город был тесен для его мечты – подняться к звёздам. Счастье виделось там, где нет этой южной неги, а есть борьба со стихией сурового мира.
То было бегством из плена жарких объятий солнечного рая, уходом от таинственных и соблазнительных линий, умопомрачительных движений, полутонов и запахов; бегством от удушливых грёз переходного возраста, когда сняв башмаки, бредёшь по пустынному берегу, наступая на тёплые язычки прибоя; в сумерках тонко бренчит со стеклянной нежностью вода - ни малейшего ветерка - и море, раскрыв тёмную пасть на звёздное небо, тихо посапывает солёным дыханием. Бредёшь и бредишь, и с трудом отрываешься от гипноза южной ночи; выносишь нагретые в морском тепле пятки на мелкую гальку и раскалённый за день асфальт; шагаешь по притихшим, пустынным улочкам пригорода, где за чащей кустов и деревьев во дворах дач гулко шлёпают о землю спелые абрикосы, мелькают голубые пятна телевизоров, слышен звон бокалов, и сдержанный женских смех в кустах сирени; расползается дурман вспотевшей, сытой земли. Из тени акаций на свет фонарей - в стайках мотыльков и мошек - всплывают разящие наповал глаза и лица, и твоя рука обнимает за талию нежную подружку, сжимаясь всё крепче и крепче…
Семён бежал из этого города, взяв с собой то, от чего хотел избавиться, и что потом перекипело, переплавилось с иным, холодно-равнодушным, рационально-расчётливым: с гудением столичных улиц; с мелькающим потоком напряжённых лиц; быстрым рукопожатиями; с недоверием в дружбе и судорожностью в любви.
И вот он опять здесь, в Одессе, но как гость. И снова он видит всё то же, но иное - другими глазами, почти спокойно. Тоска в душе рождается мировая, а не собачья, как в мятежной юности, и тайное ожидание встречи с женщиной – девочкой из детства – приносит ему спокойную радость и лёгкую грусть, а не боль предстоящей разлуки…
Первое, что сделал Семён, прилетев сюда, – помчался на Большой Фонтан – к дому, где осталось детство. Он прошёл мимо назойливых таксистов в аэропорту и сел в троллейбус, а затем и в милый сердцу трамвай – многолюдный, скрипящий металлом на поворотах, - в шумную атмосферу общительных южан…
Сойдя с трамвая на девятой станции Фонтана, он побрёл вверх по улице Толбухина, по булыжникам старой мостовой, по которой бегал летом с бандой полуголых “махновцев”.
Вот ущербный забор из ракушечника и уставшие стоять деревянные ворота. Дорожка тянется в глубину двора, - к одноэтажному, большому и уже чужому каменному дому…
***
На порог дома выходила бабушка Ксения, старуха восьмидесяти пяти лет, и опираясь на сучковатую палку, пыталась громко кричать слабым голосом:
- Сэмэ-эн! До до-му-у!
Пока мамка была на работе, баба Ксения смотрела за шестилетним внуком, хотя это было пустое... Тем временем белобрысый и загорелый Сёмка прятался в зелёных кустах помидор, лёжа ничком между грядок. Он – разведчик на секретном задании: добыча красных пленных и доставка их на съедение к товарищам через дорогу. Стараясь не шуметь, Сёмка по-пластунски продвигался вперёд, вдыхая пряный аромат свежих помидор, налитых жизнью солнца.
Сорвав три больших красавца, он заметил патруль - мощного петуха Пирата, который, почуяв что-то недоброе, степенно шагал по краю грядок, изредка замирая с поднятой ногой и высматривая стеклянным оком угрозу своему куриному гарему. Сёмка застыл, затаив дыхание – жизнь была на волоске: Пират имел толстый клюв и бешеный темперамент, и пробить голову мог легко.
Когда петух удалился на солидное расстояние, Сёмка вскочил и помчался изо всех сил к воротам, чтобы успеть уйти от рванувшего за ним петуха, - тот уже почти летел, шумно взмахивая крыльями. Мальчишка хлопнул калиткой в самый последний момент - петух с криком налетел на неё и упал, упустив близкую победу. Поднявшись, он встрепенулся, лихо встряхнул кровавого цвета гребешком, и степенно, с видом победителя, отправился топтать белых курочек у порога дома, где курил трубку усатый дед Вакула - хозяин курятника.
Дед Вакула был в молодости бандеровцем - так шептались о старике тётки по соседству. Был он одиноким и обожал Пирата, как сына родного, а злющим врагом для него был рыжий кот по имени Канарис, который гонял петуха по двору в ответ на удары клювом по кошачьей башке, украшенной шрамами. Иногда, в жёстком бою, коту удавалось схватить Пирата за хвост, после чего он долго мотал головой, сбрасывая пух и перья с языка. Прозвали его так тётки, но не в честь известного немецкого адмирала, как потом узнал Семён, а просто дед Вакула часто орал на кота - “Канай отселя, гнида рыжая!”,- и хватал лопату, мечтая прибить его. Кто-то на общественной кухне подметил это, гоняя кота от рыбы, которую тот лихо таскал со столов, и родилось имя “Канарис”.
Кот был ничейным, приблудным, но жил в доме давным давно и снискал почти всеобщее терпение, искоренив мышей и крыс. Только усатый дед Вакула имел на него зуб - из-за любимца Пирата.
Но был у кота настоящий друг – дворняга Тарзан, - лохматый, коричневый, с белыми пятнами на лбу. Тарзан умел лазить на шелковицу, где срывал ягоды и жадно заглатывал, щёлкая зубами. Дружили они крепко, даже делились едой друг с другом. А когда Тарзан однажды сорвался с дерева и долго лежал больной во дворе, Канарис приходил и ложился ему на бок, свернувшись клубком на больном месте. Тарзан часто защищал Канариса от Пирата, оскалившись на петуха, чтобы отогнать подальше...
Сёмка, перейдя дорогу от калитки до забора, попадал в дачные владения двух своих дружков по набегам на окрестные сады – Альки и Робки. Чуть выше по улице жила Лариска - девочка лет пяти, черноволосая, стриженая под мальчика - боевая подруга.
Увидев бабушку Роберта, Сёмка звонко орал:
- Тётя Бася! Робик дома?
- Он у Альки,- отвечала почти басом тётя Бася, с трудом разгибая горбатую спину от грядок укропа. - В домино грае...
Сёмка, сунув помидоры за майку на животе, перемахнул спиной через высокий каменный забор и оказался во дворе трёхэтажной дачи полковника Совенко – отца Альки. За столом веранды сидели Алик и Роберт, почти ровесники Семёна, постукивая костяшками домино.
Молча подойдя к ним, Сёмка выложил добычу на стол и все трое, разламывая мясистую красную мякоть, стали поглощать “пищу богов”, причмокивая и сопя... Мама Алика прошла мимо, понимающе улыбнулась и, подойдя к забору, крикнула:
- Бася!
- А! - ответила Бася Моисеевна.
- Ты дома?
- Да!
- У тэбэ чаю е?
- Их нема вже в мэнэ.
- А кохве?
- Ой, таки чаю е!- спохватилась тётя Бася, вспомнив красивую банку с кофе в буфете, подаренную сестрой Фирой.
- И шо я вам должна?
- Я вас умоляю!..
Галя, принимая пакет индийского чая из рук соседки, говорит обиженным тоном:
- Бася Моисеевна, скажите вашему Роберту, шоб мэнэ не передразнивал! - Тётя Бася повернулась к веранде, где Сёмка и Алик уже опять играли с Робиком в домино, и крикнула:
- Робик, слышишь? Перестань бо корчить з себя идийота!
- Уже, бабуся! Я шо больной на голову?
- Ваш Робик таки умный мальчик. З него будет толк!- сказала Галя, и закивала головой. - И свого деда любит.
- Да-да, Галю, Изя воевал з фашистами. Артиллеристом. И ногу потерял на фронте. В него орден красной звезды. Он рассказывал Робику за своих героических подвигов.
Бася Моисеевна, озабоченно посмотрев на часы, снова обернулась к веранде:
- Робик, домой!..
- Шо, я кушать хочу?- мямлит неохотно Робик, бряцая фишкой домино о стол.
- Ты хочешь взять скрыпку.
- А я скучаю за морем.
- Таки скрыпка и гогель-могель, а морэ не уплывёт...
Роберт неохотно встал из-за стола и полез через забор.
- Робик, ты кажись не босяк, чтоб лазать по заборам,- с укором говорит бабушка.
- Ба-а-а-баа,- отмахивается Роберт, почёсывая оцарапанную ногу.
Он ловко запрыгнул в окно кухни и взял лежащий на столе арбуз.
- Робик, ты грал токмо шо в домино, и тэпэр этими же пальцами бэрэш скибку!..
Продолжение http://proza.ru/2022/06/17/922