Помощь.
***
Поразительным в Толге было всё! И начало четырнадцатого века в основании, и огромная площадь старого монастыря, и предельная разруха, так что стены держались на честном вертикальном слове, и красота Храмов, сверкавшая в сохранившихся фрагментах, и пение клироса, и удивительно музыкальный, трогательно скромный иеродьякон, и святая кедровая роща, и такое количество сестер — до ста человек, и веселый, выглядывающий из облака белой бороды, старенький архимандрит, приехавший погостить по давней дружбе, и игумения Варвара — потрясающей судьбы и духовности человек, и приветливые монахини, и общий веселый и ласковый дух жизни...
Про Толгу рассказывать — что про космос — всё будет мало.
В вечер приезда меня больше всего поразила тишина и запах воздуха — речной.
Опишу короткие впечатления, запавшие глубоко в память души.
Разрушенный монастырь восстанавливали на пожертвования, как почти везде.
Рассказывали, что туристы-протестанты предлагали Матушке большую помощь, если она разрешит им считать часть построек своими.
Куда там! Получив благословение на дорогу, укатили восвояси без куска от русского пирога...
Как-то в один день срочно собрали всех — монахинь, инокинь, послушниц, паломниц — кирпичи привезли! Целых два тракторных прицепа! Беда была только в том, что прицепы нужно было разгрузить немедленно, чтобы тракторист успел вернуть трактор на базу до конца рабочего дня. Оставалось два с половиной часа!
Кто покрепче и побойчее — залезли наверх, кирпичи скидывать, кто половчее встали рядом — ловить, остальные разбились короткими цепочками — складывать их в кучки.
И потекли кирпичные ручейки.
К концу первого часа белые прямоугольнички мелькали в глазах навязчивыми пятнами, голова начинала кружиться от бесконечного конвейера, а руки бессознательно хватали всё, что пролетало мимо.
Но никто не сдавался и с поля боя не уползал отдохнуть под кустик.
Мы сработались с одной инокиней — звонарем по послушанию. Сильная, ловкая, она сбрасывала кирпичи, а я наловчилась к ее подаче и безошибочно ловила. Казалось, она нащупала особый ритм в кирпичном перестукивании и с упоением развивала его вариации, как первоклассный барабанщик... или звонарь. Мне такой творческий подход тоже доставлял немалое удовольствие. И усталость отходила за дальний план. Изредка встречаясь взглядами, она задорно и весело подмигивала мне.
Но общая усталость начинала тормозить дело.
Все переживали — успеем ли? Становилось нервно и тревожно.
Вдруг около прицепов появился архимандрит, приплыв белым кудрявым облаком с запутавшимися в кудельцах лучиками солнца.
Ему было уже под девяноста лет, наверное...
Пробрался между сестрами в самую середину, да и встал как раз около меня — соседние кирпичи принимать.
Улыбается. Что ни слово, то прибаутка какая-нибудь, или куплет из духовной песни споет, чтобы подбодрить — словно солнце вышло. Старенький, в белом холщовом подряснике, в белых кудряшках, пыхтит, а отставать не хочет. Сестра сверху подает ему кирпичи медленно, бережно вкладывая их в его мягкие ручки, словно это и не кирпичи вовсе, а ценный фарфор.
Оглядываюсь на сестер, пять минут назад валившихся с ног, — улыбаются, как будто только начали работу. Вдвое быстрее кирпичи полетели. Успели даже раньше срока. Веселые все, довольные.
Тракторист отгромыхал пустыми прицепами, а мы всей гурьбой расселись тут же под деревьями отдохнуть.
Старец ушел тихонько, будто растаял.
А из трапезной бегут к нам пять послушниц и тащат пять огромных арбузов — Матушка благословила — в «утешение» после трудов.
Тут же мы их и съели.
А архимандрита звали Павлом. Это я много позже узнала, что он — великий старец — архимандрит Павел Груздев, большой друг и наставник игумении Варвары.
Тогда же, в Толге, мне посчастливилось собороваться у него.
Он скончался в 96-м году.