Глава 9
Жизнь снова покатилась по наезженным рельсам, я возобновила свои поездки, стараясь как можно больше загружать себя, чему конечно, несказанно радовался Глеб. Вскоре после моей поездки в Лондон, приехала Ольга. Я провела с ней два дня. В первый - мы побродили по нашим любимым местам, посетили несколько выставок. Второй день мы провели у ее бабушки, помогали старушке на огороде, радуясь теплому летнему дню и ласковому солнышку. Вот только толку от нас было мало. Мы умилялись каждому овощу, таская тайком морковку и огурцы, и поедая их прямо с грядки. Старушка, весело поглядывала на нас, и делала вид, что ничего не замечает. Потом мы бродили по лесу, лакомясь пахнущей летом и солнцем земляникой, собирали сыроежки, изредка нам попадись белые грибы, и мы как дети приходили в полный восторг. Бабушка Оли сварила замечательный суп, от которого шел запах детства, такого беззаботного и такого далекого!
Ольга осмотрела Димку, и приободрила его, правда, как всегда в своей оригинальной манере.
- Ничего не попишешь, дорогой, - сказала она ему, - придется подождать. Ты мужик, терпи. Перспективы у тебя неплохие, да и медицина не стоит на месте, так что время работает на тебя.
А «мужик», упрямо нагнув голову, и не собирался сдаваться. Рядом с ним теперь была любимая девушка, ради нее он готов был горы свернуть. Лена, так звали эту миниатюрную девушку с копной льняных волос и широко распахнутыми глазами, не переставала удивлять меня. Она училась вместе с Димкой, ее отец был очень богатым человеком. Девочка могла учиться в Лондоне или Париже, как большинство детей наших богатеев, а вместо этого она пошла в художественный колледж. Из под ее тоненьких пальчиков выходили поразительные по мироощущению лаковые миниатюры. Мир, который, кажется, уже давно канул в Лету, представал в ее работах во всем великолепии, поражая своей чистотой и многообразием. Откуда взялся этот талант у городской девушки, можно было только гадать. Они с Димкой очень подходили друг другу, и от этого было еще страшней за их судьбу. Лена не сводила с Димки влюбленных глаз, тормоша и будоража его, она не давала парню и минуты задуматься над тем, что же будет с ними дальше. Да, кажется, они и не думали об этом. Они были счастливы, здесь и сейчас, и это было главное. Лена в одно мгновение решила проблему транспорта для Димки, которая так мучила меня. Она просто стала возить его на машине отца. Собственно, с этого и началось их знакомство. Матери у Лены не было, она никогда не говорила о ней. Какая трагедия скрывалась за этим, я не знала. Отца девушки я ни разу не видела, но судя по ее рассказам, да и поступкам, человек это был незаурядный. Уже одно то, что он позволил своей дочери так тесно общаться с бедным парнем-инвалидом, говорило в его пользу. Хотя… Жизнь уже не раз учила меня, преподнося сюрпризы.
Вот и промчались новогодние праздники с их сытным застольем, расслабляющим бездельем, когда лень даже пошевелиться, и самое большое усилие - это переключать кнопки телевизионного пульта. Я привела в порядок квартиру, навестила всех своих родственников, и к концу этого небольшого отпуска, озверев от ничегонеделания, снова захотела уехать, куда глаза глядят. Я, следуя российской привычке удлинять предоставляемые правительством праздничные дни, заранее взяла на конец месяца билеты в Луксор, рассчитывая, как и все соотечественники урвать побольше солнца и тепла, чтобы дожить до их появления в наших широтах. А мир в это время сотрясался от перемен. В Египте началась революция, и мне захотелось туда вопреки здравому смыслу. Поэтому я без труда и особых раздумий поменяла билеты, решив лететь в Каир. Посмотрю, что там происходит, а потом уже поеду на курорт. Не была бы я журналистом, если бы упустила такую возможность.
- Ты хорошо все обдумала? – затаив дыхание, спросил меня Глеб.
Я только усмехнулась. Мы понимали друг друга не то что с полуслова, но даже с полувзгляда. Конечно, он волновался за меня, но журналистский зуд был сильнее. Получить материал из первых рук – это ли не заветная цель для редактора!
Наша, так горячо и часто без всяких на то причин – так, просто, по привычке - охаиваемая обывателем пишущая братия, иногда совершала настоящие подвиги, добывая информацию для того же обывателя. Конечно, среди нас, как, впрочем, и во всем нашем обществе, много и рвачей и приспособленцев, преследующих свои личные цели, и тех для кого «жареные» факты - суть их работы. И все-таки большинству из нас, я уверена в этом, очень нелегко дается добываемая информация. Вот только в каком виде доходит она до людей, зависит не только от нас. Помню, мне однажды представилась возможность перейти на один из главных каналов телевидения. Я загорелась, и решила встретиться со своим бывшим однокурсником, работающим там, чтобы подробно разузнать все.
- Зачем тебе это змеиное гнездо? - тяжело вздохнув, спросил он меня. – Ты не представляешь, какой это гадюшник! Сидишь в своем журнале, имеешь возможность высказывать более или менее откровенно свое мнение – ну и радуйся. А это…, - он обреченно взмахнул рукой, - предоставь нам, мужикам, разгребать дерьмо. Это для нас работа – главное в жизни, а тебе еще детей рожать и воспитывать.
И я послушала совета, умудренного опытом товарища, и никогда не пожалела об этом.
- Смотри, смотри – под нами пирамиды! – раздался восторженный женский голос, и все пассажиры нашего авиалайнера прильнули к иллюминаторам. Я не была исключением. В Каире я была на экскурсии, когда отдыхала на курорте. Помню, меня поразил своими контрастами этот город с двадцатимиллионным населением. Богатые особняки, утопающие в зелени, стройные пальмы, модно одетые раскованные египтянки, красивейшие древние мечети с их высокими резными минаретами. А рядом - стоит только чуть углубиться в сторону – жуткая нищета: узкие улочки с сидящими прямо на асфальте бедно одетыми стариками, с отсутствующим взглядом раскуривающими кальян; развешенным на улицах ветхим бельишком, и всюду грязь и мусор. А еще толпы торговцев, включая мальчишек, пристающих к туристам, и втюхивающим им свой товар по заоблачным ценам. На одной из улочек я заметила женщину в парандже, кормящую целый выводок разномастных кошек. И, конечно, здесь же всемирно известный Каирский музей с его саркофагами и золотой маской Тутанхамона. Город - колыбель цивилизации, не оставляющий никого равнодушным!
На въезде в город нас остановили у блокпоста, проверяли паспорта и визы, и это сразу вызвало беспокойство и озабоченность среди туристов. В моем отеле, который находился недалеко от главной площади города Тахрир, в глаза бросалась увеличенная охрана. Я заметила, что в гостинице было много моих коллег: сновали операторы с зачехленными видеокамерами, в холле стоял разноязыкий гомон. «Приму душ и немного отдохну, - решила я, - а к вечеру отправлюсь на площадь».
Меня разбудил шум в коридоре, какой-то мужчина возбужденно кричал, похоже, на итальянском, его урезонивал спокойный женский голос. Я быстро натянула джинсы и футболку, схватила в охапку ветровку и сумку и вышла из отеля. Уже начинало темнеть. Мне надо было взять такси, но это оказалось не так просто. Услышав, что надо ехать до Тахрир, водители испуганно смотрели на меня и, молча, жали на газ. Наконец, один из них согласился, увидев у меня в руках купюру с портретом президента Франклина. Еще не доезжая до площади, я услышала гул многолюдной толпы. Водитель остановил машину, и на плохом английском, помогая себе жестами, объяснил мне, что дальше он не поедет. Я и сама уже поняла, что это невозможно. Проезд к площади был перекрыт. Я пошла пешком, пробираясь сквозь людской поток. Чем дальше я шла, тем агрессивнее становилась толпа. Мужчины разного возраста, но больше молодых, держащие в руках национальные флаги и самодельные плакаты, скандировали какие-то лозунги, потрясая кулаками. Женщины, которых было гораздо меньше, держались за своих спутников. Несколько женщин в хеджабах и паранджах разбирали мостовую, собирая камни в мешки и ведра. Неожиданно впереди меня схватились две группировки. Разъяренные арабы, бросавшиеся друг на друга, были страшны в своем гневе. Началась потасовка. Раздался сдавленный крик и молодой парень схватился за руку, рукав его куртки окрасился кровью. Я испугалась, поняв в какую авантюру ввязалась, но было поздно. С трудом пробравшись к стене какого-то здания, я остановилась, и, вынув из сумки портативную камеру, включила ее. Дальнейшие события развивались так стремительно, и так четко отпечатались в моей памяти, что даже сейчас, когда прошло много времени, я помню все до мельчайших подробностей. Заметивший у меня камеру пожилой мужик, завопил во всю глотку что-то гортанное, ко мне рванулись десятки рук, не знаю, как я удержалась на ногах, не упав. Камера полетела на асфальт, раздался хруст, сотни сверкающих гневом глаз остановились на мне. Толпа замерла на мгновение, но это было только мгновение. Поняв, что меня сейчас растерзают, я начала кричать: «Я русская журналистка! Я русская журналистка!». Но это было ошибкой, потому что все поняли только слово «журналист». Вдруг из толпы отделился высокий мужчина в джинсах, черной куртке и надвинутой на глаза бейсболке, и выставив перед собой, как щит, руки с каким-то удостоверением, стал пробираться ко мне. Я услышала его голос: - Я корреспондент CNN, это моя коллега. Оставьте ее в покое. - Лучше бы он этого не говорил! Многоголосый рев был ему ответом. Я различала отдельные крики на английском: - Это вы, вонючие журналисты, во всем виноваты! Вы все врете в своих репортажах, а весь мир верит вам! - В руках одного из толпы что-то сверкнуло, прогремел выстрел, и мой защитник упал, держась рукой за бедро. Послышался звук мотора и на площадь влетел небольшой грузовик с открытым верхом, из которого посыпались военные в хаки с автоматами в руках. Толпа испуганно ухнула и, отхлынув назад, стала рассасываться. Я бросилась к раненому. Из его раны в верхней части бедра толчками выходила кровь, ее было много, штанина была залита кровью, видно, пуля попала в крупный сосуд. Дрожащими руками я вытащила из джинсов кожаный ремень, приговаривая, больше для своего успокоения: - Потерпи, миленький, потерпи, сейчас все будет хорошо, - и перетянула ногу выше раны. Потом я достала из сумки белый шарф из тонкого хлопка и перевязала рану.
- Это ты, - услышала я его слабый голос, он говорил на чистом русском языке, - ты русская. Как хорошо!
Я всмотрелась в его бледное лицо – это был мой лондонский партнер по танго!
Боковым зрением я заметила около себя грубые солдатские ботинки. Я медленно подняла голову – передо мной, широко расставив ноги, стоял невысокий плотный араб. Наклонив голову, он внимательно разглядывал меня. Его вид не предвещал ничего хорошего. Он что-то скомандовал, к нам подскочили два солдата и, подхватив меня под руки, бросили в грузовик. Я начала кричать, но мне заткнули рот грязной тряпкой и натянули на голову пыльный вонючий мешок. Услышав тихий стон, я поняла, что раненый тоже здесь. Я облегченно вздохнула и… потеряла сознание.
Я пришла в себя от жуткого холода, грузовик петлял среди огромных барханов, в воздухе стоял запах пыли, на зубах скрипел песок. Кромешная тьма была вокруг, стонов раненого слышно не было, но я чувствовала, что он рядом. Машина остановилась, мне снова натянули на голову мешок, и потащили куда-то. Заскрипела открываемая дверь, мешок сдернули и толкнули меня в спину. Мои глаза медленно привыкали к темноте. Дверь снова открылась, два солдата затащили раненого и бросили его на солому. Я рванулась к нему. Он был без сознания, хорошо хоть, что эти вояки догадались снять ремень, которым я перетянула его ногу. Я встала и постаралась разглядеть при скудном свете луны, заглядывающей в окно, где мы находимся. Мы были в маленьком грязном сарае. Глинобитные стены, вверху под самым потолком узкое оконце, в одном углу охапка грубой соломы, где лежал раненый, в другом – помятое жестяное ведро. Дощатая дверь приоткрылась, и чья-то руки поставили два кувшина, плоскую тарелку и большой фонарь. Дверь закрыли, загремел засов. В одном из кувшинов с узким горлышком я обнаружила воду, в другом была какая-то белая густая жидкость. Я осторожно попробовала ее, это был приятный на вкус кисломолочный напиток, похоже, из верблюжьего молока. На тарелке лежали две лепешки.
Я взяла фонарь и подошла к раненому. Повязка на его ране пропиталась кровью, я стала осторожно снимать ее, стараясь не причинять ему сильной боли, но повязка прилипла. Достав из сумки маникюрные ножницы, я разрезала штанину, водой из кувшина осторожно смочила повязку и сняла ее. Рана, слава богу, не загноилась, но что будет дальше? И как вытащить пулю? Этого я при всем желании сделать не смогу. Я промыла края раны водой, стащила с себя футболку, и кое-как раскромсав ее маленькими ножницами, наложила тугую повязку. Раненый пришел в себя и тихонько застонал.
- Как тебя зовут? – пересиливая боль, проговорил он.
- Алина, а тебя?
- Я Виктор. Ты знаешь, кто они и что собираются с нами сделать? Это исламисты, пытающиеся прийти к власти, они хотят обменять нас на своих заключенных.
- Откуда ты знаешь?
- Я слышал их разговор в машине.
- Ты знаешь арабский? – удивилась я.
- Знаю, - коротко бросил он и замолчал, сжав челюсти.
Я поняла, что ему больно.
- Тебе не нужно разговаривать, отдохни, побереги силы, - ласково сказала я, хотя мне хотелось задать ему тысячу вопросов. Я плотнее закуталась в ветровку и прилегла рядом, мне тоже надо отдохнуть.
Когда я проснулась, солнце заглядывало в окошко, Виктор лежал с закрытыми глазами. Его лицо было еще бледнее, под глазами залегли темные тени. Я тихонько поднялась, стараясь не побеспокоить его, и плеснув воды из кувшина, умылась. «Надо дать ему воды, как же я не подумала, ведь он потерял много крови», - спохватилась я. Я тихонько позвала его, но он не ответил. Я позвала еще раз, уже громче, но он молчал. «Он умер, пока я спала здесь!», - запаниковала я. Я опустилась на солому и зарыдала от горя и безысходности.
- Алина, что с тобой? - услышала я его слабый голос.
- Ты жив? Ты жив! – рванулась я к нему.
- Конечно, жив, - он облизал пересохшие губы, - мы еще станцуем с тобой, и не только танго, правда?
- Выпей воды, тебе надо пить.
Я поднесла к его губам кувшин. Он приподнялся, застонав, но воду выпил. Я сняла повязку, края раны покраснели и припухли. Вокруг нее тоже было покраснение. «Плохо дело, - подумала я. - Надо что-то делать». Я заново перевязала рану, потом подбежала к двери и заколотила в нее кулаками.
- Откройте дверь, мне надо к вашему командиру, - кричала я по-английски.
Никто не откликался. Я стала бить в дверь ногами. Но вот кто-то подошел и стал открывать засов.
- Чего тебе? – услышала я грубый голос.
- Мне надо сообщить что-то важное вашему командиру, - закричала я.
Дверь заскрипела, меня грубо подхватил под руку часовой и повел через небольшую площадь к серому приземистому зданию. Я осторожно оглядывалась вокруг. Похоже, мы находились в небольшой деревушке, расположившейся в оазисе. За зеленью каких-то зарослей просвечивала вода, жалкие глиняные лачуги окружали высокие уходящие в небо финиковые пальмы. Бегали голые дети, женщины в хеджабах, но с открытыми лицами с любопытством смотрели на меня. Часовой постучал в дверь и, распахнув ее, втолкнул меня в комнату.