- Другие – говоришь? - Яков Львович рывком снял очки и вдавил пальцы в глазные яблоки. – Чёрта с два! Они – пришельцы. И засланы к нам с какой-то определённой миссией. Ещё бы понять с какой?
Эти слова, а особенно эмоциональный, почти яростный тон шефа, прозвучали так нарочито зловеще, что я еле сдержал улыбку. Всегда невозмутимый, он при всей своей словоохотливости обычно отзывался обо всем легко, с вялым сарказмом. А тут вдруг такие эмоции.
- Сам рассуди, - продолжал он, помахивая очками, - они захватили над нами абсолютную власть. Что ты можешь сделать, когда эти чистые глаза смотрят призывно? Ничего! Только соглашаться. А стоит тебе всего лишь раз сказать «да», и всё - ты попался. И уж тогда они оторвутся по полной! Над твоим мозгом будут ставить антинаучные эксперименты. И не сомневайся, высосут все серое вещество по капле.
Тут уж я, как не пыжился, но сдержать улыбки не смог.
- Смейся, смейся, - Яков Львович скривил губы, передразнивая меня, и затряс головой.
Короткие пухлые пальцы в очередной раз качнули дужку чересчур импульсивно, и очки плавно спланировали на приборную панель, кувыркнулись через тумблер и полетели. Я потянулся и подхватил их у самого пола.
Мне нравилось выделывать такие штуки. То, что на Земле казалось невероятным, на Титане получалось легко. Как-никак притягивает он к себе в семь раз слабее. Зато я целый месяц привыкал к своему новому весу: что-то около двенадцати килограмм, плюс-минус обед. Руки с ногами порой выделывали такое, что только держись. Чуть зазевался и вперед в лазарет.
- Не знаю, - я поднес к глазам темный пластик очков - без сервера совершенно бесполезная вещь, вон только индикаторы в углах помаргивают и всё. Запрокинул голову – даже не смягчают насыщенный оранжевый цвет атмосферы, янтарной глыбой давящей на купол Центра Слежения. Я заметил вдали надвигающиеся сизые махины туч и переключил внимание на свои боты. – Просто у меня какое-то ощущение… гадкое. Будто я не прав.
- Это пройдет, - Львович подмигнул мне и заклацал по кнопкам, - Что сделано, то сделано. Главное не сломайся. Не иди на контакт. На расстоянии еще можно что-то контролировать, а в непосредственной близости всё - кранты. Поверь моему опыту! Ни одного шанса выкарабкаться. И будешь потом всю жизнь пресмыкаться и пыжиться, доказывая всем, что сделал правильный выбор,… а главное, самому себе.
Вот ведь какая штука - каждый мнит себя экспертом в сердечных делах. И лезет с советами. Совета у него никто не спрашивал. Нужны мне чьи-то советы.
Косясь на шефа, я в который раз отметил, что крючковатый нос придает ему сходство с коршуном. Пообтрепавшимся, добродушным, но всё равно коршуном.
Однако, чего же он так завелся? Вон и бровь натянул чуть ли не до самой макушки. Ноздри раздувает, пыхтит чего-то. Всё-таки, нервы сдают у старого коршуна.
Наверное, опять неприятности дома. Или всё-таки из-за нашего урагана? Мне, честно говоря, плевать, что у него там дома, а вот ураган этот самому давит на нервы. Восемнадцать лет спал себе спокойно в брюхе Сатурна, а тут вдруг проснулся и ну раскручивать мощь. За какие-то пять дней с обычных трехсот разогнался аж до восемьсот кэмэ и вырос зверюга побольше мамочки Земли. И на этом останавливаться похоже не собирался.
- Неудачница, - как-то отозвался Львович о шестой планете. Впрочем, такого же мнения он был и обо всех газовых гигантах. - Могла бы зажечься звездой. Состав почти тот же что и у Солнца. Массой немного не дотянула, а так могли бы стать двойной звездной системой. Красотища!
Помню, я тогда возразил, что этой красотой некому было бы любоваться – жизнь на Земле так и не зародилась бы, да может, и самой Земли не было. Если уж кого и считать неудачниками так это малые планеты в Поясе Астероидов. Их и планетами назвать смешно. Лишь четырём дали имена, еще нескольким порядковые номера, а остальные безвестной серой массой кружатся по заданному маршруту. Могли бы образовать симпатичную планетку, так нет же, гравитация их почему-то не объединяет, и они так и остались кусками бесполезного мусора, бес толку болтающегося в космосе, да еще и опасного для танкеров, доставляющих горючку на Землю.
- Если так пойдет, - доложил я вчера шефу, навозившись с расчетами, - то уже через пару недель ураган грозит стать самым мощным за все время наблюдения, - меня распирало от гордости. - А если на этом не остановится, то страшно даже подумать, чем это всё может закончиться.
Яков Львович только пожал плечами. Он прибыл на станцию одним из первых, просидел здесь безвылазно уже тридцать лет с хвостиком, насмотрелся всякого и к моему энтузиазму отнесся по-философски сдержанно.
У него была своя гипотеза насчет этих ураганов: «Они вроде как конвульсии планеты, тщетные попытки переродится в звезду».
- Рома, - любил он повторять. - Ты молод, горяч и ждешь, что именно на твою смену выпадет что-нибудь экстраординарное. А космос как был до тебя миллиарды лет, так и будет после тебя неизвестно сколько. И вероятность того что за твою или мою жизнь хоть что-то произойдет бесконечно мала.
Вот я и засел с самого утра за монитор. Снял показания по новой, собрался сделать перерасчет – очень уж хотелось утереть клюв коршуну. А тут как назло сервер накрылся. Экраны горят, а что толку. Львович, конечно, вызвал системщиков, но когда их ещё дождешься? Так и сидели час за часом, и от скуки начали болтать о том, о сем. Между трёпом дал о себе знать смарт. Пришло сообщение. Одно, второе и сразу третье. Все от неё!
«Сегодня мой выпускной. Жду! Эола»
Ну и что?
«Если не придешь, то…»
То что?
«Ты придешь, я знаю. Пока твоя Эола»
Так, это что угроза? Или запятую забыла поставить? Нет милая, это не ты меня собираешься бросить, а я тебя бросил. Уже как неделю!
Тут Львович поинтересовался: от кого? Скорее всего, так, чтобы поддержать разговор, а я неожиданно для себя взял и всё выложил. Даже и не знаю почему? Может, нагорело, а может захотелось, наконец, хоть перед кем-то выговориться. Короче не смог удержать в себе, вот нюни и распустил. И чтобы как-то оправдаться перед собой, подвёл под них теоретическую базу:
- Разговариваешь с ней, логически все раскладываешь, а как только она рот откроет, тут всё – туман. И ты в нём вязнешь, вязнешь… А всё почему? А потому что ты обращаешься к разуму, а она слышит сердцем. Может быть, лет через сто всё будет по-другому: два разума будут общаться на равных. Вот тогда и будет настоящее равноправие. А пока какое может быть равноправие между разумом и сердцем? Чушь полная!
- Это точно, - охотно поддержал меня шеф. - Вот раньше, в допотопные времена, муж не спрашивал у жены что делать. Сам всё решал! Разум руководил сердцем. А что теперь? Я могу быть тысячу раз прав. А что толку? В итоге я все равно буду действовать согласно велению сердца, а значит глупо…
- Нет, я не против равенства, но что же это получается: мозг должен прислушиваться к сердцу. А почему не к печени или мочевому пузырю? Где тут логика? Нет, конечно, бывает, что мочевой пузырь диктует мне свою волю, но что происходит, когда начинает командовать печень? Алкоголизм! Да хотя бы и сердцу дать власть, так это же, как минимум, инфаркт.
На слово «инфаркт» старый сердечник отреагировал машинальным похлопыванием по карманам. Покрутил в руках коробку с пилюлями, вернул на место и, причмокивая, подытожил:
- Вот я что тебе скажу Рома, семейная жизнь, как давно зачитанная книга. Обложка потерлась от длительного употребления, страницы… тоже. Все что будет на следующей, известно заранее. Другое дело ты - свободный абонент! Зачем тебе покупать целый роман? - ходи в библиотеку. Каждый раз новый сюжет. Интрига! Наскучила, взял свежую.
- Это конечно, - сказал я, снова пристраивая на нос очки. – Правда, у меня не совсем так. После первой, кажется, что все остальные больше похожи на пошлый детектив. Обложка разная, а сюжет один и тот же. Не успел вникнуть в завязку, а уже знаешь, чем всё закончится.
Сказал и вспомнил Эолу. Все-таки вру! С ней было не так, как с другими.
Я даже и не вспомню, чем она меня проняла. Внешне совсем не в моём вкусе. По современным меркам полновата, фигурой очень похожа на скрипку, с которой не расстается ни на минуту. Отливающие бронзой кудряшки, слегка вздернутый носик в веснушках. И глаза - таких глаз я никогда не видел. Зрачки просто огромные, а радужка такая ярко-желтая, как вспышка на Солнце. Не глаза, а лунное затмение. И сама как подвижная ртуть. Не девчонка, а рыжая бестия. Никогда не знаешь, чего от неё ждать. В постели вытворяла такое! Хотя, стоп, ничего такого она не вытворяла. Но почему же я тогда чувствовал, что вот-вот и сойду с ума?
Так было и в прошлую субботу. Я ещё проснулся среди ночи от ощущения удивительной легкости. Сидел и смотрел на нее. Огненные кудряшки раскинуты по чёрной простыне, ладошки под щёку подложила – посапывает еле слышно. Слюнки пускает.
Смотреть на спящую женщину всегда такое удовольствие. Спящие они чисты и невинны как младенцы. Да нет – бери выше…
А днём всё суетятся, пыжатся чего-то, тратят столько сил на то чтоб казаться лучше… и всё время им от тебя что-то нужно! Скорее всего, это постоянное напряжение и делает их старше, дурнее – копия ведь всегда хуже оригинала, особенно если эта копия с претензиями.
Эола вздохнула. От неё пахло ванилью и миндалем, как от шоколадного торта. Так и подмывало слизнуть крем. Я провёл пальцем по нежной коже, и она открыла глаза.
Лучше бы я этого не делал.
- Ты меня любишь? – спросила, щурясь спросонья.
Ну, зачем же так в лоб? Зачем эти слова? Есть ли вообще в них смысл? Говорить-то можно что угодно, а вот как разобраться, какими словами назвать те чувства, что в тебе? На чувствах же нет клейма! Можно и ошибиться. Один кричит: «я люблю», а у самого на уме только как бы поскорее запрыгнуть в постель. А другой может и молчит только потому, что боится соврать. Себе в первую очередь!
Да, мне хорошо с тобой. Мне нравится ямочки в уголках припухших губ, когда ты смеёшься, твой слегка осипший голос, родинка на груди, запах волос. Но это слово – оно как приговор: расстрелять к чертовой матери, чтоб не было никаких сомнений.
Ну, щемило у меня пару раз сердце, ну и что - сразу любовь? А где чёрт подери испепеляющая страсть? Где разрывающее все преграды новая реальность, которая как я где-то читал, подобно вспышке молнии, которая так ярко ударяет в голову, что у кого-то до бесконечности расширяются границы восприятия, а кого-то неподготовленного к такому испытанию наоборот может так сплющить, что за всю жизнь не распрямится. Или прям сразу убьет наповал! И не только тебя, но и всех, кто по случайности попал в радиус поражения.
Ну и где всё это, я спрашиваю? Где…?
- Знаешь, почему я не люблю эту вашу попсу? - влез в мои мысли неугомонный советчик. - Музыка – ладно, но когда слышу в каждой припеве: «я люблю, я люблю», мне хочется выть, честное слово. Если уж она у тебя есть, то чего же орать об том в каждой подворотне? Как мартовские коты, ей-бо. И знаешь, что я на самом деле об этом думаю? Это они только на словах «я люблю», а на самом деле: «любите меня, вон он я какой… симпатичный»!
Он демонстративно сплюнул всухую, а я согласно закивал. Мне вспомнилась одна статья с научного портала, в которой проводился анализ информационно-содержательного аспекта эстрадных хитов. Там много чего было написано, но поразил меня одна таблица под заголовком «Из песни слова не выкинешь», в которой приводилось простое сравнение количества слов в хитах по годам. Я ещё подумал, сравнивая цифры в таблице: «это что? - деградация человечества». Ну а что я должен был подумать, видя, что средний хит в прошлом веке содержал припев и минимум три куплету, а нынешние состоят максимум из одного припева, а некоторые – особенно «утонченные» - ограничиваются одним предложением или вообще фразой из трех-пяти слов?
Теперь-то я нашел этому оправдание. Однако про себя констатировал, что с некоторых пор совершенно переключился на классику. Может, конечно, это из-за Эолы, но всё равно, поставишь иной раз Шопена или Сен-Санса, закроешь глаза и чувствуешь, как ничто не мешает работе мозга. Тогда мне кажется, да нет – я уверен, что мозг начинает работать не на какие-то там жалкие пять процентов, а на все сто.
В дверь просунулась плешивая голова нашего техника Рафы.
Наконец-то, явился, не запылился. Заждались уже!
- Ну и что тут у вас? – спросил он.
Спросил он это явно для проформы. Как большинство компьютерно-сетевых «гениев» он презирал всех прочих - непосвященных. «У кого я спрашиваю? - сказал за него взгляд, как бы удивляясь собственной наивности, - эти же дальше монитора ничегошеньки не видят».
Открутив винты, Рафа снял крышку и залез по локти в пульт. Вид у Рафы всегда был такой, словно ему дали попробовать какую-то экзотическую гадость и он только из деликатности её не выплёвывает. Сегодня он выглядел иначе: будто он её случайно проглотил.
Объяснение этому могло быть только одно. При каждой встрече со мной он задавал один и тот же вопрос. Поинтересовался и сейчас:
- Ну как там погода?
Точно мы ему тут метеобюро! И самое смешное, что бы я ему не ответил, реакция всегда одна и та же. Поэтому в этот раз я решил промолчать.
- То-то меня с утра крутит, - почёсывая небритый подбородок и понимающе кивая, согласился он. Прислушался к себе, надолго забыв о работе.
Это у них тут давно началось. Задолго до меня. Говорят, ещё с прошлой активности урагана. Тогда при таинственных обстоятельствах погибла группа астронавтов, осуществляющая дежурный облет вдоль колец Сатурна. С ними одномоментно прервалась связь, а когда челнок вернулся, то всех кого нашли на борту отправили в морг. Кроме одной, самой юной из них: её тело просто не нашли. Девушка так до сих пор считается пропавшей без вести. К Сатурну с тех пор прекратили отправлять челноки с людьми. Запускают автоматические капсулы, но разве народ этим успокоишь? Народ у нас только с виду продвинутый, а чуть что сразу за суеверия хватается.
Да может со временем всё и улеглось, если бы не эта … эпидемия, не эпидемия, грипп не грипп, в общем, какая-то чертовщина. Меня этой штукой ещё на Земле пугали. Вроде как строго один раз в сатурнианский год по станции прокатывается депрессивная волна. Страдают от нее, правда, не все. Меньше четверти, но зато в основном молодые и здоровые. Кто просто лежит в лёжку, кто температурит, а кого и в смирительные рубашки упаковывают, чтобы не сделал с собой чего. Почему чертовщина? Да потому что за столько лет не выявили возбудителя болезни. Болезнь есть, а вируса или какой другой вразумительной бактерии нет. И самоё пакостное, что для некоторых всё этим и заканчивается. В прошлый раз, говорят, только двоих бедолаг отправили с регулярным транспортом на Землю в медицинском контейнере. А перед этим чуть ли не двадцать человек стали полными овощами. После такого не удивительно, что по станции поползли слухи что, это, мол, серпастый сосед - так аборигены межу собой стали называть Сатурн – во всём виноват. Это он каким-то образом отбирает здоровье у одних и разум у других.
Многие, между прочим, уверены, что это всё радиация. А спроси их, каким образом она проникает за щит, когда все приборы показывают норму? - молчат!
Рафа перестал кряхтеть, глянул на меня с прищуром, дескать, а не ты ли причина поломки? - и пополз в серверную, что от нас за стеклянной перегородкой.
Помню, как меня рассмешило, когда шеф сказал, что зовут нашего техника на самом деле не Рафа, а Рафаэль, и родом он с Корсики. Вот этот вот, вечно помятый, в засаленном комбезе и с потными лапами?
Глаза мутные. Ясное дело, с самого утра нализался. Сколько уж раз Львович грозился выгнать его, а тому хоть бы хны - только усмехается. Куда его выгонишь? Дальше Титана все равно не сошлют! В шахты? - такие там не нужны. Это здесь сервер полдня не работает и ничего, а там за такое сразу под зад коленом и разговаривать не будут.
- Не пьем, а лечимся, - любимая присказка Рафы.
С ним, я уверен, согласна добрая половина станции, та, что искренне верит в то, что защитить от серпастого соседа может только несколько капель с утра и еще два раза по столько же на ночь. А я думаю, всё намного проще. Глушь, скукотища, вот народ и прикладывается. Да ладно бы водку хлестали, а то местные химики чего-то там бадяжат на основе метана. Нюхнешь с утра и каждый день как праздник.
И замену ему не найдешь. На станции кроме Львовича, да биороботов, почти все такие. Я не в счет. Во-первых, я здесь недавно, а во-вторых, никогда не понимал тех, кто всякой дурью усыпляет свой разум. По мне так нет большего кайфа, чем ощущение ясного ума.
То-то Львович обрадовался, когда я прибыл на станцию.
- Теперь, - говорит, - ты у нас будешь Хранитель Сатурна.
Так и сказал! Еще и с дочкой своей пучеглазой познакомил.Смешливая такая дурнушка с архаичным именем Дафна, совсем почему-то не похожая на отца. Знал ведь хитрила, что всем рожденным на Титане путь на Землю заказан. И предлог благовидный имеется: в связи с риском для жизни. Будто бы кровеносная система адаптируется во внутриутробный период к здешней силе тяжести ну и всё такое прочее и соответственно Земную сердце просто не выдержит. Похоже на правду. Но да если б это было не так, то придумали бы что-то другое. Земля ведь не резиновая! Законники и для приезжих нашли зацепку: если кому посчастливится узаконить свои отношения, тот в качестве бонуса приравнивается в правах с аборигенами и визы на Землю ему не видать.
Наверняка, Львович и сейчас надеется, что я один из таких идиотов. Нет уж дудки! - я здесь надолго не застряну. Отсижу положенный год практики и всё. С меня хватит.
- Нет, ты представляешь? - встрепенулся вдруг Львович, до этого равнодушно наблюдавший за вознёй Рафы по ту сторону прозрачной перегородки. – Тёщенька моя с утра выдает: «Марс в восьмом доме! Сегодня особенно опасный для тебя день. Будь осторожней Яшенька». Вот дура!
Не знаю, зачем он при своей щепетильности во всем, что касается честности, придумывает постоянно эти байки. Все же знают, что теща его живёт отдельно и с ним не разговаривает уже лет десять. А вот жёнушка его известная на всю станцию гадалка. Она даже возглавляет местное общество этих «медиумов-экстрасенсов», которые каждому встречному предсказывают скорый конец света. Правда, в локальном масштабе.
- И знаешь что самое противное? – продолжил Львович. - Стою утром у лифта и ловлю себя на мысли, что уже три пропустил и всё не решаюсь войти. Или вот ещё… обсуждаем отпуск в прошлом году. Я естественно стою за наш солярий. Ты же знаешь, какой чудесный у нас пляж: песок от настоящего не отличишь и вода почти как морская. Можно снять на пару недель шалаш со всеми удобствами. Полный релакс! Она соглашается, я думаю: убедил. Так что ты думаешь? Месяца два назад, когда я уже и думать забыл, заявляет: «Я нашла отличный тур по Италии! Только ехать нужно сейчас» Нет, ты представляешь!?
- Это теща говорит? – я еле сдерживаюсь.
- При чём тут… - осекся он.
Глянул на меня испытующе и продолжил по инерции, но уже без напора, как бы оправдываясь:
- Так насела, так насела, сейчас или никогда, говорит, сейчас или никогда. Хорош я был бы, если б уступил. В такой-то момент. Что б тут без меня было? Еще бы пришлось по уши в кредит лезть, а мы еще за предыдущий не расплатились. Зато мы, понимаешь, единственные у кого на станции есть домашний любимец. Шпиц Кузя! Нет, мне он нравится, умница, хоть и мелкий. Сам-то шмакодявка шмакодявкой, зато стоит как породистый конь. А доставка? А сколько мне пришлось отвалить за всякие справки? Опять же таможенники ручки погрели…
Я состроил сочувственную физиономию. В курсе, что он по молодости поддался романтике космоса. В первых рядах записался на станцию. И жену уговорил. А теперь расплачивается: безропотно сносит все её капризы.
Как-то в Эрмитаже я видел этих экскурсантов с далёких станций. Может даже с Титана. Зрелище то ещё. Возят их на инвалидных колясках, головы трясутся – видно, что еле выдерживают перегрузки. Им бы пару недель на адаптацию, может не так плачевно выглядели, да нет времени – отпуск-то заканчивается. А сами глаза прячут – покорители космоса!
Я представил Львовича на коляске, и мне стало его по-настоящему жаль.
Вернулся Рафа, громко переругиваясь с кем-то по связи. Потом обложил чистейшим итальянским матом и сам сервер, и всю станцию. Залез в пульт по пояс, подергал там что-то.
Энергично замерцали огоньки на табло и на черном до этого экране, на всю стену вспыхнул бледный диск Сатурна. Он пучил налившийся кровью глаз. Без всяких расчетов было видно, что с утра пятно урагана выросло чуть ли не вдвое.
- Где же она? - Яков Львович загромыхал выдвижными ящиками стола. Наконец разогнулся с электронной сигаретой в губах. - Черт меня подери.
Как бы старика удар не хватил, - подумал я, наблюдая за тем, как клюв старого коршуна тонет в клубах дыма.
- И что нам теперь делать? – спросил я каким-то чужим голосом.
- Молиться! – нервный смешок резанул слух.
Краем глаза я заметил, как Рафа перекрестился.
Вот этим меня раздражают старперы больше всего. Вместо того чтобы хладнокровно взвесить все за и против, а потом принять взвешенное решение, начинают разглагольствовать. Или ищут на кого бы свалить ответственность…
Так и есть, потянулся к кнопке экстренной связи с мэром.
- Дуй к энергетикам, - начальственный голос прозвучал неожиданно жестко. - Пусть щит врубают на полную!
- А не проще ли по связи? – возразил я, поднимаясь.
Шеф только отмахнулся, повернулся ко мне спиной – всё, разговор окончен! Ясное дело, не хочет, чтобы я слышал истошные визги нашего расчудесного мера. Или он отсылает меня по какой-то другой причине? Ну и черт с ним!
Когда я спустился вместе с Рафой на технический уровень, там уже кипела работа. Все бегали, суетились, весело матерясь. Еще бы, не каждый день представляется шанс ощутить себя героем!
Среди героев я был лишним. Даже Рафе дело нашлось, а я только мешался под ногами.
Пускай! Бегать всякий дурак сможет, а вот раскинуть мозгами далеко не каждый…
Мозг работал как часы - спасибо адреналину, но кроме осознания своей никчемности выдать ничего не мог. Хорошо я хоть очки прихватил – буду в курсе происходящего. Картинка отличная: и ураган во всей красе, и параметры все как на дисплее. Опять же индикатор электромагнитного щита оптимистично ползет вверх.
Так, ладно, что нам грозит? Звезда вряд ли загорится - запала не хватит. Это неплохо! Но если скорость урагана зашкалит, то пузырь может вырваться из притяжения Сатурна и образовать новый спутник. Это конечно хреново, но всё-таки не критично - гравитационный удар станция выдержит. Намного страшнее выбросы радиации. Вот это уже чревато…
Ясно пока одно: нужно держаться ближе к центру событий, там, где принимают решения и где могут пригодиться светлые мозги. А пригодиться они могут только в Центре Слежения, из которого я так трусливо сбежал. Даже не возразил ничего толком…
Лифты уже отключили. Надо же, быстро сработано!
Я рванул к аварийной лестнице. Прыгая через несколько ступенек, проскочил все шесть пролетов между техническим и жилым уровнями. Прыжки давались легко. При каждом отскоке я зависал на долгое мгновение в воздухе и, плавно спружинив, отправлял тело в следующий полет. Время отставало от всё ускоряющегося пульса и благоговейно замирало перед стремительностью мысли, которая легко пронизывала время в обоих направлениях.
Свободно перескакивая из безмятежного прошлого в тревожное будущее, мысль шла по своему, для меня пока не совсем ясному пути. Во мне росло то чувство, которое обычно возникало перед близкой разгадкой сложной математической задачки. Особую остроту ему придавало то, что я и только я стану в скором времени обладателем разгадки и разгадка эта находится совсем не там, где все её ищут. Мало того, я в этой задаче не просто какой-то там сторонний наблюдатель, а самая что ни на есть действующая переменная. Странно, но с каждым прыжком во мне росла уверенность в том, что от того как поведет себя эта переменная зависит не только решение задачи, но и судьба станции.
Картинка пока не складывалась. В неё вплетались всё новые объекты. Явно лишние они путались и мешали, казалось, такому простому, но почему-то ускользающему решению. Я выкидывал эти сумбурные видения, но они упрямо возвращались. Лез потный Рафа со своим «не пьем, а лечимся», на инвалидной коляске вкатывался Львович и что-то кричал бесшумными губами, его заслоняла всклокоченная Эола и укоризненно прожигала своими лунными затмениями, а поверх картинки точно титры к фильму скользили столбцы цифр.
Перед тем как со всего лёта воткнуться плечом в бронированную дверь, за которой узкая винтовая лесенка вьется прямиком в Центр Слежения, краем глаза я зафиксировал сидящую на ступенях скорбную фигуру, подпирающую руками голову. Обычно замок реагировал заранее на мою карту доступа и предусмотрительно открывал передо мной дверь, но не в этот раз.
От неожиданности и резкой боли в плече нить рассуждений оборвалась. Мысль уперлась в шершавую поверхность двери. Так, заблокировать мой доступ мог только один человек - Львович, но он не стал бы этого делать. Значит какая-то поломка.
Продолжая в прострации бодать мыслями дверь, я вдавил кнопку спикерфона.
- Что-то с замком, - сообщил я появившемуся на экране шефу.
- Нет, всё нормально, - ответил он и отвернулся.
Эта новость загнала меня ещё в более глубокий ступор.
- А что с ней? – спросил я.
- Ничего.
Я не узнавал Львовича. Мне даже показалось, что в кресло управляющего Центром Слежения влез совершенно незнакомый человек.
– Я где тебе сказал быть? – ровным голосом сказал незнакомец. - Вот и иди, работай!
- Но… - собрался я уже было дать жесткий отпор, как услышал за плечом всхлипывания.
И вовремя отстранился, пропуская к спикерфону необъятный бюст и шевелюру в амбре из облака ароматических масел. Этот специфический букет гвоздики и аниса не спутаешь ни с чем.
Некоторое время мне не удавалось выделить ничего вразумительного на фоне жалобных стонов. Потом стал доходить смысл некоторых фраз, среди которых чаще всего повторялось: «Яша, Яшенька, ну пойдем домой» и потом: «… вот и мальчик пришел - вместо тебя посидит». Последняя фраза меня сильно задела. Какой ещё такой мальчик? Неужели нельзя запомнить простое русское имя? Хотя как зовут жену шефа, я тоже не помнил, но это неважно. Не кричу же я ей на ухо «посторонись толстуха!»
- Роман, - строго произнес моё имя спикерфон, - уберите с объекта гражданских! И проследите, чтобы на жилом этаже не было паники.
К моему удивлению гражданское лицо не стало оказывать сопротивление и послушно заковыляло в моём сопровождении. Я не нашел ничего лучшего как для предотвращения панических настроений стал вкрадчивым голосом повторять любимую присказку шефа:
- Да не переживайте вы так, ничего не случится, вероятность того что за нашу жизнь что-нибудь произойдет бесконечно мала… вы молоды, горячи и ждете, что именно на вашу выпадет что-нибудь экстраординарное, а космос как был…
Конвоируемая не возражала. Похоже, что после того как собственный муж назвал её гражданским лицом, она почувствовала себя таковым. Из её объемного тела как из воздушного шара вышел весь воздух, так что ей нечем стало возражать.
На жилом уровне никто не бегал. Одинокая пожилая пара сидела на открытой веранде. Пили кофе и не подозревали, что эта чашка может стать последней.
А ведь в этом кафе мы познакомились. Я тогда подсел за столик к двум хохотушкам. Не из наглости, просто не было ни одного свободного места. Перекинулись парой ничего не значащих фраз, и только потом я разглядел Эолу. Стоя на сцене, она смотрела мне прямо в глаза и играла, а я решался: подойти - не подойти. И решился, когда пергидрольная блондинка в летах бросила соседке:
- Блёкленько. Столько сил вложено и всё коту под хвост.
Тогда я еще не знал, что блондинка эта та самая Сильвия Асунсоло. Это уже позже Эола прожужжала мне все уши своей «необыкновенной» наставницей. Что, мол, в юности той прочили великое будущее. Играла она будто бы великолепно, но как только выходила на публику – терялась. Так и не смогла побороть страх сцены и благодаря этому стала величайшим педагогом современности, воспитав не одну звезду мировой величины. Что-то случился у неё на Земле: то ли конфликт с учеником, то ли несчастная любовь, то ли всё вместе, но она всё бросила и завербовалась на станцию.
- Языком музыки с нами говорит вселенная.
Этой цитатой Эола доводила меня, повторяя её к месту и не к месту. Мне всегда казалось, что за вычурной красотой фразы ничего нет и как-то высказал напрямую. Вместо ответа Эола потащила меня на урок, где спровоцировала Сильвию Асунсоло дать объяснения. Её сентенции мало того, что оказались пустой болтовней, но ещё и крепко задели мое самолюбие.
- Те из вас, кто думают, что понять язык вселенной можно ощутив себя мельчайшей её песчинкой и целиком растворившись в музыке - ошибаются. Этого достаточно, - она сделала паузу и, не поворачивая головы, указала небрежным движением пальцев в мою сторону, - вот для него. И для всех прочих, кто сидит в зале. От музыканта же требуется нечто большее! Не просто понимать язык и ощущать себя какой-то там частичкой, но быть настоящей звездой, щедро дарить самое себя, излучать энергию жизни. Все людские страсти ничто по сравнению с тем моментом, когда вы сможете почувствовать исходящий из вас свет. И тогда вам будет внимать не зал, но сама вселенная!
- А где все? - спросил я, внезапно остро ощутив пустоту улицы.
- В Рахманиновском, - шарик выпустил остаток воздуха, так что я даже не удивился той легкости, с которой мне удавалось тянуть его за собой. Он только безвучно дергался в моей руке всю дорогу.
На нас зашикали, как только я переступил порог концертного зала. Зал был полон. На сцене длиннорукий юнец размашисто бил по клавишам. Я отпустил шарик, прислонился к стене, выхватил глазами голову Сильвии Асунсоло и стал пристально следить за вздувающимся в стёклах очков пузырём урагана.
По приказу мэра, пошедшего на поводу у свалившейся на его голову знаменитости, это помещение в деталях скопировали с Рахманиновского зала консерватории. С потолка свисает хрустальная люстра, бледно-голубые стены очерчены лепниной и даже наборный паркет под ногами скрипит как настоящий. В окна виден двор, сплетенные ветви над бронзовой головой Чайковского. Жаль, но это всего лишь искусная имитация – окна-мониторы прокручивают запись по кругу.
Зал хлопками выпроводил юнца, и на сцене появилась скрипачка в длинном черном платье. Я не сразу узнал Эолу. Сосредоточенно-отрешенный взгляд, блуждающая улыбка. Рыжие волосы как будто стали ещё ярче. От лица, из самих глаз, лучится свет… или мне это только кажется от волнения.
Кто-то вертелся, кто-то переговаривался, но как только смычок коснулся струны, всё стихло. Рондо – каприччиозо – наша любимая с Эолой вещь из Сен-Санса.
Тайфун забурлил. Зрачок урагана сузился, закручиваясь красными жилами, надрывными толчками стремясь вырвать себя из притяжения Сатурна. Смычек летал в тонких пальцах, то будя меланхолию, то взрываясь безумной страстью. Звуки невидимого оркестра как не надрывались из-за фальшпанелей, все равно оставались лишь блеклым фоном для скрипки.
Крашеная голова Сильвии Асунсоло выпрямилась, пальцы вцепились в спинку впередистоящего кресла.
Транс, в который я впал вместе со всем залом, не помешал мне заметить странную закономерность. Дыхание тайфуна с чудовищной точностью повторяло каждое изменение темпа, каждую вибрацию струн.
Мозг заработал с утроенной силой. Эола - сирота. Родителей своих не помнит. Болтала, что ее нашли в капсуле, посланной на облет Сатурна. Врала, конечно, чтобы произвести впечатление. Но почему же характеристики урагана с упрямством эквалайзера пляшут под её дудку? В смысле, под скрипку. Ещё этот бред от Сильвии Асунсоло. Неужели все эти словоблудия так на неё подействовали?
Пускай, но всё равно этого не может быть. Или индикаторы врут или я схожу с ума. Нет, это безумие какое-то. Умопомешательство! Или всего лишь галлюцинация? Ага, конечно, массовая галлюцинация, а заодно за компанию и приборы свихнулись.
Сердце встало, когда бешеный ритм наэлектризовал воздух. Красный на выкате глаз урагана сощурился и выплюнул первую смертоносную волну. В этот момент я уже не был уверен в том, что звезда не вспыхнет.
Всё. Через пару минут, максимум через три, волна достигнет станции. Только бы щит выдержал! Только бы выдержал щит …
Яростные звуки сменились легкомысленной трелью. Никто, ведь никто не подозревает, какая опасность нависла над нами.
В висках застучало, стало трудно дышать.
Стой! Хва-тит! – крик звенел в голове, но так и не мог коснуться голосовых связок.
Волна ударила в щит. Цифры поползли вниз. Звуки скрипки рванули вверх. Щит трещал по швам, а смычок всё взвинчивал и взвинчивал темп. Индикатор коснулся красного и в этот момент зал охнул. Взвизг рвущейся струны… и все стихло.
Темнота. Секунды без единой мысли растягиваются в бесконечность. Наверное, это и есть смерть. Ни боли, ни страха. Лишь темнота…
Нет, это не смерть. Я мыслю - значит существую.
Потянуло озоном. Блеклый свет аварийного освещения забрезжил под потолком. Напряженная тишина, ни единого шороха. Эола, опустив скрипку, растерянно смотрит в зал.
Заметила?
Взметнув платьем, она зашелестела со сцены.
Конечно, заметила. Я оттолкнулся от стены и побежал за кулисы. Мне вдогонку зал взорвался овацией.
Не стучась, я толкнул дверь в гримерку. Эола обернулась.
- А, это ты, – протянула она натянуто равнодушно, ослепив меня.
Нужно что-то говорить, не молчать.
- Ты сегодня играла… так.
- А то!
- Я тут много думал.
- Это на тебя похоже.
- Да, да, - в очках опять заплясали столбцы возрождающегося урагана. - Я думал-думал и понял, что хочу быть с тобой… всегда.
- Любопытно, - ещё одна фальшивая нота.
- Так вот я тебе обещаю, в смысле клянусь, что не оставлю тебя никогда, - в эту секунду я почти верил тому что говорю. – Никогда-никогда, ты слышишь?
- Это все?
Вымогательство! Ну что ж, надо идти до конца.
- Я тебя…
- Что? Съешь?
- Почти, я тебя…
В дверь вплыла раскрасневшаяся Сильвия Асунсоло и, даже не взглянув на меня, просияла:
- Молодчина Эолочка. Никто не верил, а я знала, всегда знала, что ты затмишь их всех. Ну что же ты, слышишь? – зовут. Зовут на бис.
- Ей… ей нельзя играть, - сделал я попытку остановить безумие. – Её музыка… всех нас… убьет.
Сильвия смерила меня презрительным взглядом и с достоинством пропела:
- Молодой человек, от гениальной музыки ещё никто не умирал.
Как же унизительно чувствовать себя идиотом не способным донести такие простые вещи. Женщины вышли. Я поплелся следом. То как я выгляжу, мне стало ясно, когда какой-то сердобольный малый из первого ряда уступил мне свое место. Я бессильно плюхнулся в кресло.
Никто не издал не единого звука, пока Эола перетягивала струну. Она взяла смычок и как в тот самый первый раз взглянула мне прямо в глаза. Над залом вновь пронеслись первые звуки - чарующе-нежные, не предвещающие ничего страшного.
Темп всё ускорялся и я чувствовал, что вот-вот и сойду с ума. Я потерял ощущение времени и опасности. Забыл про ураган и людей вокруг. Музыка завибрировала между нами. Теперь мы играли вместе: она водила смычком, а я был одновременно и камертоном и дирижером, который задаёт и высоту и темп. Это было так интимно, что мне даже стало неловко за тех, кто сидел рядом и млел от нахально подслушанных звуков.
Черное пятно заслонило свет. От неожиданности я зажмурился и зачем-то сорвал очки. Когда я расцепил ресницы, пятна не было. Осторожно поднеся очки к глазам, я понял, что меня так напугало. Это было лицо Львовича. Точнее все, что от него осталось. Я даже не представлял, что радиация может делать такое. Значит щит пал?!
- Что, что случилось? – кричал я.
Обожженные губы с трудом разлипались. Шеф пытался что-то сказать, но шиканье со всех сторон заглушало его. Не успев вскочить с места, я уже всё понял сам. В углу окуляров индикатор внутреннего щита всё ещё горел зеленым и только внешний упал в критически оранжевое. Протискиваясь к выходу, я бросил взгляд на Сильвию Асунсоло. Смесь удивления и разочарования отпечаталось на её лице. Только много лет спустя, прокручивая в уме далеко не в первый раз всё, что произошло в этот день и всё что ему предшествовало, мне стало немного жаль её. Но в эту секунду я еле сдержал себя, чтобы не закричать: «ну что съела?!»
Прикрыв дверь, я спросил:
- Как вы, шеф?
Бодрым жестом сжатого кулака он попытался дать понять, что с ним всё в порядке.
- Рома, – просочилось сквозь его почерневшие губы, - тут ...
- Не слова больше, - перебил я. - Попробую угадать сам. Ураган сдулся!
- Откуда? ...
Из зала донеслись вялые хлопки.
- Откуда? – оттуда, - сквозь полуоткрытую дверь я смотрел на Эолу. В длинном черном платье она плыла со сцены. Я проводил её взглядом и сказал: - Кому же знать, как не мне. Я ведь теперь Хранитель Сатурна!
Отключился и почувствовал в себе нечто новое - сердце отозвалось как-то по-особенному.
Радостно, что ли?
_________________________
Апрель 2014