Глава 4
Мы подъехали к дому, где раньше жили дед с бабушкой. Четырехэтажная хрущевка, когда-то выкрашенная в желтый цвет, а теперь - с почерневшими от времени стенами, стояла в окружении новых, более высоких домов; и казалась старым трухлявым грибом среди молодых и крепких.
Выйдя из машины, я огляделась. Около дома росли высокие густо посаженные деревья. Они были высокими еще в пору моего детства, уже тогда под их густой листвой практически не росла трава, и мы, гоняя с мячом и падая, как и все дети, приходили домой с черными от земли коленками и локтями, получая нагоняй от бабушки и мамы. Окна бывшей бабушкиной квартиры выходили на противоположную сторону. С той стороны дома рос плодовый сад. Его посадил какой-то офицер много лет назад. Там росли яблони, груши, сливы и вишни. Теперь там высился пятиэтажный дом, наверное, сада уже нет. Я вздохнула, вспомнив, как в детстве мы лазали по деревьям за зелеными невызревшими яблоками и грушами. А потом маялись животами. Я взглянула вверх на окна дома. На балконе второго этажа приветливо махала мне рукой тетя Зина. Накануне вечером я созвонилась с ней и договорилась о встрече. Бабушка просила меня навестить ее подругу.
Тетя Зина оказалась бодрой, крепкой для своего возраста старушкой. Весело смеясь и засыпая меня вопросами о бабушке, она быстро и ловко накрыла на стол, и даже выставила бутылку самодельной горилки. От водки мы отказались, а чаю выпили с удовольствием. Тетя Зина, выпив рюмочку, раскраснелась, и все нахваливала мои московские гостинцы.
Я спросила тетю Зину, что она знает о Гросс-лазарете и Федоре Михайлове. Немного подумав, она сказала:
- Да то же, что и все. Мы сюда приехали в 1964-ом году, - она помедлила - да, точно, в шестьдесят четвертом. А в 1965-ом отмечали двадцатилетие победы над фашистами. Широко отмечали… - она задумалась. – Тогда и памятник Михайлову открывали, ему тогда дали звезду Героя Советского Союза. Был парад, наши офицеры все были, ну и жены, конечно, тоже. Много народу было. Выступали с трибуны наши районные руководители, партизаны, ну, кто во время войны в партизанах воевал, - поправилась она.
- Да… еще ведь его жена и сын были, Михайлова-то. Я их хорошо помню. Жена думала, что он пропал без вести, ей извещение пришло, а тут оказалось, что он был подпольщиком, да еще героем. А ты вот маму свою поспрашивай, - продолжала она. – Мама твоя училась в нашей школе, а директором там был Владимир Федорович…, - она замялась. - Запамятовала его фамилию. Так вот, он во время войны был в партизанах, он еще подростком тогда был.
И тут я вспомнила! Мама писала в своих записях, что ее классный руководитель, Владимир Федорович Владимиров, воевал в партизанском отряде вместе с пионером-героем Валей Котиком, который геройски погиб. И как раз в 1965-ом году накануне Дня Победы к Владимиру Федоровичу приезжали радиожурналисты с популярной тогда союзной радиостанции «Юность» брать интервью.
Вот тебе и далекая Великая Отечественная!
День клонился к вечеру, пора было ехать. Но тетя Зина, загадочно улыбаясь, попросила нас не спешить. Она вышла в другую комнату и вернулась с небольшой шкатулкой. Поставив шкатулку на стол, немного помедлила, а потом начала свой рассказ:
- Год назад… да правильно, как раз год назад я гуляла около дома, когда вдруг заметила незнакомого пожилого мужчину у нашего подъезда. Он смотрел вверх, на окна дома. Увидев меня, он направился ко мне.
- Вы кого-то ищете? – поинтересовалась я.
- Да. Вы давно здесь живете? – В его голосе слышалась неуверенность.
- Да уж, почитай, полвека, - ответила я. – А кто вам нужен-то?
- Когда-то, очень давно, в этом доме жила одна моя знакомая, - и он назвал имя твоей мамы, Алина. – Я знаю, что они здесь больше не живут, только…, - он замолчал.
- Они уже давно живут в Москве. А зачем она вам?
- Видите ли… - замялся он, - у меня осталась одна вещь, принадлежащая ей. - И он достал из кармана этот перстень.
Тетя Зина достала перстень из шкатулки и положила передо мной. Я взяла перстень в руки и стала его разглядывать. Таких перстней я никогда раньше не видела. Массивный, круглый, с причудливым узором, скорее всего золотой, но из низкопробного золота, какое часто встречается на Востоке. А камень! Большой, прямоугольной формы, густого винного цвета, он был наполовину утоплен в металл. Гранат? Но тогда очень редкий, чистой воды. Огранен он был очень искусно. Я повернула его к свету, и камень засиял во всей своей красе.
- А откуда у него мамин перстень? – удивилась я. – И почему он столько лет его не возвращал?
- Я тоже его об этом спросила, - кивнула головой тетя Зина. – Он мне ответил, что много лет назад перстень куда-то затерялся, а потом он и забыл о нем. Он давно уже здесь не живет. А недавно приехал продавать дом матери, да и нашел его.
- Как выглядел этот мужчина? – заинтересовалась я.
- Очень высокий, крепкий, похож на бывшего спортсмена. Видно, был брюнет, да сейчас уж почти весь седой. Да… - она помолчала. – А годков-то ему уж, поди, под семьдесят.
И тут я вдруг поняла, что это тот самый камень! Камень нашелся!
Хмурым, неприветливым утром следующего дня Ярослав провожал меня на вокзал. Кажется, погода испортилась надолго. Взяв билеты, мы вышли на перрон, и присели на скамейку у дверей вокзала. На соседней скамейке, неряшливо одетая толстуха, разложив газету, резала сало. Около нее крутился, виляя хвостом и тихонько повизгивая, худой облезлый пес. Тетка отмахнулась от него. Но, видно песик был очень голоден – он не отставал. Толстуха схватила пустую пластиковую бутылку, валявшуюся у скамейки, и запустила в него. Объявили прибытие моего поезда, мы встали со скамейки и пошли по перрону. Вдруг кто-то чуть не сбил меня с ног – обгоняя нас, на всех парах мчался пес, а в зубах у него был зажат шмат сала. Я оглянулась, чтобы увидеть реакцию тетки, и заметила знакомую фигуру. В нескольких метрах от нас стоял… «Крейг». Интересно, он тоже едет в Москву?