Камень. Ножницы. Бумага. Часть 1. Глава 3

Лариса Коршунова
Глава 3

Солнце садилось, когда мы подъехали к дому тети Гали,  сестры моего отца. Она стояла у сарая и кормила кур. Увидев остановившуюся у дома машину, пошла к калитке.
- Ви до нас? – неуверенность сквозила в ее голосе.
- Тетя Галя, вы меня не узнали? Я – Алина, ваша племянница.
- Алинка, дорогесенька моя!  Как же я тебя узнаю? Столько лет не виделись! – перешла  она на русский язык.
Тетя Галя много лет преподавала русский язык в местной школе, потом была директором школы, а сейчас  -  на пенсии. В темном платке, простенькой куртке и резиновых сапогах она мало отличалась от других крестьянок.  Да и понятно, жизнь в селе, большое хозяйство не красят женщину.
- Пойдемте в хату, - обратилась она к водителю. Но он, сославшись на занятость,  отказался.  Расплатившись с  водителем, и тепло поблагодарив  его за помощь, я пошла за тетей в дом.
На пороге дома стоял дядя Василий. Он  весело приветствовал  меня:
- Какая гостья у нас! Прошу в хату!
Я прошлась по дому, в котором  все напоминало мне о детстве. Обратила внимание, что над кроватями все еще висят знаменитые килимы – мягкие ковры ручной работы с ярким геометрическим рисунком. Все-таки чувствуется близость Западной Украины. И не удержалась, чтобы не похвалить тетю Галю за то, что не поддалась моде и не убрала их с глаз долой. Дядя Вася хмыкнул:
 -  Как же не поддалась моде! Да она давно бы их уже выкинула, если бы я ей разрешил. Это килимы моей матери.  Выкинет она их!
  Заметив, что недавно был сделан ремонт, я спросила:
- Дядя Вася, а кто вам делал ремонт?
Он  рассмеялся.
- Вот за что не люблю  городских,  так это за отсутствие практичности. Кто ж нам мог делать ремонт… сами и делали. Побелили  стены, потолки, покрасили пол, делов-то.

На кухне за столом, уставленном всякой снедью, суетилась тетя Галя. Чего здесь только не было! Нарезанный толстыми пластами творог лоснился на свету, отварная картошка, посыпанная укропом, соседствовала с солеными огурцами и помидорами. В глиняном кувшине  - густое с желтой  пенкой  молоко. Ну и, конечно, знаменитое  украинское сало розовело на большой тарелке. « Прощай фигура!»  – вздохнула я.
За едой родственники расспрашивали меня о родителях и здоровье  бабушки, с которой они были дружны, когда  та жила в Славуте. Услышав мой рассказ о том, что произошло в ресторане, тетя упрекнула меня:
- Почему же ты не предупредила нас о своем приезде, мы бы встретили тебя.
Когда я рассказала о задании редакции, она, задумавшись,  произнесла:
- О  Гросс-лазарете  ничего нового  я, к сожалению, добавить не могу. Знаю, что в 2009-ом  году ко Дню Победы в Славуте был открыт международный мемориал  «Поле памяти». Там перехоронили узников  немецких лагерей, - она вздохнула, - 640 захоронений.  Наш  президент Виктор Ющенко приезжал на его открытие. Сама я, правда, в это время  болела, и поехать посмотреть не могла. Завтра выходной, - добавила она, -  я позвоню  Славику, он приедет и отвезет тебя, куда ты скажешь. А первым делом тебе нужно съездить на кладбище,  на могилу деда.
Мой дед, офицер Советской Армии,  умер почти четверть века назад, и похоронен в  Славуте, теперь уже находящейся за границей. «Как причудливы повороты судьбы!» – думала  я. засыпая.

Утром меня разбудил густой мужской голос. «Славик!», - обрадовалась я. Мой двоюродный  брат Ярослав был ровесником Саши. Высокий, плечистый,  с густой  кудрявой шевелюрой, кое-где побитой сединой, он производил  впечатление «сурового мужа».  Да собственно, так и было. Несколько лет назад он воевал в добровольческой армии  ООН  в Ливане, был сапером.
«С таким братом мне никакие хулиганы не страшны», - успокоилась я.

За завтраком тетя Галя объяснила Славику, что меня интересует и куда  нужно съездить. Она все подкладывала мне вареники с творогом, щедро политые густой сметаной.
-  Тетя Галя, - нигде не ела таких вкусных вареников! Они у вас такие пышные, мягкие. У вас есть какой-то секрет?
- Какой там секрет! Просто мы делаем их на кислом молоке, да соды чуть добавляем, -  довольно засмеялась раскрасневшаяся тетя.

До Славуты мы с Ярославом  доехали быстро,  вспоминая  детство  и, подкалывая  друг друга.
- А помнишь, как ты доила корову?
- Да, у вас я научилась доить корову, -  гордо заявила я.
- Ага,  научилась, - расхохотался он.  - Чуть титьки корове не оторвала.
- Но,  мне же тогда было всего восемь лет! – возмутилась я.
- А как бегала от гусей, помнишь? – продолжал Славик.
- Они мне прохода не давали!
И вспомнив зло шипящих с вытянутыми  шеями  гусей, я поежилась.
- Так это мы с Сашей, твоим братом  их на тебя натравливали. Огреем    их прутом  – они  и несутся к тебе.
- Ах, ты… – я  толкнула его в бок.
Так под это бесконечное «а помнишь» мы и доехали до города.

В Славуте мы заехали в цветочный магазин, но цветы там были не очень свежие.
- Пойдем на базар, - решительно произнес  Славик, - там один фермер по выходным торгует  цветами.
На базаре было шумно и оживленно: торговки зазывно предлагали свой товар, взволнованно кудахтали куры, визжали в мешках поросята. Я, оглушенная непривычными звуками, вертела головой во все стороны пока Славик тащил меня за руку между рядами, но в одном месте мы остановились, да и было из-за чего. Перед нами разворачивалось живописное действо:
Старуха-еврейка выбирала курицу. Прощупывая ее бедное тельце костлявыми руками, она недовольно ворчала:
- Она, таки, не очень жирная.
- Да  ви на гузку-то подивиться!  ( Да вы на гузку-то посмотрите! )  - возмущенно кричала хозяйка. – Люди  добрi,  щоб мое  курча  не  було жирным!  (Люди добрые, что б моя курица не была жирной!)
- А  яички там е? – щупая гузку, продолжала ворчать старуха.
Вокруг них стала собираться толпа.
- Вiддайте  мою  курку! ( Отдайте мою курицу!) – выкрикнула хозяйка и, схватив курицу, потащила ее на себя. Старуха  же,  в свою очередь, потянула бедную птицу к себе. Курица, отчаянно  кудахтая, забила крыльями.
Народ вокруг потешался. Смех и шутки раздавались со всех сторон. Какой-то здоровяк в расстегнутом тулупе и мохнатой шапке сдвинутой на затылок,  раздвигая толпу руками, пробасил:
- А ну, дайте менi цю курку.
Но старуха, бросив хозяйке  деньги и выхватив у нее курицу, с  несвойственной ее возрасту прытью,  понеслась между рядами.

Купив свежие белые лилии, мы поехали на кладбище. На кладбище  было тихо и уныло, ни одной живой души. Да и понятно – зима. Снега было мало, но дорожки не чищены. Ярослав шел впереди, прокладывая мне путь. Когда мы подошли к могиле деда, он стал мне рассказывать, как шла установка нового памятника – старый они по нашей просьбе заменили три года назад. Я слушала,  а думала о своем.
Мой старший брат,  Саша, ровесник Ярослава, очень любил деда, а я его почти не помнила. Когда он умер, мне было всего четыре  года. Мама и бабушка много рассказывали мне о нем. Дед, по их словам, был балагур и весельчак, любил розыгрыши, не отказывался и от водочки. А выпив, мог и крепко выразиться. Понятное дело, дед прошел  Великую  Отечественную, венгерскую революцию 1956-го года, был также в длительной командировке в Алжире в годы, когда  КГБ был главной организацией в стране.
Ярослав, поняв, что мне надо побыть одной, отошел. Я смотрела на фотографию деда, и вдруг злость овладела мной. Черт возьми, да что же это  с нами происходит – и то нам плохо, и это не так. Ведь правильно говорят, что счастье надо завоевывать!
- Дед, я обещаю тебе, что найду эти …артефакты!  В них дело или нет, но мы будем счастливы!
Теперь я была в этом уверена.

С кладбища мы поехали в военный городок. Погода начала портиться: низкие  серые  тучи нависли над городом, пошел мокрый снег, настроение  у меня упало.  Ярослав пытался  развеселить меня, и я решила воспользоваться ситуацией:
- Славик, расскажи мне  о своей службе за границей.
- Нечего рассказывать, -  буркнул  Славик.
- Ну,  пожалуйста, -  приставала  я, -  мне же интересно с профессиональной точки зрения.  Я ведь не в женском журнале работаю, а в серьезном издании.
- Ладно, что с тобой  поделаешь, – милостиво согласился он. – Был у нас один случай ….  Пришлось разминировать детский сад. Воспитатели не знали, что сад заминирован,  ну и привели туда сдуру детей. А когда захотели их накормить, одна из них на кухне  подорвалась  на мине. Когда мы приехали, дети сидели в углу комнаты, глазенки перепуганные, кое-кто напрудил под себя. Но не плакали, -  он помедлил, - даже маленькие дети привыкают к войне.
- А дальше, что было?
- Что, что…Мы сделали свою работу, а  вечером  напились.
Он замолчал, молчала и я. Дорога  шла  вдоль  военного  городка,  слева виднелись дома офицерского состава, их так и называли – ДОСы. Справа чернел лес, между дорогой и домами проходил узкий неглубокий ров, а рядом  -  полоса насыпи, что-то вроде длинного  невысокого  холма. Ров тянулся от домов вдоль большой поляны до самых казарм – бывших блоков  Гросс-лазарета. Из тетради мамы я узнала, что здесь хоронили узников лазарета и уничтоженных фашистами евреев. Я вспомнила, что летом на этой насыпи расцветала полевая  гвоздика – крошечные алые цветы. Как капли крови на песке! Вдруг впереди между насыпью и дорогой напротив водонапорной башни я увидела какое- то странное высокое  сооружение. Когда мы подъехали ближе, я попросила  Ярослава  остановиться. Мы вышли из машины,  и  я увидела  монумент, сделанный из листов металла: две ладони, сложенные, как при молитве и закованные  у запястья цепью, возносились к небу!
- Это памятник жертвам Холокоста, - тихо сказал  Славик. -  Он был возведен  на народные пожертвования.
Я посмотрела вокруг. Темный лес глухо шумел, ветер раскачивал верхушки сосен, которые в изобилии росли  здесь. До боли знакомый с детства пейзаж! Вон там за сосновыми посадками – небольшая дубовая роща, где мы каждое лето собирали белые грибы. Желающих полакомиться деликатесными грибами было так много, что они не успевали вырастать, да и видно их в редкой траве на взгорках было далеко. Поэтому  нам доставались крошечные экземпляры, больше похожие на пуговки, чем на грибы, но радость и гордость переполняли нас, когда мы  с братом тащили свою добычу бабушке! Да…, а рядом, оказывается, каких-то сорок пять - пятьдесят лет назад разыгрывалась такая трагедия!
Мы вернулись в машину. Дорога уходила вправо в лес, а  слева появилось братское кладбище, на котором были похоронены узники концлагеря;  за ним, я поняла, находилось «Поле памяти», но проехать туда мы не смогли – в поле было еще много снега, а дорога  не чищена. Пришлось поворачивать обратно. Ярослав утешал меня, говорил, что есть повод приехать еще раз.  Но я была расстроена.
Когда мы повернули к военному городку,  я попросила Ярослава остановиться у водонапорной башни,  которая высилась сразу за насыпью напротив монумента. Мама писала в своей тетради, что с этой башни фашисты сбрасывали евреев. Башня, сама по себе, была невысокой, но стояла она на песчаном холме и поэтому казалась выше. У башни мы вышли.
 Недалеко от нас я заметила двух женщин, тихонько разговаривающих между собой. Одна из них – пожилая, полная, крашеная в ярко-рыжий цвет. Хотя рыжий, кажется,  был ее естественным цветом - несмотря на возраст, кожа на лице была бледной и прозрачной, как бывает  только у рыжеволосых от природы людей. Вторая – лет сорока, жгучая брюнетка с длинными вьющимися волосами и темными пронзительными глазами. Видно было, что они не местные. Мы уже хотели  уходить, как  вдруг,  пожилая  обратилась к нам:
- Вас тоже заинтересовала эта башня? – В ее голосе звучало волнение. – Я  видела вас у монумента, - продолжала она.
Я не успела ничего ответить.
-  С этой башни во время оккупации фашисты сбрасывали евреев. Вы знаете,  сколько евреев было уничтожено в Славуте во время войны? Двенадцать тысяч! Немцы привозили их со всех близлежащих городов и деревень. Здесь их расстреливали или  просто бросали с этой башни. – Она помолчала, а потом тихонько продолжала. – Здесь убили моих бабушку и дедушку. Евреев заставляли рыть глубокий ров, потом они раздевались и  спускались туда. Немцы расстреливали их из автоматов и насыпали сверху немного земли. Потом привозили следующую партию, и все повторялось. Моей маме удалось сбежать. Полгода она пряталась в подвале у добрых людей, пока ее не переправили в партизанский отряд. Там она встретила нашего отца. А мы  теперь… давно живем в Израиле,  и эта земля становится нам чужой, - опустив голову, грустно произнесла она.
- Мама, я же просила тебя…-  начала, было, ее молодая спутница.
- Не буду, не буду. Давайте знакомиться. Это моя дочь Лена, а меня зовут Мария Иосифовна. Мы прилетели сюда на несколько дней из Хайфы. Дети решили сделать мне подарок на юбилей – поездку на родину. А вы? Мне кажется, вы не местная, - обратилась она ко мне.
-Да, я из Москвы, - ответила я. - Меня зовут Алина,  Алина Коваленко. Здесь раньше жили мои бабушка и дедушка. -  Женщина внимательно посмотрела  на меня.
- А как зовут вашу маму? – вдруг спросила она.
Я вздрогнула. Зачем ей имя мамы? Услышав мой ответ, Мария Иосифовна рассмеялась.
- Как, однако, тесен мир! Не перестаешь удивляться. Дело в том, что мы с вашей мамой в молодости два года работали вместе в одной сельской  школе, и даже дружили. Представьте, моя Лена, - она положила руку на плечо дочери, -  ее крестница.
Да, вот это новость!  Мы поговорили еще минут десять. Оказывается, Мария Иосифовна знала и моего отца.  Ей было интересно узнать все о моих родителях. Поэтому я, просто, пригласила  ее с Леной к нам в гости.
- Думаю, мама будет очень рада встретиться с вами, - уверила я ее.
- Я бы очень хотела повидать твою маму, - грустно сказала Мария Иосифовна, - ведь мы часто вспоминали ее там с Раей Токер, которая тоже работала с нами. Так что передавай ей от нас большой привет, а мы, увы, завтра едем в Киев, а оттуда летим домой.  Домой …, какая ирония судьбы!  – печально произнесла она, качая головой.
Мы обменялись адресами электронной почты с Леной, которая мне сразу понравилась. Было бы интересно пообщаться с ней. Попрощавшись с новыми знакомыми, мы с Ярославом направились к машине. Оставалось еще одно место, куда мне надо было наведаться. Да… видно, я ничего здесь не найду.