Камень. Ножницы. Бумага. Часть 1. Глава 2

Лариса Коршунова
Глава 2

Поезд прибыл  в  Славуту в полдень. Выйдя из вагона, я зажмурила глаза. Февраль, а солнце светит, как в апреле, и небо синее, синее. Боже мой, какая погода! Не то, что в Москве – метровые сугробы, мороз,  и солнце не появлялось уже полгода. На маленькой привокзальной площади такси не наблюдалось. Зато стояла маршрутка. «Ого,  новенький  «Мерседес»!»  – удивилась я.
Мне нужна была гостиница. Бронирование номеров «он лайн» в  Славуте было недоступно, но я надеялась, что в такое время года  проблем со свободными  номерами не будет. Гостиница «Славутчанка» находилась в центре  города.
Доехав до центра города, я вышла у старого здания универмага.  Словоохотливые попутчики, перебивая друг друга, на позабытом мною украинском языке объяснили мне, что «готель» (гостиница)  в Славуте только один, но места там «мабуть  е»  (наверное, есть). Места и, правда, были.  Гостиница была небольшая,  но вполне комфортабельная. Я осмотрела номер и осталась довольна. Без претензий, но чисто.  Бросив сумку на широкую кровать, покрытую  покрывалом  какого-то немыслимого  цвета «крыла фламинго»,  я вышла из гостиницы. Рядом с гостиницей была автобусная станция, с другой стороны – рынок.  Нет не рынок, а базар,   вспомнила  я. На  базар  я,  надеюсь,  еще схожу, а сейчас мне нужно не, откладывая,  посетить  местный исторический  музей. Только бы он был открыт!

До музея  я дошла пешком, разглядывая и вспоминая, такой знакомый и в то же время неизвестный мне город. Когда же я была здесь последний раз? Наверное, лет восемнадцать назад. Да, точно, бабушка как раз тогда переехала в Москву к тете Миле. А до этого мы каждое лето приезжали к ней в отпуск, а брат так и вовсе проводил у нее все лето. Как все-таки  быстро летит время! А главная улица города мало изменилась, вот только новых домов стало больше, но и старые беленые украинские хатки все ещё смотрят маленькими чистенькими окошками на прохожих.
Новое  здание музея было довольно оригинальным: двухэтажное с  узкими окнами, похожими на бойницы. Около входа стояли три колонны - постамента, одна выше другой. На колоннах громоздились трактор, бронетранспортер и какая-то непонятная каракатица, напоминающая  легкий трактор, собранный из шестеренок. Да… богатая, однако, фантазия у автора проекта. В музее не было ни души. Я осмотрела экспозицию, посвященную истории возникновения города.
 Местечко Славута  было основано в 1634-ом  году  на месте двух сел, расположенных на берегу реки Горыни при впадении в нее ее притока  - реки Утки. В 1710-ом году город перешел в собственность польских магнатов князей Сангушко, которые владели им вплоть до 1917-го года.  Жители в то время, в основном, занимались торговлей и ремесленничеством.
Все это, конечно, очень интересно, но пора искать информацию о Великой Отечественной войне.
- Доброго дня!  –  услышала  я,  вздрогнув от неожиданности,  негромкий мужской голос рядом с собой. – Вам допомочь?
  Растерявшись, я  ответила:
 - Извините, я не говорю по-украински.
- Так вы русская!  - обрадовано всплеснул руками небольшого роста старичок, назвавшийся Василием Петровичем и оказавшийся бывшим сотрудником музея. Узнав, что я из Москвы, он обрадовался еще  больше, объясняя мне, что он бывший  военный, а теперь вот здесь доживает свой век.
 - Знаете, делать мне на пенсии особо нечего, вот я и хожу сюда, как на работу. -  Он стал засыпать меня вопросами о Москве. Поговорив немного и рассказав словоохотливому собеседнику последние московские новости, я объяснила  Василию Петровичу, что интересуюсь событиями семидесятилетней давности, а, именно,  немецким Гросс-лазаретом. Василий  Петрович сразу стал серьезнее. Он повел меня к стендам и витринам, его рассказ изобиловал фактами и цифрами. Многое  я уже знала из Интернета, меня больше интересовали люди. Вот  что  поведал мне Василий Петрович:
- Город Славута был оккупирован немецко-фашистскими войсками летом 1941-го года, и уже осенью в нем был организован лазарет для раненых и больных советских военнопленных, концентрационный лагерь под названием «Гросс-лазарет - 301».  Сюда свозили военнопленных со всей Украины. Располагался он в военном городке на окраине города, построенном еще до войны армией Буденного, и занимал десять трехэтажных кирпичных зданий-блоков. Лагерь был обнесен несколькими рядами проволочных заграждений, вдоль которых стояли вышки с пулеметами, прожекторами и охраной.
В  Гросс-лазарете,  в котором вроде бы должны были лечить больных и раненых, на самом деле  проводилось массовое истребление военнопленных путем создания специального режима голода, скученности, антисанитарии и заражения их инфекционными болезнями. Люди умирали от сыпного тифа, туберкулеза, дизентерии, голода и холода. Кроме того, немецкие врачи проводили над ними медицинские опыты. Умерших - а умирали  десятками и даже сотнями ежедневно - выбрасывали прямо из окон, а потом складывали в штабеля! Позже их хоронили в вырытых самими же пленными братских могилах.
Монотонный голос Василия Петровича  звучал  глухо  и  буднично, а  я смотрела на фотографии с изображениями  не просто изможденных людей, а живых скелетов и жуткая картина трагедии разворачивалась передо мной…
…Дощатые  трехъярусные  нары  стояли в несколько рядов на всю длину блока. На голых досках лежали грязные, укрытые окровавленными лохмотьями раненые и больные. Со всех сторон раздавались стоны и крики о помощи. – Пить! Пить! – слышалось отовсюду, но воды нигде не было. Окна были заколочены досками, так что дневной свет почти  не проникал в помещение. В углу стояла переполненная обрезанная бочка,  приспособленная под парашу.  Зловонный запах гниющих  ран  и испражнений не давал дышать. Два немца  в конце блока катили тележку с горкой черного осклизлого хлеба и большой кастрюлей с  какой-то, отвратительно  воняющей  бурдой.
- Суточный рацион  военнопленных, - слышала  я  тихий голос  Василия Петровича, -  состоял из 200 граммов  эрзац-хлеба  из черных отрубей с опилками и баланды, которую готовили из шелухи гречихи и проса, а еще из неочищенного полусгнившего  картофеля  с примесью земли и битого  стекла.
…Пленные сползали с нар и, получая свою  «пайку»,  жадно набрасывались на еду. Появились охранники с автоматами наперевес.
- Арбайтен!  Шнель! Шнель!  (Работать!  Быстро!  Быстро!)  -  кричали они,  подталкивая отстающих автоматами.
На улице немцы повели, построившихся в две шеренги, людей к выходу из лагеря. И тут один из полуживых, обессиленных красноармейцев упал  на землю.  Раздалась автоматная очередь…
- Девушка, девушка, вам плохо? – услышала  я испуганный старческий голос.
- Не беспокойтесь, я в порядке, -  очнулась я. -  Василий Петрович, неужели  правда,  в  Гросс-лазарете  погибло 150  тысяч узников?
- По некоторым  подсчетам даже  больше, – тихо ответил он.
«Боже мой! – подумала я. Зверски уничтожить 150 тысяч мужчин, большинство из которых были молоды, в одном маленьком городишке! И все это ради  безумной идеи превосходства одной нации над другими! Надо быть поистине маньяком, чтобы решиться на такое!»
- Расскажите мне,  пожалуйста, что вы знаете о Федоре  Михайлове, – устало произнесла  я.
- Михайлов… он был настоящим героем, - задумчиво произнес  Василий Петрович, а потом бодрой заученной скороговоркой продолжил. - Федора  Михайловича  Михайлова,  врача-хирурга, немцы приняли на работу в Славутскую больницу в самом начале организации концлагеря. Он  вошел к ним  в доверие, лечил их в немецком госпитале, а также лечил и  военнопленных. Им была создана подпольная антифашистская организация  в городе  и в самом концлагере.  Ее задачей было создание боевой группы, которая смогла бы поднять восстание в лагере, перебить охрану и увести пленных к партизанам. Подпольным райкомом партии был создан партизанский отряд, им руководил  учитель  Антон Захарович  Одуха.  Подпольщики распространяли листовки с информацией о положении на фронте. Они также вместе с партизанами  совершали диверсии – подрывали немецкие эшелоны с техникой. Узников лагеря под видом инфекционных больных переправляли в городскую больницу, а оттуда  как  «умерших» – в партизанский отряд. Партизанский отряд вырос до партизанского соединения. Уже в начале 1942 года Михайлов  руководил  всеми подпольными организациями Хмельницкой области.  Но, -  он немного помедлил,  -  в июле 1942-го года  гестаповцы арестовали его по доносу предателя,  и после двух недель допросов повесили в центре города. Казнь была всенародной, чтобы другим неповадно было. Михайлов не выдал своих товарищей, он стоял с гордо поднятой головой, на груди висела табличка: «Я – большевистский бандит. Я убивал, немецких солдат». Правда, подпольная организация была очень хорошо законспирирована и продолжала действовать вплоть до освобождения Славуты Красной армией в начале 1944-го года.
- А он был родом из Славуты?  И почему его не мобилизовали? – поинтересовалась я.
- Милая девушка, Михайлов был русский, он родился в Псковской области. Работал в разных местах страны.  В Славуту он получил назначение в 1940-ом году, был до войны главным врачом  Славутского  роддома. В начале войны его призвали на переподготовку, но он попал в окружение и вернулся в Славуту. Когда он пришел к немцам, то сказал им, что дезертировал из армии.  Немцы его проверяли,  как же без этого.
- Я читала, что военнопленные совершали побеги.
- Да, это правда. Причем делали они это неоднократно, -  продолжал  Василий Петрович. – В декабре 1942-го года в пургу вместе с врачом Максимом   Ермаковым бежали  десять заключенных.
- Но как же они сбежали при такой охране?
-  Они украли ножницы из операционной, ночью перерезали проволоку и ушли в лес. Представьте, 20 дней голодные изможденные люди скитались зимой по лесам, пока не вышли к партизанам. А в ноябре 1943-го совершили побег пятнадцать  человек. Они прорыли из подвала крайнего  блока  95-метровый туннель за ограждение лагеря в сторону леса и бежали к партизанам. Подкоп  рыли полгода, а  землю выносили в карманах. Этим побегом руководил военврач  Роман Лопухин.  Вы знаете, врачи вообще играли большую роль в подполье. Кроме оказания помощи пленным, они еще втайне от немцев вели списки умерших и замученных узников.  По этим спискам были установлены фамилии  погибших. А ведь среди погибших узников были люди всех национальностей: украинцы, русские, евреи, узбеки, казахи.
 Краем глаза я заметила, что около нас уже давно крутились два парня лет шестнадцати, прислушиваясь к рассказу Василия Петровича. Они что-то обсуждали громким шепотом. Один из них – долговязый, нескладный, с длинными растрепанными волосами  -  вырвавшись из рук, пытавшегося его удержать товарища подошел к нам, и  сказал:
 - Что вы тут сказки сочиняете? Ваши пленные только и делали, что   спасали свою шкуру. Мой прадед рассказывал, что они соглашались идти к власовцам, лишь бы остаться в живых. А еще они подавались в полицаи, чтобы выжить.
- Были и такие, - вздохнул старик, - люди есть люди, не все из нас герои. Но и среди полицаев в охране лагеря были те, кто помогал подпольщикам, а потом бежал вместе с ними. А вот ты, - прищурив глаза, он строго посмотрел на подростка, - ты знаешь, как поступил бы, окажись на их месте?
 Стушевавшийся под пристальным взглядом старого вояки, юноша махнул рукой и отошел к своему другу.
 – Видите, что происходит, - расстроенно произнес Василий Петрович. – Одна надежда, что вырастут и поумнеют. Хотя – кто знает… - Он махнул рукой и замолчал.
Я прервала затянувшееся молчание.
 -  Василий Петрович, а кто-нибудь из выживших  узников концлагеря приезжал в Славуту после войны?
- Могу сказать лишь о том, что  видел сам.  В 1975 году меня перевели служить в Славуту в…марте. А  9-го мая был парад. Даже не парад, а театрализованное представление на большой поляне перед казармами, бывшими  блоками лазарета. Там были установлены трибуны, на которых находились почетные гости. Ну,  конечно, были  руководители  района и области, участники боев за Славуту, бывшие партизаны. И вот тогда с той трибуны и выступали двое, два бывших узника концлагеря – мужчина и женщина. Только волновались они очень, плакали, да и как не плакать, вспоминая такое. Перед трибунами на тачанках проезжали  «партизаны»  с повязками на головах. На одной тачанке даже пулемет был. Звучали песни тех лет… -  он замолчал, вытирая платком лицо.  – Да, что-то расчувствовался я тут с вами.
 Я поняла, что пора оставить старика в покое. Попрощавшись с Василием Петровичем, я вышла из музея и  вдохнула свежий воздух полной грудью. После всего увиденного и услышанного почувствовала себя разбитой. Хотелось прогуляться по воздуху, посмотреть город. Я пошла вниз по улице и совсем скоро вышла к реке. Утка, вспомнилось смешное название широкой, лениво несущей свои воды реки.  Вдоль правого берега Утки тянулся пляж. В детстве мы ходили сюда купаться.  Интересно, растут ли еще в реке прекрасные белые лилии,  какие росли  здесь в пору моего детства? Постояв у пляжа, я пошла по мосту к противоположному берегу,  где увидела вывеску ресторана. Вспомнила, что с утра ничего не ела и решила зайти.
Ресторан был довольно большой, но уютный, стилизованный под украинскую хатку. На стенах висели расшитые  рушники,  связки лука.  На массивных деревянных столах, покрытых вышитыми крестиком скатертями, стояли керамические вазочки с искусственными цветами.  В зале  было всего несколько человек.
Ко мне подошла официантка – молодая девушка в украинском национальном костюме с веночком на голове.  Показав пальцем в меню,  я заказала салат и рыбу, надеясь, что все поняла правильно и ничего экзотического мне не принесут. Не успела я попробовать салат, как в зал вошли трое мужчин. Один из них – хлюпенький,  с редкими белесыми волосами и длинными висячими усами, пьяно улыбаясь, направился прямо  ко мне и, подойдя к моему столу, развязно произнес:
- Дивись, яка гарна дiвка!  И звiдкiля ти взялася, красуня? Га? ( Смотри,  какая красивая девка!  И откуда ты взялась, красавица? А?).
«Вот только международного скандала мне и не хватало, - тоскливо подумала  я.  -  Ну что ж, если дойдет до крайностей, то пару приемов я знаю, брат показал.  Пожалуй,  вежливый тон здесь не поможет».  И я произнесла, как можно тише:
-  Отвали, а?  Тебе сказать, куда  пойти  или сам дорогу найдешь?
- Так вона ж кацапка! – взвизгнул «белесый». -  Петро, Гнат! – гаркнул он  дружкам. – Сюди, зараз ми ii покажемо, де ракi зимують (Сюда, сейчас мы ей покажем, где раки зимуют).
Я перевела взгляд на Петра и Гната.  Да…, двое из ларца  -  одинаковы с лица. Оба  -  бритоголовые, крепкие, с  накачанными мышцами.  Сердце у меня упало.  Где же охрана, официанты?  Но они растворились, как будто их никогда и не было. «Что же мне делать?»  – лихорадочно соображала  я.
Вдруг я увидела мужчину, который, сжав кулаки, поднялся из-за соседнего стола и направился к нам. Рост примерно метр восемьдесят,  темно-русые волосы,  лицо грубоватое;  чем-то неуловимым он напоминал актера  Дэниэла  Крейга.  Нет, этот не справится. Что же теперь будет?
Братки  угрожающе двинулись на него.  Но  «Крейг»  хуком справа  мгновенно уложил на пол одного,  второй  прыгнул ему на спину и они  покатились по полу. Вдруг в руке бандита сверкнул нож. Я от страха  закрыла глаза.  Когда я отняла ладони от лица, бандит лежал на полу, «Крейг» сидел на нем, а нож валялся в стороне. Тут появились охранники и, заломив руки хулиганам, потащили их к выходу, а мой спаситель…исчез.  Ко мне подбежала,  откуда - то появившаяся  официантка  и, наклонившись,  горячо зашептала:
- Ой, паночку, цеж бандюкi! Вони вiд вас не отстануть. Вам треба бiгти!
Поняв только «бандюки» и «не отстанут»,  я,  бросив ей купюру, рванулась к выходу.


Я  выскочила из ресторана,  застегивая на ходу куртку,  и ринулась через площадь.  Взвизгнули тормоза, и я услышала крик:
- Та ты шо, сказилася? Куди ж ти лiзешь пiд колеса!  (Да ты что, с ума сошла? Куда  ж ты лезешь под колеса).
- Умоляю,  довезите меня до гостиницы! Я вас очень прошу.
Видно,  вид у меня и, правда, был убедительный.
- Садись! – перешел на русский худощавый мужчина  лет сорока.
- Слава Богу! – обрадовалась я.
По дороге,  выслушав мой сбивчивый рассказ,  водитель протянул:
- Да-а-а,  не повезло тебе. Этих хлопцев весь город знает. Правда, никакие они не бандиты, так…хулиганы. Но все-таки тебе бы лучше уехать из города на пару дней.  Есть куда?
- У меня здесь родственники в ближайшем селе. Может, подвезете? – я  умоляюще взглянула на него.
- Да что ж с тобой поделаешь! Ладно, у меня есть время, -  улыбнулся он.