Один день на закате жизни

Ада Геткер
ОДИН ДЕНЬ НА ЗАКАТЕ ЖИЗНИ.   

День начался  незапланировано  рано. С  ночи что-то тревожило. Немели пальцы обеих ног. Иногда вдруг быстро-быстро начинало бежать сердце. Это   напоминало мерцание , подобно бликам по морской воде в лунную ночь. Видимо не случайно врачи такой вид кардиологической патологии  называют МЕРЦАТЕЛЬНАЯ АРИТМИЯ. И были, вероятно,  медики, научно обосновавшие название этой болезни, большие романтики. Ибо действительно в такие моменты  сердце  как будто мерцает: тихо-тихо, мелко-мелко, быстро-быстро, как музыкальное тремоло. И даже такое гениальное изобретение медицины 20века , как КАРДИОСТИМУЛЯТОР, не всегда его сдерживает, увы, не всегда помогает восстановить  ритм.
 Однако вставать надо, от лежания легче не становится. Займусь делами, их немало, надеюсь отвлекусь. Пройдёт. Не впервой. Очень может быть, что погналась за более дешёвым лекарством, а оно меня не тянет. И выписал  его кардиолог поистине “пальцем в небо”: поможет-отлично, не поможет – возьмём то, что подороже .И здесь дважды два не всегда равно четыре. Сейчас уже “на рынке”, если не сотни, то во всяком случае десятки таких спасительных средств, особенно в мудром на медицину Израиле.
 Проще всего было бы оставаться на старом, проверенном жизнью Комадинчике. Да и тут-“ не в коня корм”. Комадин требует постоянных анализов на сгущенность крови.Стоит прозевать критическое состояние крови и обеспечишь себе инфаркт  или ещё хуже инсульт, впрочем-хрен редьки не слаще. Ну, а для меня такие анализы  пострашнее операций. Как правило, операции проходят под великолепным наркозом. Заснула под руками опытного хирурга - проснулась без боли: “Здравствуйте,доктор,   а я уже здорова”.
C анализами крови, которые регулярно требует КОМАДИН,  всё куда сложнее. И виноваты  в этом мои вены - идиотки. Это ж надо было родиться с такими  капризными - просто дурами. Часами стоят возле них опытнейшие медбратья или медсёстры, всё уговаривают:” Ну не исчезай, милая, я тебя совсем тонюсенькой иголочкой кольну, дай хоть чуть-чуть кровушки, не удовольствия ради просим”.  Ан, нет- убегают, как от насильника, пока все руки не покрываются синими гематомами. А медбрат (почти профессор) уже слов в оправдание не находит: “Cлиха-слиха(извини),ещё немного потерпи, я её сейчас в очень больном месте попытаюсь достать (на ладони, либо в сгибе кисти), но у меня уже просто нет другого выбора”.
 И  терплю.  Не  выступаю.  Я  уже медиков своих жалею больше, чем саму себя. Вот таких 2-3 идиотки- вены за день  попадутся и пожалеешь то мгновение, когда решил сделать помощь людям делом своей жизни. Потому и перешла я на недавно изобретённое средство с очень громким названием, с очень высокой ценой( всё никак не войдёт  оно  в “корзину”, дающую приличные скидки), но главное- не требующее регулярных перепроверок.
 Потерплю, подожду,  надеюсь  к  моему 120летию  и меня осчастливит израильская медицина, если не потороплюсь умирать-обязательно помогут. Я им верю.
 А ещё сегодня необходимо хоть немного походить. Вокруг дома. Хотя бы из уважения к мужу. Он,  привыкший всю жизнь к очень длинным, крутым походам по горам и пещерам Памира и Тянь-Шаня, никак не может понять мою ленность и просто ненависть к движению. Ну не люблю. Ну не понимаю, как по приказу разума можно бесцельно двигаться, всего-то  лишь ради надежды на лучшее, более здоровое будущее. Просто завидую тем, кто делает это в удовольствие. Я же совсем из другой оперы. Мне это неинтересно. Я в это не верю . Я верю в генетику! Мне всегда было жалко времени  на занятия ГТО и БГТО(Готов к труду и обороне или Будь  готов к труду и обороне). Безумные, с раннего детства готовили нас к обороне, и при этом  начало самой страшной войны просто прозевали. А попутно  заставляли бегать  нас, детей вокруг школы и прыгать  через препятствие. Помню, что когда весь класс, пробегав  пять кругов вокруг  католического костёла, расположившегося на территории нашей  одесской школы,  уже сидел на следующем  уроке, я в это время, задыхаясь пробегала первый круг и только радовалась, что не окончив физкультурную пробежку, меня не впустят на урок вечно орущей украинки: :Мовчать! Прэпыныть  болачки, я казала”.(прекратить болтовню, я сказала). Вероятно, уже в самом детстве Богом или Судьбой предначертано нам  чем в будущей жизни мы займёмся. И потому, видно, не зря я пошла в музыку, хотя  учитель черчения убедительно предлагал мне идти в Архитектурный Институт.  И  всё же прожила я свою жизнь в мире  классической музыки и не жалею об этом. Семь классов музыкальной школы, четыре года музыкального училища, пять лет Консерватории. Сорок пять лет преподавания  игре на фортепиано детям от шести до шестнадцати лет.  Ещё до последнего года с удовольствием присаживалась к инструменту, вспоминала любимые прежде произведения, нередко те, что принесли мне немало удовлетворения, гордости  за яркие победы моих учеников-участников всевозможных Городских и Республиканских конкурсов.
 Как интересно они тогда назывались… По-узбекски: “ Конкурс САНЪАТ БАЙРАМИ”! (праздник искусства). На одном из последних таких конкурсов  огромный зал, человек на 300-350 встал и стоя аплодировал  двум нашим с подругой ученицам. Они очень удачно исполнили в ансамбле,  на двух роялях -одна на белом, другая на великолепном чёрном СТЕЙНВЕЕ- ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ композитора Дмитрия  Кабалевского. Тогда это было очень впечатляюще, вызвало  много восторженных разговоров, поздравительных звонков, наград  в виде круглой,  блестящей (имитация золота) медальки с выгравированными словами: ” Лауреат Конкурса Санъат Байрами.1 место.” Правда  потом, уже после конкура, последовало много  сплетен, зависти, недоброжелательства  и всего того, что по жизни так часто сопровождает успех. А я не нашла ничего более умного для себя, как страдать по этому поводу и бесконечно  оправдываться:” Вы  уж извините, но вот так  неожиданно всё` случилось.  Девочки действительно талантливые, увлечённые, трудолюбивые. Мы не виноваты, что они оказались лучшие. Это, видно, сама музыка, так великолепно написанная уже стареньким Кабалевским  в их исполнении  прозвучала cвежо и искренне.”  Еле-еле отбились от кричащего  злословия,  сплетен и в свой  адрес, и  девочек и даже всей школы, ибо и между школами была большая конкуренция.
    А ведь   в  то   время,  вцелом,  достаточно профессионально  было поставлено  детское музыкальное образование. В Ташкенте,  работало 33  детские музыкальные  школы (мне пишут, что сейчас осталось только три). И  после каждого такого конкурса, судьями которого были строгие педагоги Центральной Школы-десятилетки одарённых детей им. Успенского, я, будучи председателем городского методического объединения, собирала всех педагогов-участников конкурсов и делала подробный разбор  каждой программы. Это были чисто методические  анализы всех удачных и провальных выступлений на конкурсе. Конечно, без жёсткой критики, а только с желанием помочь, нередко ещё совсем молоденьким педагогам, понять  удачи и ошибки детей,  так часто находившиеся в прямой зависимости от грамотности и таланта самого педагога. И была  я как бы связующим звеном между строгой, высоко профессиональной конкурсной комиссией и педагогами музыкальных школ, ученики которых приняли участие в конкурсе. Вот тут уж я  не ощущала ни злобы, ни зависти, ни сплетен, а как мне тогда казалось, только  благодарность за помощь и искреннее участие в немалом труде и талантливых детей и их преподавателей.
 А вот теперь, здесь, в Израиле я уже почти не играю. Не зовёт меня моё, некогда любимое пианино. Я привезла его в Израиль из Ташкента. Это обыкновенное, советское фортепиано , с кодовым названием БЕЛОРУСЬ. И живёт оно у меня в доме уже порядка 30 лет. Я люблю его как близкого человека, не променяю ни на какой Бехштейн, Стейнвей, чешский Петроф  или какую-то равнодушную, современную Ямаху. Моя  БЕЛОРУСЬ, вероятно, сделана была где-то в Гомеле или Витебске, во всяком случае в ещё советской Белоруссии. Скорее всего мне очень повезло и инструмент мой родился не к концу месяца, когда решалась главная задача- вовремя   план выполнить, а в самом начале месяца. И   работали над  ним ещё трезвые ,  вполне грамотные мастера своего дела, не успевшие пропить какие-то,  всегда важные до мелочей   детали столь тонкого организма, как фортепиано. Ибо все колки моего инструмента     до сих пор живы  ,  моль обивку на молоточках не  проела и даже струны не проржавели,  легко поддаются настройке. Вот только играю я на нём теперь совсем редко, лишь тогда, когда хочется создать хорошее настроение мужу или любимой  старшей внучке. Стыдно мне перед  ними. И перед самой собой стыдно. Уже не бегают так пальцы, уже не всё удерживает память, а нередко предательская судорога так не вовремя пробегает по ногам и очень мешает использовать такую необходимую краску, которую дать может и правая и левая педали. Вот что такое возраст, и никуда от него не спрятаться.
 И всё же я очень люблю и горжусь  своим  инструментом,  пыль регулярно с него смахиваю. И метроном , что стоит наверху , до сих пор берегу, как большую драгоценность.(настоящими никогда не увлекалась,  пальцы не любила стягивать). Этот метроном  подарила мне моя мама-  так давно, в какой-то другой жизни.  Тогда такие помощники в выборе темпа и ритма произведения можно было достать лишь случайно, в какой-то эксклюзивной комиссионке, что  и удалось моей маме, когда она гостила в городе Ленинграде. И он по сей день стоит на моей Белоруси, хотя и совсем бездействует.
 А фортепиано моё перед самой эмиграцией  помог мне купить  в каком-то частном  доме, сам настроил  и  сам привёз прямо ко мне домой мой старый  друг ( и я это всегда помню и всегда мысленно благодарю его). Мы  с ним дружим уже полвека, как не отрицают подобную дружбу многие знатоки отношений  мужчина- женщина.  Мы  заканчивали одну и туже Консерваторию, много  лет  вместе работали в одной школе-десятилетке, в которой обучались дети-сироты с трудной судьбой,  но  музыкально или художественно  одарённые.
    А  вот теперь он тоже здесь, в Израиле. И дружба наша сохранилась, не растрескалась под тяжестью эмигрантских  проблем. Сегодня  вечером я пойду к нему на юбилей. У него тоже большая цифра лет. Но я совсем не хочу её вслух проговаривать, не хочу сама пугаться, да  и его берегу, не в цифрах в конце концов дело, важнее  каким цифрам  соответствует  твоё  мироощущение.
 Мой друг не пианист, он закончил композиторское отделение Консерватории, а мнение его по разным проблемам: от исполнительских трактовок Хорошо темперированного клавира Баха-до решения  как простейших, так и на мой взгляд невероятно  трудных  бытовых задачек,  я всегда высоко ценила и признаюсь-немало эксплуатировала его.
   Но главное- всю жизнь очень  уважала: за эрудицию, за любовь и глубокое понимание  классической музыки, за великолепную память(в Одессе говорили : "Аж завидки берут") и просто невероятную начитанность.
  И только две вещи все 50 лет  не  принимала я в нём- это анекдоты и его рассуждения на политические темы.
  По анекдотам у меня вообще был пунктик, нетерпимость, даже какое-то чисто одесское высокомерие -не прикасаться, святое. Настоящий юмор  (на мой, не терпящий возражений взгляд) принадлежит только Одессе. Иной, чужеродный (вернее иногородний) я  просто  не воспринимала.  Нередко  с фальшивой улыбкой (чтобы не обидеть) снисходительно реагировала, особенно, если анекдоты не были с чисто одесской изюминкой. Думаю, только те, кто родился в Одессе и чуть ли не с молоком матери   пропитался “одессизмами” и соответствующим юмором, могут понять меня. Этот юмор    брали из самой жизни  и  так мастерски вплетали  в своё творчество истинные одесситы: Ильченко и Карпов, Жванецкий и Хазанов, молодые одесские КВНщики  и выросший в  их среде   наш, израильский Ян Левинзон.  И думаю, они также, как и я,  с трудом принимали, или вовсе отталкивали иные, порой совсем беспомощные  попытки упражняться в этой области. К примеру юмор,по-прежнему  собирающего огромные залы Петросяна,  от которого мне всегда  было не только не смешно, а наоборот как-то совсем уж грустно, столь очевидным казалась мне вся эта надуманность, пошлость и увы, так часто- просто глупость(кстати, в отличие от его намного более талантливой  жены). И своё отношение к нему  я всегда называла  коротко и ясно: “БЕЗДАРНО”, с чем к сожалению не соглашался мой друг. Впрочем, сама  я  никогда и никак не проявляла себя в области рассказа анекдотов, ибо своё чувство юмора не считала однозначным, не смотря на всё своё одесское происхождение. Ну что ж-юмор, как и Восток- несомненно дело тонкое.
   Да и в  вопрсах политики  я также вполне допускаю, что  всегда была абсолютно нетерпима и ещё более категорична, чем в анекдотах, просто- безкомпромисна. Однако, понимая всё это, порой останавливая себя на полуслове, когда чувствовала, что заносит нас слишком далеко, я никак даже не пыталась найти пути примирения, о чём бессонными ночами едва не плакала. И нередко кажется мне, что споры эти однажды  могут привести  нас к полному разрыву, так не стыкуются наши политические взгляды.  А вот  от этого мне уже становится  просто страшно. Разрыв с ним и его абсолютной единомышленницей-маленькой, хрупкой, тонко организованной  любимой женщиной, стал бы для всех нас, думаю, просто трагедией.
  И в этом весь парадокс (и едкие насмешки моего мужа-друга), ибо живя в Израиле уже много лет, нас по-прежнему, так удивительно, но  обоих волнует и расталкивает по разным  баррикадам ситуация в России, Украине и даже совсем рядом- в Сирии, в Турции,в Иране и даже в США. И при этом почти полная совместимость взглядов на жизнь в Израиле. Представляю какие  нравственные  трагедии принесла в своё время людям Революция, которая вот уже сто  лет именуется ВЕЛИКАЯ- ОКТЯБРЬСКАЯ- СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ.
  Впрочем, не сегодня  я хочу рассуждать на эту, как ни удивительно, но  столь значимую и злободневную для чуть ли не половины мира тему. Видимо, на этот раз действительно к  обоюдному, быть может подсознательному нашему сожалению, мы продолжаем жить интересами той страны, где прошло наше детство, юность, поиски и опыты в любви-дружбе, утверждение себя в выбранной специальности и всего того, что так просто именуется-ЖИЗНЬ !
  И всё же,  прожив  в Израиле уже почти четверть века, я никогда не  забываю каким  авторитетом для меня всегда был и остаётся мой друг. С каким удовольствием, внутренним подтекстом, неутомимостью,   часами читал он по памяти Пушкина, Пастернака, Цветаеву, Ахматову и  других больших поэтов. Как умел слушать и далеко не ординарно слышать сложнейшую инструментальную, симфоническую ,оперную, балетную музыку. .Как разбирался в искусстве  кино и читал в этой области великолепные лекции. У него  всю жизнь была и остаётся по сей день просто удивительная  память. Она напоминала мне глубокую и широкую кладовую, куда он в любой момент мог подняться и с  любой  полочки  достать  какой -то афоризм или гениальную фразу малоизвестного(во всяком случае мне) поэта или композитора.  Впрочем,однозначным для меня всегда было и то, что широко эрудированному, талантливому  композитору совсем не обязательно уметь быстро и ловко играть на фортепиано. Как правило, композиторы играют почти на всех  основных инструментах  симфонического оркестра и им не до исполнительских вершин, на это и жизни не хватит.
      А в те наши, ещё молодые годы, немало чисто материальных трудностей стояло перед  нами  и решать их приходилось, приложив  так много  усилий, фантазии, способностей  и, конечно, элементарного трудоголизма.  Лично я тогда увлеклась шитьём женских меховых шляп. Это было настоящее ремесло на  грани  с   искусством и, вероятно, поэтому так интересно.
 Зимой в Ташкенте было холодно, сыро, промозгло, на дорогах почти не убирался снег и с первыми лучами солнца становилось  сразу как-то очень грязно и  неэстетично (во всяком случае для меня - одесситки). Женщины приспосабливались,  кто как мог, особенно в поисках столь необходимых, но весьма дефицитных тёплых головных уборов. За границу  страны тогда ещё никто не поглядывал, довольствовались  отечественным минимумом,  искали лучшее из  возможного.
 Однажды и я обратилась к хорошей мастерице-шляпнице. Оказалось, что и она была из племени педагогов, также считала рублики от зарплаты к зарплате и также искала  выход  для себя и своей семьи.  Разговорились. Прониклись взаимным уважением. Упросила я милую, добрую  Лилю Абрамовну взять меня в ученицы. И с тех пор регулярно приходила к ней домой и очень старательно выполняла всю чёрную, подготовительную работу.(впрямь, как чеховский Ванька-подмастерье). А  уже к концу года учительница моя доверила мне  сделать всю шляпку от начала и до конца. Очень понравилось мне это ремесло-искусство.
Дело в том, что  работая с учеником, педагог, (думающий педагог) как правило, долго  и последовательно   закладывает в него  основы грамотного пианизма. Не пережимая ни на   один градус, борется с  почти естественной  детской  ленностью. Стремится  вовремя, не опоздав (уже лет в 10-12 лень почти не поддаётся перевоспитанию) приучить  ребёнка к терпению,  к  чёрной, чисто технической работе. И, конечно, постоянно не упускает из виду, помогает  ему  понять, прочувствовать  и  услышать конечную цель. А    цель эта требует обыкновенного трудолюбия , веры  в то, что когда начнёт технически  получаться , когда всё уложится в памяти, когда возникнет уверенность и понимание какими красками нужно раскрывать образ, созданный композитором, вот тогда-то  обязательно придёт  время  подлинного интереса и  наслаждения от собственного исполнения.  Вот к  такой  формуле уже так давно  пришла я  и строго придерживалась  её в  музыкальной педагогике,  все годы  своей  довольно результативной работы. 
 Совсем по-другому рождается произведение искусства  в шляпном ремесле.  Впрочем, и здесь без трудолюбия, аккуратности, терпения, плюс, конечно,  фантазии и вкуса,приближаться к этому действу не стоит. Но времени здесь требуется гораздо меньше . Ощущение радости, удачи от проделанной работы здесь приходит довольно быстро и  вполне пропорционально  как затраченному  времени, так и количеству вложенного труда. Тут день-два, ну максимум, с каким-то особо капризным мехом три дня- и меховая  шляпа готова, а обладательница её уходит гордая собою, счастливая, улыбающаяся, с тысячью благодарственных слов.
 Увлеклась я этим делом, не на шутку увлеклась. Половину  школы одела.
 По вечерам, покормив, искупав и  уложив детей спать, я  располагалась в кабинете мужа и начинала  чудодейство.  Меховые шляпки из серебристой норки, рыжей лисицы или серо-чёрного   пушистого песца пользовались  у  цивилизованной части  ташкентцев  особой популярностью. Они  согревали  и  так украшали вечно измученных, утомлённых, нередко  неудовлетворённых  самой жизнью женщин. Меховые шляпы,  выполненные  грамотной,   с хорошим вкусом мастерицей, приносили  женщине много радости, уверенности в себе, повышали её статус. Особенной  любовью   пользовались так называемые “Ложные ушанки”.Эти ушанки отличались от огромных  мужских тем, что у них не опускались ушки. Потому и назывались  они так образно: “Ложные.” Впрочем,  женщинам  этого и не требовалось. Женщины одевали их низко-низко, почти на глаза и  уже оттуда, согретые самой красотой меха, кокетливо улыбались. Особенно хороши были ушанки из светлой, серебристо-серой норки. Такие норки, с великолепной, профессиональной  выделкой обычно приносили женщины, родственники которых присылали им мех прямо из Израиля. Уже живя в Израиле,  однажды, из чистого любопытства и так быстро развившейся  буквально во всех странах шопинговой  страсти, я зашла в такой меховой магазин и просто застыла, поражённая обилием, красотой, просто сказочным богатством  этого магазина. Предполагаю, что мех в Израиле привозной, из каких-то богатых, холодных стран и рассчитан на больших любителей, ещё не заражённых  принципами общества охраны животных. Ах, как бы радовались такому богатству женщины Союза, но в те, девяностые годы, об этом можно было только мечтать.
 Работать с таким мехом было особое  удовольствие. Казалось, этот нежнейший мех норки  с коротким, струящимся ворсом, с чуть более тёмной полоской по спинке  сам ложился в руки. Не спеша,” швом за иголку”, очень аккуратно сшивала я предварительно раскроенные детали шляпки. Затем  также, без суеты, чуть ли не с внутренней молитвой, (только бы шов не разошёлся), в мокром виде  натягивала на” болванку” и оставляла на медленную просушку. Я очень любила  “ворковать” над ними, фантазировать, приближать к облику женщины, выбирать из 15-20  уже имеющихся в моей коллекции “болванок”  ту, что наиболее соответствует внешности и характеру женщины.
 А в это время, уже ближе к ночи приходил ко мне в гости друг мой, композитор. Вот такой, полуночный  образ жизни у него   был  и остаётся    по сей день.  Приходил он всегда со своей любимой девочкой, к тому времени уже женой. Она  младше его лет на 15-18 и, казалось, мне, годилась ему в дочери. Быть может и было в его чувстве  что-то отцовское - не мне судить. Знаю только , что зародились их чувства однажды, на уроке, в восьмом классе. Он читал в этом классе лекции по Музыкальной литературе. Читал всегда ярко, интересно, порой  при зажженных свечах. Класс слушал завороженно, впитывая каждое слово неординарного преподавателя. В тот день он неожиданно углубился в объяснения  как пишутся стихи в форме четырёхстопного  ямба. Для понявших попросил написать несколько поэтических строк в этой, непростой форме.  Вскоре она положила  на стол просто  дивное, талантливое  стихотворение, строго выдержанное   в этой,  только  что объяснённой форме. Думаю, именно тогда зародились их чувства и сохранились  они  на всю жизнь, не смотря на злословие, зависть и недоброжелательность  ханжей.
 А вот сейчас, уже после полуночи она сидела и очень  внимательно наблюдала   за  моей меховой ворожбой . Постепенно утомлялась и  тихо, как котёнок  засыпала. А я ещё час-полтора продолжала работать  над своими мехами под звуки трепетной поэзии Марины Цветаевой. 
  Как же глубоко сохранились  во мне те моменты жизни. На что надеялись мы? Ведь даже не роптали, всё принимали как должное.  Без устали трудились. Воспитывали своих и чужих (учеников) детей. Ездили на отдых в Одессу. Радовались морю, общению с родными и друзьями. Просто -  жили.
 “ Жил -  и жизнь моя  без этих трёх блаженных дней, была б печальней и мрачней бессильной старости твоей” .  Так  писал  Михаил Лермонтов.(” Мцыри.” )
 Я верила ему. А теперь  подтверждаю – не были те годы для нас ни печальными, ни мрачными, скорее интересными, впрочем и далеко не блаженными.
 А вот старость действительно  бессильна, но...как не грустно-неизбежна и спасения от неё я уже совсем не вижу.
   Вот уже 24 года и я с моей большой семьёй, и друг мой со своей маленькой семьёй – здесь, в Израиле. По-разному сложились судьбы наши,  но ни друг  мой со своей молодой женой, ни я со своим (это только кажется) старым мужем не жалуемся на судьбу, считаем её в меру удачной. Мои попытки продолжить в Израиле свою работу в качестве педагога по классу фортепиано не состоялись, сама испугалась своего возраста  и переполненного музыкантами  всех уровней  рынка, а это и есть основа капитализма. Мои попытки продолжить своё “хобби”, меховое ремесло-искусство, также не нашло своего продолжения, ибо, как оказалось, я атеистка- абсолютно, по строгим правилам иудаизма некошерная ,  и потому не обладаю правом вхождения в закрытое,  узкое, религиозное  общество. А только там используют мужчины определённого религиозного направления  меховые шапки –“штраймеры”. Так что отослала я всю свою большую коллекцию женских шляпных “болванок” обратно,  к своей незабываемой  учительнице.  А она,  уже через год, с не меньшим удовольствием и материальным успехом стала работать с ними в далёкой Канаде.
      И вот сегодня я встала чуть свет. Вечером собираюсь пойти к друзьям, на юбилей. А для этого хочу прежде всего “причипуриться” (одессизм),  хочу ещё “выглядеть”, как не призывает муж мой “быть”, а не “казаться”. К семи утра села за швейную машинку переделывать платье. Как правило, ежегодно, именно к их юбилеям покупаю я себе что-нибудь новенькое, из “шмоток”. Это мой повод  почистить пёрышки, обновиться, вспомнить, что оказывается  я не только бабушка девятерых внуков, но и ещё, хоть и совсем напоследок - женщина. В этом году не успела, время на болячки растратила .А вот теперь попробую так  изменить своё старое платье, чтобы приобрело оно новое звучание( в музыке  такое возможно- от исполнителя зависит). Но оно- ЗАРАЗА- чёрное, а глаза мои так плохо уже видят, особенно на чёрном, нитку в машинку с трудом  заправляю. И потому просидела я за этой бессмысленной работой вместо предполагаемых часа-полутора, почти шесть часов.  Злилась  на себя со страшной силой. На возраст свой. На глаза свои. На машинку почти новую и в хорошие минуты трогательно любимую. А вот сейчас что-то вдруг напало на неё, рвёт и рвёт нитку. И о чём  только  думали эти немцы, когда создавали и рекламировали такую  “мехонит-тфира” для наивного, доверчивого Израиля?!(и лично для меня- несчастной?!) Может это нитки такие попались, ведь и здесь иногда на хорошую фирму случайно наткнёшься, а порой – халтура, точно, как в Союзе была.
  И всё же закончила я своё платье. С нервами, но закончила. Примерила. Ничего… Ничего… Как это у Аркадия Райкина было?...” Если ещё поздно вечером, да к тёплой печке приставить…”( гений!!!) Или у Фонвизина?” Бредит, бестия, как будто благородная…” Вот и я лишь КАК БУДТО благородная… В длинном платье не так видна полнота… Голубые цветы на чёрном фоне оттеняют мои серые, когда-то голубые глаза. Пожалуй, сегодня вполне можно за пятидесятилетнюю молодуху  сойти.  А голова  гудит. Ухо   шумит  так ,что  вызывает какую-то мою  особую  раздражительность. Измерила давление.   Вот зараза!  170 на 120  Видно переусердствовала. Ах да, утром  сразу за машинку села, а таблетку от давления принять забыла. Только бы муж не узнал- мало не покажется . Пойду  прилягу. Пройдёт. Есть ещё два часа  до назначенного времени - успею, отлежусь, не впервой. Мне так хочется к ним пойти, давно у них не была. Там  мне всегда  искренно   рады. Даже как-то слишком. А  я не люблю этого. Мне не нужно “слишком”. Я другая, чем они.  Я не люблю  слов. Мне достаточно отношение к себе в глазах читать. Высокие слова меня сковывают, кажутся преувеличенными. Впрочем, не верить в искренность- просто  права не имею,  десятилетиями проверено- эти друзья  настоящие, и в горе, и в радости.  Вот только я сейчас совсем противная. И ради чего? Ради шмотки  красивой!  Мещанка бездарная!  Нет, всё же полежу. Попробую сразу две таблетки проглотить, наверняка отпустит так некстати привязавшееся  нездоровье. Ох, как же  не хочется мне одной дома оставаться . Муж ушёл к дочери, там шестеро внуков ждут его, без него праздник Пейсах- не в праздник. А мне не подняться к ним на высокий, четвёртый этаж с,как всегда не работающим в субботу лифтом.  Нет, не позаботились о стариках и старухах Рабаним. АСУР- и всё, в такой день на лифт рассчитывать. Элоим накажет!. Уж больно строгие  законы иудаизма.  Сегодня и телевизор, хотя бы из уважения к семье дочери смотреть  АСУР(запрет). Да и мне что-то совсем неинтересно стало. Просто обнаглел наш русский, девятый канал. Целый день гоняют по 3-4  серии совершенно идиотского  сериала “СЛЕД”, а в промежутках по 3-4 серии не менее идиотского сериала” Волшебный век”. Да и канал “Дождь” уже не удивляет. Похоже не скоро придёт мир на Украину, не одолеть им упрямого, уверенного в пожизненном всевластии Путина.
 И всё же встану. Всё же пойду к друзьям. Отвлекусь. Откушаю вволю (благо  муж не увидит) настоящего узбекского плова. Это действительно  произведение искусства. Поистине талантлив  мой друг, а талантливый человек - во всём талантлив.
  Наконец заставила себя встать с кровати. Оделась. Написала трогательное приветствие, в котором выразила все свои чувства.  Использовала даже цитату   Роллана Быкова, его мысль мне  как-то  очень близка.” С годами друзья - или умерли, или переехали в другую страну, или перестали быть друзьями. Других не бывает!”
  Я продолжила:”А  у меня есть такие- другие. И не вижу я для себя друзей более искренних и более добрых, что очень берегу и ценю в своей жизни”.
 В последнюю минуту позвонила по телефону, предупредила, что вот сейчас заказываю такси и выезжаю. Буду в 6 часов.
 Неожиданно услышала:” Вот и хорошо сделаешь. Приезжай. Ты знаешь-мы всегда тебе рады… На кровать положим... Всё вкусное к тебе в  комнату принесём...Выпьем...
Плов удачный!..Отпразднуем...Не вставая...Не пожалеешь!!! “
    Мысль захлестнула мгновенно, забарабанила, застучала в висок: ” На постельку уложите? К постельке еду принесёте? Может и таблеточки Нервенчика? И водичку? И горшочек?...
 Да не нужна мне такая забота! Я к вам жить собиралась приехать!  Умирать мне и дома комфортно!”
     Швырнула трубку. Сбросила платье. Пойду умирать…
     А может поживу ещё?... Есть ещё  планы... Ещё многое хочу успеть сделать...Ещё правнуков подожду...Ещё им поиграю.. Нет-нет, ещё можно интересно пожить. Много ли, мало ли – только Элоим (Бог)знает,  а я ему в этом  деле помогать, ускорять процесс не  буду.Не хочу - и всё!!!