Клим ворочался и не мог уснуть. За стеной тихонько плакала мама. Сегодня отец привёз её из больницы после тяжелейшей операции. Он застыл и прислушался:
- Ты же всё понимаешь, я уже никогда не смогу быть прежней, - безнадёжно простонала она.
- Мы все уже не можем быть прежними. И никто не может. Надо научиться быть такими, какими жизнь нас делает, и уметь с этим жить. И всё равно уметь радоваться жизни. Каждому дню, вздоху, солнышку. Да что я тебе объясняю! Ты это лучше меня понимаешь. Главное – ты жива, главное – мы унесли ноги от края, остальное – вторично, - мудро уговаривал её отец.
- Ну, как жить, если я сама на себя смотреть не могу? Вам, на меня, на такую, теперь «любоваться» до скончания века. Это как?
- А мы тебя любую любим, даже если в лягушку превратишься, - не сдавался отец. На что мать усмехнулась сквозь слёзы:
- Да, уж, в царевну. Мне теперь только в коробчонке сидеть и не вылезать.
Отец тут же ввернул:
-Это ты классно вспомнила: царевна- лягушка. Сравнение очень даже. И конец у сказки очень обнадёживающий. А если серьёзно: тебя сын ждал, если б ты знала как! – Продолжал отец, - Я знаю одно: ему нужны счастливые мать и отец! У него только одно детство и мы не имеем права его у него красть. И мы обязательно будем счастливыми.
Клим с силой поддел кулаком подушку, а потом уткнулся в её вспучившуюся мягкость и заплакал. Сколько он так плакал, не понял, но в какой-то момент, отбросив одеяло, сел, обнял колени и упёрся в них подбородком. Ему так легче думалось. Он принимал решение. Наконец, успокоился, лёг, натянул до подбородка одеяло и закрыл глаза. Решение было принято. Спустя полчаса он уже ровно дышал.
Хмуро начиналось утро. В школу шел под дождём без зонта. Тяжело вставалось и надоело всё на свете. С мухоморным настроением Клим вошёл в просторный школьный вестибюль, где его встретила классный руководитель и поманила пальцем. Клим, прекрасно зная, о чём пойдёт речь, угрюмо подошел, поздоровался. Наскоро ответив на приветствие, классный руководитель задала тот самый вопрос, ради которого так шустро шевелился её пальчик:
- Ты так и не подстригся.
- А я и не обещал, - набычился Клим, занимая глухую оборону.
- Причём тут твои обещания? Надо выглядеть, как положено ученику, а не как семинаристу, - продолжала наступать классная.
- Мне это учиться не мешает. И никому не мешает.
- Как это не мешает? – Возмутилась учитель, всё более и более выходя из себя. – А младшие на вас смотрят! Начнут хвостатыми в школу ходить, трясти тут этими хвостами!
- А кому это мешает? – Не сдавался Клим. – Пусть ходят, как хотят. Школа же не рухнет от этого.
- Как это «пусть»? Как это «пусть»? - зашипела как расходившийся самовар, классная, - Порядок должен быть. И не хами! Жду отца в субботу. Всё, иди! – Выйдя из себя окончательно, классный руководитель так и не нашла что ответить парнишке, а потому поспешила закончить разговор, проворчав себе под нос:
- Получай потом из-за таких вот по шее от администрации.
Клим уже привык к таким учительским подходам. В них он приобрел опыт бойца, позволивший выработать определённую стратегию выживания: иногда на предложение постричься он шутливо отбалтывался:
- Чем волосы длиннее, тем связь с космосом лучше. Говорят, что они – антенны; порой заявлял:
- А так у меня с ними забот меньше. Растут себе и растут. Экономия опять же и времени, и денег; то коротко отрезал:
- Мне так теплее.
Мимо него не проходил спокойно ни один учитель, чтобы не напомнить про «постричься». Ребята тоже не отказывали себе в желании пошутить на эту тему. Девчонки шептались:
- Ну почему всё это досталось парню?! Как-то несправедливо!
И было чему завидовать: волосы Клима цвета светлой платины были жёсткими, густыми и слегка вьющимися. Светлыми волнистыми потоками они струились по плечам. Чтобы не сильно раздражать окружающих, Клим забирал их в хвост. Досталась эта роскошь парню от матери. Он был красив в неё. Его любовь к матери будто произрастала из этой похожей красоты. Они умели понять друг друга, мельком обменявшись взглядом. Мать, часто молча, стояла у него за спиной, пока он сидел за компьютером, нежно поглаживала его голову, перебирая жёсткие платиновые волны, потом целовала сына в макушку, грустно вздыхала. Он знал, о чём. Стискивая зубы, гнал от себя тяжесть.
Субботний поход отца в школу ничего не изменил в жизни Клима. Хотя, нет, пожалуй, всё-таки изменил: наседать на него стали меньше, понимая бесполезность своих приставаний к парню. На все жалобы классного руководителя по поводу причёски сына отец мягко пытался отвечать:
- Понимаете, у парня переходный возраст. Мы к нему стараемся особенно не цепляться. А потом, знаете, когда-нибудь в сорок лет нашему лысеющему Климу будет приятно вспомнить его нынешнюю лохматую пору. Она такая короткая у мужчин. Пусть ходит, как ему нравится.
Классный руководитель, слушая пусть и мягкий, но отказ родителя помочь в «обрезании» сына, поджала губы. Между тем отец, зная, что в вопросах учёбы и прочего к сыну претензий быть не должно, попытался повернуть разговор в более приятное русло:
- А как с успеваемостью и остальным?
- В этом к нему никаких замечаний нет.
Отец улыбнулся: сын корпел над уроками, носился по репетиторам, понимая, что каждый учитель по своему предмету с такого «хвостатого» будет драть семь шкур.
Одноклассники хоть и подшучивали над ним, но особенно-то старались Клима не задирать: потом списать у него не допросишься. Знали: шутки с ним чреваты, мог и навалять особо активным. Как-то, казалось, всё и все успокоились. Но не тут-то было: отчаявшийся в безрезультатной борьбе с Климом, классный руководитель подключила тяжелую осадную артиллерию в лице директора школы. Как-то Зоя Ивановна, приобняв парнишку за плечи, увлекла его в свой кабинет:
- Ну, что, Клим, будем делать с твоей головой?
На подростка со страху, видно, напала озорная вызывающая весёлость:
- А что с ней делать? Она на месте и работает вроде.
- О, в этом я не сомневаюсь! Пять побед в олимпиадах – это хороший результат и твой и школы. Но внешний вид! Что с ним будем делать?
- А что? Разве с ним что-то надо делать? Всё поглажено, зашито, чисто, - ёрничал Клим, прекрасно понимая, к чему ведёт директор. Затем он впал в клоунскую позу, оглядывая себя с ног до головы.
Директор начала раздражаться:
- Ты прекрасно понимаешь, что речь идёт о твоей причёске.
И тут Клима вынесло на оперативные просторы своей причудливой фантазии:
- А, это, - полууставше-полуразочарованно, отмахнулся Клим. Потом заговорщическим полушепотом произнёс:
- Так надо. Зоя Ивановна, скажу только вам и по большому секрету. Никому не говорил, а вам скажу. Причёску сменить не могу, иначе киносъёмка сорвётся.
- Какая киносъёмка? – Открыв рот, спросила директор.
- Понимаете, прошлым летом меня пригласили сниматься в кино, но режиссёр поставил условие: вырастить волосы до пояса. Иначе ничего не получится. И дал мне время учебный год, до лета. Вот стараюсь. Молчу, чтоб не сглазить. Вы же понимаете.
- Что за фильм? – недоверчиво поинтересовалась Зоя Ивановна.
- Названия пока нет. Фэнтэзи какое-то.
- Ладно, иди, - как-то пристукнуто отпустила его директор, подумав: пристаём к нему, а вдруг и вправду звездой станет.
Клим ещё не знал, как он будет выцарапываться из этого вранья, но успокоил себя тем, что объясняться надо будет потом, за это время могут перестать финансировать выдуманный фильм или ещё какая неприятность может со съёмками приключиться, а пока передышка.
Наступала весна. Подкатывал конец учебного года. С приближением солнца, тепла приближался и день рождения мамы. В очередной раз, расчёсывая волосы после мытья, Клим ворчливо думал: и как девчонкам не надоедают их длинные лохмы? Хлопот с ними, и никакой красоты. Скорей бы уж закончилось всё. Вспомнил свою коротко остриженную почти до семечек голову и понял, как он соскучился по той лысой простоте.
Вечером Клим подошел к отцу и предложил:
- Пап, пора уже, наверное. Пойдём с тобой завтра, а?
- Завтра не могу, сын. Давай, в субботу? Что, надоело? Совсем невмоготу? – улыбнулся отец. Клим согласно кивнул ему в ответ.
В субботу сказано – сделано. Мастер, молодая женщина, оглядев Клима, восхищённо выдохнула:
- Даёт же Господь красоту такую! Жаль не тому, кому надо. Любая была бы рада иметь такую роскошь на голове. Что будем вместо этакой красоты делать?
- Постригите его покороче, пожалуйста, - попросил отец.
- Не жалко? Это ж сколько ты растил свою гриву? – Не унималась мастер.
- Волосы – не голова, отрастут. Летом жарко, стригите, - решительно скомандовал отец.
- Стригите, - подбадривающе улыбнулся Клим, удобно устраиваясь в кресле, кинув при этом прощальный взгляд на своё отражение в зеркале.
Парикмахер решительно взяла ножницы, и жесткие упругие волосы хрустко под их остриём расстались с головой. Держа в руках светлые густые пряди волос, мастер, в надежде на то, что откажутся от состриженной роскоши, спросила, посмотрев на них:
- Что с этим будете делать? Салон может вам за них предложить хорошую цену.
- Сюда их, пожалуйста, - отец протянул прямоугольную коробку, куда и была уложена состриженная красота.
Выйдя из салона, Клим быстро покрутил головой, убеждаясь, в том, что уже ничего не мешает, потом задрал лицо вверх и посмотрел на небо, провёл обеими руками по остриженной голове:
- Хорошо-то как!
- Хорошо, - согласился отец.
- То-то классная будет завтра рада! - Засмеялся Клим, а потом спохватился:
- Пап, а они успеют?
Отец его понял сразу и успокоил:
- Уплатим - успеют.
Через месяц, утром отец и сын суетились у стола, устраивая роскошный букет роз в вазе, рядом с которой стояла красивая коробка, перетянутая стильной тесьмой. За этой суетой их и застала виновница приятных волнений.
Вытянувшись, как в парадном строю, отец и сын в один голос прокричали:
- С днём рождения!
Женщина, в воздушном шелковом наряде, дополнявшимся изысканным головным убором, напоминавшим аккуратненький тюрбан, замерла в дверном проёме. Красивая, изящная, лёгкая. Расширенными глазами она смотрела на своих мужчин и улыбалась:
- Сумасшедшие!
Она обошла стол вокруг, приникая к нежным розовым бутонам, затем осторожно, почти не прикасаясь к цветам, погладила их:
- Боже, что может быть красивей?
- Ты, - отец и сын, не сговариваясь, в унисон выдохнули это короткое слово.
Женщина наклонила голову и поспешила опустить глаза. Взгляд её заметил красивую коробку. Она взяла её:
- А это что?
Отец, подняв указательный палец вверх, многозначительным и важным голосом произнёс:
- А это подарок сына!
Она взяла лёгкую красивую коробку и стала неторопливо развязывать тесьму. Отец и сын застыли, волнуясь, следили за каждым её движением, потом посмотрели друг на друга и снова на неё. Подняв крышку коробки, она замерла, рассматривая то, что лежало в глубине. Знакомые, светлой платины струящиеся волны волос, так хорошо знакомые её рукам, часто гладившим их, лежали на шелковой внутренности коробки. Она подняла на сына влажные глаза, затем, не давая скатиться слезам, уткнулась в волнистые пряди волос и быстро вышла из комнаты, ничего не сказав.
- Пап, чего это она? Ей не понравилось? – Растерянно повернулся Клим к отцу.
- Ничего, ничего, сын. По-моему, очень понравилось. Только ей же надо осмыслить, принять, наконец, примерить твой подарок. А это совсем не просто. Пусть сама с собой посидит перед зеркалом и переживёт. А мы давай-ка пойдём праздничный завтрак готовить.
Они нарядные, с одетыми поверх фартуками, хлопотали в кухне, когда, почувствовав волну знакомых духов, одновременно, снова не сговариваясь, повернулись в сторону двери. Она стояла прежняя, молодая, красивая, с роскошной гривой платиновых волос. Ошарашенный её красотой Клим чуть растерянно выдохнул:
- Мамочка, какая ты красивая! Ты совсем не изменилась! Ты самая красивая мама на свете!
- Спасибо, сын!