Письмо, дошедшее через 70 лет

               
Недавно исполнилось 95 лет со дня рождения моего отца Георгия Исааковича Накашидзе. Он прошел две войны, а трагически погиб за самым мирным занятием – строительством дома для троих детей … Случилось это в 57 году, 57 лет назад… Разбирая старые фотографии, чтобы рассказать о нем внукам и правнукам, мы наткнулись на письмо с фронта, датированное июлем 1944 года – это было первое письмо после того, как его почти три года считали пропавшим без вести, и даже приходила похоронка. Но моя бабушка не верила в его гибель, она дала обет и летом и зимой ходить босой, и «выходила» сыновей - оба вернулись с фронта!

Хотя мы – со слов матери - знали о военной судьбе отца, но это письмо мы фактически читали впервые (я осиротел в шесть лет, брату и сестре было ненамного больше…). Но письмо было написано карандашом, бумага выцвела, так что несмотря на все ухищрения, часть текста мы не смогли никак прочитать…. Тем не менее,  в письме ощущается огненное дыхание войны, без прикрас и  героизма – очень буднично описываются лишения и смерть, борьба за выживание, громкие слова не звучат выспренне. Неожиданные акценты - оказалось, что не все немцы были эсесовцами, а среди местного населения не все были партизанами… Перевод не отредактирован, сохранен подлинный текст:

«… я хотел написать о том, что у меня в эти три года часто была нечеловеческая жизнь и много раз возникала угроза существованию.… В начале войны первое участие мы приняли на белорусском фронте. До последнего белорусского города г.Гомеля я сражался против фашизма, а затем нас перевели на единственное направление украинского фронта - Полтаву. Сражались неустанно. Но от судьбы не уйдешь, и мы попали в руки врага. Не растерялись, начали борьбу в тылу врага на украинской земле, кто как мог, и многие погибли в общих лагерях. Сразу же после попадания в плен я совершил побег и бродил из города в деревню, из деревни в город. Было трудно, враг обращал внимание, особенно те, кто за кусок хлеба продали свою совесть, и они начали нас преследовать. Полиция для нас стала опаснее немца, особенно для тех, кто не похож на украинцев, например, для меня. На каждом шагу меня хотят уничтожить. Грузин, родня Сталина, коммунист и всякие такие необоснованные разговоры, и дошло до того, что  мне присвоили воинское звание комиссара. Будто бы в армии я был комиссаром, и все время жалоба за жалобой шли то к председателю сельсовета, то к коменданту района. В одну прекрасную ночь  нагрянул комендант с полицией. Ничего не нашли,  и после большого скандала я чуть не распрощался с жизнью.  Меня укрепляло то, что у меня правой рукой был единственный грузин, и я думал, погибнем - так вместе, но врагу не дадим покоя, а если мы не сможем, за нас отомстят наши братья.

В этой деревне я невольно, так как не было выхода, начал временно работать помощником секретаря сельсовета и мы должны были привести в порядок дела. По прошествии времени очень обострилось отношение к нам, и вот нас сдали в плен - меня и моего товарища, и еще четверых других, одного - секретаря райкома комсомола, второго – бывшего сотрудника милиции и также остальных …Нас послали в Кременчуг до трехсот человек. Среди этих трехсот выделяемся мы, шесть человек, как неусыпные враги фашизма. Наша судьба висит на волоске, расстрела нам не избежать. Но вот видим ругань и крики среди немцев. Я прислушался. Понял, что десять человек убежали с дороги. Тут же достали список, где мы все записаны, и первой прочитали мою фамилию Накашидзе.  Я стою тихо, не издаю ни звука. Сказали, что сбежал и начали громче ругаться. Мой товарищ поступил также, а четверо других оказались в ряду. Думаю, что же делать. Поменял фамилию и даже нацию… назвался осетином по фамилии Гикаев... Так я жил в лагере и стало тяжело – сколько времени будешь следовать их мерзкому и нечеловеческому поведению? От голода и холода в лагере умерло 30000 человек, некоторых заживо бросали в могилу… Много погибло грузин, из двухсот человек остались всего двадцать знакомых.

Вновь я бежал, а для побега тоже нужна смелость, одежда у нас вымазана краской и написаны огромные номера. Это нас не пугает, снимаем одежду, и в исподнем бегут люди. Догадался немец и даже белье выкрасил красной краской, а на шапки нанес кресты. Я убежал 13 мая 43 года. В побеге мне помогли бывшие коммунисты, немцы. Я прошел расстояние в 200 километров и добрался туда, где были мои товарищи, и мне сказали, что двоих повесили, одного расстреляли, а остальных увели. Опечалился я и думаю, как продолжить дорогу на восток. И тут с двух сторон напали полицейские с жандармерией, сказали, что я арестован и чтобы не смел пошевелить рукой… Тут судьба мне улыбнулась. Нас мучили голодом, но люди нам все же помогали. Один приходит незаметно- примите от меня буханку хлеба, посмотрите, что там внутри. И такими словами говорит, что "...вы нездешний и кто знает про твои мучения", и простился.

Через некоторое время  послали меня в Днепропетровск, там тоже тяжело. Опять совершил побег. Но далеко не смог уйти, задержали и бросили в карцер. И это я перенес, и наконец послали меня в г.Запорожье сапожником, и здесь я вздохнул.  Хоть мы и жалели имущество врага, но пару сапог давали за кило масла и так же другие. Затем отсюда нас послали в г. Каменец-Подольск. Там жить можно было, так как местоположение богатое и на нашем рабочем месте много сапог, подметок, ботинок… Отсюда нас хотят отправить в Германию. Я подумал, эхма, где наша не пропадала, снял шапку и сбежал. Перетерпев много мучений, сблизился с рабочими- подпольщиками… и с их помощью... с этого дня считаюсь свободным советским человеком…          

… писать подробно  в моих условиях трудно, так как я нахожусь на передовой и одним глазом смотрю за финном, потому что он находится от меня в 100 метрах….»
             Прощай, пишет тебе Гоги.  29.VII.44 г."
(примечание 1 - в наградных документах, найденных благодаря интернету, местом призыва указан г.Каменец-Подольск).
(примечание 2- фотография сделана 30.XII.1940 г.)