Александр Черниговский.
Деньги-деньги-деньги.
Я иду за деньгами, по тропе мертвецов.
За пригоршню долларов спускаюсь я в ад.
С графиком сутки через шесть.
Целую неделю провел я в молитвах Мардуку, чтобы изгнал он из меня все то дерьмо, что липнет на мне за пригоршню сраных долларов в неделю. А переводя дыхание, я глотаю залпом жгучую водку, и желудок мой негодует от столь скудного, однообразного рациона.
По дороге на место я пою свою песню, побритый, чистый, с холщовым мешком на соседнем сиденье.
Царь-чародей, избавь меня от забот.
Как Тиамат-страхолюдину ты победил
Прогони печали мои и тоску.
Я иду за деньгами, по тропе мертвецов.
Никогда не страдал поэтическим даром. Словно народы крайнего Севера, что вижу, то и пою. Магнитола тихо жужжит свою бесконечную песню, ее не расслышать сквозь грохот колес по разбитой дороге. Сергей и Аттила уже должны были приехать, Карина скорее всего опоздает. Все предсказуемо и однообразно. Руки утопают в паутине бесконечной, зацикленной круговерти мироздания, руль выскальзывает из пальцев…
Прихожу в себя. Нельзя засыпать за рулем. Рука тянется к подстаканнику, в котором тихо позвякивает банка энергетика. Несколько глотков вонючей гуарановой жижи, можно двигаться дальше. Вот ни дня не проходит, чтобы в наших краях кто-нибудь да не помер. И бог со всеми авариями, несчастными случаями, убийствами на бытовой почве. Кому пришло в голову послать рабочих в заброшенный городок, куда уже лет двадцать даже звери боятся ходить?
Человек глуп. Особенно я, что подписался расчищать этот нужник. Трое рабочих погибли в первую же неделю, не успели выбежать из здания, когда на него обрушился ковш экскаватора. Еще двое провалились в долбаную канализацию, доставать пришлось едва ли не по частям, так мощно они посворачивали себе шеи в своем недолгом полете в бездну.
Мардук-старичок, сын доброго Слова,
Сын страшного Слова, Энки дитя
Убереги чародея от демонов ночи.
Я иду за деньгами, по тропе мертвецов.
Фары рассекают тьму над дорогой, деревья могучими лапами заслоняют обзор, колотят ветками по стеклу. Почему именно ночью? Почему нельзя, как нормальные люди, прийти в город днем и отслужить заупокойную службу? С чего вообще они решили, что все эти смерти не банальная халатность ленивых работяг, а «негативная энергетика» и прочая чертовщина? Пентаграмма на зеркале заднего вида трясется и вертится невпопад с ритмом дороги. Бывает, люди и возле кладбищ живут – не жалуются. Ничего страшного.
Левая рука начинает тихо, не спеша разгораться едва заметной болью. Черт, все же тут что-то есть. На кой хрен я набил эти татуировки? Solve и Coagula, Растворять и Сгущать, Макрокосмос и Микрокосмос. Молодой был, глупый. Теперь не отвертишься, да и нет смысла бежать от святых знаков. Пусть с ними и не возьмут на приличную работу. Да где же этот город, ну ни хрена не видно!
Так, надо сосредоточиться. Еще один глоток и встормошиться как следует. Прищурить глаза, расфокусировать зрение. Ловить отражения, не видеть плотских отражений реальности. Цветные нити пляшут, протекают бесконечным потоком мимо меня. Видение шаткое, хрипение радио мешает сфокусироваться. Вырубаю его к чертовой матери, становится легче. Нити крепчают, пронзают вязкую мглу вокруг автомобиля, с каждым метром становясь все плотнее и холоднее. Пентаграмма на руке пульсирует красным. Какая бы мерзость не творилась в этих местах, все заинтересованные уже в курсе, кто едет к ним в гости. Остается лишь надеяться, что я гребаный параноик и руки трясутся не от возмущений эфира, а затяжного алкоголизма.
В ухо проносится мощный заряд децибелов. Гарнитура сигналит о входящем вызове, и картина астральных нитей блекнет.
- Ты скоро? – устало проворковало устройство, стоило нажать кнопку.
- Уже подъезжаю, - отвечаю я. Голос Карины не предвещал ничего хорошего. – Все готово?
- Почти. Дожидаемся только тебя.
- Хорошо. Где встречаемся?
- Возле мэрии. Не пропустишь, она на возвышенности, рядом с памятником Ленину.
- Зло обитает в головах, да? – тихо усмехаюсь я.
- Чего?
- Ничего… Твою мать!
Нога впечатывает педаль тормоза в пол. Колымагу заносит так, что я едва не слетаю на обочину. Когда резина перестала визжать, я отдышался и посмотрел на дорогу. Да, не ошибся, там стояла собака. Стояла и чего-то ждала. Смотрела не на машину, на меня.
- Сука! – заорал я, опустив стекло. – Пошла вон!
Дворняга навострила уши, но с места не сдвинулась.
- Богдан, что там у тебя?! – взвизгнула Карина.
- Собака, чтоб ее черти драли! – прорычал я, глядя на спокойную вытянутую морду. – Иди в задницу, тварь! Жить надоело?!
Со всей силы принялся колотить гудок. Псина и не думала уходить. Сидела, свернув хвост клубком. Из мрака потянулись четвероногие тени. Два десятка глаз блестели в неверном свете фар. Великая собачья стена раскинулась посреди дороги, не давая проехать дальше. Все чудесатее и чудесатее.
- Карина, - не отводя глаз от сошедшей с ума стаи, - с вами такой херни не было?
- Какой херни? Ты живой?!
- Нет, бля, привет с того света! Тут стая хвостатых смертников перегородила мне дорогу.
Полминуты Карина молчала. Сигнал начал барахлить, в наушнике шелестели помехи. Пентаграмма на зеркале (как она вообще удержалась?) перестала качаться и застыла. Собачья застава прижалась к земле, испуганно мотая беспородными мордами во все стороны. Словно ножом по стеклу заскрежетал динамик, и свора рассыпалась кто куда, жалобно скуля и тявкая.
- Проезжай, - выдохнула девушка. Помехи исчезли, но в голосе Карины засквозила злоба. – В какого бога ты веришь?
- Это риторический вопрос, - сказал я, выравнивая машину и вновь направляясь по разбитой дороге к разбитому городу.
- Уже нет. Надеюсь, он нам поможет. Шевелись.
Хотелось орать и крыть матом все, что встречалось по дороге. Кусты, ржавые дорожные знаки, ежесекундные выбоины, грозящие разнести подвеску на куски. Да еще энергетик расплескался по полу липкой лужей. Аромат гуараны расползался по салону. Меня тошнит и кровь стучит в висках.
Я иду за деньгами, по тропе мертвецов.