148. В.Агошков. Ефратово-Тросна тожь. Н.С. Лесков, часть 3
Что такое художественный мир писателя?
«Я люблю литературу как средство, которое даёт мне возмож-ность высказать всё то, что я считаю за истину и благо; если я не могу этого сделать, я литературы уже не ценю: смотреть на неё как на ис-кусство не моя точка зрения», -- утверждал Н.С. Лесков. Он был убеж-дён, что литература призвана поднимать дух человеческий, что «цели евангельские» для неё дороже всех иных.
Подобно Достоевскому и Толстому, Лесков ценил в христианстве практическую нравственность, устремлённость к деятельному добру. В 1882 году он резко выступил против книги К.Н. Леонтьева «Наши «новые христиане». Ф.М. Достоевский и граф Лев Толстой», в которой ав-тор называл христианство этих писателей «розовым» и утверждал, что благоденствия на земле Христос не обещал, призывая терпеть зло и неправду как неизбежные и неустранимые.
«Вселенная когда-нибудь разрушится, каждый из нас умрёт ещё ранее, но пока мы живём и мир стоит, мы можем и должны всеми за-висящими от нас средствами увеличивать сумму добра в себе и кру-гом себя, -- ответил Леонтьеву Лесков. -- До идеала мы не достигнем, но если постараемся быть добрее и жить хорошо, то что-нибудь сделаем.
Само христианство было бы тщетным и бесполезным, если бы оно не содействовало умножению в людях добра, правды и мира.
Если так, то любвеобильные мечты Достоевского, хотя бы, в конце концов, они оказались иллюзиями, все-таки имеют более практического смыс-ла, чем зубовный скрежет г. Леонтьева».
В 1862 году Лесков вступил в полемику с публицистами журнала «Современник»: «Есть люди, уверенные, что русский народ по преиму-ществу материалист... Нам, напротив, кажется, что русский народ лю-бит жить в сфере чудесного и живёт в области идей, ищет разрешения духовных задач, поставленных его внутренним миром.
Он постоянно стремится к богопознанию и уяснению себе истин господствующего вероучения». Поэтому «содействовать народному развитию» -- значит «помогать народу сделаться христианином, ибо он этого хочет и это ему полезно».
Лесков уверенно на этом настаивал, потому что в отличие от пе-тербургских литераторов обладал богатым жизненным опытом.
«Мне не приходилось пробиваться сквозь книги и готовые поня-тия к народу и его быту, -- говорил он. -- Книги были добрыми мне по-мощниками, но коренником был я... Я не изучал народ по разговорам с петербургскими извозчиками, а я вырос в народе на Гостомельском выгоне... Я с народом был свой человек...
Публицистических рацей о том, что народ надо изучать, я не по-нимал и не понимаю. Народ просто надо знать, как саму нашу жизнь, не штудируя её, а живучи ею».
Голос Лескова неповторим, его дарование самобытно.
«Знаете: когда читаешь в повести или романе какое-нибудь чрезвычайное со-бытие, всегда невольно думаешь: «Эх, любезный автор, не слишком ли вы широко открыли клапан для вашей фантазии?» А в жизни, особенно у нас на Руси, происходят иногда вещи, гораздо мудренее всякого вы-мысла -- и между тем такие странности часто остаются незамеченны-ми». Очарованность красотою и многообразием мира -- характерная особенность поэтики Лескова.
«Жизнь очень нередко строит такие комбинации, каких самый казуистический ум в кабинете не выдума-ет», -- говорил он. Поэтому в произведениях Лескова наряду с собы-тиями, включёнными в цепочку причинно-следственных связей, есть события как бы беспричинные, внезапные.
В случайном состоит «одно из проявлений Промысла Божия сре-ди полнейшей немощи человеческой». Поэтому в пристрастии Лескова к изображению случайностей не игра, не стремление заинтриговать читателя, а характерная особенность его художественного мироощу-щения. Писатель в своих произведениях не должен претендовать на полное объяснение всего происходящего в творении Божием.
Отсюда вытекает существенный признак таланта Лескова, который можно на-звать «стыдливостью художественной формы». Лесков-художник влюб-лён в русскую «ширь», в «безмерность», в богатые возможности своей страны и своего народа. Он бросает вызов «направленским масте-рам», которые любят затягивать жизнь в готовые идеи или в отточен-ные эстетические формы, как в узкие мундиры.
Но русская жизнь рвёт их по швам, выбивается наружу, торчит из образовавшихся прорех. Характерной приметой художественного мира Лескова является анекдотизм, обилие неожиданных поворотов и казусов в движении жизни, в течении повествования. У Лескова этих «завязей», или «узлов», великое множество.
Потому читать Лескова и понимать глубинный смысл его произ-ведений нужно по-особому, вникая не только в ход событий, но и в са-му манеру рассказа о них.
«Когда я пишу, я боюсь сбиться: поэтому мои мещане говорят по-мещански, а шепеляво-картавые аристократы -- по-своему. Вот это -- постановка дарования в писателе. А разработка его – дело не только таланта, но и особого труда. Человек живёт слова-ми, и надо знать, в какие минуты жизни и у кого из нас какие найдутся слова. Изучить речи каждого представителя многочисленных социаль-ных и личных положений -- довольно трудно.
Вот этот народный, вульгарный и вычурный язык, которым на-писаны многие страницы моих работ, сочинён не мною, а подслушан у мужика, у полуинтеллигента, у краснобаев, у юродивых и святош».
Лескова постоянно упрекали в излишней меткости и колоритно-сти языка, пресыщенного русской солью, отягощённого курьёзами. Только у Лескова, который «пишет не пластически, а -- рассказывая», на первый план выступает типизация языка, художественно концен-трированное изображение речи рассказчика.
«Сюжеты, характеры, положения» у Лескова вторичны, а перви-чен образ сказителя с его манерой рассказывания.
*
(С) В.Агошков.