Все новое – это хорошо забытое старое
Пословица
Главная тайна?
Свой роман Татьяна Щербакова назвала «Тайны, тайны, тайны Пушкина». Этим она, видимо, намекнула, что данное творение сродни детективу, ибо, где же разгадывать тайны, как не в данном жанре. Но это скорее, детектив «наоборот», потому, как в самом начале обозначенная главная тайна – причина гибели А.С.Пушкина, заявляется без всяких хитроумных логических заморочек.
«Загадкой остается убийство А.С. Пушкина на дуэли с Дантесом. Но среди многих версий нет одной - конфликта Николая Первого с дипломатом из Нидерландов бароном Геккереном, который грубо вторгся в личную жизнь русского царя, шпионил за ним в пользу парламента Нидерландов. Но правил в то время этой страной принц Оранский, супруг сестры Николая Первого. И чтобы устранить межгосударственный и семейный конфликт, оба правителя договорились, что виновный в этих событиях будет наказан. При дворе Николая Первого началась "операция" по компрометации Геккерена. В центр этих событий попал А.С. Пушкин, к трагической развязке которых вольно или невольно толкнула его жена Наталья Гончарова, а также близкие ему люди, как он считал, друзья - Карамзины и Вяземский...»
Трудно сказать, насколько возрос бы интерес к творчеству Агаты Кристи, если она без обиняков сразу называла убийц в своих творениях, а потом, не спеша, начинала рассказывать, как и зачем совершались преступления. Возможно, звероподобный Бенкендорф, загубивший не одно крепостное женское тело и душу, коварный Николай II устраивавший дьявольские игры, когда на кону стояли уже состояния, тела и души представителей элиты общества и привели в итоге к осознанию роли барона Геккерена в смерти Александра Сергеевича. Вернее, случайности участия поэта в этой игре. Но почему-то припомнилась первая учительница, которая без обиняков, почти как Т. Щербакова, так же называла непосредственным организатором гибели вольнолюбивого А.С. Пушкина – самого царя, а декабристов рисовала как борцов с самодержавием и их восстание – попыткой освободить народ России от крепостного права. С тех пор утекло не мало воды. Появились новые версии, затмившие самое первое и несколько наивное объяснение. И вот оно неожиданно снова выплыло наружу, правда, здесь голландский посол является не соучастником, а основной целью дьявольского заговора.
Насколько все эти описания являются чередой реальных фактов, а не предположениями, вопрос не простой и требует пристального, внимательного изучения. Однако единственная, робкая попытка ус-тановить истину в вопросе авторства «Гавриилиады» при чтении романа, подтверждает, что наши сомнения в достоверности сведений Т. Щербаковой вполне оправданны. Кто, когда, или для чего и с кем А.С. Пушкин написал эту странную поэму, так и не нашло ответа. Попытка привлечь для этого математику и вычисление параметров АИ, не нашло интереса у представителей гуманитарного мировоззрения. И даже если допускается, что Александр Сергеевич мог не написать ее лично и полностью, но предполагается, что мог поучаствовать в коллективном творчестве.
Отчаявшись использовать для доказательства цифры и расчеты, попробую привлечь для прояснения собственной версии выдержку из речи Иосифа Бродского при получении Нобелевской премии: «Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение,… Произведения искусства, литературы в особенности и стихотворение в частности обращаются к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения…» Кому же, как не самому поэту следует раскрывать механизмы своего творчества. И если признать А.С. Пушкина великим по-этом и творцом (на что мы имеем полное право), то, как можно предполагать, что он принимал участие в столь сомнительном занятии: коллективном написании поэмы со столь опасным сюжетом. И если бы он и впрямь за это взялся, то неужели позволил лишь легкую правку, а не создал очередной поэтический шедевр? «Гавриилиада» является поэтическим шедевром?
Впрочем, оставим эту тему и обратимся к основной гипотезе – причине дуэли. Объяснение трагедии навязчивостью Геккерена, - что он «грубо вторгся в личную жизнь русского царя, шпионил за ним…», выглядит настолько смехотворно, что невольно хочется перефразировать М.Е. Салтыкова-Щедрина: «Вот так скотина! Добрые люди кровопролитиев от него ждали, а он чижика съел!».
В Голландии правил муж родной сестры Николая, а он с ним тайно договаривается, и чтобы выпроводить из России нежелательного соглядатая, жертвует первым поэтом государства? Да, уж! Все готовились смотреть на поедание «чижика», а тут такое кровопролитие получилось! Однако если при-смотреться к событиям предшествующим трагедии, то, поминая обстоятельства предыдущей, возможной дуэли Дантеса, завершившиеся его странной свадьбой с сестрой Натальи Николаевны, следует предположить, что Николай II хотел ценой жизни Пушкина изгнать из своего окружения не только Геккерена, но еще нескольких человек.
«Н.Я. Эйдельман давно заметил, что исследователи долгое время недооценивали обстоятельств зимы 1836 года. Пушкиным владела какая-то страшная нервическая разгоряченность, толкавшая его на необъяснимые действия. Он вступал в столкновения с малознакомыми, ничем не провинившимися перед ним людьми. Только в первых числах февраля его едва удалось остановить, отвести от по-единков с дипломатом С.С. Хлюстиным, с членом Государственного совета князем Н.Г. Репниным и с чиновником В.А. Соллогубом. Поводы, по которым Пушкин посылал свои вызовы, были ничтожны, по существу надуманы.
«Если бы одна из трех несостоявшихся дуэлей все же произошла», — писал Эйдельман, — какие бы это имело последствия? Даже при исходе, благоприятном для обоих участников (разошлись, обменявшись выстрелами), эпизод невозможно было бы скрыть от властей; по всей видимости, Пушкина… ожидало бы наказание, например ссылка в деревню. Таким образом, судьба сама бы распоряди-лась: в любом случае прежней придворной жизни пришел бы конец, но уже никак не могла бы возник-нуть тема «неблагодарности» к императору». Виктор Листов; «Клио против Эвтерпы…»;
http://oso.rcsz.ru/inf/pp/407 (1)
Как видим, перед самой трагедией началась откровенная травля поэта. И Геккерен был лишь одной из персон, коей пытались А.С. Пушкина втянуть в опасную игру. Для чего это делалось, и какие преследовались цели? Обратимся к статье академика РАН Н. Петракова «Отвергнутый историограф России»;
(2)
Опираясь на фактический материал, приведенный в обеих работах, попытаемся, как можно более кратко ответить на поставленный вопрос. Конечно же, основной целью этого коварного замысла, было устранение поэта как историка. Еще осенью 1827 года Вульф записывает слова Пушкина:
«Удивляюсь, как мог Карамзин написать так сухо первые части своей «Истории», говоря об Игоре, Святославе. Это героический период нашей истории. Я непременно напишу историю Петра, а Александрову — пером Курбского. Непременно должно описывать современные происшествия, чтобы могли на нас ссылаться. Теперь уже можно писать и царствование Николая, и об 14-м декабря» (1).
Припоминается еще один отзыв поэта на официальную историю:
«Карамзин есть первый наш историк и последний летописец», - пишет Пушкин. Но тут же в «Литературной газете» от 15 февраля 1830 года остроумно замечает: «У нас есть три Истории России: одна для гостиной, другая для гостиницы, третья для гостиного двора». И хотя под третьей он подразумевает историю Полевого, то под первой - карамзинскую Историю государства Российского. Для «гостиной» - значит для придворных чтений». (2).
А если сюда же отнести упомянутые ранее эпиграммы поэта, то становится ясно, почему вскоре открывается дело по поводу «Гавриилиады». Как только ближнему окружению А.С. Пушкина становится известно о его желании заняться всерьез русской историей и его весьма критический взгляд на исторический труд Н.М. Карамзина, то родственники недавно ушедшего из жизни историографа, немало напуганные возможными негативными последствиями, начинают действовать. А единственным другом и одновременно родственником Карамзина, был П.А. Вяземский. Скорее всего, именно он и попытался таким образом помешать Пушкину добраться до исторических архивов. Тогда этому не удалось помешать. Александр Сергеевич, по-видимому, очень убедительно смог доказать царю свою непричастность к «Гавриилиаде» и вскоре его замысел осуществился.
«Император поначалу весьма благосклонно отнёсся к стремлению Пушкина заняться историей. 22 июля 1831 года Пушкин писал Плетнёву: «Кстати скажу тебе новость (но да останется это, по многим причинам, между нами): царь взял меня в службу - но не в канцелярскую, или придворную, или военную - нет, он дал мне жалование, открыл мне архивы, с тем, чтоб я рылся там и ничего не делал. Это очень мило с его стороны, не правда ли? Он сказал: раз он женат и небогат, надо дать ему средства к жизни. Ей-богу, он очень со мной мил»» (2)
Однако за возможность посещать архивы и углубиться в историю России, Пушкину пришлось заплатить высокую цену. Призрачными оказались надежды на получение значительных средств за данную деятельность, подобно графу Щербатову и Карамзину. Женитьба на юной и бедной Наталье Гончаровой, отсутствие материальных средств и вынужденная забота кроме как о молодой жене и детях еще и двух ее сестрах, сделали поэта рабом обстоятельств.
«Пушкин действительно был допущен к архивам, написал и издал «Историю пугачёвского бунта», собрал обширный материал по жизни и деятельности Петра Великого. Но одновременно поэта с супругой обязывали посещать Аничков дворец и иные официальные великосветские балы. Это по многим причинам раздражает Пушкина. Он пытается манкировать многими приглашениями, что вызывало недовольство императора и сильно огорчало Наталью Николаевну. Результатом этого конфликта стало присвоение Пушкину камер-юнкерства, обязывающего его в обязательном порядке посещать все официальные мероприятия»…
««Третьего дня я пожалован в камер-юнкеры (что довольно неприлично моим летам). Но двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцевала в Аничкове. Так я же сделаюсь русским Данжо»»…
««Семейные дела требуют моего присутствия то в Москве, то в провинции, я вижу себя вынужденным оставить службу, и... прошу ваше сиятельство исходатайствовать мне соответствующее разрешение. В качестве последней милости я просил бы, чтобы дозволение посещать архивы, которое соизволил мне даровать его величество, не было взято обратно»…
««На днях хандра меня взяла; подал я в отставку. Но получил от Жуковского такой нагоняй, а от Бенкендорфа такой сухой абшид, что я вструхнул, и Христом и Богом прошу, чтоб мне отставку не давали. А ты и рада, не так?» А дальше уже мысль о близкой смерти и о молве, которая ляжет на плечи детей: «Утешения мало им будет в том, что их папеньку схоронили как шута и что их ма-менька ужас как мила была на аничковских балах»»… (2)
Цитировать отрывки из упомянутых и всяких других статей можно бесконечно. Особенно те, что взяты из писем самого Пушкина и его современников. Но вряд ли это будет плодотворно. По той простой причине, что хоть все трактуется и понимается каждым из авторов по-разному, но это достаточно общеизвестные факты. И про попытку русского царя «приручить» поэта и ставшего его личным цензором. И его отношение к камер-юнкерству, и внимание к Натали со сторону самого Николая I и Дантеса, и злые сплетни света, и долги. И желание Пушкина пристальней изучить историю Пугачева и нежелание писать историю Петра, несмотря на явное принуждение Николая заниматься именно ца-рем Петром. Припоминаются еще две статьи в газете «Гудок» в начале XXI века. Одна рассказывала о поездке Пушкина в 1833 году на Урал, для сбора материалов о Пугачевском бунте. Так вот, автор статьи упоминал, что во время поездки, в которой поэта сопровождал Владимир Даль, работавший в Оренбурге чиновником по особым поручениям, несколько местных жителей пытались о чем-то рас-сказать ему тет-а-тет. В результате говорливые потомки непосредственных участников бунта, бесследно пропали, казненные без суда и следствия. Что они могли рассказать о Пугачеве? Что это был настоящий царь? И за это их следовало казнить? Вторая статья была посвящена уже работе над ис-торией Петра I. Вот, что Пушкин писал своей жене на этот счет:
«…С написанием «Истории Петра» дело обстояло иначе. В январе 1834 года Пушкин писал жене: «Скопляю материалы – привожу в порядок – и вдруг вылью медный памятник, который нельзя будет перетаскивать с одного конца города на другой, с площади на площадь, из переулка в переулок». Спустя два года он отметил: «Я разобрал теперь много материалов о Петре и никогда не напишу его истории, потому что есть много фактов, которые я никак не могу согласить с личным моим к нему уважением»».
В.Чубуков; «Невыездной Пушкин»; «Гудок» 04.06.2006.
И тогда, возникает справедливый вопрос: что же такое узнал, работая в архивах, про Петра I или Пугачева Пушкин, что российскому императору пришлось его отправить на тот свет, а не просто вы-слать, куда подальше от обеих столиц? Чем стал для Николая Романова более опасен Пушкин, чем сосланные в Сибирь декабристы? Ответ, на данный вопрос, по-видимому, неосознанно дает сама Татьяна Щербакова. Она называет поэта – проводником АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ИСТОРИИ! Но для того чтобы узнать, чем интересна подобная история, нужно понять, что же собой представляет собой история официальная и в чем их отличие.
За разъяснениями обратимся к известному историку - В.О. Ключевскому. Все кто знаком с афориз-мами Василия Осиповича, подтвердят, что названный автор еще и очень проницательный и остроумный мыслитель. А т.к. все гадости и преступления в мире, как правило, творятся с весьма серьезным и непроницаемым выражением лица, то есть надежда в его исторических трудах обнаружить, по крайней мере, гораздо меньше глупости, чем в творениях прочих весьма известных маститых и очень серьезных историков. Посему открываем на выбор В.О. Ключевского: «Курс Русской истории»; Часть 1.М., 1904, либо – «О русской истории»; М: «Просвещение», 1993.