Алексей открыл глаза и увидел солнце, проливающееся брызгами света сквозь неплотно зашторенные окна. Пришел новый день, и началась в нем новая жизнь.
* * *
I
Вчерашний день сложился сумбурно и бестолково. Будто накрыл с головой тяжелой тучей и разорвался на куски, не оставив следа. Еще один лишний день с накипью усталости без воспоминаний. Хотя все-таки не совсем пустой. В торопливой бессмысленности захлестнувшей толпы и важных, но ненужных дел застряла занозой случайная встреча. Алексей куда-то спешил, теперь даже неважно куда и зачем, когда столкнулся со своим давним приятелем, с которым не виделся несколько лет, Сашей Смирновым.
- ЗдОрово, что я тебя встретил, - без приветствий и предисловий сказал Саша.
В обтекающем их людском потоке можно было обойтись без привычных «Как дела?» и «Что нового?» Дела набегали и утекали, как песок сквозь пальцы, а новое быстро вяло.
- Я обязательно должен был тебя увидеть. Помнишь Витю Разумовского? Он просил тебе передать, чтобы ты завтра к двенадцати подошел к нашей школе. Я тоже буду. Это важно. Так он сказал.
- А что за дело?
- Не знаю. Что-то серьезное, я так понял. Ладно, я тебе передал. Все, пока. Я побежал.
Теперь Алексей с запоздалым удивлением вспоминал этот разговор. Почему «должен был тебя увидеть»? Почему просто не позвонить, если надо?
Свободного времени, хоть и зашоренного суетой, у Алексея было много. Он занимался письменными переводами для нескольких компаний, а это значит, что работа у него то была, то ее не было, и время свое он мог раздвинуть или сузить до компьютерного экрана по своему усмотрению. Можно было и сходить, благо жил он недалеко, в той же старой квартире, оставшейся от родителей.
Алексей раздернул шторы и заглянул в окно поверх одинаковых крыш, туда, где новое утро только что источало свет. Весенний ветерок успел прогнать солнце за сбившиеся в серое стадо тучи, и предвкушение дня померкло в грязных разводах.
На днях была Пасха. Накануне Алексей купил кулич, магазинный творог с изюмом и покрасил яйца. А вечером пошел на службу. Благовест разносил окрест праздничный звон, на сердце было тревожно и светло. Душа, как невеста перед алтарем, трепетала и радостно волновалась в предчувствии чуда. Церковь уже заполнилась народом. Потемневший иконостас золотился пламенем лампад, хор сливался с пахнущим ладаном и свечами воздухом и возносился женскими голосами к голубому куполу. Батюшка начал читать молитву, и Алексей выхватил из его проповеди сцену распятия. Люди попятились к иконам на стенах и, прижавшись друг к другу, образовали коридор, по которому вслед за священником вынесли в распахнувшиеся двери крест и хоругви. С горящей в руке свечой Алексей вслед за остальными вышел из храма и вновь услышал колокольный звон, нисходящий не с колокольни, казалось, а с нависших над головой звезд. Ночь была тиха, и огонек в руке не трепыхался от ветра, а спокойно плыл вокруг церкви вместе с крестным ходом.
«Думала, будет интереснее», - услышал он за спиной. «Да, идем крУгом и идем», - подхватил другой голос. «Вы не спектакль пришли смотреть, а Бога просить, - произнес третий голос. – Пришли пустыми и уйдете пустыми. Простите меня».
Алексей не стал оборачиваться, голоса оборвались. Над входом в храм, там, где белокаменный колокольный шатер вонзался в черное небо и раздвигал крестом звезды, висела бесконечная тишина.
- Христос воскрес, - прокричал батюшка.
- Воистину воскрес, - откликнулась толпа.
«Я не пришел пустым, - подумал Алексей. – Я знаю, о чем молить Господа. Я прошу покоя и тишины».
Наутро после Пасхи быстро просыпающееся солнце танцевало, играло, бликовало, а под темечком теплом разливалась музыка: «Христос воскрес».
II
Алексей стоял в сквере около школы, там, где когда-то они назначали свидания, и ждал. Из-за ограды кустов появилась женщина. Ее походка казалась удивительной. Ноги едва касались земли, будто она плыла, раздвигая воздух. Руки были слегка распахнуты, словно она готовилась к полету или парила низко над землей. Лица Алексей еще не мог разглядеть, но плавные линии фигуры обещали, что женщина окажется молодой и изящной.
Состояние влюбленности преследовало Алексея всю его жизнь. В свои сорок лет он, как мальчик, пылкий, влюбленный, вновь и вновь летел к своей мечте под именем Женщина. И чем настойчивее стучался он в приоткрывшиеся врата, тем с большим позором обид и разочарований оказывался изгнан из запретного сада. Нескончаемые сердечные муки настолько утомили его, что подспудно он уже ждал разрыва и связанных с ним душевных страданий. Он любил женщин или свою любовь к ним и не доверял им. Опыт предыдущих переживаний и едва зарубцевавшихся ран пугал его и снова толкал в желанные объятья. Каждый раз в своей новой страсти он искренне находил те единственные черты лица и достоинства души, которые волновали его будто впервые, и измученное сердце билось сильнее в ожидании ответного звона струны. С годами он научился понимать, что не так уж многого ждет от своей избранницы: доброты и внимания, мудрости и красоты. Но встречавшиеся ему красавицы оказывались мстительными завистницами, а добрые отталкивали своей глупостью. Иногда он сам себе казался надоедливым шмелем, торопливо перелетающим с цветка на цветок, или, еще хуже, суетливой мухой без цели и смысла в существовании, или бродячим псом, разворошившим чужую жизнь и убежавшим прочь.
- Они не придут.
Алексей оторвался от своих мыслей и увидел рядом с собой ту летящую по траве женщину.
- Они не придут, - повторила незнакомка.
При ближайшем рассмотрении она оказалась красива, но безжизненно красива, как фарфоровая статуэтка или белолицая японская гейша. На вид ей можно было дать и двадцать, и пятьдесят лет.
- Кто не придет? – переспросил Алексей.
- Ваши друзья не придут. Послали меня. Я вас провожу.
Женщина повернулась и поспешила в сторону старой заброшенной котельной, торчащей на соседнем пустыре. Алексей почему-то не спросил, кто она и куда его ведет, а молча пошел за ней.
Тяжелая ржавая дверь заскрипела петлями, приотворилась, и Алексей шагнул в темноту. В руке у его проводницы оказалось некое подобие факела, и затрещавший огонь высветил склизкие трубы и обшарпанные стены. Они шли по холодному коридору, едва не задевая нависших над ними перекрытий. Невидимый в темноте потолок заставлял пригибаться, будто в поклоне. Было сыро и зябко, пахло плесенью и разложением. Коридор, опоясанный подтекающими трубами, оказался длинным, похожим на лабиринт, и Алексей подумал, как же все эти уродливые приспособления смогли поместиться в маленькой котельной. Не было конца этому темному туннелю, чувство безвыходности давило, как бетонная плита над головой. Алексею показалось, что его замуровали в склепе, незнакомка исчезнет, и он останется один во мраке, как ребенок наедине со своими страхами. Проводница скользила впереди словно тень, как вдова в траурной одежде. Молчание тяготило, но нарушить могильную тишину Алексей не решался. Он даже не задумывался о том, куда его ведут, зачем и кто эта женщина. Он просто автоматически шагал вслед за ней, боясь оступиться, боясь потеряться.
И тогда он увидел свет. Его лучи, разрастающиеся как лесной пожар, затмевали танцующий огонек факела и заслоняли черноту оставшихся позади плит. Сияние исходило от открывшейся взору стены, похожей на сцену, над которой подняли занавес. Под ногами зазеленела мягкая трава, и тропинка повела в сад, туда, откуда выливался на поляну и растворялся в воздухе свет. Женщина обернулась, и Алексей увидел, как она изменилась. Черты лица потеплели и разгладились. В уголках губ задрожала улыбка. Глаза ожили и заблестели. Сколотые в пучок волосы распустились и черной волной накрыли плечи. Другой стала и одежда. Белой туникой она свободно струилась вниз и пропускала сквозь себя свет, обнажая грудь и бедра.
- Пойдем со мной.
Музыка ее голоса была похожа на пение скрипки. Аромат ее тела благоухал распустившейся сиренью.
- Как вас зовут?
- Ангел.
И Алексей ступил на тропинку, ведущую в сад.
III
День был ярким, воздух осязаемым и глубоким. Кожа дышала легко и свободно. На высоком берегу за рекой монастырь раскинул белые стены, как лебединые крылья. Над ними, будто венцы, возвышались маковки церквей и белоснежная узорчатая колокольня. Золотые купола прикасались крестовыми шпилями к голубому чистому небу. Колокола молчали в ожидании. Исчезла его спутница, словно растворилась в прозрачном воздухе. Вокруг, насколько хватало глаз, не было ни одной живой души. Только тишина и покой. Алексей побрел наугад вдоль реки в поисках переправы. Но ни моста, ни отмели, ни дорожки, указывающей на брод, он не увидел. Монастырь скрылся из виду за излучиной реки, Алексей присел на песчаном берегу и осмотрелся. Перед ним легла широкая река, а противоположный берег сбежал с холма в долину, туда, где ровные ряды берез окунали в воду белые ноги. Чуть выше по склону они сбивались в стайки и замирали, как невесты перед свадьбой, в ожидании праздничных одежд. Молодая клейкая зелень уже обволакивала дымчатой вуалью стволы деревьев, перемешиваясь с бирюзовой краской неба. Полнотелая река дышала и двигалась, переливаясь легкой рябью.
Неотвязное желание взглянуть на время и куда-то спешить исчезло. Вся суета мира осталась за дверью ржавой котельной. Казалось, и само время остановилось. Лишь щебетание птиц окрашивало звуками тишину.
«Какая благодать», - подумал Алексей. Он поглубже набрал воздуха и почувствовал его запах. «Наверное, так пахнет любовь». Алексей почувствовал себя блудным сыном, вернувшимся после долгой разлуки домой. Хотелось встать на колени и молить о прощении за то, что не замечал раньше этой красоты и любви, переполнявшей и воздух, и землю, и воду, и его самого. Цветами любви окрашивалось многоголосье птиц и одеяние деревьев, и пробивающиеся к солнцу, как первая любовь, растения. Светом любви наполнялось и уходило в бесконечность небо.
Алексей вдруг увидел то, чего не замечал ранее: как гармонично и просто устроен мир. Он вспомнил Екклесиаста: «Суета сует – все суета и томление духа. И ничего нет нового под солнцем». Ничего, кроме божественного творения: красоты и любви этого мира. Всякий раз новой и вечной, для каждого человека новой и вечной. Неважно, принимаешь ты эту истину или нет, она просто есть. Ее возможно понять, пропустить через свое сознание и принять или не принять, но она останется неизменной. Приходит пора осмысления, тогда замедляется бег времени, и лишнее уходит в тень. Становится понятной бессмысленность и ненужность бесконечной гонки и непрекращающейся борьбы и неразрывной с ними злобой и алчностью, завистью и гордыней. Алексей подумал, насколько труден и долог путь к давно известным простым истинам. Как неизменны и вечны человеческие пороки на пути к их постижению. Как незаметно и бестолково уходит время, иногда длиною в жизнь, чтобы совершать ошибки, и как мало отпущено, чтобы их осознать и исправить. Не для того ли смертен человек, чтобы когда-нибудь задуматься о конечности своего бытия, чтобы однажды остановиться в своем беге и задать себе вопрос: для чего мне дана жизнь, если я ничего из нее не смогу забрать с собой? В чем истина и в чем предназначение смертного? Алексей чувствовал, что ответы близки, но сейчас ему хотелось не искать их, а думать, что истина в благодати и красоте, окружающей его.
Он поднял глаза и увидел висящий в зеленой кроне деревьев сверкающий золотом крест. Алексей встал и пошел к свету.
IV
На маленькой поляне в окружении густого леса пряталась часовня. Белая, тонкая, она возносила свой крест, прорезая листву. У ее подножья бил источник и ручьем бежал к реке. Алексей спустился вслед за ним к берегу, закрыл глаза и услышал, впитал в себя торопливый шепот реки, переливистое соловьиное сопрано и пронзительно-сладкий запах черемухи. Тогда он сбросил с себя одежду и нагим вошел в воду. Река обняла его ласково, как руки матери. Воды омыли его тело и стряхнули с кожи усталость и грязь. Тело сделалось невесомым, сознание чистым. Краски прибрежья смешались и слились в три цвета: желтый, зеленый, голубой. Они стали насыщеннее и теплее. От них пахло нежностью, и нежность переполняла сердце. Будто родившись вновь, Алексей ступил на землю и почувствовал любовь. Любовь была огромной и бесконечной. Любовь нисходила на него отовсюду и заполняла его безмерно, как свет. Любовью и светом дышали краски, все вокруг превратилось в одну большую волну любви, захлестнувшую его. Сам он себе казался похожим на сгусток мягкого огня, источающего любовь, на парящую в пространстве шаровую молнию. Он чувствовал заботу и нежность к себе, легкую и невидимую, как дыхание. Эта забота и ласка была приятна, и он готовно и страстно отзывался на ее прикосновение. Он радостно ловил на себе внимательный и любящий взгляд, который был повсюду, пробовал его на вкус и отвечал ему любовью. В этот нескончаемый миг он любил себя, он любил все вне себя. Это было ощущение ребенка, еще не умеющего говорить, но умеющего любить и быть любимым, понимающего не рассудком, а чувствами все, что делают и о чем говорят взрослые. Это было беспричинное состояние души, жаждущей любви и ждущей любви ответной. Это был взрыв, сияние, бездна любви, в которой зарождается человек. Это было страстное желание любви, с которым начинает жить человек. Это была могучая сила любви и жизни, с которой каждое живое существо пробивается к свету. Это головокружительное чувство опьяняло, как дурман. Легкокрылое сознание и тело, словно бабочка, вбирали в себя и отдавали нектар любви.
Алексей начал понимать, что чувствовал Адам в райском саду. Он не был одинок: рядом с ним, повсюду был Бог. Бог был во всем и в нем самом. Его невозможно было увидеть, но его близость была ощутима и осязаема. Алексей порами всасывал в себя Его любовь. Его душа, как распахнутое настежь окно, вдыхала в себя воздух Его любви. Любовь была лицом Бога.
Алексей представлял себя воздушным шариком, взмывшим в небо. Но неожиданно, вместе с ощущением легкости возникло в нем чувство оторванности, странное чувство нереальности и неуютности. Будто потерял он твердь под ногами и в голове, будто отняли у него родной дом. Он уже понимал, что обратной дороги нет, но так захотелось вернуться. «Наверное, мы сами придумываем себе ад или рай в надежде искупить прошлое и вернуться назад. Почему так тянет назад? Чего же еще не хватает? Или есть что-то сильнее, чем Он, чем вера? Может быть, то, что Он сам вложил в человека? То, что ему запретил?».
- Ты что-то сказал?
Перед ним была та же поляна и тот же сад, а рядом красивая женщина по имени Ангел.
- Да, я подумал…
- Ты отказываешься от Него?!
- Я хочу...
- Обратно вернуться возможно, но несколько не так, как ты себе представляешь.
- Я хочу возвратиться.
* * *
Алексей открыл глаза и увидел солнце, проливающееся брызгами света сквозь неплотно зашторенные окна.
Алексей открыл глаза и увидел самое прекрасное в мире женское лицо, склонившееся над ним, и белую грудь, к которой он прижался губами. Когда он ощутил на языке тепло, вливающееся струйкой в горло, он испытал блаженство и предвкушение еще большего блаженства. Он устал глотать и хотел еще, он утомился от страсти, но продолжал впиваться в эту женскую плоть. Он зажмурил глаза и опустошил себя в крике радости и нескончаемого, несравненного блаженства. Стало сладко и уютно.
Алексей отстранился, пытаясь разглядеть незнакомку. В кресле сидела молодая женщина с лицом мадонны, а на руках у нее, не отрываясь от груди, спал младенец.
Пришел новый день, и началась в нем новая жизнь.