Собирались идти налегке. Выцветшее «хэбэ» без знаков отличия, под ней гражданский свитерок в нарушение устава, да нательная рубаха. На голове застиранная пилотка с красной звездочкой, не партизаны, мол, какие… Немцы, после диверсий на Украине и в Белоруссии, партизан расстреливали на месте, в плен не брали. Конец октября в воронежской степи был довольно теплым, и бушлаты старшина еще не выдавал.
Проверили оружие, убрали из вещмешков все лишнее, получили патронный доппаек. Документы и награды сдавали взводному. Сержант Шамсуллин откалывал с груди медаль «За боевые заслуги».
Эта медаль очень ценилась в солдатской среде, и Мунир по праву гордился своей наградой. Документы важные добыли тогда в разведке, жаль, что «язык», майор немецкий, не дожил до переднего края. Миной шальной накрыло их группу прямым попаданием. Как Мунир выжил тогда, Аллах лишь ведает, а для него осталось загадкой. В госпитале целый месяц провалялся, правую сторону бедра осколком подровняло, как ножом срезало. Выздоравливающие солдатики подшучивали над ним:
-Ну вот, теперь с подушкой будешь ходить… с думкой, как у моей бабушки была… чтоб сидеть мягко было…
Сержант бережно увернутую медаль сдавал со словами:
-Ты, командир, того, смотри, не потеряй, сынок после войны спросит, как мы воевали…
Лейтенант Грек понимающе улыбнулся в ответ:
-Не боись, сержант, все будет в ажуре.
Потом его взгляд построжал, на лбу появились морщины.
-Так, хлопцы, слухайте, шо я кажу…во что бы ни стало надо найти лазейку, уязвимое место в немецкой обороне… Соседи послали людей, теперь очередь за нами… Дивизии приказано взять город не позднее 6 ноября, аккурат к годовщине Октябрьской революции… Идёте вдвоем с Орликом… Шамсуллин – старший… В случае неудачи отходить немедленно… Это приказ… в бой не вступать… ты слышишь, Мунир? Так, все ясно? Попрыгали… Получите у старшины паек… Сейчас девятнадцать, сверим часы… девятнадцать семнадцать… я жду вас через двое суток… крайний срок - к рассвету. Четвертый взвод я предупредил, вас будут ждать. Все. Удачи вам, хлопцы…
Сержант Шамсуллин и рядовой Орлик, худощавый, чернявый солдат шли в разведку. Как на грех, небо было ясным, лишь изредка наплывали редкие рваные тучки. «Ничо, - размышлял Мунир, - не первый год в разведке…» Он посмотрел на Орлика, тот деловито шагал рядом и гляделся скорее орлом, чем орликом. Никто не звал его по имени, все Орлик да Орлик, фамилия заменяла ему и имя, и кличку. «Нет, надо у парня имя спросить, неудобно как-то, может…» Что «может» Мунир так и не домыслил, но имя все же спросил:
-Орлик, тебя как звать-то?
-Сергей Иванычем кличут, ну, по паспорту – негромко отозвался солдат,
А чо?
-Да неловко как-то, вдруг героический поступок совершишь, а я имени твоего не знаю…
-Шутишь, сержант, - усмехнулся Сергей.
-Да нет, какие шутки, правда имя твое не знал, - улыбнулся в наступающей темноте Мунир и опять взглянул на Орлика.
Тот шагал бесшумно, одной рукой придерживая автомат, а другой, помогая ходьбе, казалось, обшаривал воздух, и был целиком настороже. «Наш парень», - мысленно похвалил его сержант. Им предстояла нелегкая задача найти брешь во вражеской обороне. Под это задание выдали цейсовские бинокли, галеты с салом и фляжку спирта. «Для сугрева, - сказал старшина, - но не увлекаться». Потом помедлил и, пошуршав в какой-то коробке, вытащил две шоколадки.
-«С богом, ребята, возвращайтесь!»
Шамсуллину было двадцать пять. Женился за год до войны, и теперь в деревне под Казанью его ждал маленький сынок и жена Раиля, его золотце, его «алтыным». Избу новую срубить не успел, только лес заготовил. Так что жила его семья под родительским кровом с матерью и младшей сестренкой. Отец пропал без вести в страшном сорок первом, где-то на Украине, старший брат убит под Смоленском, а младший матросил на Северном флоте.
-Сержант, смотри! – прервал его размышления Орлик.
Невдалеке от них, чуть в стороне от небольшого лесочка, на высоте человеческого роста кто-то невидимый подавал сигналы. Свет мигал с неравными промежутками времени. Солдаты знали, что сигнальщики были не редкость. Странность была еще и в том, что никаких важных объектов на карте здесь не было.
-Вот гад, фашистам что-то семафорит, - шепнул Орлик, работавший до войны на железной дороге. – Что делать будем, сержант?
-Сержант, сержант, Мунир я, - огрызнулся невпопад Шамсуллин.- Не знаю пока, давай посмотрим.
Азбуки Морзе они, конечно, не знали, но эти паузы, то короткие, то длинные, словно точки-тире неведомые, были очень подозрительны. Тем более, что после сталинского приказа «Ни шагу назад», все пособники оккупантов расстреливались на месте, без суда и следствия.
Мунир поглядел на запад, до города оставалось несколько километров. «Не сорвать бы задание, - подумал сержант, - Холку взгреют, не поздоровится, но и семафорщика оставлять нельзя».
-Так говоришь, Сергей Иваныч, якши, - пробормотал он, и тут же добавил, - Орлик, смотри в оба, а я счас им посигналю, шайтан их забери, как бы нам не помешали.
Через пару минут в той стороне, где подавались сигналы, раздался взрыв. Огонь вскинулся стеной и вскоре затих. Разведчики подползли почти вплотную и увидели развороченную взрывом палатку. В городе, в ответ на шум, запоздало застучали пулеметы, потянулись дорожки трассирующих пуль. Небо осветилось ракетами. Через минут десять ночь опять легла на сонную землю.
Посередине палатки горел костер, над ним висела закопченная кастрюля, подвязанная на проволоке. Там что-то варилось, и от костра и запаха еды потянуло таким родным и домашним, что солдаты невольно сглотнули слюну.
В метре от костра лежали убитые мужчина и женщина. Разведчики посмотрели друг на друга и сняли пилотки с голов. Вдруг из тряпья рядом с женщиной запищал ребенок… У Мунира на голове зашевелились волосы, когда он представил, что это могли быть его родные.
Ребенок был жив, его не задел ни один осколок. Мать минуту назад кормила его грудью, осколок разворотил ей висок. Из оголенной груди еще капало молоко, а ребенок, испачканный материнской кровью, натужно кряхтел и пищал, он хотел есть. «Ребенок тоже обречен: и с собой не возьмешь и здесь не оставишь. Волки или собаки дикие, вон их сколько из-за войны развелось, на писк набегут… И ни деревни рядом, ни хуторка, - размышлял Мунир невесело, -Надо же так влипнуть… Ни за что семью загубил.
-Орлик, ты давай, иди, я тебя догоню, - наконец решил сержант.
Солдат долгим взглядом окинул убитых, словно прощаясь с ними, расправил гимнастерку под ремнем и молча ушагал в темноту.
Шамсуллин достал пистолет, взвел курок, бегло прошептал молитву и выстрелил в пищащий комочек.
Выстрел гулко отозвался в тишине.
Вокруг все так же шелестела листвой недалекая рощица, все так же хлопал неподвязанный клапан окна на палатке.
Через это окно и семафорил костер, посылая предсмертные точки-тире во Вселенную. Семья ушла из города в надежде выжить…
Сержант Шамсуллин за эту разведку и последующее удачное взятие города был награжден медалью и воевал до самой Победы. Орлика Сергея Ивановича вскорости убило . И никогда и никому Мунир Набиулович не рассказывал про печальный ночной семафор.
Лишь незадолго до смерти, уже в девяностых, признался в этом, по сути, убийстве старшему сыну:
-Прости, сынок, тяжело умирать с таким грехом на душе…
-Аллах простит, отец...
2010-2014гг.