Творческая история повести Н.В. Гоголя "Нос". Ринотиллексоманиакальное исследование
Оглавление:
Глава 1. О предмете повести - http://www.proza.ru/2014/05/01/260
Глава 2. Начало работы над повестью - http://www.proza.ru/2014/05/09/390
Глава 3. Основная работа над повестью
Часть 1. Кавказский коллежский асессор - http://www.proza.ru/2014/05/21/1287
Часть 2. Неординарный профессор
Часть 3. Дурной сон майора Ковалева - http://www.proza.ru/2014/05/27/294
Глава 4. Предпечатная история повести
Часть 1. «Московский наблюдатель» - http://www.proza.ru/2014/06/18/884
Часть 2. «Современник» - http://www.proza.ru/2014/09/13/338
Глава 5. О предмете повести. Post factum - http://www.proza.ru/2015/02/08/411
Глава 3. Основная работа над повестью.
Часть 2. Неординарный профессор. Первая полная черновая редакция. История майора Ковалева и его носа.
Начало «киевской истории» положил указ Николая I от 8 ноября 1833 года об основании в Киеве Императорского университета св. Владимира. На следующий день после утверждения указа, 9 ноября Гоголь писал М.А. Максимовичу: «Теперь я принялся за историю нашей единственной, бедной Украины». (Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений в 14 томах. М., 1937-1932. Т. Х. С. 284. Далее в тексте с указанием номера тома и страницы). И хотя в письме эти два события никак не связываются, из дальнейших событий совершенно ясно, что к этому моменту стремление Гоголя перебраться куда-нибудь из Петербурга приобрело вполне определенный адрес.
Максимович в указанном письме к П.А. Вяземскому от 22 июля 1832 года, не оставляя надежда на присмотренное место в Крыму, признается, что охотнее всего переселился бы в Киев, находящийся в 70 верстах от его родных мест. Позже, узнав от Вяземского новость об образовании в Киеве университета (письмо Вяземского датировано тем же числом что и указанное письмо Гоголя – 9 ноября 1833 года. См. Письма М.П. Погодина, С.П. Шевырева и М.А. Максимовича к П.А. Вяземскому 1825-1874 годов. СПб., 1901. С. 215), Максимович писал, что с этих пор в сердце его поселилась «неодолимая тоска по югу» и ему «должно» перейти в Киев (ответное письмо от 28 ноября).
Принято считать, что Гоголь решил добиваться места в Киевском университете под влиянием Максимовича. Однако если Максимович и высказал первым подобное предложение, то его слова упали на вполне подготовленную почву. Гоголь с восторгом писал ему в ответном письме (после 20 декабря 1833 года): «Представь, я тоже думал. Туда, туда! в Киев! в древний, в прекрасный Киев!» (Х, 288). Ясно, что к этому моменту у него уже существовали свои мысли на этот счет, причем мысли вполне сформировавшиеся. В своем обращении к гению, написанном накануне нового года, он вопрошал: «Таинственный неизъяснимый 1834 <год!> Где означу я тебя великими труда<ми>? Среди ли этой кучи набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучи мод, парадов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности? В моем ли прекрасном, древнем, обетованном Киеве, увенчанном многоплодными садами, опоясанном моим южным прекрасным, чудным небом, упоительными ночами, где гора обсыпана кустарниками с своими как <бы> гармоническими обрывами и подмывающий ее мой чистый и быстрый мой Днепр. Там ли?» (IX, 17).
Идея о необходимости создания в Киеве университета возникла в 1805 году. Однако стараниями Ф. Чацкого был реализован другой проект - в Кременце было открыто польское образовательное училище - Волынский лицей. После польского восстания 1830-1831 годов, когда учебные заведения подобного типа были закрыты, министром просвещения С.С. Уваровым был вновь поднят вопрос об образовании в Киеве университета, в качестве меры по деполлонизации края.
Осенью 1832 года Николай I был в поездке по Малороссии. 9 сентября он побывал в Киеве и 11 сентября прибыл из Полтавы в Харьков. «Еще в 1832 году, во время пребывания Николай I в Харькове, тогдашний попечитель округа действительный статский советник Филатьев выразил мысль о переводе Кременецкого лицея, вместо Житомира в Киев. <…> В то же время генерал-губернатор граф Левашов вошел с представлением об учреждении в Киеве для образования гражданских чиновников “института правоведения”, под именем института Св. Владимира…» (Шульгин В. История университета Св. Владимира. СПб. 1860. С. 37-38).
Известно, что Гоголь сильно задержался с возвращением из отпуска (который был предоставлен на двадцать восемь дней), вернувшись в Петербург только в конце октября 1832 года (с опозданием на три месяца). Одной из причин подобной задержки могло стать желание присутствовать при посещении Николаем I его родных мест. 2 сентября 1832 года Гоголь писал М.П. Погодину, что пробудет на родине еще месяц. Известно, что 9 сентября Гоголь находился в Васильевке, об этом свидетельствует письмо к Петру Косяровскому. Но следующие дни он имел возможность побывать и в близлежащей Полтаве и далее в Харькове [1]. Таким образом, Гоголю практически из первых уст могли стать известны планы о создании в Киеве сразу двух новых учебных заведений. Идея преподавания во вновь открывающемся учебном заведении могла выглядеть очень привлекательной для Николая. Профиль предполагаемого института вряд ли мог способствовать возникновению у Гоголя мысли искать в нем место [2], а вот «Гимназия высших наук» могла показаться ему вполне подходящим вариантом (умозрительно). По любопытному совпадению, комедия, которая «вертелась» у Гоголя в голове на обратном пути, получила название «Владимир третьей степени». По предложению генерал-губернатора В.В. Левашева юридический институт имени Святого Владимира (имя которое впоследствии получит Киевский университет) должен был быть организован «на счет капитула императорских и царских орденов» (Шульгин В. Указ. соч. С. 38).
После возвращения в Петербург отношение Гоголя к художественному творчеству заметно меняется. Имея в виду свои литературные занятия, он начинает всем подряд жаловаться о лени, которую якобы вывез из Малороссии. Он неожиданно отказывается от своих планов по изданию в Москве «Вечеров на хуторе близ Диканьки». На запрос Погодина он писал: «Вы спрашиваете об Вечерах Диканских. Чорт с ними! Я не издаю их. И хотя денежные приобретения были бы не лишними для меня, но писать для этого, прибавлять сказки не могу. Никак не имею таланта заняться спекуляционными оборотами. Я даже позабыл, что я творец этих Вечеров, и вы только напомнили мне об этом. <…> Да обрекутся они неизвестности! пока что-нибудь увесистое, великое, художническое не изыдет из меня. Но я стою в бездействии, в неподвижности. Мелкого не хочется! великое не выдумывается!» (Х, 256-157). Во время пребывания на родине его мысли приняли новое направление. Он уловил, что его литературные «побасенки» могут пагубно сказаться на его начинающих обрисовываться карьерных планах. Гоголь с самого начала не желал, чтобы его воспринимали как автора малороссийских «сказок», а переиздание «Вечеров» лишь способствовало бы закреплению за ним образ «пасичника».
Он продолжает существовать в литературной среде, но фактически отказывается от литературной практики. На вопрос Погодина по поводу своих литературных занятий Гоголь в письме от 28 сентября 1833 г. восклицал: «Какой ужасный для меня 1833-й год! Боже сколько кризисов!». Первоначально Гоголь, хотя и с явной неохотой, пообещал дать что-нибудь М.А. Максимовичу для третьего выпуска альманаха «Денница», однако позже он отказывается от участия. «У меня есть сто разных начал и ни одной повести, ни одного отрывка полного, годного для альманаха» (Х, 283). Случайно ли, что отказ оказался озвучен именно в письме от 9 ноября 1833 г., то есть на следующий день после того, как стало известно об основании в Киеве университета. Занятый поиском форм, которые могли бы соответствовать критериям «великого», Гоголь все больше склоняется ко внехудожественной деятельности, которая могла бы являться для него одной из форм служебной деятельности [3].
Если 1833 г. оказался для Гоголя годом «кризисов», то от наступающего 1834 г. он, судя по лирическому обращению к своему Гению, ожидал очень многого. И ожидания эти вовсе не были связаны с литературой. После публикации второй части «Вечеров» в начале марта 1832 года он в течение трех лет, вплоть до выхода в январе 1835 года сборника «Арабесок», - то есть на протяжении всей «киевской эпопеи», не напечатал ни одного художественного произведения (с обязательным исключением) [4]. После официального объявления о создании в Киеве нового университета, Гоголь, решив заполучить там место, начинает вести планомерную и активную деятельность по осуществлению этого плана, параллельно сразу в нескольких направлениях. Во-первых - это создание себе определенной репутации. Помимо внесения этой темы в круг своего общения, Гоголь проводит «рекламную» компанию в прессе (объявления об издании истории Малороссии и, отчасти, последующие статьи в «Журнале Министерства народного просвещения»). Во-вторых, - хлопоты по получению места. Если в школьные годы все свои планы он связывал с Петербургом, так теперь он писал о Киеве: «Какое же будешь ты, мое будущее? Блистательное ли, широкое ли, кипишь ли великими для меня подвигами или… О будь блистательно, будь деятельно, всё предано труду и спокойствию!» (IX, 16-17). И, в-третьих, – научно-исследовательская деятельность. Для того чтобы претендовать на желаемое место в новом университете ему было необходимо представить какие-либо доказательства оправданности своих притязаний. Он всеми силами старается форсировать свою деятельность в этом направлении, ему предстояло очень многое сделать, начав буквально с нуля. В письме к Максимовичу он признавался: «Я работаю. Я всеми силами стараюсь; но на меня находит страх: может быть, я не успею. <…> Но меня смущает, если это не исполнится…» (Х, 288). Написание истории Украины, по его мнению, должно было стать наиболее подходящим для такого случая подспорьем. А вот литературная известность, вовсе не входила тогда в его планы.
Однако уже 11 января 1834 года в письме к М.П. Погодину Гоголь высказывает разочарование по поводу начала года: «Поздравил бы тебя с новым годом и пожелал бы… да не хочу: во 1-х потому, что поздно, а во 2-х потому, что желания наши гроша не стоят. Мне кажется, что судьба больше ничего не делает с нами, как только подтирается, когда ходит в нужник. До сих пор мне все желания не доставили алтына» (Х, 292). Основная часть письма наполнена весьма негативными высказываниями Гоголя по поводу первого вышедшего номера «Библиотеки для чтения» и особенно он раздражен в отношении ее редактора О. Сенковского. А.В. Никитенко (цензор журнала) записал у себя в дневнике (от 10 января 1834 года): «У меня сегодня был Гоголь-Яновский в великом против него <Сенковского> негодовании» (Никитенко А.В. Дневник: в 3 т. Б.м., 1955. Т. 1. С. 133).
Причиной неудовольствия писателя могло стать то обстоятельство, что в списке авторов, помещенном на обложке, «из ученых и литературных трудов» которых планировалось составлять журнал, издатели поместили и его имя [5]. Точнее псевдоним, под которым он приобрел известность – Рудый Панько. Он всегда очень болезненно воспринимал любые попытки подобного рода. «Почтенные редакторы зазвонили нашими именами, - писал он в указанном письме к Погодину, - набрали подписчиков, заставили народ разинуть рот и на наших же спинах и разъезжают теперь» (Х, 293). К этому моменту все помыслы его были подчинены одной единственной цели – формированию образа серьезного ученого-исследователя, публикация же в журнале путала все его планы. Вместо его предполагаемых «ученых трудов» читателю вновь преподносилось то, о чем он по собственным словам хотел бы забыть. Гоголь хорошо понимал, что от Рудого Панька будут ждать новых малороссийских историй [6], но еще лучше он понимал то, что их умножение значительно усложнит восприятие читателем иных творческих форм, которые он считал гораздо более значимыми. Вряд ли бы его устроила ситуация Осипа Сенковского который попал в указанный список дважды: под своим именем (как автор ученых трудов) и под псевдонимом Барон Брамбеус (автор повестей). Подобное раздвоение - в духе его собственной фантасмагории. Гоголю, в отличие от того же Сенковского, приходилось двигаться – от литературы к науке. А, этот путь, для желающего заявить о себе как о серьезном ученом, был весьма неверен. Меж тем это рекламное объявление с его псевдонимом печаталось на обложке «Библиотеки для чтения» в течение всего 1834 года.
Смысл неудовольствия Гоголя становится понятен очень скоро. 30 января 1834 г. в газете «Северная Пчела» № 24 было напечатано объявление «Об издании Истории Малороссийских казаков». Это было первый раз, когда Гоголь выступил в печати под своим именем. Решение связать в глазах публики себя с исследовательской деятельностью (в противовес явному нежеланию быть принятым за литератора, по крайней мере, приобрести известность как автор «Вечеров на хуторе») является определяющим в расстановке приоритетов между тем, чего он успел достичь и того, что он ожидал (см. обращение к 1834 году). Плетнев еще в начале 1831 года, в своем письме к Пушкину по поводу Гоголя, писал: «Он любит науки только для них самих и как художник готов для них подвергать себя всем лишениям» (Гоголь в письмах П.А. Плетнева // Виноградов И.А. Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников: В 3-х т. М., 2011. Т. 1. С. 658). Публикуя указанное объявление, Гоголь использовал свой главный козырь – чистое имя. «Озвучивание» имени является начальным этапом его овеществления (реификации). (С неизбежным дальнейшим активированием его автономности.) В конечном итоге имя трансформируется у него в феноменальное тело – «нос».
Еще два объявления по этому поводу были напечатаны в Москве. 10 февраля (цензурное разрешение) объявление под тем же заглавием помещено в журнале «Московский Телеграф» (кн. 3) и 23 февраля (цензурное разрешение) в газете «Молва» (№ 8) под заголовком «Объявление об издании истории Малороссии» [7].
Отклики оказались единичными, однако для Гоголя это было не главное. Объявления являлись продуманным PR-ходом, нацеленным на формирование у читающей публики задуманного им образа. После неудачи киевской компании видимо именно их публикация вызывала у него наибольшее сожаление, что нашло свое отражение в рассуждениях по поводу неуместности подачи объявления об утерянном носе в газетную экспедицию (III, с. 400). Ведь теперь для него уже не было пути назад.
Создаваемый образ должно было подкрепить соответствующим содержанием. В первых номерах вновь открывшегося официального «Журнала Министерства народного просвещения» (1834 год) статьи Гоголя печатаются рядом с работами П.А. Плетнева, М.П. Погодина, М.А. Максимовича и других представителей науки. В февральской книжке напечатан «План преподавания всеобщей истории». В апрельской - «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях». Позже, в сентябрьской книжке «Журнала Министерства народного просвещения», появиться статья, являющаяся печатной версией его вступительной лекции на кафедре Санкт-Петербургского университета «О средних веках». Все они подписаны «Н. Гоголь».
Гоголь не просто хотел получить должность преподавателя в новом университете, он рассчитывал получить место ординарного (т.е. штатного, старшего) профессора. Ковалев, приехав в Петербург, ищет места «приличного своему званию» - вице-губернатора или экзекутора. Должности вице-губернатора соответствует чин статского советника - именно тот чин, который имеет Нос. Пословица «Нос не по чину» приобретает гротескный вид. Более реальная для Ковалева должность экзекутора [8]. В черновом варианте указано, что Нос служит «по ученой части», его чину в то время могли соответствовать должности помощника попечителя учебных округов или ректора университета (см. Русские писатели. 1800-1917: Биографический словарь. М., 1989. Т. 1, С. 661). До 1863 года ординарный профессор, на место которого претендовал Гоголь, должен был состоять в чине надворного советника, соответственно коллежский асессор мог занимать только место экстраординарного (внештатного) профессора (расхождение между «носом» и его хозяином).
Еще один штрих к тексту повести. Согласно табелю о рангах статскому советнику соответствует военный чин бригадира. Это уже почти генеральская степень. Однако в отношении коллежского асессора Ковалева, предпочитающего называть себя майором, злой иронией является то, что чин бригадира был отменен в 1799 году [9].
Уверенность Гоголя в возможности занять профессорское место в новом университете базировалась на ходатайстве за него влиятельных людей: А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, министр юстиции Д.В. Дашкова, министр внутренних дел Д.Н. Блудова. По мнению самого Гоголя и министр просвещения С.С. Уваров был расположен к нему в решении этого вопроса. Эти ходатайства основывалось не на его исследовательских или преподавательских достижениях, - он еще не успел зарекомендовать себя сколько-нибудь серьезно в этой области. Могли учитываться лишь планы и проекты - которые были впечатляющими. Хотя Гоголь служил преподавателем в институте и вел именно историю, внимание к нему было основано на деятельности никак не связанной с должностью, которую он стремился занять. Кредитом доверия для ходатаев стало «имя», которое Гоголь сумел заработать своими малороссийскими повестями. А.В. Никитенко в своем дневнике писал о карьерных амбициях Гоголя (запись от 21 февраля 1835 года): «Молодой человек, хотя уже и с именем в литературе, но не имеющим никакого академического звания, ничем не доказавший ни познаний, ни способностей для кафедры – и какой кафедры – университетской! – требует себе того, что сам Герен, должно полагать, просил бы со скромностью. Это можно делаться только в России, где протекция дает право на все» (Никитенко А.В. Указ. изд. Т. 1. С. 169). Таким образом оказалось, что Гоголь оказался зримо отделен от своего имени.
Гоголь ведет параллельные хлопоты по поводу Максимовича, желавшего занять кафедру русской словесности. 12 февраля 1834 г. Гоголь писал ему: «В одном письме ты пишешь за Киев. Я думаю ехать [10]. Дела, кажется, мои идут на лад. Но вот что скверно: министр не соглашается на твое желание: как, дискать, тебя сделать профессором словесности в Киеве, когда ты недавно сделан ординарным ботаником. Такой перелом чрезвычайно кажется странен, и он и слышать не хочет» (Х, 296-297). Неустойчивое положение Максимовича позволяло Гоголю чувствовать себя более уверенно в своих притязаниях. Хлопоты по поводу московского приятеля снимали акцент с его личных устремлений, позволяя продвигать свою кандидатуру в более комфортных в психологическом отношении условиях.
Однако дела Гоголя оказались вовсе не так хороши, как он предполагал. В письме к Максимовичу от 20 апреля 1834 г. он писал: «Да кстати о мне: знаешь ли, что представления Брадке чуть ли не больше значат, нежели наших здешних ходатаев» (Х, 310). Подобная расстановка сил рушила все планы Гоголя. Он просит Максимовича похлопотать за него перед попечителем Киевского учебного округа: «Он, сколько я заметил, основывается на видимом авторитете и на занимаемом месте. Ты, будучи ординарным профессором московского университета, во мнении его много значишь. Я же бедный почти нуль для него; грешных сочинений моих он не читывал, имени не слыхивал, стало быть, ему нечего и беспокоиться обо мне» (Х, 310-311). Это признание является ключевым для понимания истории Ковалева и его носа. Первые статьи Гоголя по истории «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях» появились в апрельском номере «Журнала Министерства народного просвещения», и их Брадке действительно вряд ли мог прочесть. Здесь под «грешными сочинениями» Гоголь скорее подразумевает другое - свои художественные произведения. Оказалось, что вдали от столицы его <литературное> имя не имеет никакой магической силы. Гоголь не был готов к подобному, он пребывал в растерянности, как и майор Ковалев, который вдруг обнаружил, что его нос – не то же, что и он сам.
Вскоре судьба Максимовича была решена. 4 мая 1834 года он был назначен ординарным профессором русской словесности и вместе с тем деканом 1-го отделения философского факультета Киевского университета. Кроме того в начале июня попечитель Киевского учебного округа Брадке уведомил Максимовича, что в Киеве на него будут временно возложены обязанности ректора (Пономарев С. Михаил Александрович Максимович. СПб., 1872. С. 24). У Гоголя же становилось все меньше шансов, что его мечтам суждено будет осуществиться.
[1] В письме к П.А. Плетневу от 9 октября 1832 года, отправленном во время пути в Петербург Гоголь упоминает о предыдущем послании «пущенном» якобы 11 сентября. Скорее всего, это письмо имеет легендарный характер и упоминается им для того чтобы хоть как-то оправдать свое опоздание. Плетнев в письме к В.А. Жуковскому от 8 декабря писал: «Кстати о чадах Малороссии. Гоголь нынешним летом ездил на родину. Вы помните, что он в службе и обязан о себе давать отчет. Как же он поступил? Четыре месяца не было про него ни слуху, ни духу» (Гоголь в письмах П.А. Плетнева // Виноградов И.А. Указ. изд. Т. 1. С. 659). Кроме того имеются и другие сомнения относительно данного письма (см. Х, 451-452).
[2] Будучи гимназистом, Гоголь писал к своему дяде Петру Косяровскому по поводу своего дальнейшего жизненного выбора: «Я перебрал в уме все состояния, все должности в государстве и остановился на одном. На юстиции. – Я видел, что здесь работы будет больше всего, что здесь только я могу быть благодеянием, здесь только буду истинно полезен для человечества» (Х, 111-112). Во взрослой жизни эти устремления нашли иные формы воплощения. Что касается повести, то на ум сразу приходит возражение Носа Ковалеву о том, что он сам по себе: «… между нами не может быть никаких тесных сношений. Судя по пуговицам вашего вицмундира, вы должны служить в сенате или, по крайней мере, по юстиции. Я же по ученой части» (III, 389).
[3] У него перед глазами был пример Пушкина. Гоголь писал М.П. Погодину 8 мая 1833 года: «Пушкин уже почти кончил Историю Пугачева. Это будет единственное у нас в этом роде сочинение. Замечательна очень вся жизнь Пугачева. Интересу пропасть! Совершенный роман!» (Х, 269). В 1831 года Пушкин поступил на службу в качестве историографа, получив задание от царя написать «Историю Петра». Придворный чин камер-юнкера Пушкин получает накануне 1834 года.
А еще раньше был Карамзин, приобретший колоссальный авторитет благодаря своей «Истории государства Российского».
[4] В то же время у него были достаточно обширные литературные планы – участие в альманахе «Тройчатка», попытка издания «Кровавого бандуриста», работа над пьесой «Женихи» и т.д. – которые по тем или иным причинам в тот период так и не были осуществлены. Единственная публикация этого периода - «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» - является вынужденной. Повесть была обещана для альманаха «Новоселье» на торжественном обеде по случаю открытия книжного магазина и библиотеки для чтения А. Ф. Смирдина 19 февраля 1832 г., т.е. еще до поездки на родину и Гоголь не мог отказаться от своих слов. Она была опубликована во второй части альманаха, который вышел только 18 апреля 1834 г. Хотя к этому времени авторство Гоголя в отношении «Вечеров» перестало быть тайной, его имя по прежнему оставалось известно очень узкому, по преимуществу литературному, кругу людей. Хорошо видно, что Гоголь всячески старается дистанцироваться от этой публикации. Повесть была опубликована без его имени, как еще одна «из неизданных былей пасечника Рудого Панька». Кроме того, под ней была выставлена заведомо искаженная дата – 1831 год.
[5] Недовольство Гоголя «Библиотекой для чтения» и ее редактором не помешало его планам по сотрудничеству с журналом. К публикации готовилась глава «Кровавый бандурист» из задуманного им исторического романа (цензурное запрещение 27 февраля 1834 года). Попытка напечатать отрывок под своим настоящим именем (в отличие от публикации в «Новоселье») указывает на то, что Гоголь предполагал подчинить писательство своим ученым занятиям. Историческая проза могла стать своеобразным художественным откликом, еще одним маркетинговым ходом, позволяющим связать его имя с научно-исследовательской деятельностью, продвигая, таким образом, задуманный им образ. На это указывает и выставленный под отрывком для усиления ретроспективного восприятия год, 1832. Провокационный характер отрывка должен был сделать эту схему весьма эффективной. Это намерение выступить в журнале под своим именем подтверждает, что именно являлось главной причиной неудовольствия Гоголя «Библиотекой для чтения».
[6] Н.И. Надеждин, после напечатания «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» в альманахе Смирдина, писал: «…должно ограничиться упреком доброму, любезному Пасичнику за его скупость. Бог ему судья, что он, разлакомив нас своими прелестными рассказами… замолк внезапно. С какой жадностью хватаем мы каждую книжку “Библиотеки для чтения”, на обертке коей аккуратно всякий раз выставляется его имя! Нет ни слуху ни духу!» (Надеждин Н.И. «Новоселье» Часть вторая. 1834. СПб.) / Надеждин Н.И. Литературная критика. Эстетика. М., 1972. С. 387).
[7] В «Молве» объявление по какой-то причине было напечатано без подписи. Это можно было бы объяснить недосмотром при публикации, потому что задача объявления предполагала персонализированное общение. Однако возможно здесь имеется другая причина. В письме М.П. Погодину от 13 марта 1834 года Гоголь просит передать Надеждину, что не сможет «прислать обещанный ему отрывок из истории» (Х, 302). Неизвестно когда Гоголь мог дать подобное обещание. После отъезда Гоголя из Москвы летом 1832 года в газете «Молва» (№ 67, цензурное разрешение от 18 августа) была опубликована заметка Н. Надеждина посвященная автору «Вечеров» (см. Манн Ю.В. Гоголь. Труды и дни: 1809-1845. М., 2004. С. 267-268). Ю.В. Манн пишет, что, скорее всего, Гоголь не имел встречи с Надеждиным в свой первый приезд в Москву и информация ему стала известна от М.С. Щепкина и С.Т. Аксакова. Однако автор этой маленькой заметки выказывает весьма большую осведомленность. Помимо сообщения о втором издании «Вечеров» - идея, возникшая у Гоголя, судя по письму к Погодину, лишь после приезда в Васильевку - журналист намекает и на некоторые его творческие планы. «Кроме повестей, у старика замышлено нечто важнейшее…» (см. Манн Ю.В. Указ соч. С. 267). Исследователи (Ю.В. Манн, И.А. Виноградов) считают, что речь здесь идет о комедии. Однако вероятно и то, что Надеждину, с конца 1831 года являвшемуся ординарным профессором теории изящных искусств и археологии Московского университета, стали известны планы Гоголя связанные с историей. Именно эта сфера деятельности становилась для него к этому времени «важнейшей». Гоголь мог обратиться к Надеждину с письмом, судя по всему уже находясь в Васильевке, пообещав предоставить некие материалы по истории. Это был последовательный шаг в его попытке тогда укорениться в московской ученой среде. Подобная публикация способствовала бы утверждению задуманного писателем образа. Однако когда московский вариант перестанет быть для Гоголя актуальным - это станет причиной отказа Надеждину в обещанном материале. То немногое, что он сможет подготовить, понадобились ему для «Журнала Министерства народного просвещения». Таким образом объявление могло быть намеренно послано в «Молву» без подписи под адресом, в надежде, что Надеждин не обратит внимания на его объявление напечатанное в «Московском телеграфе».
[8] Коллежского асессора Иван Павлович Яичница, представляя себя, строил фразу весьма любопытным образом. Жевакин: «…С кем имею счастье изъясняться?» - Яичница: «В должности экзекутора, Иван Павлович Яичница». Эта автохарактеристика сопоставима с Ковалевской: «Вы можете просто написать: коллежский асессор, или, еще лучше, состоящий в майорском чине». Яичница - этакий остепенившийся Ковалев, желающий, наконец, жениться.
[9] В «Сказке о мертвом теле, неизвестно кому принадлежащем» В.Ф. Одоевского приказный Севастьяныч, отправленный на следствие о мертвом теле, имеет чин губернского регистратора. М.А. Турьян отмечает, что подобного чина нет в официальном «Табеле о рангах» (подробнее см. В.Ф. Одоевский Пестрые сказки. СПб., 1996. С. 178).
[10] В письме к матери от 10 февраля 1834 года он, не советуя Ивану Данилевскому приезжать в Петербург, писал: «Скажите ему, что я сам, года через два, думаю навострить отсюда лыжи…» (Х, 295).
Продолжение следует: «Нос» Гоголя. Глава 3. Основная работа над повестью. Часть 3. Дурной сон майора Ковалева. Первая полная черновая редакция. История майора Ковалева. - http://www.proza.ru/2014/05/27/294