Мы никогда не расстанемся

               
              На  низком крыльце деревянного дома сидела немолодая женщина и  смотрела на блестящую ленточку серебристой  речки. Высоко над лесом летал ветерок, а между сосен, внизу, вздрагивая от струек того ветра, чуть покачивался хризолитовый  папоротник.
            « Вот она вечность,- подумала Инна,- непобедима, прекрасна и бесконечна! Мы уйдём, а эти сосны так и будут  шуметь над  струящейся речкой, и солнце  будет по-прежнему  блистать  в её чистых водах. Какая тишина! Как прекрасна эта вечность... но почему люди так несчастны в этой несказанной красоте? И как печально от мысли, что есть  неизлечимые страшные болезни, приходящие  неожиданно, не стучась, врывающиеся как вихрь среди тишины.
              И от этого вихря человек теряется как ребёнок и не знает куда бежать, кого просить о помощи, у кого искать защиты. И начинаются метания в поисках лечения, врачей и прочих, практически уже ненужных вещей. И несёт человека нелёгкая, и прячется он за каждым  кустиком надежды, а знакомые и незнакомые твердят в один голос: лечиться надобно только за границей! А почему? Зачем? Родина она ведь сама уже доктор. Как хорошо сказал об этом Фёдор Достоевский: «Вся эта заграница, и вся эта  ваша Европа, всё одна фантазия. И мы, русские, за границей, одна фантазия.» Нет. Почему же? Бывает и приживаются там люди, лечатся, и даже  выздоравливают... Но может быть они не русские?               
              Однако Тасенька, с её открытой душой, мягкостью, и неумением защищать себя, без сомнения, должна была лечиться на Родине. А теперь… что же теперь? Что теперь? Лечение заграницей ей изначально провели неверное. Поражало то, что после операции, уже на второй день, её отправили  домой, и велели только через три месяца показаться врачу. А в России после таких операций лежат месяц, и женщины живут ещё по десять, двадцать лет. А здесь... быть может только три, четыре года. Ах, как тревожно на душе. Хорошо, что сестры гуляют, так хотелось выплакаться, сил нет»,- раздумывала Инна, глядя на верхушки сосен. Слёзы как блестящие ленточки дождя покрывали её лицо.
               Воспоминания  пробегали  как на киноленте: вот Тасенька маленькая, вот она школьница,потом институт, замужество, рождение ребёнка, счастливое супружество, и вдруг развод, уход мужа, и как следствие  трагедии -  болезнь. Потом  поиски  страны где лучше лечат, и вот уже Инна летит к ней через океан, чтобы  помочь сестрёнке, так как дочка Таси устроилась на работу, ведь надо было ещё на что-то жить! Два месяца пролетели как один день. Успокаивало то обстоятельство, что через месяц к Тасе  прилетит их старшая сестра Лиза. Оставалась неделя, и сёстры не разлучались, чтобы надышаться последними минутами встречи.
               Но за день до отлёта Тасе стало хуже, и её отвезли в госпиталь.
А Инне надо было собираться в дорогу. Руки её дрожали, и  вещи прыгали по комнате. Незнание ситуации - самое отвратительное. В голове один вопрос: "Что происходит? Где мои родные?" Дочка  Таси забрала мобильный, и он был недоступен.
              Инна зажигает  свечку, и начинает молиться. Уста её  безмолвны. У беды нет слов. Только огромные глаза полны мольбы о милосердии Господа. Через некоторое время звонит племянница. Оказалось, что их, как котят, швыряли из одного госпиталя в другой, и наконец (в два часа ночи!), приняли где-то, но Тасеньку оставили там.
              Потом была бессонная ночь, улыбающийся индус-таксист, аэропорт, суета с регистрацией, и последние слова по телефону:
            - А мы с тобой даже не попрощались, сестра. И не обнялись. А может и не увидимся больше.
              Тогда Инне показалось, что не выдержит она всей этой боли, вонзённой лезвием ножа в душу. Казалось, что  терпение иссякло, откуда  берутся силы? Сердце наливалось предчувствием разлуки навсегда. Она как-будто смотрела на себя со стороны, и повторяла ахматовские строки:
            « Это не я страдаю, я бы так не смогла».
            Но Господь помог. И вот сейчас она опять вместе с сёстрами, но рана от той боли не проходила, и воспоминание печального предчувствия осталось жить  в сердце навсегда. В то время Тася лечилась за океаном, и  полёт был долгим. Вылет Инны совпал с самым светлым  днём на Земле,с Великой  Пасхой. И через два часа, в Москве, и по всем Храмам России начнут петь победную песнь:
           «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангелы поют на небесах: и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити!"
            Это только и радовало  душу. Воскрес Тот, который знает за что нам даны страдания. И когда-нибудь мы всё поймём, и когда-нибудь припадём к Нему, и заплачем, а Он выйдет к нам навстречу и пожалеет нас.
         
            Свободных мест в самолёте было много, Инна заняла кресло в последнем ряду, у выхода, ей хотелось побыть одной. После взлёта она открыла шторку иллюминатора, и глядя на розовые облака, постаралась ни о чём не думать. Ей повезло, и в этот раз не было  над головой экрана, и никто не включал  планшеты, чтобы смотреть  фильмы. Было удивительно тихо. Посидев час она решила пройти по огромному салону, размять ноги, и с радостью заметила, что  практически все пассажиры спят, и лишь некоторые смотрели в иллюминаторы. Ей так хотелось тишины и покоя, и Господь сжалился над ней. Она потихоньку  села в кресло и закрыла глаза.
            Среди совершеннейшей тишины раздался торжественный и необычно радостный голос:
          « Шуберт. «Аве Мария!» Исполняется на немецком языке»
            И запел дивный хор. Такого хора она никогда не слышала. Он звучал где-то справа и вверху, и мощь его была безгранична. Красота голосов уникальна и божественна, тонка и многогранна. Это явление нельзя было назвать земным. У Инны расширились зрачки, она наклонилась чуть вправо, и  вслушивалась в  дивное пение  до тех пор, пока  всё не прекратилось.
            Немного помедля, она посмотрела направо: на свободных сидениях, убрав ручки кресел, дремали  стюардессы. В салоне была  совершенная тишина, прерывающаяся шумом мотора. Инна  поднялась и прошлась среди рядов. Ни одного экрана в руках пассажиров, никакого радио. Все спали. Она решилась подойти к  бортпроводнице, чуть дотронулась до неё и спросила:
          - Вы сейчас слышали музыку?
Та улыбнулась:
          - Даже если бы захотела - не услышала, мы ведь сейчас над океаном. Здесь ничего не берёт. Да и не было сегодня желающих смотреть фильмы.  А что случилось?    
          - Да нет,- ответила Инна,- всё нормально. Мне показалось.
На самом же деле Инна поняла, что  слышала что-то Божественное. Ей открыли духовное зрение, и она слышала Небесный Хор Ангелов. Ангелы славили Ту, которая явила миру Спасителя! И Он сейчас помог ей справиться с великой скорбью.
               
         « Как быстро летит время,- подумала Инна,- после  того полёта прошло три года, и Тасенька уже вернулась на Родину, а я всё не решаюсь рассказать ей об этом… Да и надо ли? Есть вещи, о которых хочется молчать.»
             
         - Ну что, отдохнула от нас сестра?- звонко спросила  Лиза. Они с Тасей возвращались после прогулки.Инна встала им на встречу, подошла, и обняла их:
         - Я очень соскучилась! Где вы были так долго?
Тася рассмеялась:
         - Да нас же час и не было, когда ты успела соскучится?
         - Очень! Очень соскучилась. Давайте пить чай… Какое прекрасное время суток. Тихий вечер переходит в ночь, пахнет листвой  папоротника и резедой. 
Тася посмотрела  на сестру:
         - Только немного грустно. Почему? Отчего? Неизвестно. Я вернулась на Родину, все мои близкие рядом. Дочка скоро приедет, а ты, Инна, уезжаешь. Ты не должна уезжать. Это неправильно! Мы должны жить вместе. Вот и чеховские сёстры не расставались никогда.
         - Тася! Ну при чём здесь чеховские сёстры? Они жили в другом веке, в другой России, и вообще они выдуманы, они персонажи, а мы настоящие, и всех совпадений у нас, что мы  тоже три родные сестры. От одной матери. Вот и всё,- строго сказала старшая  Лиза.
         - Нет, нет и нет,- нервно ответила Тася,- у нас много совпадений:  папа военный, мама рано умерла, и даже была Наташа, которая обобрала  нас троих.
         - Какая Наташа? - в один голос спросили старшие сёстры.
         - У Чехова она была Наташа, жена  их брата. А у нас мачеха, то есть отрицательный персонаж, обобравший сирот... Вот! Сиротство нас  объединяет. Сироты всегда  несчастны и одиноки. Трагедия ещё и в том, что Инна уже тридцать лет живёт далеко от нас. В Москве,  о чём, собственно, мечтали  все чеховские сёстры, у нас же только средняя живёт в столице. 
         - Всё это совпадения, и только,- строго заключила старшая,- зачем об этом думать?
Инна прищурилась, и  весело посмотрела на сестёр:
         - А правда девочки! Все сёстры не совсем благополучны в личной жизни, то есть не так счастливы, как мечтали в детстве, точно как и чеховские! И н т е р е с н о. Да и дядя Ваня. У нас же есть родной дядя, дядя Ваня, правда эта другая  пъеса, но опять совпадение. Нашего дядю могли бы звать Коля или Лёва. Надо же… Зачем? Почему? Кстати  разница в возрасте у нас  как между чеховскими сестрами, ну и как ты сказала, Тася, родители  умерли рано и папа  был военным. А ещё что? Ещё… старшая сестра  работает в гимназии, как и Лиза, ну  у нас пусть не в гимназии, а просто преподаёт  английский язык, однако вот не машинистка же она и не врач, а именно  учительница. Маша, как и я, средняя  сестра, мы очень любим петь, танцевать. Я имею в виду молодость свою, сейчас мне уже не до  пения. И именно средняя сестра, Маша говорит о Боге. Мужа Ирины, младшей, застрелили, а мужа Тасеньки увели. Впрочем, лучше бы... А! Не судить... Я слышала, что он несчастен  в том браке. Один брак разрушил, другой не создал. Говорят мальчик у него серьёзно болен.

Лиза поставила на стол чашку и  грустно сказала:
       - Да. Он глухой почти. Почему дети отвечают за грехи родителей?!Несправедливо. А вы всё молитесь, как богомолки. Толку то никакого. Несправедливости много. Где он ваш Бог?
       - Лиза, будь осторожна  со словами,- сказала Инна. – Мы молимся, и мы верующие. Не кощунствуй… За каждое слово будем отвечать… А что часто приезжает Володя, Тасенька?
Ответила старшая:
       - Часто. Однажды, глубокой осенью уже, поехали мы на дачу - соснами подышать, а он сидит здесь, на крыльце, курит, и глаза  печальные какие-то. Помнишь, Тасенька?
Тася улыбнулась сквозь слёзы:
       - Я всё помню. Он и сегодня приедет, я чувствую.
Инна встала и подошла к сестрёнке:
       - Не плачь  моя родная! Вот вам и ещё одно совпадение: наша младшая сестра, как и Ирина чеховская, часто плачет.
Она погладила  сестру  по голове,  и тихо сказала:
       - Когда-нибудь вы всё равно будете вместе.
Тася округлила глаза:
       - Когда это?       
       - В жизни вечной, я чувствую это. Ведь в его новой жизни  всё наговором было сделано а вы любите друг друга.
       - Да какая там жизнь вечная, Инка! Вечно ты всё выдумываешь,- громко  сказала  Лиза, - просто мужику плохо  там, а Тасенька для него как отдушина,  сама доброта, сам мир!  Опять же по дочке скучает, она ведь вылитый его портрет!
       - Н  е   т, - ответила Инна, - тянет его сюда,  осмелюсь сказать к нам, по одной причине: душу его влечёт искренность, великодушие. Там, видимо, ему этого не хватает очень.               
 
         Среди огромных сосен пробежала волна  едва слышного ветра. И тонкие  веточки дымчато - зелёного  папоротники  зашептались. Инна слегка потянула носом:
       - М-м-м! Славно здесь, славно. Не хочется уезжать. Совсем не хочется. Запах папоротника просто непостижим. Меня тянет сюда каждый год, как в рай! Всю жизнь я прожила в столице, а родной город, эта дача, этот лес, запах папоротника, который напоминает о счастливом, но очень коротком, детстве с родителями для меня важнее всего на свете.          
   
Лиза  улыбнулась.
       - Сестёр чеховских тянуло в Москву, а тебя из Москвы? Несовпадение.
       - А знаете девочки, только сейчас  мелькнула мысль:не в Москву их тянуло,а в рай, в радость! Слышите, одно начало у слов: частичка Ра! Рай. Радость. А радость это живые мама и папа, их забота, любовь, встречи Нового года! Круглый стол под абажуром, и  все  вместе. Вся семья.  В доме тепло и  покойно. И маленьким девочкам  всё кажется раем. И никто даже не подозревает, что это всё может рухнуть, уйти  навеки, потеряется в закоулках времени.
         Но куда? И почему так неожиданно!? Помните: «Куда всё ушло, где оно?» кричала чеховская Ирина... И никто ей не мог ответить. Чехов говорил, что через сто лет  люди будут счастливы. И вот мы те люди, которые живут через сто лет, а мы всё также несчастны. Мучаемся, страдаем и не знаем зачем живём. В этой жизни кроме веры ничего не остаётся. Только Бог  может дать человеку осознание временности  земной, и стало быть  чувство покоя. Но нет покоя. Нет. И значит мало я молюсь, мало, непростительно  мало. Только Бог может успокоить и унять боль. А к Богу можно прийти через молитву.
       - Сестрёнка, говори за себя. Может быть тебе и Бог помогает, а я сама всего добиваюсь в этой жизни!

       - Ты в этом уверена?- спросила Инна.
       - На сто процентов.
       - Как ты ошибаешься, сестра. Как неправа. Человек без Бога- ничто, пустой ящик. И только когда этот пустой ящик наполняется Божьей Волей, Его Духом, тогда человек становится существом разумным!
       - Как же разумный человек может устраивать войны?- яростно спросила
Лиза,- болезни, смерть, убийства? Как?
       - Это вопрос не ко мне, а к воле  выбора человека. Ему  даётся выбор, быть злым или добрым. Добрый человек  выбирает Бога и молитву, а злой ищет себе другого хозяина: клеветника и предателя. И служит ему, вот откуда зло. Видишь ли, сестра, Вера – это подвиг, благодать. И Вера- чувство очень сложное. Ведь она идёт  против  общепринятых  человеческих понятий, Вера лежит  вне человеческого опыта, вне понимания, и требует всеобъемлющего подчинения добру! Она полностью отрицает земные блага, и погоню  за  материальным и удобным! Вера  требует отдачи многих сил, и одно из условий: верить всеобъемлюще!
       - Но если так: отрекись от всего земного! Ты ведь  не отрекаешься,-   сказала Лиза.
       - Это очень трудно, и потом  у меня есть долг перед близкими… Нет не то… не то ты говоришь, или я не умею объяснить. Отречение… это не обязательно отказ от условий, в которых человек привык  жить с рождения. Отречение от умирщения это не обязательно уход в монастырь. Это… просто жизнь по заповедям, потому она и трудна жизнь  православного верующего христианина, его  редко понимают.  И бывает, под волею обстоятельств человек  обязан  вести себя как все, хотя  этого и не хочется. Но вкратце скажу одно: Вера – это  добро, смирение, миротворчество, желание  не умирщения.
       - А что это значит?- в один голос произнесли сёстры.
       - Ну… не уподобляться миру, его законам, правилам, развлечениям. Нелюбовь к мирскому- вот что главное.
       - Что ж теперь все театры закрыть и концерты запретить? - спросила Лиза.
       - Вот ты сама и ответила  на мой вопрос. Я же говорю : Вера  идёт против общепринятых  людьми понятий. Она отвергает  лицемерие.
       - А что, значит все актёры лицемерят?
       - Да. Лицедействуют.               
 
Тася поднялась со стула, и поочерёдно глядя на сестёр, умоляла их не ссориться.
Инна  улыбнулась:
       - Да нет, Тасенька, мы не ссоримся. Мы не понимаем друг друга. Лиза не понимает главного:  мир, заботящийся о материальных благах, а не о духовности, обречён на провал. Что и происходит потихоньку. Этот мир, под руководством  демонизации  катится в пропасть. И его уже не спасти. Только молитва  верующих держит  ещё его на плаву. И надо быть готовым  каждую минуту к тому, что протрубят ангелы, и Господь придёт за нами. А мы так далеко друг от друга. И так мало бываем вместе!  Недавно я  поняла одну вещь: родные должны жить вместе, рядом, чтобы быть опорой, и чтобы понимать друг друга. Когда  годами живёшь  далеко: меняется характер отношений, и можно упустить самое главное: родственность душ. Увы. Это так…
               
       - Добрый вечер барышни,-  услышали  сестры, и обернулись на голос у калитки. К крылечку направился сосед по дачному посёлку, местный художник. Высокий сорокалетний мужчина,с букетом полевых цветов в руках.
Тася встала навстречу гостю, и приняла  цветы.
       - Ах, как я люблю полевые цветы! Садись Аркаша, я сейчас тебя чаем напою.
               
Лиза поставила  цветы в воду, Тасенька налила гостю чай. И полилась русская задушевная дачная беседа. Ибо только русские могут так славно беседовать за чашкой чая.
       - Чем вы занимались весь день, чеховские красавицы?
         Лиза улыбнулась:
       - Ну, с красавицами ты конечно погорячился, а вот о Чехове и его « Трёх сёстрах» сегодня весь вечер говорим. Надо же какое совпадение!
Аркадий удивился:
       - А вы разве не помните? Это же я вас назвал чеховскими красавицами, лет эдак... Не будем уточнять. У вас троих  глаза одинаковые,  как у чеховских героинь: красивые и печальные.
       - Вот в чём дело, - засмеялась Лиза, – я совершенно  забыла об этом. Да мы были молоды тогда. И глаза наши ещё светились  от  радости, а потом умерла мама, за ней  через четыре года папа. И  когда мы хоронили  папу ты сказал нам: « Не грустите, барышни, ваш папа  на Небесах!»  Ты тогда в комсомоле где то работал, а говорил  о Небесах. Как же ты мог верить в Бога, комсомолец?
       - Лиза, я тебя умоляю, а то ты не знаешь, что в те времена  все жили двойной жизнью, -  улыбаясь ответил Аркадий.
       - Ну нет! Я жила одной. Я была атеисткой, и верила в комсомол.      
Тасенька посмотрела робко на говорящих, и тихо произнесла:
       - А мне тоже  всегда казалось, что Бог есть и надо веровать, но я как-то скрывала это. И в Храм конечно не ходила, да у нас и был один маленький  Храм на весь город... сразу бы  доложили в деканат. Тогда специальные люди были, секретные доносчики. А ты не боялся, Аркаша?
       -  Нет. Точно помню, что страха не было. А почему не знаю. Я поехал  однажды в Питер и  вечером  мы с ребятами пошли бродить по городу. А недалеко от Невского церковка была маленькая, и там шла вечерняя служба. Эта церковь, кажется единственно действующей тогда была в Ленинграде,  мы туда и заглянули. Мои друзья сразу же ушли, а я не мог. Слёзы душили от радости, оторваться нельзя было от  пения  хора и молитвы священника. Потом, уже здесь, купил Библию, и начал просыпаться к духовности. А ваш дедушка мне многое объяснял...
Помните?
Тасенька печально посмотрела на Аркадия. В глазах появились слёзы.
         Лиза спросила:
       - Что ты загрустила, сестра?
       - Вспомнила дедушку, маму, папу...               
Над дачей пролетела какая-то птица. Странная птица. Ни голубь, ни ворона, ни грач.
       - Странная птица,- грустно сказала Инна.
       - Птица да птица, не думай о ней, - резко ответила Лиза, мы в приметы не верим.

         И она засуетилась у самовара. Но чёрная птица сделала своё дело. Откуда она прилетела и куда исчезла - неизвестно. Было что-то недоброе в её  появлении. Старшие  сёстры внутренне съёжились. Тася уселась в кресло, и  глубже укуталась в  шаль.
         В воздухе повисло то молчание, которое нельзя было разорвать. Хотелось только молчать. И ещё плакать. Но слёз уже было достаточно, и сёстры сдерживали себя как  могли.
         Чуть слышно наступая на половицы,  Инна обошла всех  с чаем, и тихо  присела в кресло.

Глядя на стол, и обняв  чашку горячего чая, Аркадий с трудом выговорил:
        - Девочки!  Не печальтесь. Прошу вас.
Лиза ответила за всех:
        - Как же не печалиться, если  в жизни у нас так много печального, и где Он, ваш Бог?   
   
          Аркадий  долго смотрел  в чашку, как будто читал в ней что-то:
        - Господь никогда не обещал счастья на Земле, вот почему жизнь в Боге всегда связана со страданием и печалью. Он пришёл спасти душу от грехов, а не  сделать человека счастливым. Он явился к нам, чтобы  там, в жизни вечной мы по- настоящему поняли счастье! Он  приходил   не кошельки набить золотом, а души сделать золотыми, праведными, спасти от грехов, чтобы чистыми мы вошли в жизнь вечную.  А мы  всё хотим  земных благ, и не  заметим, когда придёт  клеветник, предатель, волк в овечьей шкуре, и даст нам земных благ столько, сколько мы, грешные  желаем, и вот тогда  придёт настоящая пагуба,  вывернется наизнанку неправда, и солжёт себе, и заберёт души, отошедшие от Христа, а верующие во Христа спасутся.
        - А кто это придёт в овечьей шкуре, кто клеветник? -  удивлённо спросила Лиза.
        - Это антихрист, враг рода человеческого.
        - И когда это будет?
        - Уже есть.
        - Как это? - округлились у Лизы глаза.    
        - Начинается всё потихоньку. Готовятся силы поднебесные, так сказать  к приходу. А идёт всё не только от неверия, и любви к  насилию человека над человеком, но и от другого. Вы ведь слышите, что мир всё более и более захлёстывают стихийные  бедствия. Это происходит от того, что человек мучает  природу. Мучает Красоту созданную Творцом! Убивает её. И она начинает  мстить, ведь природа Создателя непобедима! Но люди не понимают этого, и разрушают, и портят, и вредят. И начинается хаос. На этой мутной  волне и  выскочит антихрист. И наобещает благ, и многие поверят и прельстятся. И тогда живые будут завидовать мёртвым, страшнее того времени не будет, ибо  начнётся великое сражение Добра со злом.
Сёстры молча слушали Аркадия, лица их были напряжены и печальны. Лиза позволила нарушить это долгое молчание:
        - Много непонятного.
        - Лизонька! - тепло  сказал Аркадий,- конечно много непонятного! Ведь для того, чтобы  хоть что-то понять, надо изучать! Дай мне твой учебник английского!
        - Зачем тебе английский?
        - Дай пожалуйста!
Лиза подала ему учебник.
        - Вот я открываю первую страницу – ничего не понятно. Попробую другую! Опять ничего не понятно, и мне не будет понятно  ничего до последней страницы.  Ведь я не изучал  английского. Для того, чтобы понять предмет, его надо изучить! Так и Вера в Бога. Это учёба. Учёба ежедневная, кропотливая, сложная. И если ты верующий, ты должен понять всё, но для этого  надо учиться.
        - Опять ты о верующих!  Что же теперь неверующему и жить нельзя? Я согласна, что учиться надо, если хочешь понять вещь.Но как объяснить, что люди неверующие иногда помогают больше, чем верующие? Когда мы остались без папы и мамы  нам, сиротам, помогал неверующий дядя Ваня, наш родной дядя. Нет, все родственники как то помогали понемногу, но не деньгами, продуктами. Пенсия за родителей была мизерной, а мы ведь совсем  юные были  и хотелось одеваться, обуваться, а где взять было деньги? А дядя Ваня придёт к нам в гости: посидит, чайку попьёт, что-то смешное расскажет, поддержит, успокоит и уходит. Начинаю убирать со стола, и всегда под блюдцем красненькая лежала... Десяточка, а тогда это были большие деньги! Жалел он нас очень! И не помню я чтобы он о Боге говорил, крестился, и так далее. Как это понять?

Аркадий улыбнулся:
        – Лиза! Ты взрослый человек, преподаватель, и спрашиваешь меня  о таких простых вещах. Дети, и то все разные, а уж взрослые и подавно. В таких людях как  ваш дядя Ваня изначально было заложено добро и сострадание большее, чем у других! А добро от Бога человеку положено. Он, не понимая сам того, своей  заботой о сиротах служил уже Господу! Можно ходить в храм и быть неверующим, вернее не христианином, а ваш дядя не ходил в храм, но был  верующим.
Инна посмотрела на сестёр:
        - Я согласна с Аркашей. А ещё мне думается, что человеку  материальному труднее жить чем верующему, по-настоящему верующему, христианину а не  исполняющему  все каноны и правила церковные, и не заботящемуся о ближнем! Подлинно верующий знает, что в этом мире всё временно, а  материалист хочет здесь всё уцепить, но это невозможно, и ему тяжко. Дядя Ваня не был материальным, он делал добро и уклонялся от зла, и Бог жил в его сердце. Такие люди долго не живут. Царствие ему Небесное.

           Вечер набирал силу, и вот уже засверкали  огоньками дачные домики,  задымили печные трубы. Аркадий поднялся, и вышел из-за стола:
          - Позвольте откланяться. Жду вас завтра часу в осьмом на чашку  чая с  земляничным вареньем, оное сам и сварил в июне!   
Лиза встала тоже:
          - Девочки,пойдёмте проводим Аркашу. И прогуляемся заодно!
Тасенька укуталась в платок:
          - Я так пригрелась! Нет, не пойду. До завтра, Аркаша!
          - Прощай, дружок,- подхватила Инна,- я тоже не пойду. Печку надо топить.

            Лиза с Аркадием скрылись за калиткой. Инна взяла из поленницы  охапку дров, наполнила  ими печурку, и спичкой подожгла лучину.
         - Ой, да… невечерняя, ой невечерняя заря, да заря.
           Ой, зорька, виткак , спотухалася...- запела она.
          
         - Как хорошо ты поёшь, сестра. Папа  любил  цыган. Помнишь?
         - Да, я помню. Мы все сидели у телевизора, и папа говорил: «Сейчас, сейчас ромалы  разойдутся, сейчас, сейчас!» И так по-детски закатывал глаза от радости! А ты сидела у него на руках, и глазёнками  хлоп, хлоп! 
         - Да... счастливое  было  время. Вот скоро уж  мы встретимся.
         - С кем?
         - С папой. Мне ведь конец пришёл, сестрёнка. Меня скоро с вами не будет.

          «Только не плакать,- пронеслось в голове Инны,- только  без рыданий. Как хорошо, что Тася не видит моего лица! Невозможно, невыносимо  сдерживать боль»
           Слёзы бурлили в её груди, и рвались к глазам. Она посмотрела на огонь и это придало ей силы. Быстро встав и подойдя к сестре, она обняла её за плечи, и твёрдо сказала:
         - Что ты, что ты? И думать не смей! Кто тебе сказал? После такой операции  люди живут долго!
           А в висок набатом стучал приговор хирурга: « Три, с натяжкой  четыре года, не больше. Форма рака агрессивная».  С тех слов врача промелькнуло три года. Инна молча начала молиться, и Господь успокоил её, и направил её речь в нужное русло:
         - Тасенька, ты будешь жить долго, а потом придёт время, и мы никогда не расстанемся. Мы никогда не расстанемся. Лиза, ты и я мы всегда будем вместе.
Потерпи моя хорошая…
         
         - Всё философствуете, а калитка настежь,- подходя к крыльцу,сказала Лиза. Потом оглянулась
         - А что Володя? Уже уехал? - спросила Лиза.
Младшие сестры переглянулись и в один голос спросили:
         - Какой Володя?
         - Как какой? Твой бывший муж, Тасенька. Я от Аркадия  пошла вдоль леса и видела как его машина подъезжала к дому.
Тасенька выбежала во двор, и посмотрела по сторонам:
        - Я же говорила, я чувствовала, что он приедет.Значит опять не решился зайти. Надо же, как бесшумно он подъезжал, мы и не услышали. Столько лет прошло после  развода, а мы оба никак не можем успокоиться. А знаете, девочки, мне  иногда кажется, что мы с ним одно целое. И нас ненадолго разрезали пополам. Именно разрезали. Столько боли и отчаяния после  развода! И вот когда-нибудь, мы опять будем вместе. Как одно целое. Я это чувствую. Ах, ну почему же он не зашёл. Я так хотела с ним поговорить! Такой дивный вечер, и такие печальные события…
        - А какие события?- спросила  Лиза.
        - Володя не зашёл, Инна скоро  уезжает. Как подумаю, что опять расставаться, сердце кровью обливается. Ну зачем ты уезжаешь, сестрёнка. Оставалась бы. Это так печально, что мы опять расстаёмся…
        - Обстоятельства бывают выше нас, и что можно изменить? Так сложилась жизнь.
               

          За печкой пел сверчок, а над  дачами  тихо и торжественно  шумели дивные высокие ели, запах папоротника успокоил утомлённые скорбью сердца, и сёстрам стало покойно и радостно, как будто светлый ангел пролетел над лесом.   

          Но день расставания наступил. Ожидание  встреч всегда растянуты во времени, а расставание наступает  внезапно.
          На вокзале было  безлюдно. Сёстры стояли у  вагона и молчали. Трудно найти слова, когда не хочешь расставаться. Инна чувствовала, что  сердце её переполнено кровью, и она стучала в висках каким-то  печальным предчувствием. Она обняла  своих  родных и прижала их к себе:
        - Мы не будем плакать, девочки! Мы ведь сильные, и знаем, что скоро увидимся опять.

В это время  духовой оркестр заиграл «Прощание славянки».
        - Это что? Откуда? - удивилась Инна.
        - Глава города распорядился. Теперь перед отходом каждого поезда в Москву играют этот марш.
        - Зачем? Не на войну же провожают людей. Хотя - вся наша жизнь война. Музыка играет так печально и напоминает о расставании, которое не хочется  вмещать в свою душу. Но главное не плакать, не плакать. Мы ведь вместе...

Проводница громко позвала в вагоны. Инна ещё раз всмотрелась в родные лица, и махнув рукой, пошла к поезду. Уже с подножки вагона крикнула:               
        - Запомните - настанет время, и мы будем вместе всегда! Надо немного потерпеть, совсем чуть-чуть, и когда-нибудь страдания наши  перейдут в радость, и мы никогда уже не расстанемся! Никогда.  Милые мои, милые мои сёстры… 
               
2012г.