Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602
Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/05/27/80
\Разбудил неслыханный переполох в стойбище. Люди бегали, кричали. Мужчины бранились, женщины плакали. Кин-Нокк, как ни в чём, ни бывало, вышел к большому костру, не меньше других удивлялся произошедшему опустошению и сам не верил, что дело сделано усилиями пары рук, так велика и невероятна оказалась потрата. Однако решил, если Яйцу нужен свет, пусть получает днём, и пристроил длинный предмет поперёк дымового отверстия. Таким образом, яйцо одновременно находилось и на свету, и в круге. Огонь очага принадлежал дымоходу, и, как замечал Кин, использовался не всегда. Если хозяин был дома один, видел, яркость пламени сникает. Когда же возле очага кто-нибудь появлялся, огонь горел, как обычно. Обитателю поплавка не хотелось, чтобы в стойбище знали о тайне первого охотника. Кин соглашался с нежеланием. Для полного отчуждения нарушителю закона только невесть чьего яйца не хватало.
Раз Кин залез, починить птичий круг. Птицы приносили удачу, и люди заботились об устройстве гнёзд, прилаживали меж ветвей самого высокого дерева согнутые жерди. Взглянув сверху на стойбище, Кин отметил, жилище первого охотника отличается от прочих, и подивился, как вездесущие дети до сих пор не разглядели, что яйцо ярко выделяется на фоне почерневшего войлока.
«Куда тебя девать? Зачем ты такое длинное?» Конечно, Кин спросил просто так и внезапно услышал ответ.
«Поставь у южной стены». Прошелестело Яйцо чуть внятней, чем в ночь странного огня. Кин сделал, что было велено. Теперь длинный предмет стал фрагментом крепления стенки , палка и палка, ничего особенного. Впрочем, палка эта поглощала свет большого костра и очага Кина одновременно, а людям было невдомёк.
И вот грянул мороз. Случилось глубокой ночью. Как-то сразу вызвездило, ветер умер, готовая вскрыться, река взялась торосами. Кин не мог бы сказать, сам проснулся, или нечто обеспокоило. В дымоходе увидел яркую голубую звезду и понял: похолодало. Охотник встал, вышел наружу, взял Яйцо, принёс к очагу.
«Лежи здесь, ни то замёрзнешь». Сказал, и, подумав, что у потухшего огня немногим теплее, чем снаружи, забрал Яйцо себе в постель. Накануне Кин-Нокк был в загоне, направлял небольшое стадо на засадку, несколько раз проваливался в полынью. Сначала в пылу погони, при разделки туш и дележе, не замечал набрякшей водой одежды, не чувствовал холода. Теперь телом владел несомненный жар. Кину казалось, голова и грудь сейчас расплавятся, а руки смертельно озябли. Во сне охотник качался и вибрировал на птичьем круге, клацал от ветра зубами. Стала очевидна пришедшая с ледяной водой болезнь. Много раз Кин наблюдал у других развитие такой болезни, и понял, будет трудно. Люди утром найдут бесчувственного хозяина круга, обнаружат Яйцо, но как-то вдруг стало не до Яйца, не до людей и даже не до собственной болезни. С невыносимым жаром и ломотьём пришло пустое безразличие. Хотелось не двигаться, уснуть, однако между ушей звенела и свивалась в жгут назойливая реальность. Сон пришёл чуть позже, а утром первый охотник, как ни в чём не бывало, встал, чтобы разжечь очаг. Человек глядел в огонь, слушал бульканье закипающей воды, дивился вчерашним и нынешним ощущениям. На памяти Кина не случалось, чтобы простуда миновала так быстро. Если приснилась, почему Яйцо лежит в постели, а ни стоит меж войлоками? Если же была, куда девалась?
Кин выглянул наружу. Столбики дыма стремились точно вверх, звёзды висели немигающими крупными кристаллами цеплялись за вершины деревьев, Мороз лютовал, а на реке, где бездымным беловойлочным кругом означалась Птичья скала, загорался яркий безоблачный рассвет.
«Иди сюда, - сказал Кин Яйцу, - такого света ты давно не видело!»
Оно отозвалось на прикосновение неприметным вздохом и показалось неожиданно лёгким. Кин встревожился. Если Яйцо взяло себе болезнь, как вынести на мороз? Как узнать, здорово ли? Если заболело, чем лечить? Кроме света ему ничего не требовалось. Кин, всё же, вышел из круга. Прежде, чем вставить меж войлоками, взял наперевес, губами проверил, нет ли жара у странного приятеля, и не заметил, как сзади подошёл брат.
«Что ты здесь делаешь, охотник?» рявкнул Дейк насмерть простуженным басом. Животный страх плеснул в глаза кину. Сначала испугался, брат увидит Яйцо, потом, вдвойне, испугался, что не увидит. В пустых руках лежало нечто. Яйцо стало прозрачным . Дейку виделось, Кин облизывает воздух меж расставленных рук.
«Я тут…»
\
Внезапно, точно брошенная Тондом петля, мелькнуло воспоминание о плавании по Пятому рукаву. Там, среди разноцветных камней, Кин обнаружил чудных придонных животных. Членистоногие ползуны имели впереди две хватательные ноги, гораздо крупнее прочих. Занятно было наблюдать, как создания меняют окрас , переползая с голубых камней на красноватые или белые. Если речные жители умеют владеть цветом тела, говорящему Яйцу, подавно, не трудно делать так, решил Кин и успокоился.
«Я тут кости разминаю после вчерашнего».
«Языком, охотник?»
«Ага! Знаешь, ночью казалось, заболел, а теперь вижу, обошлось. Гляди туда!»
На льду меж торосов разыгрывался поединок. Хищная птица пыталась оторвать и поднять в воздух примёрзшую водоплавающую. Деревянный скрип, отставший от жизни голос лёг параллельно заревым лучам. Обречённое стать пищей тёплое тело стремилось отбиться посредством крыльев и клюва, удержать отлетающую душу, а река прозрачными пальцами норовила разделить добычу, доставшуюся ей по праву. Пока Дейк развлекался зрелищем, Кин вставил Яйцо на место, а когда закат начал сникать, принёс в круг.
Впервые за много дней огонь не поблек. Кин с тревогой всматривался и вслушивался, пытался проникнуть в таинственное существование под оболочкой. Что означал яркий огонь: живое замерло навсегда, или напиталось светом досыта? Атт рассказывала, как ходила с отцом вниз по реке. Прежде Кин жадно проглотил бы принесённые новости, теперь же выслушал с почти полным безразличием. Как-то стал охотник замечать, связанное с Яйцом интересует больше прочего. Внешне жизнь не изменилась. Нокк с Излучины ел, спал, работал, не чуждался людей, но и не стремился к общению. Вечера напролёт мог сидеть на тёплом становом камне, вглядываться в недовзятые матовой поверхностью блики света. Казалось, от насыщенности оттенков зависит и настроение, и тепло в круге, и само наступление завтрашнего дня. Если бы соплеменники узнали, какие мысли и чувства владеют первым охотником, сказали бы, Яйцо околдовало человека. Сам Кин не ощущал тревоги. Новый интерес не обесценивал мира и людей, а позволял достичь полноты существования, насыщал время. Связывающая свет и жизнь тайна сама по себе оказалась светом и жизнью. Очень хотелось, разрешив, продлить неразрешённость загадки.
«Тебе хорошо?»
спросил Кин, когда Атт ушла.
«Да».
прошелестел ответ. Намёка на звук оказалось достаточно, чтобы мир раскрылся, как утренний цветок, а будущее явилось необычайно увлекательным.
«Ты кто?»
Яйцо молчало. Памятуя об утрешнем происшествии, Кин мог предположить, оно видит, но попытки обнаружить глаза оканчивались ничем. Поверхность везде была одинакова. Яйцо не возражало против изучения себя, и не раскрывало тайн.
На третий день морозной недели, когда Над чистила одежду, Кин заметил недоумение во взгляде матери. Обычно мех выносили вон, чтобы уничтожить съедающих шерсть и кровососущих паразитов. Со времени брачных игр постель не перебирали. Женщина держала в руках подстилку и диву давалась, куда девались приклеенные к подшёрстку личинки. Признаков потраты ворса тоже не обнаружила.
«Ты чистил, охотник?»
«Нет».
Атт вытрясла, решила мать. А Кин понял, кто не хочет жить в одной постели с насекомыми, и теперь всегда клал Яйцо в мешок на ночь. Оно не боялось холода днём, когда есть животворящий свет. Ночью же, казалось, мороз способен свести на нет дневное насыщение. Яйцо с предположением было, видимо, согласно, по крайней мере, недовольства не высказывало. Кин знал, как выражается недовольство. Раз, после ночи странного огня, когда предложил воды, Яйцо возразило, затрепетало в отвращении, видимо до смерти намоклось у Птичьей скалы.
\
Установилась безоблачная погода. Кин умел радоваться любому дню, но теперь понял, ясно лучше, чем пасмурно. Яйцо заметно оживлялось. Через две недели могло довольно внятно говорить, рассказывало, что видело днём, знало по имени всех жителей стойбища, не путалось, кто кому кем приходится, вообще, быстро обучалось, задавало вопросы и отвечало на них. Только Один всегда оставался без ответа:
«Ты кто?»
Тут разговор прерывался надолго.
Видимо вопрос был крайне неприятен, и однажды Кин, всё-таки, получил ответ, который, как нож Чернобрюхих, принёс вопросы, ответы, желания и поступки.
«Ты кто?»
Яйцо молчало.
«Ты не хочешь говорить?»
«Нам нельзя общаться с людьми».
«Почему?»
«Мы знаем больше людей».
«Знаете, расскажите».
«Нарочитое слово - бесполезный звук. Прочно лишь знание, добытое самостоятельно».
«Что будет за нарушение правила? Вижу, ты не боишься говорить со мной?»
«Ты один».
«Если показать тебя другим?»
«Я погибну».
«Почему?»
«Люди завернут меня в войлок навсегда».
«По-твоему жители стойбища глупы?»
«Завернёт страх».
Кин не возразил, потому что знал, страх способен натворить много бед.
«Ты боишься, Яйцо?»
«Нет».
«Почему?»
«Бояться можно недолго».
«Когда ты вырастешь, что сделаешь?»
«Уйду».
«Куда?»
«Туда, где нет людей».
«Эти везде».
«Этих можно не замечать, этим не показываться».
Яйцо устало. Утомление было заметно по сникновению костра. Когда пламя начинало поглощаться скорлупой, Кин понимал, силы уменьшились, требуется подпитка. Нужно либо подбросить топлива, либо вынести на свет и не разговаривать.
Бояться можно не долго, сказало Яйцо. Первый охотник приречья долго бояться не умел, понял, о чём сказало. Кин сравнивал своё положение с положением жизни под оболочкой, и казалось, заглядывает в бездну. Было ясно, породившее неведомое существо племя, гораздо могущественней людей, но одиночный представитель необычайно беспомощен. Здесь что-то не связывалось, только спросить или обсудить неувязку было не с кем. Вообще, после возвращения с реки, говорить приходилось мало. Даже близкие либо избегали разговора, либо обменивались не требующими напряжения мысли простыми фразами. Одиночество не тяготило, как не тяготил бы при загоне зверя заплечный мешок. Было понятно, только время сокращает расстояние. Кин, лишь, удивлялся, что самым своим оказывалось чуждое людям Яйцо. Оно не только знало окружающий мир, но и заботилось о нём. Кину за поддержкой и сочувствием легче было обратиться к странному предмету, нежели к родной матери. Над любила последнего мальчика больше предыдущих, потому что не смог отнять внимания следующий малыш. Теперь же, когда сын первый и вне закона, женщина не умела выразить любовь, лишь сердце болело, да слёзы катились.
Малышка Атт смотрела на брата, как на воплощение беспрекословной силы, Кей понимал, ничего нового не скажет преодолевшему смерть и отчуждение человеку. Вождь хотел говорить с Кином и не мог, Тонда не было. Обитатель яйца ни с кем не общался, но, однажды попросив помощи, не начинал разговор первым, видимо, твёрдо решил уйти.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/05/27/92