Часть – IX.
(О мастере, работе и матроне)
Ночь. Свет масляных ламп. Пустая беседка.
Художник колдует у мольберта. Рядом столик с колером, пустая чаша и кувшин вина. Мастер, ничего не замечая вокруг, завис над полотном. С каменным терпением и осторожностью он счищал spatula – краску. Роговой нож словно в руку врос. Ни одного лишнего движения.
Еще вчера Квинт был уверен, что в массиве полотна должны лежать вечерние тени. Лучами заходящего на горизонт Солнца должен быть свет от масляных ламп – тех, что он разместил у вертикальной опоры каменной беседки.
Сегодняшний вечер внес коррективы. Только ночь и свет огня. Солнца не надо. Костер, именно он должен дать тонкости таинства. Его блики в игре алых языков и искры, срывающиеся в небо. Пламя ляжет в левой части переднего плана, но не все, а лишь часть. Костер будет фрагментом. Но в этой части – музыкант, лира и ветвь ивы над его курчавой, с рожками головой.
На исходе лето, а завтра – первый день осени.
Мастер тяжело вздохнул. Он вспомнил свой первый день в этом благородном римском Домусе. Время длиною в вечность. Будто и не было прошедшего лета. Но прочь мысли. Только одна – и никаких других! Сколько ему нужно времени на пламя? Трех дней, пожалуй, хватит. Сегодня нужен бог и блики пламени. А еще ему нужны силы. Много сил. Картина съедала его без остатка. Ничего, остались дни. Отдаст заказ, возьмет деньги, и – свободен. Подальше от картин, богов и… матроны.
Художник смахнул пылинки красок с лица сатира, но одна запятою из золотистой охры, повисла на носу музыканта. Жало рогового ножа коснулось пылинки, и …глаз сатира – подмигнул. Spatula, скользнув меж пальцев, упала на мрамор пола. По телу мастера пробежал холодок.
"Наверное, показалось", – подумалось художнику, и он поднял нож с пола.
– Как продвигаются наши работы? – раздался из беседки голос бога.
Привыкший к внезапным появлениям Диониса, Квинт вздрогнул. Быстро успокоившись, хотел было ответить, но бог уже был занят делом. Поправив под собою подушки, он принял на скамье ранее обговоренную позу. В руке его гроздь бордового винограда, а на лице улыбка. Все говорило о его прекрасном настроении.
– Работай. Я и так все понял. Ты сказал, что остались считанные дни, а этой ночью вдруг заменил Солнце на Огонь. Я и раньше хотел видеть яркую, в пламени костра ночь, но ты меня убедил лирикой заката. Успеешь? Сроки остаются прежними, сам виноват.
Квинт печально вздохнул. Сказать было нечего. Сердце художника подсказывало, что больших бед не будет и он может вполне успеть. Нужен лишь Нектар. С ним его силы. С ним готовность к ночной работе.
– Похоже, я все-таки лежал вот так, – сказал Дионис, и вдруг слева от художника в воздухе вспыхнул костер. – Если нужны блики и искры, это в моих силах. Ты хочешь что-то спросить?
С последним словом бога языки пламени выплюнули нити искр, которые, захороводив, винтом исчезли в высотах глубины атриума…
_________________________________________________________
…Валерия, скрывшись за плотным занавесом, следила за Квинтом через оконце. Это первая ночь ее «дежурства» в маленькой комнатке рабыни Лидии. Окошко из комнаты выходило на беседку, а это ровно в семи шагах от художника. Потом будут другие бессонные ночи, …еще и еще. До тех пор, пока мастер не закончит шедевр.
То, что он работал по ночам, матрона узнала от Лидии.
Но как, они-же вместе проводили время до глубокой ночи? Потом матрона уходила на отдых. Она видела, как мастер собирался. Чистил нож, мыл кисти...
Начинал он работу еще до того, как муж уходил в Собрание. Лукреций любил поспать. Весь в делах и заботах выборов, он покидал дом в полдень. Валерии вдруг захотелось узнать, когда мастер ложился спать. Вся челядь ходила утром на цыпочках, обходя беседку, на скамье которой спал трудяга-художник. По щеке Валерии скользнула слеза. Ей стало жаль мастера. Он похудел за эти трудные дни лета. Стал старше в разы. Щеки впали, натянулась на скулах кожа. На лбу обозначились борозды морщин, и только взгляд… безумный, с огнем. А еще она чувствовала гений художника. Именно таким был ее учитель живописи…
Лидия рассказывала, что Квинт ничего не ест. Говорила, что пьет вино и разговаривает с пустою скамьею. «Наверное, врет», – подумалось матроне, вспомнившей недавний случай, где хитрая рабыня утаила мелкую медную монету, что осталась у нее от покупки сыра у молочника.
Валерия вздохнула. Поморщившись, тихо хлопнула себя по щеке. К ладони прилипло тельце комара, уже успевшего напиться крови.
На звук хлопка художник повернул голову, качнул в недоумении светлыми кудрями и, забыв, взял в руки кувшин с вином.
– О, бог! Соблаговоли мне принять вино как Нектар Силы, дарованный раньше. Даруй в сей час печатью длани своей, – едва слышно сказал мастер.
Поклонившись пустой беседке, он понес кувшин к скамье. Скрипучий голос художника встревожил матрону. Она, напряглась во внимании.
Квинт протянул кувшин к скамье, и вдруг … по глиняной поверхности голубой змейкою скользнул огонек.
Мастер шагнул назад и выпрямил спину. Он поднес горлышко к носу и, шумно вдохнув аромат, закрыл глаза. На его лице блуждала улыбка счастья. Вот он вернулся к мольберту. Налил вино в чашу и поставил кувшин на столик. Пил он маленькими глотками, с удовольствием вдыхая аромат.
Валерия, принявшая «голубую змейку» за игру света и бликов неожиданно ярко вспыхнувшей масляной лампы, стала вспоминать запах того вина, что велела подать Лидии. Вино как вино. Поведя в недоумении плечами, матрона для себя решила, что завтрашним днем она угостит Квинта таким вином, какого он никогда не пил. Тому вину больше тридцати лет. Сделан божественный напиток до ее рождения дедом Валерии, любившим свою лозу, холившим ее как гордость благородного патриция. Лозу, которой не касалась рука раба. Вот это – вино! И матрона со злорадной улыбкой прильнула к щели.
То, что мастер разговаривает со скамьею, оказалось правдой. Но пуста ли скамья? Тени. …Или тень? Будто на скамье возлежит мужчина. Быть не может! Глаза молодой женщины стали наливаться свинцом. Силясь, она пыталась быть внимательной. Мешали слезы, появившиеся от глубокого зевка.
Там, в поволоке, она увидела на скамье мужчину. Он был так красив, что матрона невольно ахнула. Она чувствовала, что через мгновение уснет. Надо бы… Но как! Ведь ОН! ОН, который смотрит в ее глаза своим немигающим взглядом черных зрачков…
…Какой стыд! Вся на виду. Подсматривающая…
...ОН видит! ...ОН все зна-е-ет...
___________________________________________________________
...Очнулась Валерия от того, что на ее плечо легла рука Лидии. Комнатка рабыни была залита солнечным светом.
Оглянувшись по сторонам, она обнаружила себя в кровати рабыни. Как она туда попала, матрона не знала, но и думать об этом тоже не стала. Встав с ложа, она подошла к открытому окошку и увидела мастера, безмятежно спящего на скамье.
Кивнув рабыне на кухонную дверь, она тихо вышла из ее комнатки.
После завтрака рабыня получила задание – принести из винного погреба амфору с глиняной пробкой, залитой красным воском. Вскоре матрона сама водрузила амфору на столик с красками. Она попробовала сковырнуть воск роговым ножом, но тот был тверд как камень. Кинув украдкой взгляд на спящего художника, она услышала его ровное дыхание.
По условиям договора, Валерия должна была дать разрешение на работу шедевра по обговоренным эскизам, но к самому полотну в процессе письма – не подходить. Так оно и было до сей минуты. А сейчас ее разрывало любопытство. Накрытый белой тканью мольберт – звал и манил.
Тяжело вздохнув и еще раз кинув взгляд на спящего мастера, она на цыпочках подошла к полотну. Осторожно сдвинув угол ткани, матрона увидела свежие краски огня. Угол стал выше. Так тут сатир с арфой! Как живой, …над ним ветвь ивы. Рука подняла край выше, и вот пред ней предстал образ, ее идеал! Пронзительный взгляд черных, как уголь, глаз остановил ее.
ОН видит ЕЕ, как вчера! Он – живой! Что делать? Ее взгляд, полный испуга и стыда, скользнул вниз по картине. Она случайно встретилась со взглядом сатира. Заметив стыд матроны, он растянул рот в улыбке и подмигнул.
Дрожь охватила тело. Голова закружилась, и матрона, хватая руками воздух, рухнула в обморок.