Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602
Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/06/01/905
Светало, когда сытые, изнеможённые последним шагом, люди улеглись возле жарко горящих очагов. У черты своего круга Кин наткнулся на яйцо. Оболочка дрожала, как на Белом Острие.
«Что случилось? Что с тобой!»
Задохнулся родоначальник племени Синих Камней.
«Я боюсь, охотник!»
«Чего боишься?»
«Не знаю, как сказать! Она выросла».
«Кто?»
«Рука».
«Выросла, и что? Напала на тебя?»
«Нет. Лежит и тихонько шевелится».
«А Майт?»
«Майт спит, просто спит. Боль видимо ушла».
«Чего бояться?»
«Подобного не бывает, охотник!»
«Говорящих яиц тоже не бывает. Эта же просто рука».
«Тебе всё просто! Чурка непробиваемая, вот ты кто!»
«Чурку легко пробить».
Кин в запарке не понял, что чурка - ругательство, отвечал на полном серьёзе.
\
У Тонкого Ручья жизнь течёт стременем. Красивое место, спокойные люди, стабильный промысел – всё позволяет много времени уделять общению, сравнивать себя с другими. Процветает рукоделие. Хозяйки друг перед другом из кожи лезут, ребятишкам лестно изощриться и переуметь взрослых. Даже мальчикам не кажется зазорным резать кость, плести из прутьев. Пойст изначально радовался, что взял жену именно оттуда, считал, избрание вождём не обошлось без помощи чудесной мастерицы. Кесс, дочь Сонни, в Эйи сразу стала популярной, потому что умела делать мебель. До неё спали прямо на подлоге, подстелив тройной войлок, защиту от змей, или циновки. Деревья на склонах невысоки, стволы узловаты, изогнуты силой переменчивых ветров, а лозы хватает. Впрочем, искони топили кизяком, ведь хворост долго сохнет, быстро горит. По весне состоялось основание новой семьи. Соседки дивились. Женщина Пойста переустроила круг по-своему: сплела овальный столик, чтобы во время еды высвободить руки, а излишки бросать во вдвигаемый снизу поддон. Удивило умение делать качающиеся зыбки, сиденья со спинками, лежанки на крепких ногах. Бортики ограждали край, стойки по углам являлись опорами просторного полога, постель подогревалась снизу посредством больших камней, что исключало возгорания, часто случавшиеся при использовании жаровен. Привычка жить весело и красиво – половина удачи. В родительском доме Кесс считалась отзывчивой девочкой, везде видела работу, налету хватала знания, не пропуская случая помочь бессильному. Такое поведение имело множество очевидных выгод, Помимо обретения навыков, до срока вводило в круг взрослых, открывало возможность считаться желанной у детей. Приятно получать похвалы, осознавать себя состоявшейся личностью. Обиды катят мимо потому, что среди довольства смотрятся излишними. Если кто-то обходил в первенстве, благодарила за науку. Поступок позволял выглядеть умницей, приобрести в сопернике друга. Труд горел радостью. Несчастья, даже смерть, почти не задевали. В подобных случаях достаточно упереться изо всех сил, развить деятельность так, чтобы вздохнуть оказалось некогда, и боль уходит, Складывается впечатление победы над бедой. Единственное, что досаждало – тихие укоры матери.
«Ты, - говорила Наит, - ненастоящая какая-то, живёшь, будто под вечным взглядом, даже с собой наедине боишься остаться».
Кесс тёрла замечания к носу, справедливо решив, что родственников не понять. Лентяя ругают, плаксу – тоже. Угодливым пользуются, невеждой огорчаются, злонравного сторонятся. Хорошо жить так, как хорошо тебе, считала Кесс и оставалась при своём, понимая, что мать рано или поздно уйдёт за грань замужней жизни, будет появляться в гостевые дни, с радости точить старческие слёзы над благополучными внуками. В Эйи даже укорять оказалось некому. Жена вождя первой являлась там, где трудно., нелицемерно сочувствовала ближним, делала важное, не требовала благодарности, но всегда получала. Кесс уважали, к ней прислушивались. Скупые слова встречали, как пророчества. Разумеется, женщины замечали неустойку в семейной жизни вождя и не старались удерживать язык на колкую тему, но Кесс отмахивала дерзость, говорила подруге:
«Родник неиссякаем. На мой век достаточно. А ты завидуешь, что не с тобой».
Итак, жилось припеваючи. Иногда, Кесс чувствовала, где-то под сердцем тайно ворочается надетый на стержень толстый жгут, тело вьюна. Казалось до срока, он - устройство, позволяющее регулировать степень свобод, приспособлен для достижения цели. Упоительной выглядела власть над домашними, грело сознание того, что Пойст, как бы ни забавлялся, из круга не уйдёт. Удобство и привычка – самый надёжный клей, так считали, так оно и шло до дня возвращения брачной ватажки. Отправляя сына на Серое Плато, женщина Пойста предполагала заиметь ещё одну подчинённую, обитательницу , которой можно помыкать, но ошиблась. У большого костра сели встречающие матери. Кесс впервые пригласили в особый круг, дали возможность услышать такое, от чего душа свилась жгутом, а тайный движок проснулся. Оказывается, с завтрашнего дня появится место, куда ей нельзя будет войти без спроса, появится женщина, чьё расположение предстоит заслужить. Тут хоть листом распластайся, но будет область, связанная с её собственным ребёнком, в которую опасно вторгаться. Кесс испугалась. И не такие неприятности случалось разводить, но сильного сшибает пустяк. В круге матерей спросить совета оказалось не у кого. Все говорили одно, противное тому, о чём думала Кесс. Выскажись женщина вождя, услышала бы очевидный набор слов, который самой не трудно было бы составить, только на сердце он не лёг, огненной струёй прошёлся меж полушарий груди, а потом точил, точил, скрёб и расковыривал саднящую рану до тех пор, пока не вылилось решение: во что бы то ни стало избавиться от новопринятой женщины. На памяти Кесс так не делали. У всех подобное обходилось, но дочь Сонни отличается от прочих, так всегда было и сталось не в лучшем русле. Вышло навыворот. Преступил Мейс, а хотелось матери пожертвовать собой для сына. Лёжа привязанная, представляла, каково-то развились бы события, нанеси она вред негоднице! Большой костёр с постановкой, в качестве платы за многолетние унижения гнев и растерянность Пойста, а потом стойбище у Тонкого Ручья, где она, мудрая и вне закона, живёт тайной хранительницей, обучает женщин, как ставить на место зарвавшихся мужей. Пойст, разумеется, сразу перестаёт быть вождём, опоминается, захлёбываясь зимой с детьми, но не рискует привести мачехой одну из утешниц, а пристыженный, плывёт по паводку, заходит в круг Сонни, просит жену вернуться. Изгнанница не вдруг согласна, оговаривает условия, выставляет цену. В Эйи вступает победительницей, достигшей невиданных высот. Охотники таращат глаза, женщины благоговейно раскланиваются. Из раза в раз Кесс мысленно проигрывала драму, упивалась подробностями, гневными фразами, понимала – месть не состоялась, момент истаял. Надо придумать какой-то новый ход, чтобы пройти сквозь унижение, не опуская головы. Предложенная мужем работа доводила до исступления. Каждая вещь, предназначенная Мейсу, огнём горела в ладонях, принося нестерпимые муки. Пойст обращался с женой, как с больным ребёнком, глаз не спускал, тем самым провоцируя сопротивление, усугубляя развившийся недуг. Мастерица с Тонкого Ручья перестала существовать. Всё, бывшее некогда важным, начиная с порядка на полке, и кончая переглядушками детей, обернулось хрусткой шелухой с подлоги. Происходящее казалось нереальным, опосредованным, но умевшей глядеть трезво Кесс не хотелось выходить из образа, удерживала привычка стоять под взглядами. Неприятнее всего были внезапные вспышки гнева. Что с ними делать, Кесс не знала и догадывалась, именно такие позывы приводят к необдуманным поступкам, о которых потом сожалеешь. Решила в острые минуты глубоко дышать. Считала два десятка раз, третьим срывалась на крик. Пойст ласкал, прижимал ладонями, загоняя гнев на дно, заставлял сидеть там до нового толчка.
\
«Зачем, родоначальник, цепляешься к словам? Скажи лучше, что за невидаль?»
«Может опять имитация?»
«Нет. Настоящая живая кисть. Стыка не заметно, лишь новая кожа отличается от огрубевшей. Пульс есть, ногти зачаточные!»
«Она же выросла, а не оторвалась. Почему ты дрожишь?»
Что теперь станет с нами, охотник?»
«Спать пойдём, - разозлился Кин, - я замёрз, будто ваша собака».
«как оправдываться станем?»
«Перед кем?»
Кин закипал изнутри. Тут был даже не круг. Казалось, Иде всё равно, что услышит в ответ, главное, задать вопрос.
«Неужели не понятно! Все станут спрашивать».
«Кто все! Кому дело до больной женщины?»
«Найдутся деловые, охотник!»
«Донни пусть отдувается. Муж своей жены плевал и мочился. Мы тут не причём».
«Нам никто не поверит, обвинят в колдовстве!»
«Кто обвинит?»
«Не знаю, кто, охотник, но очень боюсь».
««Отстанешь ты сегодня от меня со своими глупостями!»
Кин гаркнул так, что вал при рождении Великой Реки сник и отклонился.
«Выспалась за день, да!»
Звуковые датчики захлебнулись, на выходе хрустнуло, программисту 1788 показалось, движок дрогнул на орбите. Кин схватил яйцо руками, тряхнул. Оболочка погасила ощущение.
«Я больше не буду!»
Жалобно пискнула Ида, задохнулась родившимся из ничего восторгом.
«Не будешь! Тогда пойдём спать».
Кин сунул яйцо подмышку, шагнул в круг.
«И что б тихо мне!» Пробурчал первый охотник, улёгся в постель, прижал «тряпку» ладонью.
Аделаида Бартон прежде не испытывала сравнимой с теперешней благодарности. Оболочка убирала слёзы, снимала возбуждение с кожи, расслабляла зажатость мышц. Над чувствами и памятью система обеспечения жизнедеятельности была не властна. Ида по малой доле секунды возвращала время, наслаждалась пережитым. Единственное, о чём жалела, не удалось ощутить силу его рук.
«За что поругались?»
Поинтересовался Донни, лишь Кин пролупил глаза.
«Вяжется с пустяками среди ночи! Дура, что возьмёшь!»
«А моя, ничего себе, и рука выросла».
«Ну да!»
Изумился Кин.
«Ага».
Подтвердил Донни.
«Ты больше этим заговором не пользуйся, охотник, никому не рассказывай, а то духи вязаться станут, и рука пропадёт».
Донни согласился.
На дуру Ида не обиделась. Всё существо захлёстывала радость, ведь рядом был Нокк с Излучины, и Майт больше не страдала.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/06/02/6