Бездна. Глава 8-7. Дневник счастливой жизни

Бездна -Реванш
     Мне удивительно повезло в семейной жизни.
     В России всегда были здоровые семейные традиции.
     В современной жизни всё чаще встречается уродство — наследие революционных переворотов, репрессий и войн, уносивших лучших сынов народа. Это и следствие современного безвременья, когда попираются нравственные устои. (Это я-то говорю о нравственных устоях?!)
     Но Оленёнок и Белочка в своих семьях впитали именно самое лучшее.
     А на острове… Мужчин значительно меньше, чем женщин. Но женщины ценят мужчин не за “редкость”. До злополучной волны, унесшей жизни многих мужчин, женщины с не меньшим трепетом относились к сильному полу.
     Порхающая Бабочка переняла от своих соплеменников трепетное отношение к мужчине, то есть, ко мне.
     Осталось мне соответствовать идеалам настоящего мужчины!


     Наш дом на берегу бухты Радости находится на границе двух миров.
     Большая часть острова закрыта для туземцев. Там нет заграждения. Но все знают эту границу — небольшую горную гряду и ручей, протекающий сразу за нашим домом. Заглянуть, так ничего особенного. Можно и зайти. Но после особого благоизволения вождя или шамана — по казённой надобности. Например, после неудачной рыбалки можно нескольким мужчинам пойти и насторожить хитроумную ловушку на кабанчика или кролика. А когда созревают плоды пальмы пого-пого, то всей деревней идут собирать урожай.
     Но есть люди, на которых этот запрет не распространяется. Это жители двух домиков, что стоят в отдалении от деревни. До моего прибытия могли туда ходить девочки, те пять мужчин и женщина. Но жители соседнего домика вернулись к обычной нормальной жизни. Теперь весь остров в нашем распоряжении.
     Нам предоставлена полная свобода, лишь напоминают, что желательно посещать общие трапезы.
     Иногда мы пользуемся своим привилегированным положением и целыми днями обследуем остров. Но часто проводим время среди жителей деревни, помогая в работах, участвуя в играх и отдыхе.


     Во вторую хижину поселили нового соседа.
     Десятилетний парнишка, сорвался с пальмы. Шаман подлечил его сколько мог. Но ясно, что увечья рано или поздно приведут если не к смерти, то к большим проблемам в жизни. Ходить и неуклюже, как-то боком, бегать он может. Но внутренние органы сильно травмированы падением. “Не жилец,” — сказали бы про него.
     Были провожающие: родственники, друзья, такие же молодые парнишки, как он. С него смыли яркие краски и раскрасили в белый цвет.
     Большую часть времени он понуро сидел на террасе или на берегу океана, глядя на воду. Мы всегда зовём его в нашу хижину. Сначала он отказывался. Сейчас играет со Светланкой, ходит в нашу школу, купается.


     Прошла неделя, как я живу в одном доме с тремя женами. За это время Порхающая Бабочка постепенно вернулась к жизни. Я всё чаще вижу её улыбку, слышу смех.
     Нынешний вечер… тихий и нежный. Будто мне опять четыре года, и так хорошо, как хорошо может быть только в детстве, когда веришь в сказку, любишь весь мир, а дома тихая радость.
     Сегодня я впервые перестал стесняться необычного семейного положения. И вдруг понял, что влюбился в Порхающую Бабочку.
     Удивительно: у меня три жены, я их люблю. И всех люблю разной любовью. При том любовь к каждой из них можно назвать любовью совершенной.
     Порхающая Бабочка… К ней любовь без плотских желаний, без ревности к её настоящему мужу. Я восхищаюсь девушкой за нежелание подчиниться вождю, за верность супругу, за то, что поступила так, как никто никогда не поступал на острове. За милую улыбку, за доброту, за заботливое отношение ко мне и моим жёнам, за исполненную мудрости простоту. Я неожиданно узрел в ней некую внешнюю привлекательность. В её немногих словах, в наивных напевах я обнаружил тонкую поэтичную душу. Даже та доля брезгливости, которую естественно вызывала её непривычная для человека нашей культуры внешность, трансформировалась в платоническую любовь, в благоговейное уважение.
     Светланка… Так я буду любить своих детей — заботливо, жертвенно, нежно. Я с благодарностью терплю её требовательность к своей персоне, внимательно выслушиваю любые вопросы и обстоятельно, но по-детски отвечаю, удивляясь своему педагогическому таланту. Я называю её прилипалой, а сам не представляю, как можно жить без её непрерывного верчения вокруг меня, без вечных вопросов и непрерывных поцелуев.
     Но любовь к Оленёнку самая полнокровная. Это любовь к её безупречной фигурке, к податливой, как травинка, талии, удивительно милому лицу и ярким, идеальным по форме губам. Это любовь-сострадание, любовь-восхищение, любовь-преклонение. Именно с ней я понял, что возможна близость без грязной похоти, что можно совместить телесное соприкосновение к противоположности и единение душ. Именно единение! Она понимает меня так, как я не мог себя понять. Оленька, тринадцатилетняя девчонка, может наставить меня на путь истинный, может утешить, успокоить. Я удивляюсь её почерпнутым из книг знаниям, но ещё больше — её собственными умозаключениям и бесхитростной, глубокой мудрости.