Слово какое-то несколько уничижительное – глухомань… Сразу представляются мысленному взору дремучие леса и непроходимые болота. Глухомань, одним словом!
Нет, в такие края меня жизнь не заносила. Кажется. Но около того побывать пришлось. Или посчастливилось?
Потому что я считаю, что в подобной глухомани живут люди особой души. Им приходится на протяжении веков бороться с природой (с глухоманью) за выживание. Поэтому эгоисты, не видящие никого, кроме себя, там не задерживаются.
То, что можно назвать глухоманью, попадалось на моём жизненном пути в ходе экспедиций, когда мы ездили собирать говоры. Дело в том, что диалектные особенности речи наших предков лучше всего сохраняются вдали от цивилизации: железной дороги, шоссе, городов, предприятий. Хотя, конечно, радио, телевидение, а теперь и сотовая связь и Интернет проникают всюду.
Первый раз мы побывали в Котельничском районе Кировской области. Это было после первого курса института. Свежий воздух, парное молоко, бесплатная прошлогодняя, очень вкусная картошка, полная свобода – чего ещё желать! Наши мальчики из группы решили ехать именно с нами, потому что знали, что никаких «глупостей» не будет. Так оно и получилось. Я спокойно делала карточки по морфологии вятского говора, Андрей то варил кашу (я не справилась), то пёк блины сразу на трёх сковородках! Когда деревенские парни приходили знакомиться, наши мальчики с ними поговорили спокойно. Я даже разочаровалась, что драки не было. Лена уходила всегда в дальние деревни («Чтобы не готовить!»). Катя своими реакциями дала сразу почувствовать, что мы едем в глухомань. Её мама, провожая на вокзале, беспокоилась: «Ах, Катя никогда не ездила в плацкарте!» Глядя из окна поезда, Катя поминутно восклицала: «Ах, корова, смотрите! Ах, стог сена, надо же!» Словом, обозначала всем приближение глухомани. Первое, что я услышала, выгрузившись на вокзале, был возглас какой-то бабушки, встречавшей своих родственников: «Де куклёноцёк-от?!» И я, к своему облегчению, поняла, что глухомань, в которую я приехала, мне подходит.
Ещё одним впечатлением от деревни были рассказы, как раньше жили. «Как раньше работали?» - спрашиваем. «Сё рукам, сё рукам…» - отвечают нам. «А как отдыхали?» - «Пииива наварЯт!» . Рассказывали нам про льнообработку, про свадьбу, про то, как пиво раньше варили и проверяли его качество, наливая на скамейку и садясь в холщовых портах. Там я впервые услышала, что кулаки были хорошие и что раскулачивали их напрасно. Была в деревне такая бабушка, Анна с тройной фамилией (Седых-Безденежных-Шабалина), которую показывали приезжим как диковинку. В коммунистические времена подобные разговоры были неуместными, если не опасными. Но бабушка Анна никого не боялась: дальше глухомани не сошлют. А потом-то выяснилось, что она была права!
На следующий год нам опять захотелось поехать за говорами. На этот раз отправились в Даровской район Кировской же области. Деревня находилась за сто километров от железной дороги и за сорок километров от асфальта. Как мы туда добрались – лучше не спрашивать. Испуганные рассказами о том, что там есть нечего, мы взяли с собой банки с домашним консервированием. Но после того как мы поели мяса из этих банок, мы долго ничего не могли есть, кроме таблеток и рисовой каши. А поесть было что! Мы попали в деревне на выпускной вечер десятиклассников. Их было шесть не то восемь человек. Они сами сделали большой торт с безе, орехами и кремовыми розочками, приготовили замечательный обед (или ужин) на всех, и нам тоже досталось. Ребята в этой деревне были хорошие, очень душевные, мы с ними подружились. Они нам рассказывали о своей жизни, о том, что они узнают от своих бабушек. Ходили и к бабушкам в гости.
Там очень красивая природа. Хорошо помню месяц над речкой, похожий на раскалённую железку – хоть выковывай из него узоры!
В этой глухомани наш руководитель нашёл замечательную бабушку (я её не видела и фамилию не помню), которая напела на магнитофон много старинных и просто старых песен: «От павших твердынь Порт-Артура» на слова Щепкиной-Куперник, свадебную «Лён над рекой» (обычно поётся про хмель), «У церкви стояла карета» и другие. Она пела очень профессионально.
Были у нас попытки выйти в вятский лес: именно его запечатлел И. Шишкин на своих полотнах! Это начало вятской тайги в отрогах Северных Увалов. Но я лично поняла, что мне не стоит соваться в лес: идёшь без дороги, перешагивая через каждый поваленный ствол и кочку, через несколько сот метров ноги начинают отваливаться. Кончилось тем, что я вышла на опушку, села в стог сена и сказала, что дальше у меня ноги не идут, просто не поднимаются. Когда все нагуляются, пусть меня забирают отсюда.
Обратно к поезду мы уже ехали с комфортом, в кабине большого грузовика. Больше мы в этой глухомани не бывали.
Зато решили посетить несколько другие места. У меня мама из Великого Устюга. Его глухоманью можно назвать, конечно, по сравнению с Москвой. Тысячу километров от столицы, через дремучие леса, болота, через «места, не столь отдалённые», надо ехать на поезде. Мы с подружкой приехали в Устюг, и она сразу поняла, что это город, не тянущий на звание «глухомани». Хотя тогда про Деда Мороза никто не слыхал: Лужков ещё не наведывался в те края. Подружке захотелось в деревню. И мы пошли на разведку в райисполком. Тогда такие ещё были учреждения. Райисполком находился в старинном купеческом особняке с круглым куполом. Мы пришли туда и стали спрашивать, в какую бы нам деревню поглуше поехать. Нам предложили ехать за реку, но мы так туда и не добрались. Зато в деревне с простым названием Деревенька мы познакомились с замечательной женщиной Александрой Михайловной Пахомовой. Мы ввалились в её избу грязные, с рюкзаками: «Здрасьте!» Она нас сначала умыла, накормила: «Садитесь чай пить!», а потом только спросила, как нас зовут и откуда мы. И относилась к нам, как к своим внучкам. Суп нам варила. Магазина там нет, приезжает автолавка.
Однажды мы пошли и купили ей яиц десятка три, но я их принесла и неудачно положила, так они упали и разбились. Пришлось нам делать яичницу из 18 яиц! Когда шёл дождь (лил конкретный ливень) и автолавка не приехала, мы решили с подружкой пойти в другую деревню за хлебом. Но поход окончился неудачей: я на раскисшей дороге влезла в зыбучий песок, еле выдернула ногу, вся измазалась, и пришлось возвращаться обратно.
Александра Михайловна с нами ходила на речку полоскать мои треники, чтобы в них не оставались песчинки.
А вместо некупленного хлеба испекла в печке «мякки» - особый устюгский хлеб.
Мы всё ей предлагали положить в тесто яйца, сливочное масло, но она отстаивала свой рецепт. Мякки были вкусные и, действительно, мягкие (их название происходит от слова «мягкий»). В Деревеньке мы мылись в деревенской бане. Для меня это дело обычное, конечно. Непривычно было только бегать с ведром вниз на речку за водой. Ну, вёдер сорок мы натаскали, хватило.
Около речки в конце июня собираются злые жалящие насекомые, которых там называют «пауты». Это единственное, что мне там не понравилось.
Потом мы ещё раз ездили к Александре Михайловне, а через год или два я возила к ней в гости и маму с папой. Мы собирали там землянику на полянке около деревни, ходили на Заимку, где познакомились с хозяевами очень больших и ласковых собак. Хозяева нас угощали своим творогом и своим мёдом. Мы когда попросили нам продать творога и мёда, люди отказались: «Нет, мы не продаём!» А сами нас усадили за стол, наложили целую миску свежайшего творога и полную чашку жидкого свежего мёда. И мы с подружкой это всё умяли очень быстро с чаем. Жалко было уходить из этой глухомани. А мама сказала, что где-то недалеко жила её бабушка, пока не переехала в Устюг.
Одним словом, у меня воспоминания о том, что я бы назвала глухоманью, летние и очень приятные.