"Она была актрисой, а он простой полярник,
И каждому понятно: из этой маеты
Обычно не выходит ни тортик и ни пряник.
Дай бог, чтоб все утихло и не стряслось беды"
Олег Митяев
У нас, однако, при довольно частом семейном перепаде температур, тортик испёкся. Естественно, мы же пекли его тридцать шесть лет. И вот моей жены не стало. Я отошел от плиты. Питаюсь в сухомятку. Эти фрагменты о Сусанне, обо мне, о Душанбинском Театре им. В. Маяковского я взял из присланной мне книги самой близкой подруги Сусанны - Веры Дейниченко. Авторский текст сохранен в неприкосновенности. Геннадий Киселев.
Вера Дейниченко. Журналист, театральный критик, педагог.
Фрагменты из шестой главы.
…Помнишь, сынок, как ты смеялся над прозвищем наших друзей Киселёвых? Глеб называл Гену адмирал Кисельринг, а его жена Сусанна и сын Вадик стали Кисельринги. Как давно это было! С Душанбе и до сей поры Сусанна – моя единственная и верная подруга. Ближе, чем сестра и дорогой мне человек. А познакомились мы вначале с Геной. Его привела к Глебу в редакцию сотрудница ТаджикТА Марина Усолкина, которая была дружна с поэтессой из газеты «Комсомолец Таджикистана» Мариной Некрасовой.
Гена Киселёв, в просторечье Кисель, приехал из Хабаровска с малолетним сыном Вадиком в Душанбинский Русский драматический театр имени Вл. Маяковского по вызову своего ташкентского друга Георгия Строкова. Жена Гены Сусанна в то время была ведущей актрисой Хабаровского театра, на ней держался весь репертуар и ей пришлось доигрывать сезон. Обе Маринки – и Некрасова и Усолкина, Киселя жалели: как же – один с ребёнком! Кроме актёрской профессии у Гены было много других талантов: он и журналистом успел поработать, и книжки стихов и прозы выпустить. А ещё Гена сочинял песни и исполнял их под гитару. Все восхищались Киселём, какой он заботливый и любящий отец: сын Вадик был поздним ребенком со множеством болячек от рождения. Жили они, кажется, в театральном общежитии.
Как-то захожу к Глебу в отдел, а там сидит Кисель с ярко накрашенной худенькой женщиной. Представляет мне: «А это моя жена Сусанна». Поговорили ни о чём. Я тогда отметила про себя, что Сусанна (Кисель звал её «Суса» или «Суска») не в пример другим актёрам проста и естественна в общении: не ломака. Потом я увидела Сусанну в главной роли в спектакле «Авантюристка» с Гошей Строковым. Поставил спектакль режиссёр Феликс Ташмухамедов, которому актрисы театра долго не могли простить, что он выбрал Киселёву. Суса играла врача южного санатория, где у неё случился роман с отдыхающим – талантливым математиком из Москвы, а в результате родился сын. Спустя много лет врач приезжает в дом к профессору и просит устроить их сына в Москве. Суса – в белом костюме, шикарной белой шляпе с большими полями смотрелась потрясающе. Весь спектакль держался на ней: её героиня бравировала, стремилась произвести впечатление на ошарашенного профессора, давно позабывшего о курортном романе и даже не подозревавшего о сыне. Она сердилась, убеждала, доказывала и плакала от того, что сохранила любовь к этому человеку. Успех у зрителей был безоговорочный!
«Авантюристка» сразу же поставила Сусанну в один ряд с сильными актрисами театра. Но Суса как-то сумела ни с кем не поссориться, в интригах не участвовала, режиссёрам не навязывалась. И это в театре оценили: избрали её председателем первичной организации.
Если я не путаю, то ты, сынок, Сусанну на сцене почти не видел. А тут приезжий режиссёр решил поставить в Душанбе шиллеровского «Дона Карлоса». Геращенко – Дон Карлос, а роль королевы Елизаветы репетировали Суса и Оля Тищенко. Я видела в спектакле обеих – играли в очередь. Так вот, при внешней красоте, которую подчёркивал костюм-платье на кринолине с гофрированным воротником вокруг шеи, Оля Тищенко с её слабым голосом просто потерялась. Зато Суса, не столь красивая, но величавая, с королевской осанкой, низким голосом, переворачивающим душу, в любовной сцене объяснения с юным пасынком Карлосом-Геращенко, была просто неподражаема. Потом был мольеровский «Тартюф» режиссёра Николая Децика (Глеба сразу прозвал его «децикметр» за маленький рост), где Сусанне досталась роль Эльмиры. Ей хотелось сыграть служанку Дорину – вот роль так роль! Но за Дорину «в драку» вцепились Галина Краснухина и Евгения Аргуновская, причём первой было за 40, второй – за 60. Обе играли в очередь. А Тартюфа у Эльмиры - Киселёвой было два: друг семьи Гоша Строков и Сергей Тищенко – внешне полная противоположность друг другу. Я видела обоих: и тот и другой убедили. Но Суса говорила, что с Гошей играть трудно: вместо глаз у него - стекло, он партнера не чувствует. А Серёга Тищенко сам купается в роли и участников спектакля в эту стихию вовлекает.
А с Сусанной мы сблизились, когда я из ТаджикТА перешла работать в Таджикское театральное общество. Было это в 1987 году. Ты, сынок, заканчивал школу. Всех тогда охватила эйфория, что людей театра надо объединять в Союз театральных деятелей СССР. Мы с Сусанной попали в делегацию на московскую театральную конференцию. В делегации были Мехрубон Назаров – бывший министр культуры, а на тот момент ректор Таджикского государственного института искусств, Хушназар Майбалиев – главный режиссёр Таджикского академического театра им. Лахути, ленинабадская актриса театра и кино Сайрам Исаева, артист Молодёжного театра Амон Кадыров и главный претендент на должность нашего театрального вожака – председателя СТД Хабибулло Абдуразаков - тоже артист театра и кино. Других имён не помню. Прилетели мы в мае, поселили всех в гостинице «Москва». А Суса моя сразу уехала к мужу в общежитие: Гена учился уже тогда на курсах театральных директоров и практиковался в театре на Малой Бронной. Он решил с актёрской профессией завязать. По молодости выучился на артиста оперетты, пел и танцевал, потом играл драматические роли в разных театрах, но поработал в театре им. Маяковского заместителем директора и оказался отличным организатором. В министерстве культуры Таджикистана Киселёву дали направление в Москву на двухгодичные курсы, но из Москвы пришёл отказ. И Сусанна сказала, надо ехать в Москву и пробиваться самим. Кисели поехали. И, представь себе, он пробился. Как он это сделал? Без связей, «без мохнатой лапы». А как в театре пытались обломить его поездку в Москву. Один раз даже спектакль отказались играть под предлогом, что мало зрителей. Враньё. Но его было уже не остановить. Кстати, в министерстве по возвращению ему пообещали должность директора театра им. Маяковского.
А потом я начала работать в СТД Таджикистана. Все работники курировали Таджикские театры. Мне достался русский театр им Маяковского. А Сусанна возглавила отделение СТД в театре. И работа у неё пошла. Взносы сдавала раньше всех, хлопотала о материальной помощи своим актёрам, о творческих поездках. А выступления правдолюбки Киселёвой на собраниях театра – это отдельная тема. Бывало, сидя вместе в зрительном зале, я держала Сусу за руку, уговаривала не лететь на трибуну. Но она, выслушав несправедливые упреки, обиды, а то и кляузы своих коллег-артистов, вырывалась из моих цепких рук и, цокая высоченными каблуками, мгновенно оказывалась на сцене, чтобы восстановить справедливость. Актёрам было из-за чего волноваться: из Москвы доходили слухи о разделении МХАТа, о переводе всех служителей сцены на договорную основу, об увольнении пенсионеров.
В нашем театре Маяковского главным режиссёром стал Валерий Ахадов, известный кинорежиссёр, много лет возглавлявший Союз кинематографистов Таджикистана. В кино у него было много противников: обвиняли Валеру, что не снимает национальные фильмы, а на роли таджичек приглашает актрис из других республик. Ставили в вину даже творческие связи Ахадова с зарубежными кинодеятелями. Ахадов виделся в Париже с Тарковским, когда тот решил не возвращаться в Россию. Сусанна к Ахадову тоже относилась сдержанно и моих восторгов не разделяла.
***
А в новом Союзе театральных деятелей Таджикистана мы задумали провести I республиканский фестиваль «Парасту», что в переводе с таджикского означало ласточка. 21 марта – восточный Новый год – день равноденствия – большой весенний праздник. Вот наша ласточка - парасту и должна была принести на крыльях новую театральную весну. Сделали эскиз эмблемы, на львовском стеклодувном заводе заказали призы фестиваля – чудесные фиолетовые фигурки птички. Отбор фестивальных спектаклей провели заранее: отсмотрели предложенное театрами в Душанбе, в областях – в Курган-Тюбе, в Канибадаме, в Ленинабаде, в Кулябе.
Я Сусанне все уши прожужжала про спектакль «Ящерица» А. Володина у Тахира Бахромова. Кстати, Тахир первым из молодых режиссёров привлёк с созданию спектакля композитора Толиба Шахиди и балетмейстера Сталину Азаматову.
На «Парасту-88» я познакомилась с актёром Чкаловского русского театра драмы Лёней Банишевым. Он оказался родом из Бугуруслана и там играл в городском театре. Потом покатался по городам и весям и каким-то ветром занесло его в Таджикистан. Мы подружились. Потом Лёню взяли в театр Маяковского и она стал нашим общим другом с Сусанной и Геной.
Знаешь, сынок, только теперь я понимаю, почему надо мне было, как журналисту, специализироваться на театральной критике. Как искренне я завидовала театроведам, их знаниям, опыту, умению всё в спектакле разложить по полочкам, подсказать что-то конкретное актёрам, режиссёрам, художникам.
Помню, в Алма-Ату мы приехали на «Навруз-88» в мае и застали ещё одну весну.
Победителем «Наурыза-88» (так по-казахски звучит Навруз) стал площадный спектакль в стиле масхарабозов «Проделки Майсары» узбекского молодёжного театра «Ёш Гвардия». Этому спектаклю предстояло открывать «Навруз-89» во Фрунзе. А в 1990 году «Навруз» планировали провести в Душанбе.
Я рассказывала моей Сусанне об Алма-Ате, ведь впечатлениям моим не было предела. Она-то поездила за свою актёрскую жизнь немало: работала и в Средней Азии, и в Сибири, и на Урале, и в Средней полосе России. А я нигде не была, и всё происходящее со мной воспринимала как чудо. Благодарю судьбу за все фестивальные встречи во Фрунзе, Ашхабаде, Ташкенте и, конечно же, в Душанбе.
А на «Парасту - 89» маяковцы выдвинули «Собачье сердце» по Булгакову в постановке Рюрика Нагорничных и вне конкурса «Звезды на утреннем небе» по пьесе А. Галина в постановке ташкентского режиссёра Вячеслава Гвоздкова. Оба спектакля пользовались успехом у зрителей. Ну а я смотрела их по нескольку раз, ведь Шарикова в «Собачьем сердце» играл Володя Таныгин, а в «Звёздах на утреннем небе» моя Сусанна положила всех на лопатки. Ни меня, ни наших театральных критиков не смущало, что обе пьесы идут во всех театрах России, а постановка в Ленинградском знаменитом Малом театре Льва Додина признана лучшей из лучших. В Московском «Современнике» «Звёзды» поставила Галина Волчек, собрав своих актёров во главе с Мариной Неёловой. Фильм Владимира Бортко «Собачье сердце» с Евгением Евстигнеевым (профессор Преображенский), Борисом Плотниковым (доктор Борменталь) и Владимиром Толоконниковым (Шариков) мы тоже посмотрели с восхищением. Но театр – это же другое дело! Живое искусство на глазах зрителей.
На спектакль «Звёзды на утреннем небе», (а это поистине была звёздная роль Сусанны) и именно на неё я водила по очереди нашу тётю Тоню – мамину подругу по Татарии, свекровь Галину Ивановну, Валю Азарченко. И каждый раз, после первого акта звучал недоумённый вопрос: «А где же наша Сусанна?». Я горячилась: да Сусанна пьянчужку Анну играет, которая из под матраса вылезает и потом всё время на сцене! Мои родственники – спутницы возмущались вслух и обижались так, как будто я оскорбила Сусу. Приходилось вести их в антракте в гримёрку к подруге, благо мне это разрешалось. Тут начинался другой спектакль: Сусанна давала «потрогать» свои сваленные, масляные волосы, завязанные жалким хвостиком, поглядеть на алкогольный грим с «синяком» под глазом, на растянутую кофту асфальтового цвета с разнокалиберными пуговицами. Жалкая проститутка, вышедшая в тираж и отселённая вместе с «коллегами» по профессии подальше от олимпийской Москвы 80-го года, чтобы вид столицы не портили. Эта Анна, потерявшая семью, детей, здоровье, не боится ничего. И помогать другим она не разучилась: своим телом в буквальном смысле слова она готова заслонить юную товарку Марию от посягательств пьяных подонков.
Как принимали зрители эту роль – не передать словами! Суса выходила на поклоны без улыбки (вся ещё в роли) и даже вроде бы переживала, что именно ей актрисе Киселёвой зрители рукоплещут и кричат «Браво!», как бы обделяя других партнёров – Галину Краснухину, Ирину Пинаеву, Басиру Назирову, Ангелину Ноздрину, Павла Сергеева.
Я знаю, сынок, как истово Суса работала над этой ролью, не выходя из театра с утра до вечера. А когда шла на репетиции, её никто не узнавал без причёски, без косметики, без каблуков: режиссёр жёстко требовал «лепить образ».
За полгода до «Парасту-89» я писала о Сусе очерк в газету «Комсомолец Таджикистана». Материал мне заказала моя давняя приятельница Марина Некрасова – поэтесса и сотрудница отдела писем. Гена Киселёв в 1988 году уже вернулся из Москвы с директорских курсов, но в театре им. Маяковского родной коллектив предпочел ему Семёна Гениса. Гена стал работать в «Комсомольце Таджикистана» с Некрасовой. К моему очерку о Сусе Гена отобрал из домашнего архива фотографии из спектаклей – на газетной полосе всё смотрелось очень хорошо. Гена назвал очерк настоящей исследовательской работой. В театре им. Маяковского газету вывесили на видном месте и, хотя коллеги-артисты давно признали мастерство Киселёвой, слушки типа того, что «писала в газету подруга Вера Азарченко», всё же были.
На «Парасту-89» театральные критики из Москвы и Ленинграда признали роль Анны классной профессиональной работой актрисы Киселёвой. А ещё Суса получила приз зрительских симпатий и возможность быть гостьей на II Региональном фестивале театров Средней Азии и Казахстана во Фрунзе – её родном городе.
И как раз во Фрунзе мы повезли «Фишор» - спектакль победитель республиканского фестиваля во Фрунзе на Региональный «Навруз-89», где собрались театры со всей Средней Азии и Казахстана. Во Фрунзе у Сусанны жила мама – Наталья Ивановна и моя подруга сразу же переселилась к ней. А я оставалась на ночь в номере гостиницы одна, хотя все спектакли и обсуждения мы с Сусой были вместе. Она приезжала в гостиницу по утрам. С Натальей Ивановной или, как её все называли с детства Талей, я тоже познакомилась. В уютной однокомнатной квартире у неё была потрясающая чистота и старинные серебряные вазы и вазочки, кувшины, конфетницы, украшавшие столик и трюмо. Наталья Ивановна накормила нас вкусными варениками с творогом и блинами.
Фестивальные спектакли шли в роскошном театре со ступенчатым зрительным залом (как в цирке). А сцена как бы оставалась внизу. Мы с Сусой смотрели музыкальную драму «Кыз Жибек» Джезказганского театра с чудесными национальными казахскими костюмами и удивительными голосами актёров (мы их сразу же прозвали «кызжибеки»). Посмеялись на узбекском спектакле «Железная женщина» Ферганского областного театра, где действовала женщина-робот. А на спектакле Ошского драматического театра «Леди Макбет Мценского уезда» по Н.С. Лескову, наблюдая за мощной игрой киргизской актрисы Г.Каниметовой, Суса призналась, что роль Катерины Измайловой – её мечта. Приметив сомнение в моём взгляде на неё, подруга сказала: «Ты даже не представляешь, как бы я сыграла Катерину!!!». Я вспоминала телеверсию постановки знаменитого Андрея Гончарова в Московском театре им. Маяковского, где главную роль исполнила Наталья Гундарева, и, каюсь, недоверчиво покачала головой.
***
Но главное потрясение было впереди – туркменский спектакль «Джан» по Андрею Платонову. Восторги по «Джану» я слышала ещё в Душанбе от режиссёров, побывавших на театральном фестивале в Тбилиси. Тогда я запомнила имя постановщика – Какаджан Аширов.
И вот уже во Фрунзе мы как-то идём с Сусой по улице, а за нами двое молодых людей: «Девушки, мы хотим с вами познакомиться!». Я не оборачиваясь: «А мы не хотим!». Сусанна-актриса, конечно же, остановилась, глазками повела и спросила откуда парни. Оказалось, из Туркмении, артисты спектакля «Джан». Тут уж и я к ним бросилась с расспросами. Познакомились и договорились увидеться на спектакле.
Вечером мы были с Сусой в пресс-баре – уютном ресторанчике гостиницы интурист, где жили почти все гости и участники «Навруза-89». Кстати, сынок, там я впервые попробовала фирменное блюдо – говядину, тушёную с изюмом и знаменитое киргизское шампанское. Едем обратно в спецавтобусе в свою гостиницу рангом пониже. Суса тоже со мной решила ночевать. Мы стояли на выходе. Вдруг в темноте салона к нам буквально приваливается какой-то подвыпивший и с акцентом сообщает: «А на вас сейчас упаду!». Я, как всегда, пытаюсь отшить: «Вы думаете, мы позволим на нас упасть?». Тот не унимается: «Я стеснительный! Может быть, таким образом я хочу с вами познакомиться. Я – Какаджан Аширов». Мы с Сусой враз поворачиваемся к нему: «Ой, Какаджан, мечтаем увидеть ваш спектакль!».
Оказалось с первого дня фестиваля мы живём в одной гостинице только на разных этажах. Утром встречаемся у гладильной комнаты. Какаджан хитро улыбается и знакомит нас со своей спутницей: «Это моя жена Гуля. А это женщины, на которых я вчера упал в автобусе». Гуля весело смеется и мы с Сусой сразу же влюбляемся в эту пару.
Повесть Андрея Платонова «Джан» я прочла перед поездкой на фрунзенский фестиваль. Она меня просто очаровала. Я не могла представить, как эту историю народа джан, бродящего по пустыне, можно рассказать театральными средствами. Песок и сборище нищих, бродяг, убогих, не желающих работать, чтоб сохранить свою душу – джан. Мы увидели с Сусой пустыню на сцене: поющие пески – барханы, воссозданные тончайшим движением драпировок и удивительными переливаниями световой партитуры. Какаджан придумал потрясающий пластический образ спектакля: танцующую походку актёров, как бы с трудом преодолевающих песок, до клина журавлиной стаи – символа возвращения к новой жизни. Это было творческое потрясение не только для нас с Сусанной, но и для всех участников фестиваля. Зрители стоя аплодировали несколько минут и не могли остановиться. И мы вместе со всеми отбили себе все ладони. А в Сусу насмерть влюбился один из молодых актёров: он трогательно за ней ухаживал и обещал приехать с «Джаном» в Душанбе.
В июле я собралась в отпуск. Вдруг шеф – председатель СТД Хабибулло Абдураззаков предлагает поехать на 10 дней с оперным театром на гастроли в Ленинград, чтоб потом написать об этом. Я с радостью согласилась: в Ленинграде ни разу не была. Моя Сусанна тоже с театром Маяковского где-то гастролировала. Она пребывала в трансе: Гена, перебравшись в Москву, забрал сына Вадика. Суса понимала, что сыну будет лучше в столице, но когда проводила их в аэропорт, рыдала неделю. Гена тогда уже работал заместителем директора цыганского театра «Ромэн» и Николай Сличенко его очень ценил. Думаю, ты не забыл, сынок, сколько застолий было в нашем доме с участием всех Киселёвых. Гена пел под гитару песни собственного сочинения, мы с Сусой и Вадиком ему подпевали. Ты даже на магнитофон записал однажды импровизированный концерт. И пообещал мне научиться играть на гитаре и песни сочинять, как дядя Гена.
***
А в мирном, цветущем Душанбе стали появляться волны национализма.
Мы пригласили Какаджана с семьей к нам в гости. Возвращались домой поздно, на специальном автобусе. Рядом оказалась девочка-студентка, которая тоже делилась впечатлениями о туркменском спектакле. И вдруг мне, работнику СТД, сказала: «Боязно по городу ходить вечерами. Попросите водителя, чтобы он остановил прямо у моего дома. А то вот на днях русскую актрису сильно избили. Может быть, вы её знаете – Киселева из театра Маяковского?». Я не поверила своим ушам, ведь Сусанна уехала на гастроли!
Глеб ждал нас, стоя на балконе. Увидел мое несчастное лицо и не сразу понял, в чем дело. В час ночи я кинулась звонить Сусанне домой. Телефон не отвечал. Другим актёрам звонить бесполезно, театр на гастролях. Утром рано поехала на фестиваль – меня ждали дела и встречи. Еле дождалась 11 часов, когда в театре Маяковского приходят на работу работники бухгалтерии. Спрашиваю о Сусанне, молясь, чтоб все это было неправдой. Но бухгалтер подтвердила, что моя подруга возвращалась домой с последней репетиции где-то после 10 вечера. Рядом с киностудией, где она жила, Сусу встретил молодой симпатичный таджик и без предисловий хотел затащить её в кусты. Суса закричала, тогда парень стал бить её кастетом по лицу и по голове. На шум из проходной киностудии выглянул дежурный и Сусанин мучитель убежал. Подругу мою довели до дома, вызвали милиционера – тот только руками развёл: кого поймаешь ночью?
Утром Суса дозвонилась до театра. Никита Андреевич Ширяев привёз врача и художницу Таню Панову, чтоб дежурила у Сусанны. Сильное сотрясение мозга, рваные раны на голове, а вместо лица сплошные синяки и кровоподтёки – вот чем «наградил» мою подругу подонок. Ей прописали полный покой: никаких встреч, волнений в рассказах о пережитом. А перед тем, как впасть в забытье, Сусанна, еле шевеля разбитыми губами, попросила Ширяева ничего не сообщать мне о случившемся: «Веруня так загружена на фестивале, так волнуется за всё. Нельзя ей сорваться ко мне! А я отлежусь». Ширяев обещал выполнить её просьбу. Потом я рыдала у него в кабинете, упрекая за то, что меня не допускают к подруге. Ширяев оправдывался: мол, слово дал. «Да ведь Сусанна о тебе заботилась, как ты не понимаешь?». Я опомнилась. Договорились с Ширяевым, что он мне позвонит, когда врач разрешит общение с больной.
На фестивале «держала лицо», бегала, суетилась.
До конца фестиваля оставалось несколько дней, когда я услышала в телефонной трубке слабый голос моей побитой подруги: «Почти оклемалась. Скоро увидимся. Ты только не переживай, Веруня!». В этом вся Суса: не о себе, а обо мне её мысли.
… Торжественное закрытие фестиваля состоялось в оперном театре. Я стою на сцене рядом с председателем жюри, передаю ему призы и Дипломы. А перед сценой скачет фотокорреспондент ТаджикТА Юра Машков, машет мне рукой и громко шепчет чтобы я не вертелась: он никак не может поймать меня в кадр. Я согласно киваю Юре, перевожу глаза выше его головы и вижу в зале… Сусанну, сидящую рядом с Какаджаном и Гулей. Пышная причёска – кудри во все стороны, тёмные очки и улыбка фирменная киселёвская. После церемонии бегу к ней, обнимаю и вижу, как старательно замазала подруга синяки на лице, а взбитыми кудрями спрятала раны. На Сусе голубой джинсовый костюм – подарок Киселя. Жакетик с коротким рукавом и пышная юбка, вышитые оригинальными затейливыми узорами. На мои ахи-вздохи по поводу сотрясения мозга Суса беспечно махнула рукой: «Да ну эти болячки к шутам. Я и на банкет с вами пойду, и водочки выпью!». Вот что значит, актриса! На банкете мы и вправду с ней натанцевались до упаду. Туркменский поклонник (тот парень, что положил на Сусу глаз ещё во Фрунзе) от неё не отходил. А мой друг Чары не приехал: он ушел от Какаджана и руководил теперь театром-студией. Но он увидел наши спектакли в Москве в Театре Дружбы народов.
***
… На работу в театр моя подруга-артистка вышла, как ни в чём ни бывало. Когда коллеги спрашивали, не появилась ли у неё ненависть к таджикам, Сусанна искренне недоумевала: «Из-за одного придурка, который на меня напал, глупо всех ненавидеть!».
А тут еще Н.А. Ширяев устроил её в Таджикский институт искусств педагогом по сценической речи и Суса с азартом кинулась в занятия с будущими актёрами. Из Москвы приехал повидаться Гена, как всегда с подарками. Привёз ей золотые украшения, обувь. А ещё московские деликатесы, из которых сам готовил еду, чтобы подкормить свою Суску.
По-моему, наша Галина Ивановна тогда впервые увидела у нас в доме Киселя. Наблюдала за ним за столом, а Гена – хвост веером, болтал, шутил не умолкая. Потом сказала нам с Глебом, что Геннадий ей не понравился: слишком много о себе воображает. Глеб заржал, а я стала уверять свекровь, что Гена – артист и на сцене, и в жизни. А по мнению Сусанны, всё что Кисель говорит, надо делить на 37. Но Галина Ивановна так и осталась при своём.
Моя Сусанна никогда ни на что не жаловалась: ни на здоровье, ни на семейные или бытовые неурядицы, ни на нищенскую зарплату. И тщеславия я в ней не замечала. Только однажды, с улыбкой выслушав мои восторженные отзывы о её ролях, сказала с едва промелькнувшей горечью: «А звание заслуженной артистки не дают. Выходит, не достойна?». Тут же состроила мне глазки в густо накрашенных ресницах и беспечно хмыкнула: «Ладно! Так проживем!».
Рассказала как-то, что артисткой стала случайно. Со школы мечтала быть врачом и легко поступила в родном Фрунзе в медицинский институт. Студентов сразу же стали вовлекать в различные кружки, в том числе и в художественную самодеятельность. Но Суса спортом не занималась, в школьных концертах не участвовала, поскольку сроду на людях не пела, не танцевала. И руководитель студенческой артистической группы уговорил Сусанну быть ведущей на концертах – объявлять номера, читать стихи. Неожиданно ей это понравилось – выходить на сцену. А худрук стал уверять стройную девушку с красивым именем Сусанна, что она прирожденная актриса. По ней героические роли «плачут», к примеру, женщина-комиссар из «Оптимистической трагедии». Так задурил ей голову, что Суса забрала документы из мединститута и отнесла их в артистическую студию при Фрунзенском драматическом театре. За год учёбы и вхождения в профессию коллеги и педагоги-актёры убедили девушку поступать в театральный ВУЗ в Москву. Суса выбрала Щукинское училище при театре им. Вахтангова. Председатель приёмной комиссии всенародно любимый Борис Захава, с изумлением разглядывал абитуриентку, похожую на новогоднюю ёлку: столько косметики на лице да бусы-кольца-браслеты. Сверил по документам: «Итак, милая, вас зовут Сусанна!.. Ивановна? Да еще и Сидорова? Потрясающе!».
Приняли мою подругу безоговорочно! Курсом руководил знаменитый театральный педагог Ю. Катин-Ярцев (в телефильме «Приключения Буратино» он сыграл друга папы Карло (Н. Гринько) Джузеппе-Красный-Нос). Вместе с Сусой учились Наталья Гундарева, Константин Райкин.
Дома во Фрунзе радовалась за Сусу только её мать Наталья Ивановна – Таля, сама смолоду мечтавшая стать артисткой. Черноокая, черноволосая, осанистая, она прекрасно пела, аккомпанируя себе на гитаре. А бледную, светленькую Сусанку звала «пятый лист под копирку» и рано научила её краситься. С отцом Сусы, Иваном Карпенко, служившем в НКВД, она прожила в гражданском браке 12 лет. Тот красавицу-жену и весёлую певунью жутко ревновал, грозил зарезать. Расходились со скандалом, убегали от отца, прятались у родственников.
Всем в доме Сидоровых заправляла бабка Федосья Никитична – властная и суровая. «Вот с кого было бы Кабаниху сыграть в «Грозе»», - говорила мне Сусанна. Бабка была неграмотная, но предприимчивая, голова у неё была, как бы сегодня сказали, компьютер. Вышла замуж в 16 лет за 42-летнего хозяина извоза Ивана Сидорова. При НЭПе держала швейную мастерскую и знала 120 фасонов шляп и меховых шапок. Рассталась с мужем, когда советская власть разрешила разводы. И дочь Наталью – Талю приучила дома тайком шить шапки. Сколько раз соседи доносили, и обыском милиция приходила в дом к мастерицам, но они ни разу не попались.
Внучку Сусанку бабка Федосья любила, но характер у неё был крутой, людей видела насквозь. Дочь с внучкой у неё по струнке ходили. От этого Суса сбежала замуж за простого хорошего парня, который любил её беззаветно. Она тогда училась в театральной студии и свекровь сказала, что им артистка в семье не нужна. Хватило Сусу на несколько месяцев: роль молоденькой жены оказалась не по силам. Ничего не было у неё к мужу – ни чувств, ни жалости, ни терпения. Вернулась к матери с бабкой. После учебы в училище имени Щукина она пять лет работала в Тульском ТЮЗе. Захотелось новизны и она поехала в Москву на актёрскую биржу: её пригласили в Самаркандский театр и сразу дали квартиру. Здесь было хорошо: любимая Средняя Азия, роли одна лучше другой, домой во Фрунзе легко добраться, не то, что из Москвы или Тулы. О личной жизни не задумывалась: главное для неё были чувства на сцене.
Именно в Самарканде судьба преподнесла Сусе сюрприз, а, может, и главный подарок в жизни. Это Гена Киселёв. Он приехал на гастроли с театром оперетты. Суса, с детства любившая этот музыкальный жанр, знавшая наизусть все арии, конечно же, пришла на спектакль. Увидела Кисёлева, отплясывающего канкан, и что-то дрогнуло в её сердечке. Потом они очутились в одной компании, познакомились поближе. А после ночи, проведённой вместе, Кисель, «как честный человек» пришёл с гвоздиками делать предложение жениться. «10 дней, которые потрясли мир» - так назвали влюблённые свою встречу в Самарканде.
Гастроли кончились и Гена убедил Сусанну встретиться в Москве на бирже, чтобы выбрать театр для обоих. Так Суса Сидорова стала Киселевой… С Геной Суса объездила всю Сибирь, играла много интересных ролей в разных театрах. Забеременела в 30 лет и тогда Гена решил, что до родов надо пожить у его родителей в Ташкенте. Здесь с первой встречи Сусанна пришлась ко двору: её искренне полюбили и свекор Анатолий Николаевич, и свекровь Валентина Георгиевна, и младший брат Гены, Коля – артист кукольного театра. Только раз отец Гены выразил недовольство. Чистюля Сусанна, увидев на кухне закопчённый донельзя казан, отдраила его до блеска песком. А свекор опешил: «Что же ты наделала? Я этот казан 30 лет коптил, чтоб мясо не прилипало!».
В Ташкенте Суса поняла, в кого её Кисель такой музыкальный. Отец Гены – музыкант-самоучка играл на разных инструментах. Работал на радио тапёром – аккомпанировал ведущим утренней гимнастики (была на радио такая передача). Создал свой вокально-инструментальный ансамбль (аккордеон, гитара, духовые инструменты), с которым выступал в ресторанах, на праздниках, на свадьбах. Отец красиво одевался: костюм, галстук-бабочка, кольцо на пальце, шляпа, обувь, сшитая на заказ. Женский пол млел от одного его взгляда. А мать Гены - экономист по специальности, работала заместителем начальника отдела в одном министерстве. Она – скромная, домашняя женщина, любила мужа беззаветно.
Вскоре родился сын, которого Гена назвал Вадимом в честь своего друга – поэта и редактора издательства «Ёш гвардия». Вадим Новопрудский первым оценил литературный талант Геннадия Киселёва и готовил в печать его книжку прозы.
Вадик рос хилым, болезненным, и Гена многое, по словам Сусы, на алтарь положил, чтобы сын выправился и ни в чём не нуждался. Не было работы в театре, они взяли и создали свой театр-студию, где поставили «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева.
Всегда в их семье всё хозяйство держалось на Гене: он и деньги зарабатывал, он и планировал, как их потратить. Готовил еду тоже всегда сам, и не было такого дня, чтоб до получки перебивались с хлеба на воду, как другие актёры. Суса знала: муж из кожи вон вылезет, но деньги заработает – не в театре, так на радио, не в газете – так в издательстве или на детских утренниках. Она всегда была за мужем как за каменной стеной. В разных театрах, где они работали, в бухгалтерии удивлялись, почему актриса Киселева зарплату не получает, а только расписывается? Она смеялась: «У меня муж – хозяин, все деньги у него».
Гене так надоели эти допросы, что в Душанбинском театре им. Маяковского, куда приехала к нему Сусанна из Хабаровска, он сделал скорбное лицо и со вздохом сказал: «Нельзя ей деньги на руки давать – всё пропьёт. Я её три раза в ЛТП лечиться отправлял, толку никакого». Кассир с бухгалтером ахнули. Долго потом к новой актрисе приглядывались, пока на банкете всё не выяснилось про мнимую алкоголичку.
В сыне Вадике Гена души не чаял. Вадик у него всегда был как огурчик – накормлен, ухожен, обласкан.
И вот теперь Сусанна осталась одна. Гене в Москве с сыном тоже было несладко. Он копил деньги на квартиру, чтобы было где воссоединиться семье. В начале 90х спрос на цыганских артистов был огромный. Новоявленные русские хотели отдыхать красиво и приглашали цыган с концертами и на их корпоративные вечеринки, и в загородные резиденции
Мы очень сблизились с Сусой в это время. Она стала членом семьи Дейниченко.
***
Суса всегда приходила ко мне на новую работу нарядная, на высоченных каблуках. Связала себе белое ажурное платье выше колен и дефилировала в нём мимо регулярно митингующих на площади возле кинотеатра им. Джами. Зина, узнав, что Сусу побили, глядела на её наряды с восхищением и ужасом. Спрашивала удивленно: «Как же вы, Сусанна Ивановна, не боитесь ходить в прозрачных и открытых платьях? Мужики-таджики средь бела дня вас затащат в подворотню». Суса смеялась: «Сегодня около магазина какой-то бабай меня за бок ущипнул, зараза! Да ещё прошипел «русский джаляб»(потаскуха). Но я же – артистка, паранжу всё равно не надену!». В другой раз стала рассказывать, что влюбился в неё таджик-шашлычник, который торговал около театра. Умолял мужчин-артистов познакомить его с Сусанной, обещал ей золотые горы и мясо каждый день. Суса издали на него поглядела – маленький, кривоногий, брюхастый, и зубы золотые во весь рот, и решила с воздыхателем шашни не заводить. Зина, наивная душа, слушала, открыв рот, забыв о документах в пишущей машинке. Я ещё подыграла подруге: «Что ж ты, Сусанночка, только о себе думаешь? Тебе ни шашлык, ни мясо не нужны? А мы – твои друзья голодать должны по твоей милости? Погуляла бы с мужиком да мясца заработала, а я бы тебе и плов, и манту наготовила». Гляжу, Ирочка руками лицо закрыла и хихикает втихомолку, а Зина только взгляд переводит с Сусы на меня и головой качает, не зная кому из нас посочувствовать. Когда мы втроём заржали, Зина поняла, что это розыгрыш.
Как-то Сусанна принесла мне в кабинет самодельную вазу. Кефирную бутылку стеклянную она обмазала пластилином и обклеила блестящими косточками от хурмы. Я восхитилась, а Суса вышла во двор, где у нас был разбит цветник, и сорвала для букета не розы, а какие-то метёлки. Вдруг к ней подскакивает директор музфонда Шарифов (у нас было одно здание с Союзом композиторов) и горестно спрашивает: «Что вы наделали, Сусанна Ивановна, зачем метёльку рвали?». Сусанна ему: «Я хотела для Веры Владимировны икебану сделать. А тут такие красивые метёлочки!». Шарифов за голову схватился: «Какой такой бана? Я веники сажаль, двор мести. А вы верхушка рвали, тепер веники не вырастут». Суса растерялась, давай извиняться. Но дело не поправить. Вместе с Шарифовым пришли ко мне в кабинет, где подруга водрузила «метёльки» в вазу и сделала королевский взмах рукой, мол, полюбуйтесь. А Шарифов, смирившийся с потерей своих веников, уже смотрел на Сусанну влюблёнными глазами и повторял «Нахз, джонам», что значит «Хорошо, душенька».
В театре у Сусанны тоже были перемены. Уехал в Тюмень режиссёр Рюрик Иосифович Нагорничных работать простым актёром. Вскоре в театре ему дали и режиссёрскую постановку. Как-то втихаря, не простившись с труппой, скрылся из Душанбе Никита Ширяев. Переселились в Израиль Яша Эльяшевич, Семен Генис, Феликс Ташмухамедов.
В театре собрались ставить спектакль «Дом Бернарды Альба» по пьесе Гарсиа Лорки. Режиссёр пересмотрел всех актрис и решил, что заглавная роль – несомненно для Сусанны Киселевой. Подруга моя и обрадовалась, и растерялась. Альба гораздо старше её по возрасту, властная, жестокая хозяйка дома, где как в тюрьме томятся её незамужние дочери, тоскующие о любви. Сусе не хотелось делать сложный грим, ведь лицом и эмоциями управлять будет сложнее. Я предложила ей темно-коричневую помаду для губ, которая по мнению косметологов старила лицо. «А пластику я уже придумала», - сказала Суса. Она опять вспомнила свою бабку Федосью, её голос, жесты, походку – всё пригодилось для стареющей гордой испанки, которая уже рвалась из нутра актрисы наружу.
Я видела только одну репетицию: после застольного разбора пьесы и характеров, актрисы впервые вышли на сцену ещё без костюмов. Только моя Сусанна была в длинной юбке. Я не узнала её лица – на меня искоса и жёстко глянула Бернарда Альба, одним своим присутствием заставляя трепетать окружающих. «Сусанка, это будет одна из твоих лучших ролей, я уверена!». Подруга поплевала через плечо, чтоб не сглазить, и сказала с иронией: «Ой, Веруня, ты просто меня любишь, вот и преувеличиваешь как всегда мои возможности».
Премьеру с успехом играли на закрытие театрального сезона и сняли спектакль на видео. Я в это время была в отпуске. А когда вернулась, уезжать из Душанбе в Москву собралась Сусанна. Гена купил 2х комнатную квартиру на улице Парковой недалеко от Щелковского автовокзала. Душанбинскую квартиру Суса продала за 100 тысяч, и это тогда казалось нам сумасшедшей суммой. Подруга сшила для денег специальный пояс, отправила багажом постельное белье, кое-какую посуду и вещи. Сама решила ехать поездом налегке – с одним чемоданом. Мы с тобой, сынок, собрались проводить Сусанну на железнодорожном вокзале, посадить в вагон и передать ей еду на дорогу, ведь ехать предстояло четверо суток.
А в день отъезда с утра в городе началась перестрелка. Кто с кем воевал – было непонятно, но центр города, где жила Суса, и где находился вокзал, оказался зоной боевых действий. Транспорт встал: ни автобусов, ни троллейбусов, ни такси. Мы едва дозвонились Сусанне и сказали, что пойдем пешком из нашего 65-го микрорайона: часа за два до вокзала доберемся. Но подруга с рыданиями закричала в трубку: «Не смей, Вера, выходить из дома! А если вас с Сережей убьют по дороге, как я буду с этим жить? Сама доберусь».
…Мы не спали толком эти четыре ночи и с замираньем сердца ждали звонка от Гены, встречавшего Сусу в Москве. Я заплакала, услышав в трубке голос подруги. А она, как всегда, успокаивала меня, с юмором рассказав о пережитом ужасе. До поезда Сусанне пришлось добираться под пулями, прячась в проходных дворах. Поезд оказался переполненным и в своем вагоне ей пришлось почти целый день простоять в проходе бок о бок с разнокалиберными пассажирами. После Узбекистана Суса наконец-то добралась до места и спала на голой полке, без белья, без матраца. В Москве она с гордостью отдала Гене деньги от продажи квартиры – целых 100 тысяч! Кисель посмотрел на свою наивную жену и усмехнулся: «Бутылку хорошего коньяка на эту «бешеную» сумму купить можно». Суса от этих слов чуть в обморок не упала.
Но её жизнь в Москве – это уже совсем другая история…
http://www.proza.ru/2014/10/26/1098
Сборник «Я получил из прошлого письмо» посвящён жене Сусанне Киселевой http://www.proza.ru/avtor/gkbard&book=5#5