Начало:
http://www.proza.ru/2014/04/28/602
Предыдущая страница:
http://www.proza.ru/2014/06/06/40
Когда жена уснула в ладонях, Мейс вылез из-под полога. В круге никого не было. У большого Костра люди паковали груз. Уходили на шести лодках, три сдвоенные. Конструкция давала возможность не перевернуться на перекатах. Атт сказала, в реке можно будет лодки сплотить. Чернобрюхие избегают плавающих предметов. Атт, дочь повелителя Воды, знала многое, хотя никогда не настаивала на абсолютности знаний, и особенно ни на чём не настаивала после того, как муж осквернил алтарь. Мейс встал, потянулся. Освящённое присутствием женщины тело избавилось от напряжения. Голова была ясной. Мощная, неиссякаемая жизнь продолжалась. Разрезанный холст Пойст заметил сразу и понял, утренняя работа пошла насмарку. Ткань, короба, одежда, посуда – всё было повреждено или вымазано непонятно чем. Страдания имеют предел. Вождь Эйи огорчения не почувствовал. Кесс глядела, как муж складывает в очаг нажитое тяжёлым трудом, её трудом, имущество, не испытала ни страха, ни гнева. Женщина больше ничего не испытывала. Смола связала волосы, ресницы, руки, склеила жизнь в чёрный комок. Дети были тут. Прикосновений ласковых рук мать тоже не чувствовала. Ткань и короба, в замен испорченных, принесли соседи, и там, на площади большого костра, кончили приготовления. Стойбище очнулось от угара. Минувшая ночь, как понимал Пойст, несмотря на кажущееся умиротворение, подлила масла в огонь. Плоды колючей смерти огонь погасили. Призванные давать жизнь Эйи у грани безумия постигли: игры в гордость и самолюбие надо кончать. Слово было сказано, смола вылита. Понимание, что мужья не позволят развлекаться поеданием ближних, тоже пришло. Мейса никто не разглядывал. Охотник спустился по тропе, плеснул в лицо пару пригоршней из Трёхглавого источника, постоял, пока ветер ни забрал воду. Последний вечер в Эйи был прекрасен. Тонкие лучи пронзали долину, проникая меж утёсов, подсвечивали мир снизу, не производя теней. Звонко-прозрачные эфемерные облака соперничали в яркости с высыпавшими звёздами. Задумчивый ветер тихо постанывал меж камней. Полог родительского круга был раскрыт. Обычно в такие вечера Кесс и мальчики сидели у черты, впитывали величие мироздания. Теперь на пороге никого не было.
«Я принёс тебе тонкий свет».
Услышал охотник слова старейшего рода.
«Мой сын ходил вниз, видел, как женщина из воска и нити создала ясное свечение. Я попробовал, получилось. Теперь в круге вождя мрак не поселится».
«У нас тоже есть воск, отец, - отвечал Пойст, - Ты покажешь мальчикам, как его делать?»
«Дай мне лепёшку и молока, охотник. Я покажу».
Волна благодарности залила душу. Старик говорил о простых, будничных, мирных делах, просил есть там, где дышать было трудно.
Мейс вошёл. Пойст подшивал обувь. Малыши спали, свернувшись калачиками. Трое старших были возле матери.
« Я могу убрать всё сразу».
Сказал Мейс, кончиками пальцев повернул к себе испачканное лицо.
«Если хочешь Кесс, я срежу волосы. Новые вырастут быстро».
Пустые бездонные глаза не отвечали до тех пор, пока ни осознала, кто перед ней. Две слезинки выкатились из-под слипшихся ресниц, побежали по щекам, не смочив. Губы дрогнули, но слово замёрзло.
«Закрой глаза, женщина».
Мать повиновалась. Мейс ножом Чернобрюхих срезал ресницы, брови, начал аккуратно соскабливать со щёк крупные мазки. Лезвие замусолилось. Охотник прокалил на огне блестящий пласт и продолжил работу. Мать была неподвижна, позволяя тёплым ножом очищать смолу.
«Конечно, Кесс, придётся много раз умываться горячей водой, но, всё-таки, лучше, чем ждать, пока живое отторгнет».
Срезав первый клок волос, Мейс обомлел. Прядь была седой.
«Во имя чего такие жертвы!»
Вырвалось невольно горькое слово. Мать вздрогнула, хлопнула лысыми веками и не ответила. Дети принесли плоский чурбак. Старейший разогрел плошку, положил воск, дождался, когда станет мягким. Мальчики с нитками стояли вокруг.
«Темно и холодно. Задёрните полог».
Велел хозяин. Старик, прихлёбывая молоко, роздал восковые заготовки.
«Палочками нужно раскатать и завернуть нитку так, чтобы торчала с обоих концов, - сказал хранитель, - когда станете ровнять, воск расплывётся по длине, изделие вытянется».
Мейс глядел на братьев. Койл спокойно и сосредоточенно пластал заготовку. Вилл развлекался, желал придать свече причудливую форму. Эйст выглядел совершенно потерянным, промахивался мимо пластины.
«Можно, брат пойдёт со мной?»
Спросил Мейс.
«Кто?»
Отец опустил шитьё на колени.
«Эйст».
«Вилла забирай, охотник. У этого есть время».
«Какое время, вождь?»
«Эйст пойдёт на верхний выпас до весны и докажет там, что способен взять жену. Если захочет уйти, сделает так после брачных игр».
«Без меня распределили моих сыновей!»
Кесс чуть не порезалась.
«Конечно, женщина. - Констатировал муж, - сегодня ты сама распределила. Повеление дано, возражения излишни».
«Я, - сказал Мейс, - уйду, даже если охотники будут просить остаться. Понятно, здесь болезнь, которая возможно прошла, но проверять выздоровление на собственной шкуре не хочу».
Старший сын брил затылок, не заметил очевидного. Болезнь цвела пышным цветом. Обесславленная женщина безумно хотела телесной близости. Эйста Кесс презирала, Койлом гордилась, малышами забавлялась, Вилл был несносен. Мейса же, Пойст видел, мать желала иметь мужчиной.
«Я уйду».
Прошептал Эйст, глядя в обезвоженные мукой недостижимого глаза. Вилл стал сучком опоры, чтобы не привлечь внимание отца, и ничего не сказал.
Вот так, - Пойст поймал взгляд жены, -
Хорошо, Кесс, что младшие не видели твоего подвига, забудут к совершеннолетию. Эти же! Удивлюсь, если кто-нибудь согласится жить с тобой рядом».
«Я соглашусь, - заявил Койл, - сегодня мне сказали, что я буду вождём Эйи».
От изумления и радости Эйст уронил палочку.
«Чему ты удивляешься? Пожалуй так и будет, - подтвердил Пойст, - Силёнки у Койла хватает, выдержки тоже, глазомер, каждому бы в половину этого».
«Ну, если так, - Эйст потирал руки, - если завтра можно уйти на верхний выпас, а потом к Синим Камням, я согласен взять женщину».
«Только на таких условиях, охотник?
Старейший отставил недопитое молоко.
«Конечно, хранитель».
Мальчик почувствовал в голосе деда изумление. Дети Пойста привыкли выполнять веления отца. Слово хозяина круга было законом, не принуждением, но изъявлением воли. Сыновья хотели, чтобы их слово тоже слышали, а потому, слушались беспрекословно.
Вопроса, зачем брать жену, в круге Пойста не задавали. Говорить о воспроизводстве Эйи было не принято.
Ты зачем женился, Мейс?»
Спросил пожилой человек.
«Отец велел».
«Ну и что скажешь?»
Мейс добрил последние волоски на шее, убрал нож. Теперь мог говорить, и не опасаться последствий.
«Если бы женщина была охотником, я пошёл бы с ней через Сонный перевал. Так отмахнуть, как сегодня, я не умею».
«И всё?»
«Нет, не всё, хранитель. Присутствие Атт, несмотря на безумие, делает мир нормальным. Вчера случилось первый раз. Только поэтому я живу и могу смотреть в глаза людям».
«Что случилось, охотник?»
«Я проник в неё».
«Да, ты проник в неё».
Старейший встал перед прошлым, точно перед алтарём, и даже Кесс не осмелилась помешать.
«Ты проник, охотник, она позволила. Проникновение случится снова и снова, она привыкнет настаивать, ты научишься позволять. И свершится только начало. Так будет до тех пор, пока женщина ни запретит касаться груди. Боль поселится там. Причиной боли станет зарождение новой жизни, твоей жизни, охотник. Ты испугаешься, и, настаивая на ласке, преодолеешь боль, капризы, страх, смерть. С наступлением срока придёт мука. Живот и спина, вот здесь, будут вместилищем. Руками, лицом, сердцем ты добьёшься, чтобы каждый мучительный позыв обернулся желанием быть с тобой. Она захочет наверх. Ты подвесишь брус в дымоход, сделаешь перекладину для рук, сомкнёшь влажные ладони на теле дерева. Она подтянется, коснётся промежностью станового камня, окропит алтарь. Только после такого омовения твой круг станет домом. Ты сядешь ждать у ног, воспримешь дрожь бёдер, открытие родовых путей, зовущий новую жизнь крик. Ты слышал его не раз, и знаешь, боли там нет. Но когда голос прозвучит для тебя, ты родишься заново. Новый Эйи, твой ребёнок, выплеснется тебе на грудь. Ты перекусишь пуповину. Прежде, чем насытиться молоком матери, твоё дитя узнает вкус твоего соска, и вы соединитесь в вечности. Первое молоко будет твоим. Женщина с последним звуком восторга освобождения отдаст тебе послед. Ты вопьёшься в него зубами, съешь без остатка. Так она проникнет в тебя, станет единственной, данной Создателем мира».
Эйст глядел, точно сам родился. Вилл жевал свечу. Койл был сосредоточен, будто запоминал порядок действий. Сжатые ослепительным светом зрачки Мейса исчезли. Кесс плакала. Пойст ощущал давление сотни гнётовых камней. С последами у вождя Эйи отношения не сложились, с единственными, тоже.
«Ты, охотник, решишь, получил всё. - Продолжал старец. - И захочется новизны. Станет казаться, другие женщины проходят мимо твоих рук, с ними проходит жизнь. Наваждение. Обман. Все женщины одинаковы: две ноги и одна голова. Но обман сладок, точно болезненный жар. Расставаться с вымыслом не хочется. Кажется, вот счастье закатных дней. Кто вёлся на подобный призыв, самый несчастный человек. У Отца мироздания есть возомнившие себя создателями подручные духи но с ними лучше не знаться. Меняющий женщину нарушает закон продолжения рода, оказывается умнее дающего женщин Создателя. Перемена опасна и безрезультатна. Делать так, всё равно, что ковырять копьём в носу. Думается, нечто получил, оказывается, имеешь кровавый след. Любящий за кругом лихорадочен и жалок, вынужден оправдываться даже перед самим собой. Жена замечает, понимает, теряет мужа потому, что начинает ходить, как за малым ребёнком. Такая связь вызывает отторжение. Мне повезло. Я не дошёл до конца. Другие, считая угар последним приветом молодости, так и не узнали то, что знаю я. Счастье жить вместе не позволило времени разрушить плоть до непотребства. Хрупкая женщина лаской сердца хранит меня от старости. Во мне достаточно сил, чтобы за кругом тискать соблазнительные телеса, только не хочется растраты по мелочам. Жаль бездарно проведённого времени. Каждый день с женой, точно капля ясного дождя. Каждое встреченное вместе утро обещает радость, которой не знал, даже когда проник впервые. Мне хочется прежде уйти в мир предков и ждать женщину там, где нет разлук. Только заботит, как бы ни оставить одну возле холодного очага».
«Вздор, хранитель, - заявил Пойст, - Сомневаюсь, что твои сыновья позволят очагу стать холодным».
Продолжение:
http://www.proza.ru/2014/06/08/17