Финны на Восточном фронте.
(несколько эпизодов)
Часто забывают о том, что в годы Великой Отечественной войны финские войска воевали отнюдь не только у своих границ, «отстаивая свою родину», но и действовали на Восточном фронте, в центральных областях России и даже на Кавказе.
Надо подчеркнуть, что финские войска были дисциплинированными, стойкими, умелыми и жестокими бойцами.
Воевать с ними было ОЧЕНЬ трудным и опасным делом.
Нытиков, пацифистов, «маменькиных сынков» и трусливых самострельщиков среди них практически не было.
Боевой дух и пленоустойчивость у финских частей были очень высокими.
Существует «Справка о количестве военнопленных бывших Европейских армий (так сказано в документе), взятых в плен советскими войсками за период 1941-1945 г.г.»
Эта справка была подписана начальником тюремного отдела МВД СССР полковником П. Булановым и подшита в Особую папку 12.XI. 1946 года.
(http://www.proza.ru/2012/02/17/380)
Любители статистики могут найти в ней много интересного и неожиданного.
Оказывается, что за все годы войны наши войска смогли захватить в плен только 2 377 финских военнослужащих (среди них 36 офицеров).
Это мизерная цифра, особенно если учесть, что Финляндия официально воевала с нами тогда и войну эту проиграла.
Для сравнения: «нейтральных» голландцев было взято в плен вдвое больше: 4 730 чел., югославов – 21.830 (в т.ч. 2 генерала), «союзных» нам французов 23 136 человек, поляков 60 277 человек (!!!), в т.ч. 5 генералов.
Меньше финнов нашими войсками было захвачено в плен только представителей нескольких «нейтральных» стран: бельгийцев – 2 014 чел., люксембуржцев (!!!) 1 653 чел., испанцев 452 чел, датчан 456 чел., норвежцев 101 чел.
Восхищает количество пленных люксембуржцев, захваченных нашими войсками. Никакой мобилизации в нейтральных странах немцы не проводили, ВСЕ это были добровольцы, спешившие помочь Гитлеру установить у нас «новый порядок».
Служили эти добровольцы, по большей части в войсках СС и, зная отношение наших бойцов к эсэсовцам, можно сказать: большое счастье, что их ВООБЩЕ взяли в плен…
Дадим слово тому, кто встречался на Восточном фронте с финскими солдатами.
О том, как умели воевать финские бойцы вспоминал начальник разведки стрелкового полка капитан А.И. Шумилин своей книге «Ванька ротный. Фронтовые мемуары»:
«Утром командир полка меня снова потребовал к себе.
Когда я, оставив ординарца у входа, спустился к командиру полка в блиндаж, он сказал мне угрюмо:
– Возьми взвод разведчиков и отправляйся во вторую роту! Займете траншею, изготовитесь к обороне, а ты лично займись расследованием ЧП. Сегодня ночью немцы вырезали больше половины роты!
Комбату верить нельзя. Он заинтересованное лицо. Он постарается вывернуться и замести следы.
В общем, ночью погибло двадцать с лишним.
Как это случилось, никто не может сказать. Отправляйся туда и выясни обстоятельства этого дела. По телефону об этом не говори.
Доложишь мне лично, когда вернешься. Постарайся, чтобы поменьше людей об этом знали. Особенно при телефонистах на эту тему не стоит говорить. Они холеры, как инфекционная зараза, сразу растрезвонят по всей дивизии.
Среди них стукачи и осведомители каждый первый.
В полку кроме меня, тебя, комбата и командира роты никто ничего не должен знать. Начальник штаба и тот не в курсе дела. Осмотри всё на месте.
В траншею посади взвод разведчиков. Пусть на время возьмут на себя оборону левого фланга полковой полосы…
…
Мы переправились на тот берег реки и издёрганные бомбежкой, добрались до роты.
Свежая, выброшенная из траншеи земля не успела слежаться. Бруствер траншеи был рыхлый. Дерном его прикрыть не успели. Все эти дни солдаты работали без сна и отдыха.
Командир полка отдал категорический приказ второй стрелковой роте немедленно зарыться в землю в полный профиль. Солдаты за два дня успели отрыть около ста метров сплошной траншеи. С правого фланга над обрывом были построены две землянки для отдыха солдат.
Накануне вечером в роте были закончены все
основные работы, и командир роты решил дать отдых своим солдатам.
На ночь он выставил смену часовых, а остальные тут же завалились спать. В землянках все не уместились.
Десятка два солдат остались спать в открытой траншее. Рота получила приказ перейти к обороне. Она занимала ответственный участок обороны, прикрывала левый фланг наступления полка и дивизии.
Я прошел в землянку, где находился командир роты. Разведчики остались в траншее.
– Ну что у тебя? – спросил я его.
– Комбат грозился под суд отдать! Кричал, что я во всем виноват! А я трое суток не спал! Оставил за себя помкомвзвода.
Мы прошли с командиром роты вдоль траншеи. В ней в разных позах сидели и лежали убитые солдаты. Кого смерть застала лежа на боку, кого настигла сидя на корточках.
Все они перед смертью спали и остались с закрытыми глазами. Один видимо успел открыть глаза и принял смерть стоя. Он лежал ничком на дне прохода и смотрел невидящим взором куда-то в небо. Винтовки солдат остались на месте.
Я понимал, что командир роты все это время маялся без сна и отдыха на ногах.
У него минуты не было, чтобы прилечь на короткое время. Комбат вечером каждый раз вызывал его к телефону. Связь работала.
Командира роты через каждые два часа вызывали к телефону и требовали отчета…
Когда траншея была готова, ротный доложил комбату и лёг спать.
Лейтенант понадеялся на солдат, пошел в землянку и решил выспаться, чтобы к утру, на рассвете, быть на ногах. Примеру ротного последовала свободная смена.
Солдаты тоже завалились в землянку. А на кого там места не осталось, расположились в траншее.
Часовые, видя, что все спят, присели на корточки и заклевали носами.
Нужно было принять какие-то меры. Но никто не подумал об этом. Немцы тоже в ночное время спят.
Солдаты были убиты ножом.
По этому вопросу особых доказательств не требовалось. И так всё было видно. Но кто были эти люди? И сколько их было тут?
Потом постепенно выяснилось, что ножом работал один. Если здесь вдоль траншеи прошел один, то видимо решительный был человек, ничего не скажешь!
Но кто он был? Наш или немец?
Если он был наш и сидел среди своих, ждал только случая, чтобы все легли и уснули! Кто он? И откуда он?
Если он был среди солдат и затаился на время? То отпечатки его ног на свежей и рыхлой земле бруствера будут только на выходе.
– Пойдем в левый край траншеи, посмотрим там! – сказал я командиру роты и спросил,
– Когда это произошло?
– Чуть светать стало, я вышел из землянки. Решил проверить часовых.
Прошел шагов пять, вижу, один поперек траншеи лежит. Потряс его за плечо. Он не шевелится. Вижу под ним кровь на дне траншеи.
Иду дальше, второй и третий тоже мертвы. Кричу своего помкомвзвода – никто не отвечает. Прошел еще вперед, смотрю опять мертвые.
Вернулся в землянку, велел соединить меня с комбатом. Доложил что в роте ЧП, погибли двадцать человек. Вот собственно и всё.
Мы прошли до конца траншеи влево, здесь часовых ночью не было и на дне траншеи я увидел четкие отпечатки немецких сапог.
На рыхлом отвале земли переднего бруствера были видны глубокие следы тех же ног. Вот след ног на бруствере, вот отпечаток сапог спрыгнувшего. Вот отпечаток руки, когда он держался за край траншеи.
По следам и по убитым было видно, что в траншее с ножом действовал один человек. Он не дошел до конца траншеи вправо, Там были землянки и он побоялся, напороться на часового.
В том месте траншеи, где он вылез наверх и поднялся на бруствер, были видны отпечатки его коленок и рук, а затем два широких шага в сторону нейтральной полосы. Вот собственно и вся картина гибели наших солдат.
Два отделения разведчиков я распределил по всей траншеи.
Командиру роты велел, собрать всех убитых солдат, спустить их под обрыв, вырыть в кустах общую могилу и без всякого шума засыпать погибших.
– Разведчики останутся здесь! – сказал я командиру роты. А я должен вернуться немедленно в полк.
Своих солдат разобьешь на две смены! Поставишь в траншею вместе с моими ребятами! Мои, тоже половина будет стоять, половина спать. Без отдыха, люди нести службу не могут…
Мои разведчики твоим солдатам спать не дадут.
На счет этого можешь быть абсолютно спокоен. Так, через каждый часик пройдешь по траншее, поговоришь с ребятами о том, о сём.
Особенно не горюй! Твоя вина конечно есть. Но не такая, чтобы тебя отдавать под суд.
Карьеру ты себе испортил! Комбатом тебе не бывать! По собственному опыту знаю.
С роты тебя не снимут. Так в роте и останешься воевать. Попрекать тебя до самой смерти будут. Такие у них на этот счет языки…
В общем, добрались мы до блиндажа без особой нервотрёпки и труда…
Я подробно доложил о происшествии во второй стрелковой роте. В заключение я сказал, что командир роты в этом не виноват. Его заставили без отдыха и без сна рыть траншею в полный профиль.
Комбат накануне вечером в роте не был. Комбат грозит ротного отдать под суд. Думаю, что он просто перестраховывается, хочет подставить ротного вместо себя под шишки».
Все это случилось не в начале войны, а уже в 1943 году, летом.
Вроде бы, наши бойцы уже должны быть опытными вояками, понимать, что сон часовых в траншее на переднем крае – явное преступление перед своими же товарищами.
Однако, надежда на «русский авось», плюс наше извечное разгильдяйство и недисциплинированность привели к такому результату: один опытный и умелый враг, действуя только ножом, бесшумно и безнаказанно убил более двадцати наших солдат…
О том, кто именно натворил столько дел, капитан Шумилин вскоре узнал из показаний захваченного его разведчиками немецкого языка.
Как рассказал на допросе пленный немец, спящих бойцов второй роты тогда перерезал финский фельдфебель!
После этого его торжественно наградили.
Скорее всего, эта акция была задумана для поднятия духа и настроения у немецких солдат.
Вот что пишет об этом капитан Шумилин:
«Допрос немца я вел по военному разговорнику. Здесь были даны вопросы и ответы на немецком и русском языках. Иногда мне было лень самому читать вопросы.
Тогда я открывал нужную страницу, находил подходящую строчку, показывал её немцу пальцем и требовал от него ответа. Немец читал вопрос и давал ответ.
Я ему показывал пальцем, чтобы он, листая немецкую часть разговорника, находил подходящую фразу для ответа. Я уточнял и переспрашивал его, уясняя смысл и записывал.
Так часа два я беседовал с ним.
В конце допроса я спросил его, не знает ли он, кто неделю назад был у русских в траншее.
– О! Я-я! Их вайсе! (Да! Да! Я знаю!) – ответил немец и рассказал мне следующее.
– Несколько дней назад, не помню точно, когда это было, из штаба армейской группы на машине к нам в дивизию приехали трое.
Потом о них все говорили. Было два офицера и один фельдфебель. Вечером они вышли на высоту 220. Два дня и две ночи они наблюдали за позициями противника.
На третью ночь офицеры остались в бункере командира батальона, а фельдфебель ушел в сторону русских.
Мы думали, что он собирается перейти линию фронта. Мы были удивлены. Он пошел в сторону русских в немецкой форме.
Утром фельдфебель вернулся и принес документы и значки русских.
Он принес с собой один русский автомат.
Здесь же на высоте у всех на виду, офицер из армейской группы надел финну железный крест от имени Фюрера. Говорят, что он сел в машину и уехал вместе с офицерами.
Он был не немец. Это был финн.
Солдаты потом говорили, что это всё специально подстроено, чтобы в окопах дух поднять.
Эту часть допроса я пересказал лейтенанту.
– Вот так, лейтенант!
– Финн у тебя тогда побывал!
Мы вышли с ним из землянки в траншею, сели и закурили. Потом я велел телефонистам соединить меня со штабом полка. Я доложил, что взят язык, и что я направляю его в штаб с двумя солдатами 2-ой стрелковой роты…
Лейтенанта я отправил пройти по траншее, а сам, взяв у ординарца бинокль, привалился к передней стенке траншеи и стал смотреть в сторону немецких позиций.
– Вот тебе и одиночка!
Оказывается, в нашей траншее побывал финский разведчик!
У немцев на такой выход духа не хватит. Смелости нет. Трусоваты они….
Если бы немцам нужно было бы взять у нас языка, то они пошли бы на нашу траншею не меньше чем ротой. Подползли бы к нашей траншее, навалились бы сразу всей компанией, выхватили бы двух, трех солдат и назад поскорей убрались. Это уже не раз, так бывало.
Но такие выходы немцев бывали исключительно редко. За три года войны на моей памяти подобных было всего три случая».
Надо сказать, что Шумилин, используя свое мастерство пулеметчика, смог отплатить финнам и устроить им «веселое Рождество».
Этот потрясающий рассказ я приведу здесь, с небольшими сокращениями, чтобы мы помнили, КАК УМЕЛИ воевать наши отцы и деды, и каким грозным оружием в умелых руках, был старенький пулемет «Максим».
Финские солдаты находились в окопах за линией фронта и вели ожесточенные пулеметные обстрелы расположения полка, где Шумилин был начальником разведки:
«От себя лично я хотел придавить финские пулемёты, чтобы они не стреляли по дороге.
Финны знали, что с наступлением темноты на дороге обязательно появятся люди. Они стреляли вслепую. Пули находили свою жертву. Потери были небольшие, но действовали на нервы людей.
Мы поднимаемся на бугор. Впереди по дороге ползёт человек. Мы с Ванюшкой прибавляем шагу и через некоторое время догоняем его. Солдат продолжает ползти, не обращал на нас внимания.
Мы идём чуть сзади, он нас не замечает.
– Ты что ранен? – спрашиваю я его.
Нагибаюсь над ним, легко тронув его за плечо. От неожиданности он припадает к земле и замирает на месте.
– Ты ранен? Чего молчишь?
– Не! – тянет он и оглядывается.
– А чего ползёшь?
– На энтом бугре нас вчера с напарником прихватило. Его убило. А я цел!
– Подымайся! Пойдёшь вместе с нами на передовую! – Ты что, из роты?
– Не! Я телефонист! Я из полка присланный. Нас на линию в помощь сюда послали.
– Ну и помощничек! Мать твою вошь! – Подымайся! Ты слышал, что тебе сказали!
Солдат поднимается на ноги, вытирает потное лицо, и мы втроём идём по дороге. Солдат идёт с опаской поминутно поглядывает на меня.
Не прошли мы с километр, как впереди на дороге блеснул огонёк и на нас понеслась извилистая линия трассирующих.
Мы прошли по дороге самый длинный участок открытого пути и вот сверкающая лента трассирующих теперь неслась и летела прямо на нас.
Пули прошли мимо и завизжали на излёте. Я остановился, солдат и ординарец тоже замерли на месте. Новая очередь трассирующих неслась по дороге на нас.
Солдат стал припадать к земле, выбирая момент, чтобы упасть и прижаться к земле.
– Куда? – крикнул я на него. – Куда под пули лезешь? – Пули идут ниже колен! В живот хочешь десяток получить! – Стой как стоял на месте! Мои слова подействовали на него...
Финны пускали одну за другой короткие очереди.
– Ты что не видишь? – сказал я, набрал воздуха и перестал дышать.
Пули прошли у самых ног. Мне даже показалось, что одна чиркнула мне по валенку. – Присядь, присядь! Всю порцию свинца и получишь в живот!
– На кой чёрт таких идиотов на свет рожают?
– По ногам ударит, можешь живым останешься. А с животом сразу на тот свет угодишь!
Новая длинная очередь голубоватых пуль вдоль дороги понеслась навстречу нам. Вслед за ней ещё одна, почти прямая засверкала над бровкой дороги. Мы стояли и ждали удара свинца по ногам.
Но вот финн на миг прекратили стрельбу.
Мы рванулись вперёд и успели сбежать по дороге в лощину. Мы переждали некоторое время в низине и как только финны прекратили стрельбу мы снова перебежали открытый участок дороги.
Теперь лента трассирующих мелькает по самой земле.
Вот она ткнулась в дорогу. Пули ударились в мёрзлую корну и разлетаясь в стороны рикошетом уходят вверх.
Мы стоим, смотрим и почти не дышим. Голубые горящие огни – это трассирующие. А в промежутках между ними летят пули обычные свинцовые.
Их при полёте не видно. Немцы их в ленту набивают по пять штук. Наши экономят – набивают по десять.
Знаешь прекрасно, что за каждой трассирующей летят обычные, которых не видно.
А на душе скребут – которые горят. Стоишь и ждешь, и гложет тебя тоска.
При выходе на следующий перевал опять попадаем под пули. ю
И так всю дорогу…
Вслед за ней в спину нам летели финские пули. Фины пускали их по дороге.
Они сверкали, пролетая около, подхлестывали нас и придавали нам прыти. Внешне мы держались спокойно.
Но когда в тебя со спины стреляют трассирующими, то в душе начинают кошки скрести. Кто-то вытягивает из тебя внутренности наружу. Всё у тебя внутри сжимается.
Вот-вот свинцовая плеть перепояшет тебя!
Трассирующие идут то по правой, то по левой стороне дороги. Мы с ординарцем лавируем. Но разве угадаешь, по какой стороне они сейчас полетят. Сначала они пролетят мимо, только тогда ты определишь своё место.
Можно было сойти с дороги лечь в снег и переждать. А если он будет стрелять до утра?
Кроме того, ты идёшь не один. Пара солдатских глаз следят за каждым твоим движением. Для ординарца ты образец и эталон, подражания.
Нельзя чтобы солдат усомнился в своём офицере, потерял веру, боялся меньше чем ты. Если офицер полка от каждого щелчка и выстрела вздрагивает и пригибается, то кто командует солдатами – паникёры к трусы?
Мы шли по дороге не оборачиваясь и пули в любой момент могли ударить нам в спину. Я не исключал попадания. Я только надеялся, что этого не произойдёт…
Снова стоим и ждём. Стоим как приговорённые к расстрелу. В такие минуты даже не думаешь что останешься живым. Для полной картины не хватает кирпичной стены, от которой должны отскакивать пули...
Мы стоим лицом к пулемётам и видим как в нас летят голубые горящие пули.
У финского пулемёта ствол вскинулся вверх и пули идут у нас на уровне груди. Мы отбегаем на обочину дороги.
На войне у солдата свои приёмы, ходы и правила. Стрельба прекращается. Мы стоим и ждём несколько минут.
Финны не стреляют. Мы встаём и делаем перебежку в овраг. Мы в овраге на передовой и откровенно говоря, устали и измотаны. Я не столько устал физически, сколько был душевно утомлён и подавлен. Почувствовав на себе финские пули, я со всей злостью собрался им отплатить. Я поклялся отомстить им за это…»
Для этого капитан Шумилин вновь решил использовать пулеметную стрельбу с закрытых позиций:
«Если мы за пару дней оборудуем на обратных скатах пулемётные позиции, пристреляем пулемёты и обозначим цели, то и финнам придёт конец. На немцах этот метод был не раз испытан….
Финнам в голову не пришло, что мы ползаем у них под самым носом.
Они были уверены что мы смирились с их ожесточённой стрельбой. Все последующие ночи мы усиленно работали, взрывали, долбили, копали землю и уносили её на плащ-палатках.
Мы готовили финнам неожиданный и решающий ответный удар.
Земляные работы были закончены, четыре пулемёта стояли на закрытых позициях.
Пулемётчики просили у меня разрешения ударить по финнам для пробы разок, но я помотал головой.
– Стрельбу запрещаю! – объявил я.
Солдаты пулемётчики сразу оценили стрельбу с закрытых позиций. Пламя при стрельбе не видно.
Обычные свинцовые в полёте не светятся и не горят. Откуда ты ведешь огонь противник не знает. По двум финским пулемётам свинца можно пустить достаточно. Пулемёт выставляется на цель по колышкам.
Солдату рожу свою за бруствер высовывать не надо. Сиди себе в одиночном окопе, легонько дави на гашетку, а финны своё получают.
Теперь Самохин явился ко мне, и просит разрешения попробовать пулемёты. Я показал ему кулак и, ничего не сказав, отправился в тыл, мне обещал достать стереотрубу майор Малечкин…
Весь день я вел наблюдение. Многое, я увидел тогда через неё. Днём же мы пристреляли трассирующими пулями пулемёты.
Стреляли одиночными, чтобы не спугнуть и не потревожить финнов.
– Может ударим им по пулемётам? – предложил мне Самохин.
– Ни в коем случае! – ответил я. – Они не должны знать о нашей готовности! Дадим им вначале как обычно пострелять. Пусть войдут во вкус! Пусть уверуют, что мы ничего не готовим…
Финны в открытую ходили и ездили.
Наши артиллеристы частенько днём видели, что финны гуляют у себя за передовой. Но по одиночным целям стрелять не разрешали, не полагалось портить снаряды, их был дефицит.
Финны настолько привыкли и обнаглели, видя нашу безответность, и бездействие, что по дороге ездили в любое время суток. По дороге они не только подвозили питание и боеприпасы, но выходили на дорогу размяться к погулять.
Трижды в день по дороге проезжала упряжка. Она доставляла на передний край немцам и финнам горячее питание…
Понаблюдай поверх бугров и окопов за обороной неприятеля.
Тут же получишь пулю за здорово живёшь. Теперь же я сидел внизу под бруствером, сверху у меня торчали разведённые оптические штанги, я видел через оптику, как ходили и ездили немцы и финны.
Я измерял расстояния и углы характерных объектов, заносил показания в тысячных на схему и терпеливо наблюдая, ждал…
В стереотрубу было видно легко одетых лыжников. Некоторые из них катили по лыжне, другие стояли, наклонившись и опираясь на палки. В стереотрубе перед окулярами появлялись немецкие физиономии и рожи.
Я видел, как они разговаривали, открывали рты, шевелили губами, жестикулировали руками, держали в зубах сигареты. Я видел, как они запрокидывали головы и смеялись от души, как они наслаждались жизнью и радовались ей.
Ведь мы в них до этого совсем не стреляли.
Я внимательно изучал, где их нужно бить было сразу, а где стрелять незаметно и убивать постепенно, по одному.
Дал из пулемёта один, два одиночных выстрела, вроде как стреляли из винтовки, а немца прихлопнули. Пусть думают что шальная пуля прилетела…
Утром, когда рассвело, я залез в одинокий окоп и стал осматривать в стереотрубу оборону немцев. Случайно в перекрестие оптики попал немецкий блиндаж. Около блиндажа мелькнуло что-то зелёное.
Я присмотрелся, в снегу около блиндажа торчала зелёная ёлка. Сначала я подумал, что это артиллерийская веха. Такие ориентиры в виде очищенных от веток стволов и оставлений на макушке нетронутой зелёной хвоей.
Длинный голый ствол, а на конце вроде как помело. Их можно было видеть с далёкого расстояния. А тут около блиндажа стояла обыкновенная зелёная елка.
Когда я внимательно вгляделся в неё, у меня невольно вырвался смех. Елка была наряжена.
На ней висели фонарики, флажки, блестящие шары и торчали свечи.
– Иди посмотри! – крикнул я Самохину.
– Немцы ёлку нарядили. – В ночь под Рождество бенгальские огни и свечи зажгут.
– У них это главный семейный праздник.
– Вайнахтен! Так кажется они называют.
– А почему Вай! – Вай, вай! Вроде как по-еврейски? Теперь было ясно.
Немцы готовятся к празднику Рождества Христова.
– Осталось немного! Подождём несколько дней. А на праздничек мы им всыплем тройную порцию. Только патронов побольше нужно запасти.
– Представляешь Самохин! Немцы в эту ночь достают семейные фотографии. –
Смотрят на них и воображают, что они вместе со своими родными. – Фрау и киндер тоже на фотографии глядят. Мысленно общаются между собою.
– У ёлки будут веселиться!
– Видит бог Самохин под ёлочкой они и получат тройную порцию свинца!
– Это будет настоящий удар! – В Рождество они разомлеют. Распустят нюни. От воспоминаний и чувств слёзы выступят у них на глазах. В этот момент мы им и врежем.
– Ты иди взгляни Самохин, как они старательно к смерти готовятся!...
– Вот так Самохин! Они со свечами пойдут вокруг ёлки, на саночках с горки будут кататься, выдут на дорогу свежим воздухом подышать, а мы их из четырёх "Максимов".
– Видишь, как бывает! Стоишь в обороне, кругом вроде всё тихо, делать нечего, нигде ничего не видать. А посмотрел в стереотрубу – тут у них ёлочка, тут у них с горки кататься.
– Из пулемётов до Рождества не стрелять! Это мой категорический приказ! Понял? – Передай всем! Никакой стрельбы! И чтобы без всяких там шуточек!
– Они у нас теперь на прицеле! Пусть поживут до праздника! Жить им осталось пару дней, не более!
…
Не могу сказать в котором часу немцы и финны вдруг зашевелились. Они видно в ночь под Рождество решили устроить фейерверк и шествие со свечами.
Мы этого от них не ожидали. Они открыли беспорядочную стрельбу. Пальба была в небо в основном трассирующими. От этой стрельбы ночное небо озарилось голубыми прочерками пуль.
Тёмное пространство над передовой вдруг озарилось осветительными ракетами...
– Самохин посмотри! Они свечи на ёлке зажгли?
Ночная мгла сверкала от летящих пуль и осветительных ракет. Нити трассирующих извивались в воздухе. Я поднял над головой ракетницу и медленно как бы целясь, потянул на себя спусковую скобу.
Первая красная ракета глухо хлопнула над головой и взлетела. Она заставила многих вздрогнуть и взять на изготовку оружие, пулемёты и пушки.
Я ясно представил себе, как все сейчас ждут второго сигнала.
Перезарядив бумажный патрон, я рывком дёрнул за спуск, и вторая сигнальная ракета полыхнула красным огнём.
И в тот же миг застучали пулемёты, затрещали винтовочные выстрелы, из-за леса рванули пушки.
Немцы и финны под свою трескотню, которую они открыли, вначале не поняли, что их режут осколки и бьют свинцовые пули.
А когда ещё раз грохнули наши батареи и снаряды с воем запели у них над головой, было уже поздно размышлять, им уже некуда было деваться.
На КП дивизии узнав, что немцы открыли стрельбу опередив нас на полчаса, решили, что они перешли в атаку. Пока звонили, выясняли.
Время шло! Дали команду двум реактивный установкам дать залп по высотам. Реактивные снаряды, проревев над головой ударили по господствующей высоте. Вот это был фейерверк!
Горящие снопы термитных снарядов вскинулись вверх и закрыли собой вершины высот. Стрельба со стороны немцев мгновенно прекратилась.
Утром, просматривая в стереотрубу полосу обороны немцев, я увидел пустые поля, бугры и дороги. Здесь уже не катались легко одетые лыжники и любители быстрой езды на саночках.
Все попрятались в землянки и блиндажи. Отстрелявшись на Рождество, мы прекратили стрельбу. Пулемётные стволы были сильно изношены.
А новых запасных было мало, мы их берегли…».
Думаю, эти два боевых эпизода хорошо демонстрируют, каким серьезным врагом для наших бойцов были финны, и как нелегко было с ними воевать.
Очень интересные воспоминания о боевых схватках с финнами, в декабре 1941 года, под Москвой ( в районе города Калинин, ныне Тверь) оставил командир дивизиона гвардейских установок "Катюша", гвардии капитан Игорь Сергеевич Косов.
О действиях финнов под Москвой в нашей литературе данных немного, доводилось читать, что с установлением снежного покрова несколько батальонов финских лыжников самолетами были переброшены под Москву.
И вот в боях за Калинин, гвардии капитану Косову и пришлось столкнуться с финскими подразделениями:
"В этих пригородных боях меня послали зачем-то в Дорошиху, рядом с Калинином.
А на нее только что был финский налет.
Финнов загнали в какой-то то ли коровник, то ли сарай. Пошла такая драка – шум, крик.
Меня черт, конечно, понес.
Только я туда вскочил – меня так ловко скосили по ногам. Я – башкой об стенку. Хорошо, был в шапке, здорово шарахнулся.
На меня свалилось клубком несколько наших и финнов. Лежу на спине, придавлен, кто-то ногами ерзает по моей физиономии.
У меня был десантный нож с резиновой ручкой. Я одного финна ножом ударил в шею, за ухом…
Хорошо, прибежали мои ребята. Они выдернули меня из этой кучи, и она как-то рассыпалась.
Оставшихся финнов выводили наружу и били по морде, просто сгоряча.
Финны – это очень стойкая публика. Из всех, кого я видал, у них самый высокий уровень подготовки одиночного бойца.
Под Калинином их было две бригады. Их посылали в наш тыл для разведки и диверсий.
В Морозове все штабы утеснились в одной уцелевшей избе. Сидим в ней вечером. Темно, коптилка…
Вдруг на улице вспыхнула стрельба: финский налет.
Мы кинулись наружу. Выскакивая, я схватил в сенях какой-то железный прут, вроде арматурного стержня.
На улице, в темноте увидел на фоне снега силуэт в финской шапочке. Финн на коленях высунулся из-за угла избы с автоматом.
Замешкайся я на секунду, он срезал бы нас всех. Рефлекторно, не думая, я размахнулся. На замахе зацепил Голецкого и рубанул финна по голове. Он ткнулся в снег...
А Голецкий мне говорит:
– Нехорошо бить полковников. Ты меня так звезданул по папахе.
После Морозова нас загнули на Калинин, и через него мы пошли на Старицу. В этих местах под одной деревней я видел столько убитых наших, как никогда больше не видел.
На деревню вышли в лоб, упорно давили, деревню взяли...
Под Старицей какая-то деревня, не помню названия, очень трудно нам досталась. Мы, артиллерийские наблюдатели, забрались повыше, на чердак.
Два батальона финнов вышибли нашу пехоту из деревни. Мы остались на чердаке и отбивались несколько часов. Стены у дома толстенные, пушки у них не было – с нами ничего не могли поделать.
Главное было – не подпустить на гранатный бросок.
Финны пытались подобраться, для этого надо было перескочить через низенький заборчик. И мы так много наложили их около этого заборчика…
Потом наша пехота выбила их из деревни. Потом опять вышибли нас, и мне пришлось удирать – на лыжах, напрямик с обрыва волжского берега. Так разнесло – не знаю, как устоял.
Упади – тут бы меня сверху и расстреляли.
В феврале 42-го дивизион с 31-й армией вышел к Погорелому Городищу. Немного не доходя до него, дивизион встал на ночь в деревне. Там же был госпиталь. От передовой – километров пятнадцать-двадцать. Утром сижу, завтракаю. Пил чай с колбасой – так вкусно…
И вдруг – налет финнов. Они, видать, прозевали, как наш дивизион ночью, с выключенными фарами вошел в деревню. Финны заходили в наш тыл до ста километров в глубину.
Страшно жестокие, вырезали всех.
Я выскочил из избы в одной гимнастерке, без пояса, с автоматом. Почти столкнулся с финном. Он вспрыгнул на невысокую крышу, как они это делают. Я стал его оттуда сбивать. Он скатился с крыши и побежал, ловко подпрыгивая, чтобы ноги не вязли в глубоком снегу. Его лыжи и палки остались.
На финских лыжах очень удобный, стальной, обитый кожей носок. Суешь ногу – ее обхватит пружиной, и нога не вертится.
Я надел лыжи и догнал финна на огородах. Он отбросил автомат: кончились патроны. Обернулся ко мне, выхватил из-за пазухи пистолет и выстрелил.
Я ничего не почувствовал, но он попал мне в ногу.
«Ах ты, зараза», – и я срезал его из автомата метров с пятнадцати. Он упал... Срезал погоны, взял документы для разведки.
Тут почувствовал – ногой не повернуть, и валенок полон крови".
Как видим, и гвардии капитан Косов тут тоже подчеркивает крайнюю жестокость и свирепость финских солдат и офицеров.
Действуя, порой, в нашем глубоком тылу, они были: "страшно жестокие, вырезали всех..."
Прежде всего, конечно доставалось госпиталям и разным тыловым командам.
В общем, свою кличку "лахтари" ("мясники", в переводе с финского) финны заслужили сполна.
Как уже говорилось, гитлеровская Германия, рассчитывавшая на помощь финнов при нападении на СССР, стремилась к еще установлению более тесных связей с Финляндией.
Руководство Рейха дало понять финнам, что им «надлежит делами подтвердить свое желание… следовать германским курсом» и попросило о формировании финского добровольческого батальона СС.
Поскольку следование германским курсом еще с 1940 года было для Финляндии основным приоритетом во внешней политике, в Хельсинки на этот шаг согласились без особых трудностей. Тем более, что тогда же немцы подбодрили финнов заявлением о том, что «Германия в войне с Россией будет заботиться о том, чтобы Финляндия не только вернула свои прежние границы, но и установила границы там, где она захочет» (Барышников В.Н. «Вступление Финляндии во Вторую мировую войну» с. 186)
В результате 9 апреля в Хельсинки был открыт тайный вербовочный пункт под руководством бывшего начальника государственной полиции Финляндии Э. Риекки. Вербовка проводилась вплоть до начала июня и за эту время в Германию было отправлено более 1200 финских добровольцев. Там они были разделены на две группы: первая, общая численность которой в конечном итоге составила 421 человек, состояла из ветеранов Зимней войны и была рассеяна среди многонациональных подразделений 5-й танковой дивизии СС «Викинг». Вторая группа – 805 человек – состояла из необученных добровольцев и была направлена для прохождения обучения в лагерь СС в Вену. Позднее из нее был сформирован отдельный финский батальон СС, который также влился в состав дивизии «Викинг» (Йокипии М. «Финляндия на пути к войне». Петрозаводск. 1999, с113-115).
Стоит подчеркнуть, что, начав вербовку добровольцев в СС, Финляндия в очередной раз нарушила Гаагскую конвенцию о правах и обязанностях нейтральных держав и лиц в случае сухопутной войны, согласно которой «на территории нейтральной державы в пользу воюющих не могут быть формируемы военные отряды и открываемы учреждения для вербовки».
На фото: планы территориальных захватов Финляндии
Продолжение: http://www.proza.ru/2014/06/18/377