сумасшедший шарманщик,
или - слушая дождь и Вертинского
Николай Бизин
Грустная Обезьянка,
или - сказка о музыке, что звучит
под дождем из живой и мертвой воды
Каждый день под окошком он заводит шарманку и будит тебя, мой Маленький Друг: то, что для тебя раннее утро, для него уже ясный день! Ты слышишь, как монотонно и томно собираются звуки шарманки, чтобы поскрестись о стекло твоего окна, причем - ни одно из этих звучаний все еще не кажется пыльным, хотя прошло уже немало лет, как никаких-таких шарманщиков в моем городе Санкт-Ленинграде нет и в помине.
Понимаю, ты удивился, ведь ты не знаешь города Санкт-Ленинграда так, как его знаю я!
Я бы сказал больше: ты вообще не знаешь города Санкт-Ленинграда...
Но каждый свой день и каждое твое утро старый шарманщик заводит шарманку и будит тебя известными всему миру словами, облеченными в нежные ноты:
- Вставайте, принц, вас ждут великие дела!
И вот сегодня утром ты сразу же встал и подбежал к окну; что ты увидел в окне? А увидел ты (из своего завтрашне-сегодняшнего утра) мой поза-поза-поза-вчерашний ясный день, причем - такой день, когда еще можно было увидеть на улице моего города (который, даже если и одно-временно, и - не одно-временно), и твой город) шарманщика... Каков он, этот старик?
А таков он, этот старик (что вращает ручку шарманки), что вместе с монотонными звуками вокруг него собирается твой город, ведь проснулся ты сегодня (ни много, ни мало) на прекрасной Петроградской стороне и выглянул в сводчатое окно... По стеклу этого окна скользили лучи солнца!
Разумеется, лучи не скользили...
Разумеется, дул легкий ветер, и казалось, что лучи скользят: монотонно и томно...
Разумеется, никаких шарманщиков не могло быть в «не твоем» Санкт-Ленинграде; впрочем, сегодня даже нет долгоиграющего солнечного луча на стекле, по которому неслышно (но - удивительно, в виду своей неслышимости, звонко) барабанит дождик, самый обычный, питерский... Самый обычный, никакой не санкт-лениградский? Ан нет, этот дождь мне родной.
Потому под аркой (похожей на средневековые ворота) есть шарманщик. Поэтому есть у его шарманки ручка. Поэтому есть рядом с шарманкою едва-едва не промокшая (но все равно бойкая) обезьянка, странная обезьянка: такая же, как весь странный сегодняшний день, начавшийся именно с твоего утра, Маленький друг!
Шарманщик самый обычный: борода, плащ, шляпа. А вот обезьянка самая необычная: у нее большие (похожие на кошачьи, с кисточками) уши, прямиком предназначенные для подслушивания! У нее быстрые карие глаза, прямиком предназначенные для заглядывания на томные и и ласковые звуки музыки, плывущие (прямиком то ли сквозь солнечные лучи, то ли - дождевые струи) к твоему окну...
Эта обезьянка самая необычная!
Кто бы поверил, Маленький Друг, что когда-то именно она стояла на месте старого шарманщика и крутила ручку шарманки? Разумеется, никто, даже я - ибо: я знаю, что так дело и обстояло, какая тут вера? Я знаю, что когда-то обезьянка была человеком (вот как мой невидимый Санкт-Ленинград был Санкт-Петербургом, а Санкт-Петербург был замыслом некоего плотника Петра Михайлова, которому еще раньше (до замысла о городе) на голландских верфях платили изрядное жалование за работу...
Так что шарманщик самый обычный! Так что обезьянка у него необычная!
Но еще более необычно, Маленький Друг, что ты их обоих видишь и слышишь, хотя ни тебя, ни их здесь не должно быть вовсе - однако, вы все здесь, поскольку таков мой замысел; самое необычное дело начинается с обычного замысла, который сейчас заглядывает в твое окно, ложась монотонными (как цвета радуги, каждый по отдельности) звуками музыки на стекло твоего окна...
А началось все тем самым твоим утром, которое было шарманщику его днем: бредя по Каменноостровскому проспекту Петроградской стороны города Санкт-Ленинграда, он был застигнут самым обычным петербургским дождиком! Представь на минутку, Маленький Друг, как шарманщик изо всех сил бредет, волоча свою шарманку и придерживая длиннополую шляпу, а за ним поспешает на цепочке обезьянка....
Обезьянка при этом обязательно вертит головой и обезьянничает!
Представь, Маленький Друг, всю честную компанию: себя самого, шарманщика с шарманкой, обезьянку и (отдельно) ее ужимки - и за всем этим поспешает дождик! Вот вот настигнет и еще вот-вот настигнет, а потом - и еще вот вот, но отчего-то все никак не может пролиться прямо на них, а почему?
Все дело в том, что дождик следует следом и - поэтому всегда будет запаздывать!
Как только вся наша кампания (я и тебя в нее включил) проковыляет (согласись, шарманщику как-то неуместно бегать вприпрыжку?) совсем немного проспекта, как дождик их тотчас настигает, казалось бы, но - пока дождик преодолевает это маленькое «тотчас», наша компания успевает проковылять еще самую малую «чуть»...
Вот и получается, что солнечный дождь всегда - чуть позади шарманщика, пусть и ненамного, и с каждым разом все меньше, но - дождь никак не может настичь шарманщика: не может ни вымочить, ни осветить, и шарманщик - музыкант, существо совсем другого мира, который всегда - не здесь, который - с каждым разом ближе, но - никто не дотянется... А почему?
А потому!
Потому что, пока мы раздумывали над этим «почему», шарманщик свернул в арку дома на Каменноостровском проспекте: как раз там, где ты, Маленький Друг, его из окна и увидел! Правда, ты пропустил интересную сцену: солнечный дождь (то ли дождь, то ли солнце, поди разбери), бежал себе или - ковылял себе (или - шел себе, или - лил себя) вприпрыжку за шарманщиком (и за шарманкой его. И за музыкой его, и за его обезьянкой) устремляясь, проскочил-таки мимо них... И опять-таки не догнал!
И вот здесь (то есть пол аркою) выяснилось, что главный герой этой сказки - совсем не шарманщик! Ибо - на кого первого посмотришь ты, Маленький Друг? Конечно же, на обезьянку - с начала, и только потом (то есть - с конца, с другой стороны начала) на самого музыканта, который вращает ручку инструмента...
Монотонно и нежно он заводит печальные звуки. Осторожно и бережно эти звуки плывут между капель дождя (или, если солнечно - между лучей восходящих или - лучей нисходящих), осторожно и бережно эти звуки касаются стекол окна, и ты видишь на стеклах (как на экране) совсем-совсем другую историю... Ты не поверишь этой истории, Маленький Друг, и правильно сделаешь!
Этой истории нельзя верить на слово, ее надо знать.
Эту историю, Маленький Друг, ты можешь наблюдать со стороны и из-за стекла, на котором капли дождя и света, на которое ложатся звуки музыки, и сквозь призму воды и света ты видишь моих героев не такими, какие они есть, а такими, какие они были в самом своем начале, когда музыка еще только задумывалась, прозвучать ли ей в городе Санкт-Ленинграде? Или, быть может, отправиться сразу в тот Петербург, где шарманщики были почти что возможны?
Во всяком случае сквозь призму дождя и света ясно видно одно: мои герои в своем начале были совсем не теми, кто они сейчас, посему - эта история интересна всем: все ли мы есть то, что мы о себе думаем? Поверь, Маленький Друг, это очень печальная история, ведь она рассказывает о том, что когда-то эта обезьянка была совсем-совсем «не собой»...
Посмотрим на нее такую, какая она сейчас!
Потому что потом (после нижесказанного) мы никогда не будем смотреть на нее так!
На голове едва не промокший (или наоборот, едва не иссушенный солнцем) колпачок, на маленькой мордочке быстрые пронзительно черные глаза, да и сама она сгорбившаяся, но - какая-то пронзительная; она не пляшет под музыку шарманки, но самим своим присутствием обозначает танец... Танец где-то рядом: вот он, протяни руку и танцуй!
Но история эта грустна...
История о том, что когда-то обезьянка сама была шарманщиком; но и это еще не все - шарманщик (вращающий ручку музыкального аппарата) сам был этой музыкой; казалось бы, ничего удивительного, ведь и мой нездешний Санкт-Ленинград тоже граничит со шпилем Адмиралтейства, Петропавловской крепостью и Дворцовым мостом...
Впрочем, о том, как сей мост (самому себе на диво) взмахнул пролетами и отправился (по воздуху переступая) прямиком к Финскому заливу: узнать, не забирает ли он у Нева воду, если и когда идет дождь? Но это история - старая, приготовлявшая нас с тобой, чтобы мы готовы были все более и более удивляться: все более и более отдаляться из мира реального в мир волшебный!
И вот здесь открывается, что мир волшебный не обязательно весел...
Здесь открывается, что мир волшебства, прежде всего, задумчив: он может задумать сделать с собой все, что угодно (а уж если ты, Маленький Друг, примешь его законы - тогда только держись!): мир волшебства всегда там, где о нем помнят, но - есть еще и окно в этот мир, через которое возможно за ним наблюдать...
Но не только наблюдать, а еще и гадать: как так случилось, что музыка стала шарманщиком? Как так случилось, что шарманщик (другой, бывший на месте этого) до того, стал маленькой обезьянкой? Возможно ли такое, что не человек произошел от обезьяны, а вовсе и наоборот?
Оказывается, вполне может!
Оказывается, вот как оно все было...
Однажды (когда мой Санкт-Ленинград все еще не был даже Петербургом) и даже совсем далеко от Финского залива и - еще дальше, скорее всего где-то на роскошном побережье Средиземного моря... Да что там гадать, разумеется, дело было где-то на сапоге Италийского полуострова (быть может, даже на его каблуке), но уж никак не на кончике пинающего взашей носка...
Согласись, Маленький Друг, как бы это вызывающе выглядело: из шарманщиков в обезьянки, да еще - пинком! Это все равно что окно разить, на стекле которого переплелись капли дождя и капли света... Итак, дело было летом, причем - на каблуке италийского сапога, причем - дело было так: Италия, вестимо, родина самого Николо Паганини, когда-то известного не только своим волшебством музыканта, но и игрой на одной струне.
Итак, когда-то «тогда» был теплый солнечный вечер; итак, когда-то «тогда» вполне могло быть теплое солнечное утро (поскольку и утром, и вечером положено умывать лицо - и тогда нам потребны солнечные капли); итак, именно тогда маленький Николо старался вспомнить свой сон о своем умопомрачительном будущем: вот он стоит на сцене, вот одна за другой лопаются струны, оставляя одну-единственную... А вот он уже играет на одной струне!
Он словно бы догоняет музыку сфер...
Он почти догоняет музыку сфер, от которой его отделяет единственная струна!
Вот так происходит и с людьми: даже если рвется струна за струной - смычок все равно идет, переступая, от одной к другой; когда не остается совсем ни одной (а вдруг?), смычок может заиграть на самой музыке небесных сфер... А может оглянуться назад и коснуться взглядом руки, которая им водит!
Хотелось бы музыке стать смычком?
Вряд ли, но - отчего-то захотелось и оттого-то - сталось; вот осталась у скрипача единственная струна, и стало ему возможно почти либо вперед, к музыке небесных сфер, либо - назад, наращивая-взращивая-возвращая струну за струной, дорастая до скрипки, перекинувшись фанерой и досками, пуская древесные корни - как кандалы на ноги себе надевая: что-то подобное произошло и с этим бывшим шарманщиком, который теперь обезьянка; хорошо ли ему?
Но что-то произошло и с бывшей музыкой сфер, которая сама теперь крутит ручку архимедова рычага и переворачивает с места на место небо с землей; хорошо ли ей? Не знаю, но спросите у музыки еще раз: хотела бы она стать смычком? Да, именно ты спроси у музыки, Маленький Друг, ведь тебе это сделать проще всего:
Именно к тебе на стекло ложится музыка, причем - вместе с каплями дождя...
Того самого дождя, от которого укрылся шарманщик, причем - вместе с обезьянкой, причем - вместе со своей маленькой (добываемой поворотами рычага) музыкой... Приглядимся, наконец, к другому главному действующему лицу моей истории: к дождю! Ведь дождь - это глагол, он либо идет, либо не идет.
Ты трогаешь стекло окна, Маленький Друг, ты видишь, что за окном дождь: с одной стороны арки и с другой стороны арки падают и бьются оземь капли, переплетенные со светом! Можно предположить, что это нисходит на землю сказка о Живой и Мертвой воде; более того, ты видишь (а стекло окна еще и увеличивает, разъясняя), что шарманщик с обезьянкой укрылись под узенькой аркой... И что с того?
А то-с-того, что с одной стороны - солнце дождит!
А с другой стороны - дождь промок солнцем...
Так-то вот - вот же они: живая и мертвая вода из сказки! Протяни руку вправо - рука станет крепка, протяни руку влево - рука взлетает птицей под облака; не случайно мы говорили о том, каково это: забирать воду дождя у огромной Невы: сколько ни забирай - дождя больше или меньше - не станет.
То есть ты, Маленький друг, можешь сделать простую вещь:
Ты можешь представить себя шарманщиком!
Потом, став шарманщиком (вообразив себя, став его образом) ты можешь пойти вместе с шарманкой направо - и выйти под живую воду солнца! А можешь пойти налево - и самому стать из шарманщика - обезьянкой; ни много, ни мало... Так что, действительно пора решать, быть тебе большим или быть маленьким? Если действительно - решай; неужели ты думаешь, что все проблемы мира решаются живой или мертвой водой? Если ты так думаешь, ты совершенно прав!
Ты трогаешь стекло, Маленький Друг, а я умиляюсь, глядя на тебя: ты такой трогательный, такой искренний! Ты даже выглянул на улицу и даже разглядел под аркой шарманщика с обезьянкой... Ты их увидел, и они сразу заискрились: ведь это удивительно красиво, согласись, жить рядом с дождями из живой и мертвой воды!